| Всепочтеннейше прошу ваше Преосвященство при возвращении оригинала принести от меня всепокорнейшую благодарность Его Высокопреосвященству за честь, коею было угодно меня почтить присылкою многоценного его труда для прочтения. Ежели владыка наш здесь еще и не отбудет до 11-го числа сего месяца, то при всей слабости моего здоровья надеюсь я иметь удовольствие его видеть и лично еще повторить мою признательность. Вам же, милостивому Государю, свидетельствую мое высокопочитание, с коим навсегда остаюсь вашего преосвященства послушнейший слуга И. Тургенев. P.S. Не спросите ли вы у митрополита, для чего он не упоминает ничего о Мартине, рассевавшем разные плевелы до веры относящиеся во время митрополита Киевского Константина, который сего Мартина, солгавшего будто он сродник патриарший, отослал по требованию в Царьград. Со времени сего Мартина начались в церкви расколы и он им начало положил. Июля 9 дня 1804 г. 9 . В Генваре 1805 года митрополит приступил к печатанию своей истории, встретив неожиданно для себя в этом деле препятствия, о которых он упоминает в письмах к своему викарию Августину. По напечатании своей истории автор мог быть утешен такими похвальными отзывами о ней: Высокопреосвященнейший Владыко, великий и достославный архипастырь и благодетель! Милостивое благоволение вашего высокопреосвященства, каковое изволили явить мне пожаловав предоставленных трудов ваших книгу церковную Российскую историю, признаю толь для меня великим, что не в состоянии себя нахожу не только достойно воздать особе вашей благодарение, но и восхищение свое изъявить не умею. С самого того времени, как известно стало намерение вашего высокопреосвященства в принятии на себя труда сего, нетерпеливое было ожидание видеть толь славное произведение ума вашего; а видя ныне совершение такого подвига вашего, все благочестивые чада Российские церкви не могут не признать вашему попечению премного себя в сем случае одолженными, яко не имевшие доселе сего рода сочинения отменным тщанием составленного, благоразумием украшенного, а достоинством увеличенного. А посему кто из нас не сочтет себя обязанным в смиренном сердце и благоговейном духе взывать основателю всего благочестия, Да всесильною десницею своею сохранить бесценную жизнь вашу, да поддерживает и в престарелии, да укрепляет силы ваши толь полезные для общества. Я с истинным высокопочитанием и совершенною преданностью, как был, так и навсегда, доколе же дышу, за счастье себе поставляю к великой особе вашей пребывает всеискренним. |
| 11-го ч. июня писал мне ректор Казанской академии архим. Агафангел: «Честь имею препроводить три экземпляра моего Объяснения на послание к Галатам. Один из них, – в атласе с золотым обрезом, покорнейше прошу поднести его высокопреосвященству – митрополиту Московскому; 73 из прочих двух один прошу представить преосвященнейшему викарию, 74 а другой прошу ваше высокопреподобие принять себе в знак истинного моего уважения. Вместе с сим приношу вашему высокопреподобию благодарность за присылку выписок из Макариевских Четиих-миней. 75 Обращаюсь теперь к вам с новою просьбою. Из Пращицы Питирима и из «Истории расколов» Игнатия Воронежского 76 видно, что в Синодальной библиотеке хранится под печатью подлинное деяние соборное на Мартина еретика. – Я имею нужду в доказательствах подлинности этого деяния; ни свидетельств, ни следов исторических существования его до Петра 1-го нет. Посему надобно обратиться, по крайней мере, к самому деянию и рассмотреть, на чём оно писано, на пергаменте, или на бумаге, и притом какой отделки? каким почерком и чернилами ли писано? Какой язык в нём, тот ли, который напечатан Питиримом в Пращице, или другой, а Питирим только перефразировал его? Покорнейше прошу ваше высокопреподобие, испросив благословение владыки, посмотреть