| В отношении идеи провиденциализма послания Филофея делит наш автор (отдел V) на три группы: в одних раскрывается проявление промысла Божия в судьбе отдельных лиц, в других – промышление о судьбе целых народов, в третьих говорится о промысле Божием как относительно отдельных лиц, так и целых народов. К первой группе относятся три послания: к дьяку Мунехину по случаю морового поветрия, послание во Псков в беде сущим и утешительное послание к вельможе, доселе приписываемое Сильвестру. Первое известно теперь в двух редакциях, из которых и вторая, предполагается, принадлежит Филофею. Писано в 1521–1522 гг. Второе послание псковичам, утесняемым наместниками великого князя московского, поставленными после падения вольности Пскова, относится к 1510 или началу 1511 года. Исследователь подробно излагает основания, по которым послание к вельможе, приписываемое до сих пор Сильвестру, не может ему принадлежать, и главным таким основанием выставляет то, что послание это совершенно несамостоятельное – в нем буквально повторяется текст послания Филофея в Псков. Переделку эту опять-таки исследователь приписывает самому Филофею, хотя время написания не определяет за неимением данных. Рассматривая содержание посланий, автор исследует воззрения старца – писателя и его доказательство, а для этого указывает источники, которыми он пользовался, и связь его воззрений с воззрениями ближайших предшественников и современников и таким образом выясняет отношение Филофея, как мыслителя и писателя, к своей эпохе и к современной ему письменности. Литературными источниками Филофея служили переводные компиляции как библейской, так и святоотеческой письменности; Филофей пользуется ими дословно и наш исследователь старается напасть на следы подобных компиляций, справедливо полагая, «что такой прием объяснения памятников древнерусской письменности имеет то преимущество, что предотвращает ложное представление о степени знакомства древнерусских писателей с собраниями творений святых отцов и о распространенности таких собраний в древнерусской письменности» 6 . Руководясь такими приемом, проф. Малинин удачно отыскивает источники, из которых черпал старец Филофей не только мысли, но и выражения, тщательно сопоставляет тексты, пользуясь не только изданными памятниками но и рукописями. Мы не будем останавливаться на этой дробной и специальной работе; отметим только общую мысль всей группы посланий, писанных по поводу разных бедствий. Эта мысль следующая. Так как промысел Божий благ и потому не может быть источником или причиной зла и страданий, то очевидно этот источник в самом человеке, в его грехе. Бедствие в руках промысла средство к вразумлению и спасению человека и к заглаждению греха. А потому человеку ничего не остается, как благодарно и терпеливо относиться к посылаемому испытанию и чрез покаяние искать примирения с Богом 7 . |
| Эта гимназия выделялась среди казенных гимназий и даже соперничала со знаменитой 1-й мужской гимназией на Волхонке – старейшей в Москве, основанной в 1804 году. Однако к тому времени, как гимназия переехала на Покровку, ситуация изменилась, ибо высочайшим повелением 1857 года было разрешено открывать частные гимназии, приравненные к казенным. Теперь приходилось выдерживать острую конкуренцию, и «сохранить лицо» могли только очень сильные гимназии. 4-я гимназия была классической гимназией высшего разряда – с двумя древними языками, латынью и греческим, что давало право после ее окончания поступать в Московский университет. Здесь были прекрасные преподаватели, которые способствовали расцвету гимназии. Многие из них писали учебники по своим предметам. Физику преподавал К.Д. Краевич, автор учебника, словесность – Л. Поливанов, математику – А. Малинин и К. Буренин. Преподавателей отличал творческий подход к процессу обучения. Например, Малинин воспитывал в учащихся самостоятельность и критическое отношение к делу, проводя уроки так, что они превращались в состязание учеников с преподавателем и друг с другом. По числу учившихся будущих знаменитостей 4-я гимназия тоже соперничала с 1-ой. В 1864 году гимназию на Покровке закончил с серебряной медалью «отец русской авиации» Н.