на это деяние и, что окажется, сообщить мне. Об этом я пишу и высокопреосвященнейшему митрополиту. При сем честь имею препроводить долг за письмо – 5 р. сер.» В ответ па это писал я от 26 / 30 числа: «Сейчас имел честь представить его высокопреосвященству вашу книгу. Владыка принял её милостиво, сказав, что он уже был об этом предуведомлен. Вместе с сим, по вашему поручению, я докладывал его высокопреосвященству о рукописи Синод. библиотеки, хранящейся под печатью, в которой заключается соборное деяние на Мартина Армянина. Владыка на сие изволил сказать мне следующее: «ни я, ни ты, не имеем права распечатывать эту рукопись (так как у ней печать Св. Синода); напиши однако-ж о. ректору, что я имел некогда случай рассматривать оную, и нашел, что она, ни по качеству пергамента, ни по почерку письма не может принадлежать к XV веку, и потому я нигде не ссылался на это деяние. Странно, что преосв. Никифор (Феотоки) в своих «Ответах» говорит в одном месте, что он нашел в какой-то греческой хронике указание на это соборное деяние. Я долго искал этого свидетельства по разным греческим хроникам, и не мог найти. Впрочем, и нет большой надобности усиливаться доказывать подлинность и упомянутой рукописи, и вообще действительности самого собора, когда у нас и без того довольно твердых доказательств против раскольников. Надобно даже сожалеть о том, что наши предки, не рассмотрев хорошо дела, решились выдавать за подлинное соборное деяние такую рукопись, которой древность ни чем не может быть доказана». – Вот ответ и совет вам его высокопреосвященства. |
| С того времени о Мартине разнеслась слава, как о святом и дивном апостольском муже, облеченном силою свыше. Привлекая к себе многочисленных учеников 6589 из лиц различного звания и состояния и влияя на них примером своей добродетельной и строго подвижнической жизни, святой Мартин имел на них большое влияние и своим учением. Он сам ясно видел истину Христову и твердо был убежден в ней, и с тою же ясностью, живостью, простотою и убедительностью умел сообщать и разъяснять ее верующим и неверующим. Он любил поучать притчами, которые производили сильное впечатление на слушателей. Видя великие подвиги святого Мартина и не терпя его святой, Богоугодной жизни, исконный враг рода человеческого – диавол воздвиг на него злокозненную брань, являясь ему и всячески искушая его. Но хотя святой постоянно видел вокруг себя демонов и самого князя бесовского, однако, никогда не обнаруживал ни малейшего страха пред ними. Он даже открыто вызывал диавола на борьбу. – Если ты имеешь какую-либо долю во мне, – говорил он, – то покажи это на деле. Тогда сатана попытался обмануть и прельстить святого принятием вида ангела светлого, ибо, как говорит Апостол, иногда и «сам сатана принимает вид Ангела света» ( 2Кор.11:14 ). И вот в один день, он предстал Мартину во время молитвы, предшествуемый и окруженный пурпуровым светом, облаченный в царскую одежду, украшенный короною из жемчуга и золота, в сандалиях, покрытых золотом, с веселым и радостным лицом. При виде сего необыкновенного, дивного явления, Мартин пришел сначала в сильное смущение, и оба они долго хранили молчание. Наконец диавол сказал: – Узнаешь ли, Мартин, кого ты ныне видишь? Я – Христос. Прежде, нежели снова явиться для своего Второго Пришествия, я восхотел открыться тебе. Святой помедлил и не дал никакого ответа. – Почему же сомневаешься веровать в видение? – сказал лукавый. – Я – Христос. Тогда Мартин, по внушению Духа Святого, познал, что это – диавол, и сказал: – Господь мой Иисус Христос не обещал, что Он явится в пурпуре и блистательной короне. Я не хочу верить, что вижу возвращение Христа, пока Он не придет в том же самом виде, в каком Он пострадал и прежде всего – не покажет видимо тех ран, которые Он претерпел на кресте. |
| Примерно через два года после возвращения ее из Испании произошел ряд неприметных событий, которые многое могут сказать нам о внутреннем мире маркизы. В переписке мы находим лишь туманный намек на них; но, поскольку он содержится в Письме XXII, где проглядывают и другие приметы, я постараюсь по мере сил своих перевести и прокомментировать первую часть этого письма: «Неужели нет врачей в Испании? Где те добрые фламандцы, что, бывало, так помогали тебе? О сокровище мое, как нам выбранить тебя за то, что столько недель ты попустительствуешь своей простуде? Дон Висенте, умоляю Вас, вразумите мое дитя. Ангелы небесные, умоляю вас, вразумите мое дитя. Теперь тебе лучше, и я прошу тебя, дай слово, что, едва ты почувствуешь приближение простуды, ты основательно попаришься и ляжешь в постель. Здесь, в Перу, я бессильна; я ничем не могу помочь. Не будь своевольной, моя любимая. Благослови тебя бог. С этим письмом я шлю тебе смолу какого-то дерева – ее разносят по домам послушницы Св. Фомы. Много ли проку будет от нее, не знаю. Вреда тебе она не причинит. Мне рассказывали, будто простодушные сестры вдыхают ее так прилежно, что во время мессы не слышен запах ладана. Стоит ли она чего-нибудь, не знаю; испытай ее. Будь покойна, любовь моя: Его Христианнейшему Величеству послана дивная золотая цепь». (Дочь писала ей: «Цепь прибыла в полной сохранности, и я надевала ее на крещение Инфанта. Его Христианнейшее Величество милостиво соизволил восхищаться ею и, когда я сказала ему, что это твой подарок, с похвалой отозвался о твоем вкусе. Не премини послать ему по возможности точное ее подобие; пошли немедля, через камергера».) «Ему нет надобности знать, что мне пришлось войти в картину, дабы завладеть ею. Помнишь ли ты, что в ризнице Св. Мартина висит картина Веласкеса, где изображен с супругой и отпрыском вице-король, основатель монастыря, и что на супруге его – золотая цепь? Я решила, что удовольствуюсь только ею. И вот однажды в полночь я прокралась в ризницу, взобралась на стол, словно девчонка двенадцати лет, и вошла. Сперва холст мне препятствовал, но выступил сам художник и провел меня сквозь краску. Я сказала ему, что самая прекрасная девушка Испании желает подарить самому милостивому на земле королю самую красивую золотую цепь. Вот как просто все произошло; мы стояли и беседовали, четверо, в сером и серебристом воздухе, из которого соткан Веласкес. Теперь мои мысли заняты золотым светом; мой взгляд обращен на дворец; я хочу провести вечер у Тициана. Позволит ли мне вице-король? |
| Таррацины (сказание о нем основано на сведениях из Сульпиция Севера), и Мартин, еп. Франгии, чудотворец, живший при имп. Траяне. В греч. «Энциклопедии религии и этики» приводится отдельная статья о М. согласно зап. традиции и кратко упоминаются Мартин, еп. Таррацины, и Мартин, еп. Константины в Галлии; их память совершается 12 нояб. (ΘΗΕ. Τ. 8. 1966. Σ. 780-782). В славяно-рус. синаксари и древнерус. нестишные Прологи краткой редакции под 12 нояб. вошел перевод Жития М., сделанный с греч. оригинала, близкого по содержанию к тексту рукописи Vat. gr. 2046 (древнейший список: РНБ. Соф. 1324, рубеж XII и XIII вв.- Славяно-рус. Пролог. 2010. С. 338-340). Слав. перевод Жития из Синаксаря К-польской ц. (12 нояб.) был осуществлен при составлении стишного Пролога в XIV в. ( Петков, Спасова. Стиш. Пролог. Т. 3. С. 46-47), под этой же датой данный текст находится в проложном разделе Великих Миней-Четьих митр. Макария (ВМЧ. Нояб. Дни 1-12. Стб. 882). М. назван здесь Фригийским (ошибочно, вместо «Франгским») чудотворцем и епископом Константина града, находящегося в Галлии. В пространной редакции нестишного Пролога, созданной на Руси в кон. XII в., память М. под 12 нояб. отсутствует, а под 12 окт. приводится краткое Житие «Мартина