Е. Жуковский, начавший учиться в ней еще в стенах пашковского дома. К третьему классу Николай Жуковский стал лучшим учеником гимназии, а знакомство с любимым учителем Малининым сыграло не последнюю роль в развитии его блестящих данных. А вот Косте Алексееву, будущему реформатору русского театра К.С. Станиславскому, здесь не понравилось. Он вспоминал, как мать вообще не хотела отдавать его в какую-либо гимназию, боясь, что его будут сажать в карцер учителя, обижать грубые и злые одноклассники, которые вдобавок могут заразить его опасными болезнями. Лишь необходимость получения льгот по воинской повинности и соответствующего образовательного ценза вынудила мать согласиться. 12-летний мальчик сдал экзамен в первый класс, и ему, действительно, пришлось нелегко под градом насмешек «малышей»-одноклассников. К тому же он терпеть не мог латынь. С трудом выдержав три года, Костя наотрез отказался учиться здесь дальше. Отец внял его мольбам и перевел сына в Лазаревский институт восточных языков. Но именно в 4-й гимназии К. С. Станиславский познакомился с Саввой Морозовым, будущим меценатом своего театра. |
| Левитов , С.С. Покровский, В.И. Таланкин и Н.Г. Моисеев; курса – А.Н. Челак и Η.М. Знаменский; II курса – А.И. Малевич и В.Я. Струминский. Остальные действительные члены кружка не читали рефератов, а только выступали в качестве оппонентов. На восьми заседаниях кружка, с 18 октября 1900 года по 20 апреля 1901-го, было прочитано 10 рефератов. – Вот краткое резюме их содержания и результатов возбужденных ими прений. Первый реферат под заглавием: «К вопросу о свободе воли» 316 был прочитан студентом IV курса Виктором Голубевым 18 октября 1900 года. Референт развивал и доказывал мысль, что истинное понятие о свободе определяет ее не как беспричинность действий, а как невозможность предугадать их. Реферат вызвал оживленные прения, в которых приняли участие: профессор С. С. Глаголев , студ. IV курса Малинин и Знаменский. После того как одним из оппонентов было указано референту, что он смешивает рефлекторные движения с сознанием уси- —420— лия, в котором, собственно, и лежит сознание свободы воли; спор перешел на почву вопроса о законе причинности, причем г. Малинин возражал против его всеобщности. В резюме членов руководителей было признано, что для отрицания всеобщности закона причинности нет оснований. Вопрос о свободе воли объявлен открытым. Второй реферат под заглавием: «О сравнительной ценности различных симпатических чувствований с нравственной точки зрения» 317 был прочитан студентом IV курса Π.В. Левитовым в заседании 3-го ноября 1900 года. Референт доказывал следующие положения: 1) Взгляд Шопенгауэра на сострадание, как на единственную основу морали, несостоятелен: между понятиями нравственности и альтруизма нет полного тожества, так что последний не исчерпывает всего содержания первой. Кроме того, помимо обязанностей к ближним, у человека есть обязанности к себе самому и Богу. 2) Даже в области альтруистической нравственности сострадание, само по себе, не может быть признано ее основой. Оно имеет моральную ценность лишь в том случае и постольку, когда и поскольку побуждает человека действовать в пользу ближнего, независимо от своего личного удовольствия и интереса. |
| Затем г. Малинин обратил внимание на представления референта о христианском теизме и, желая показать, что можно быть теистом, не представляя Бога личным, указал на пример Иустина и Климента Александрийского . – Святые отцы, отвечал на это референт, хотя и признавали, что предикаты Божества (в том числе и предикат личности) не адекватны Божественной Сущности, все же таки считали возможным приписывать Божеству свойства личности, как нечто совершенное и вполне приличное Богу. Поясняя мысль, высказанную референтом, П.В. Тихомиров заметил, что теизм является противоположностью атеизму, а не пантеизму, как это проведено у референта. Затем, по поводу мысли референта, что Бог может и грешить, и не грешить, И.