Милостивого, епископа, бывшего в Константине граде Галилейстем» (Галльском?); мн. сюжетные мотивы этого текста отсутствуют в синаксарях, но находят соответствие в пространном греч. Житии (заключение мира с варварами вместо сражения с ними; превращение голубя в золотого ради спасения должника; погребение святого соседним епископом на расстоянии «одного поприща» от города). Вероятно, источником этой статьи был несохранившийся слав. перевод греч. Жития М. (для составления пространной редакции нестишного Пролога использовались только готовые слав. переводы). Однако составитель Пролога постарался сделать Житие более идеальным, добавив ряд традиц. мотивов: еще будучи военачальником, М. был тайным христианином; после победы царь велел М. принести жертвы идолам и т. |
| Если от проявлений частной набожности мы перейдем —369— к официальному прославлению богов, мы найдем великолепные выражения этого прославления в большом числе гимнов. См. французские переводы Шейля в 1897 г. в Revue de l’histoire des religions, и Мартина в двух томах Textes religieux assyriens et babyloniens, 1900 и 1903. Какова бы ни была возвышенность чувств, которой мы поистине любуемся в этих произведениях блестящей поэзии, религиозная нота не та, что в священных песнопениях евреев. Трудно найти в вавилонской литератур религиозное песнопение с единственной целью прославлять богов, выражать им свое почтение и благодарность, любовь и веру, без какой-либо примеси интересов их набожных почитателей. Гимны обыкновенно начинаются величественными восхвалениями божества; они превозносят его атрибуты высокопарным языком, они оканчиваются регулярно прошением. Чувствуется, что главной заботой молящегося является умилостивление богов, приобретение их благосклонности, чтобы заставить их милостиво принять просьбу. Столь характерная черта не ускользнула от Ястрова, автора, посвятившего этой религии этюд, до сих пор наиболее полный. Он указывает тесную связь, соединяющую молитвы и колдования и объясняет это следующим образом: «Вавилоняне так же, как и ассирийцы обращались к богам только тогда, когда желали что-нибудь от них получить, защиту или исцеление, освобождение от зла или какую-нибудь милость… Чистого восхваления богов без другого намерения не существует в вавилонско-ассирийском культе» (Die Religion Babyloniens und Assyriens, t. II, р. 138. 1906). Напротив, случается, что набожный израильтянин совершенно теряет из виду свои собственные интересы. Псалом XXIX (Вульг. XXVIII) не ограничивается ли прославлением могущества Ягве? Значительное число других имеют единственным предметом восхваление божественных благодеяний; таковы псалмы CV, CVII, CXI (Вульг. CIV, CVI, CX) и большинство тех, которые начинаются словами: «Хвалите Ягве!» (Аллилуия). Довольно обширная поэма, псалом CIV (Вульг. CIII) воспевает творение и Провидение Ягве, – Абсолютного Господа вселенной; поэт ни на минуту |
| Однако посредством завета Бог обязался рассматривать их как имеющих значительно большую ценность, точно так, как король рассматривает свинцовую монету как золотую. Пелагий, утверждали они, рассматривал человеческие труды так, как если бы они были «золотыми», способными приобрести спасение. Однако они считали, что человеческие труды были как бы «свинцовыми»: единственной причиной их ценности было милостивое обязательство Божие рассматривать их как нечто гораздо более ценное. Таким образом богословское использование различий между природной и номинальной ценностью монеты служило избавлению богословов «Via moderna» от потенциальных затруднительных положений, хотя оно и не удовлетворяло более строгих их критиков, таких, как Мартин Лютер. Именно это «заветное» понимание оправдания лежит в основе богословских мыслей Мартина Лютера, к которым мы вернемся в следующей главе. Сейчас мы обращаем наше внимание на позднеередневековое схоластическое богословие, которое, намеренно противопоставляя себя учению «Via moderna», утверждало идеи Августина Одним из оплотов «Via moderna» в начале четырнадцатого века был оксфордский университет. Группа мыслителей, в основном базирующихся в Мертон Колледже, разработала вышеприведенные идеи оправдания, характер ные для «Via moderna». И в том же окфордском университете был дан первый отпор идеям «Via modena». Ответственность за этот отпор лежит на Томасе Брадвардине , который позже стал Архиепископом Кентерберийским.Брадвардин написал яростное опровержение идей оксфордской «Via moderna», которое он озаглавил «De causa Dei contra Pelagium» («Божие дело против Пелагия»). В своей книге он обвинил своих мертонских коллег в том, что они являются «современными пелагианцами» и развил теорию оправдания, представлявшую собой возврат к взглядам Августина, изложенным в антипелагианских творениях. Хотя Оксфорд был важным богословским центром, Столетняя война привела к его все большей изолированности от континентальной Европы. Несмотря на то, что в Англии идеи Брадвардина были позднее развиты Джоном Уиклиффом, они были подхвачены Григорием Риминийским в Парижском университете. |
| Император торжественно встретил победителя и предложил ему принести жертву идолам в благодарность за одержанную победу 25 октября. ПРАВМИР. Святитель Мартин Милостивый, епископ Турский, жил во Франции. Он назван Милостивым за свою благотворительность и попечение о бедных. До принятия монашества Мартин был военачальником при императоре Юлиане Отступнике (361 — 363) и отличался храбростью. Когда варвары напали на империю, по приказу императора святой Мартин со своим отрядом вышел из города, чтобы сразиться с ними.Встретив на дороге нищего, он отдал ему свою одежду. Ночью святому явился Господь Иисус Христос и пообещал победу над неприятелем, что вскоре и свершилось. Император торжественно встретил победителя и предложил ему принести жертву идолам в благодарность за одержанную победу. Но святой Мартин сказал, что хочет принести жертву Христу, с помощью Которого победил врагов, и стать иноком. Император отпустил святого. Через семь лет подвижнической жизни святой Мартин был поставлен епископом Турским. Святитель Мартин имел дар прозорливости и чудотворений. Скончался он в конце IV века. Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Материалы по теме 18 декабря, 2021 7 декабря, 2021 29 мая, 2023 22 мая, 2023 6 июня, 2022 1 июня, 2022 6 мая, 2022 27 марта, 2022 1 января, 2021 18 декабря, 2021 7 декабря, 2021 29 мая, 2023 22 мая, 2023 Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. |
| Жизнь в Тбилиси одновременно и радовала, и тяготила отца Виталия: он мог, наконец, общаться с любимыми духовными чадами, но своими «роскошными» условиями быта, с уютом устроенного заботливыми женскими руками, она резко отличалась от лишений пустыннической жизни, которые он считал для себя спасительными. Это тревожит его и он обличает себя в письмах. «Возлюбленные радосте наши, мамы золотые… – пишет отец Виталий, – у нас ссоры с сестрой Марией. Я за то, чтобы все раздать, а ей нужны и столы, и ковры, и стулья, и матрацы. Да это для сатаны только, но не слушает. А вы не подражайте нам, а старайтесь все раздавать, готовя себе дорогу в рай». Как-то рассказали ему об одном архимандрите из монастыря Цхакайя, у которого в келии была одна железная койка с грубым солдатским одеялом. «Вот как должны жить монахи!» – воскликнул отец Виталий и, уже обращаясь к матушке Марии, приказал: «Мать, все выбрасывай, ничего не нужно!» Как только раздали все матрацы, вскоре приехали гости – священники. Тогда владыка Зиновий призвал матушку Марию и дал ей денег на новые… Сам отец Виталий носил один старенький