В. Попов заметил, что во времена арианских споров православные считали эту мысль еретической. Понятие свободы входит в понятие Божества так, что свобода трансформируется и совершенно совпадает с реальной необходимостью. Это последнее приводит нас к признанию сверхличности Божества. Но цитаты из Климента, приводимые референтом и оппонентом, как плод стороннего философского влияния, не могут служить выражением общецерковного христианского учения. Третье заседание кружка состоялось 24 ноября в присутствии Преосвященного Ректора Академии, О. Инспектора и гг. членов руководителей: Π.П. Соколова, Π.В. Тихомирова и И.В. Попова . Студент II курса г. Челак прочел реферат под заглавием: «О происхождении законов мышления». В прениях по поводу реферата принял участие председатель кружка А. Малинин. Референт проводил и пытался обосновать мысль, что законы мышления имеют чисто логическое происхождение, т. е. не могут быть выведены ни из какой другой способности, кроме разума. Эта мысль и оспаривалась оппонентом на примерах актов мышления по законам: противоречия, исключенного третьего и достаточного основания. Резюмируя содержание реферата и прений, члены руково- —415— дители выяснили референту, что вопрос о происхождении законов мышления нужно решать не с логической, а с психологической точки зрения. |
| Справка: 1) Премия протоиерея А.И. Невоструева, согласно пункту I правил относительно употребления % с пожертвованного им капитала, присуждается за то из кандидатских сочинений, которое в этом году признано будет Советом за лучшее. 2) Положения о премии „имени XXIX курса“ § 4: „Премия присуждается по усмотрению Совета Академии за одно из лучших кандидатских сочинений“. По желанию учредителей в качестве первой премии XXIX курса одному из кандидатов выпуска 1900 года должен быть выдан остаток, имеющий образоваться после приобретения процентных бумаг, каковой и определился в сумме 81 р. 65 к.; 3) Положения о стипендии и премии имени протоиерея А.М. Иванцова-Платонова п. 10: „Остатки от процентов со всего стипендиального капитала (сверх 220 рублей) выдаются в одно из заседаний сентябрьской трети за одно из лучших кандидатских сочинений по предмету церковной истории, по постановлению Совета Академии“. 4) Положения о премии имени протоиерея С.К. Смирнова п. 2: „Премия выдаётся через три года, по —328— усмотрению Совета Академии, одному из студентов за лучшее кандидатское сочинение по русской церковной истории“. 5) Положения о премии Высокопреосвященного Димитрия, Архиепископа Тверского и Кашинского, §2: „Премия выдаётся через два года, по усмотрению Совета Академии, одному из студентов за лучшее кандидатское сочинение преимущественно по описанию жизни и деятельности в Бозе почивших иерархов отечественной церкви“. 6) Правил о присуждении премий из процентов с капитала, пожертвованного Митрополитом Московским Макарием , утверждённых указом Святейшего Синода от 21 января 1885 года за 251, а) п. 7-й (в новой редакции, утверждённой указом Святейшего Синода от 12 июня 1898 года за 2946): „Третья и четвёртая премии назначаются по окончании студентами академического курса в одно из заседаний сентябрьской трети тем из них, которыми поданы были все семестровые сочинения, назначенные им в течение трёх первых курсов, и из них более половины означено баллом 5 и нет ни одного, имеющего балл ниже 4“. – б) п. 8: „В случае если окажется более двух студентов одного курса, которых сочинения удовлетворяют изложенным в предыдущем § условиям, преимущество отдаётся тем, у кого сумма баллов на сочинениях больше; в случае же равенства, преимущество отдаётся за сочинения позднейших курсов предпочтительно перед предшествующими“. 7) Из окончивших в минувшем учебном году курс воспитанников Академии: а) лучшие семестровые сочинения за первые три курса представили: Пётр Минин (5, 5–, 5; 5, 5, 5; 5, 4+, 4+), Александр Платонов (5–, 4+, 5; 5, 5, 4½: 5–, 5–, 5–) и Алексей Малинин (5, 5–, 5–; 4+. 4+. 5:5, 4½, 5–), а б) высшие отметки на проповедях имеют: Пётр Минин (4, 5, 4½, 5), Алексей Малинин (4–, 5, 5–, 5–), Александр Платонов (4+, 4. 5–. 5–) и Алексей Смирнов (3+, 4½, 5+, 5–). |