подрясник, принадлежавший еще отцу Андронику, а новых вещей избегал – они ложились грузом на его совесть. «Венедикт имеет ковер стоимостью в 3 миллиона, – жаловался он на себя, явно преувеличивая ценность вещи, – заховал пальто, шапку, ботинки-щиблеты. Сам не носит и нуждающимся не дает. Что Венедикта ожидает?» И упорно продолжал свою линию, несмотря на протесты близких: «Вы радуетесь, когда вам дают, а я скорблю, когда дают мне, а другого обходят». Как-то раз привезли ему чада хорошие ботинки и меховую шапку, и умоляли, чтобы Батюшка оставил их себе. Отец Виталий целует им руки за милость, благодарит, а наутро из подарков уже ничего не осталось. И так у него все «уходило», что никто и не видел. В таких случаях он говорил, что отправил вещь «на послушание». Он приводил своим чадам в пример подвиг святого Мартина Милостивого, который, раздав все свое имение нуждающимся, последней своей одеждой поделился с нищим, разрезав ее ножом на две половины. «Последнее раздавайте и будете наследниками вечной жизни», – призывал отец Виталий. |
| Мартин – смиренный и нищий ученик Христов не имеет никаких литературных образцов. Это явление столь яркой религиозной гениальности, которое само в себе носит печать подлинности. Значит ли это, что второй портрет Мартина во всем безупречен? Мы имели не раз случай наблюдать совпадение между аскетическими тенденциями св. Мартина и общественными взглядами самого Севера. Это совпадение было бы вполне естественным, если бы Север был учеником св. Мартина – только его учеником. Но его жизнь протекает вдали от Мартина, он принадлежит совсем иной среде. Богатый землевладелец, удалившийся в свою виллу, литератор, загоревшийся модным тогда аскетическим движением, он мог найти в турском святом воплощение своих идеалов. Мы слишком мало знаем жизнь Сульпиция, чтобы оценить это сложное взаимоотношение: между святым и его поклонником. Но все же должны остерегаться целиком отнести на счет св. Мартина весь социально-политический радикализм Сульпиция. Аскетическому радикализму последнего не хватает одной добродетели – смирения. Это проводит резкую грань между смиренным, почти юродивым апостолом любви и неумолимым врагом епископов и императоров. Возможно, вероятно даже, что и св. Мартин живет в неприятии современного ему общественного и иерархического мира. Но характер этого неприятия едва ли совпадает с будирующими настроениями его биографа. Большего сказать не можем. Здесь мы обязываемся к критическому воздержанию. Одно ясно: этот Мартин не мог быть создан Севером, он не от литературы, в нем мы должны признать одно из величайших проявлений христианской духовности, хотя между ним и нами стоит, как всегда в истории, не слишком прозрачное, или не всегда бесцветное, стекло. Восточная Церковь не многое помнит о Мартине, но это немногое говорит о «Мартине милостивом», апостоле любви. Воин Мартин, одевающий нищего своим плащом, едва ли не единственная значительная черта его духовной биографии, сохраненная в славянском Прологе 125 . Западному средневековью пришлось по-иному обеднить образ Мартина, чтобы спасти его цельность. Я говорю не о житии святого, сохраненном в целости рукописной традицией, а о влиянии живого образа, насколько мы можем наблюдать его в традиции святости по памятникам меровингской агиографии. Ближайшие поколения были увлечены египетским идеалом героического бесстрастия и пожертвовали непонятным и даже соблазнительным для них образом страдающего Христа. От социального отрицания Севера они сохранили надолго враждебность к государственной власти, но восполнили ее чуждой аскетам IV в. высокой оценкой культуры. Только XII век воскрешает для себя образ униженного и страдающего Иисуса, и только великий Франциск в юродстве любви и браке с «госпожой Бедностью» повторяет подвиг св. Мартина. |
|
|