| — Гады! — закричал вдруг Малинин, поднимаясь на задние лапы. — Вот гады! Маленьких бьют! Я схватил Малинина на всякий случай за лапу и оттащил от края наблюдательного пункта. А бой тем временем разгорался всё сильнее и сильнее. Дерущиеся хватали друг друга за ноги, делали подножку, откусывали усики и вцеплялись в горло мёртвой бульдожьей хваткой. — Вперёд, чернопузые! Не робей! Бей рыжих! — орал Костя, вырываясь у меня из рук. А чернопузые были действительно молодцы. Они как-то очень быстро сумели приноровиться к мирми-кам и дрались теперь, как львы, используя своё численное превосходство. Впятером или вшестером они дружно бросались на рыжего великана, за ноги и за усики растягивали его на земле и приканчивали. — Так их! Так их! — заорал я во всё горло. — Вперёд, чернопузые! — закричал Костя. — Урра! — закричали мы вместе с Костей. Рыжие дрогнули и стали отступать. Я заложил лапу в рот и оглушительно свистнул. Костя запрыгал от радости по цветку, закружился и вдруг остановился как вкопанный. — Смотри! — сказал он, глядя в противоположную от муравейника сторону. Я взглянул вниз и увидел вдалеке за холмом большущий отряд мирмиков, спешивших к своим на помощь. И это в ту минуту, когда чёрные заставили отступить рыжих по всему фронту. Если эта армия рыжеголовых подоспеет на помощь, черным несдобровать. Нам с Костей тоже несдобровать: мы ведь с ним тоже чёрные муравьи. Кругом война, а мы расселись, как в кино, и смотрим. Если бы сейчас я и Костя были людьми, а не мурашами, мы бы могли черным помочь как полагается, а так — что от нас толку! А может быть, и так будет толк? Если сейчас взять на себя командование чёрными мурашами, сразу может получиться другая картина. Конечно, они нас хотели с Костей казнить, ну да ладно! Это они не со зла, а за дело. Вообще-то они хорошие ребята! И дерутся здорово, только очень уж как-то инстинктивно, не соображают, что к чему, и главнокомандующего у них нет, каждый сам за себя, а если бы им сейчас командира, вот тогда бы они показали этим рыжим мирмикам, где раки зимуют! А что, если нам действительно взять командование на себя? Я — главнокомандующий, Костя — начальник моего штаба. Да нет, Костя Малинин наверняка испугается — какой из него начальник штаба! Нет уж, лучше поскорее превратиться в людей, превратиться и отогнать этих рыжеголовых от муравейника. |
| — Малинин! — сказал я, спрыгивая с ветки на землю. — Сейчас мы разыщем с тобой муравейник, займём отдельную комнату, запрёмся, закроем дверь на замок и… — У них же нет, наверное, дверей и замков в комнатах, — усомнился Костя. — Неважно! — сказал я, развеселившись ещё больше. — Важно, что комнаты есть, а уж загородиться чем-нибудь от всего на свете мы сумеем! Мы с тобой бабочки учёные и воробьи стреляные, нас теперь на мякине не проведёшь! Я побежал по земле и на радостях ударил лапой попавшееся мне на пути круглое семечко, напоминавшее по форме футбольный мяч. Костя Малинин принял мою передачу и отпасовал семечко обратно. Только здесь, на земле, я разглядел хорошенько Костю-муравья. Он весь блестел так, словно его начистили сапожным кремом, и талия у него была очень смешная — тонюсенькая-пре-тонюсенькая, как у девчонки, и ног было сразу шесть штук. «Очень это здорово, что у муравья шесть ног, — подумал я, — в футбол удобно играть. Особенно бить по воротам со всех шести ног. И в воротах стоять тоже удобно: на двух ногах стоишь, четырьмя ловишь мяч…» В доказательство своей мысли я подпрыгнул в воздухе и ловко принял на грудь семечко-мяч всеми четырьмя лапами сразу. В обнимку с мячом я упал на землю и покатился, громко смеясь от удовольствия. — Куча мала! — крикнул Костя Малинин и повалился на меня. Мы уж совсем начали было кувыркаться, но тут я заметил, что из леса, то есть из травы, навстречу нам вышло человек шесть муравьёв. Я, конечно, очень обрадовался. Вскочил. — Здорово, ребята! — крикнул я муравьям, поднимая в знак приветствия все четыре лапы. Потом я ударил по мячу ногой и сказал: — Может, по случаю выходного в футбол сыграем, ребята?.. Вас сколько человек? Шесть? И нас двое! Как раз! Разделимся на две команды по четыре! Чур, я — центр нападения! Настоящие муравьи как-то странно посмотрели на меня, похлопали друг друга усиками, пошептались между собой, дали задний ход и тихо скрылись в зарослях травы. Мы с Костей побежали их догонять, но в соседнем лесу, то есть в траве, уже никого не было, зато совсем рядом внизу, под пригорком, мы обнаружили дорожку, по которой шло самое оживлённое муравьиное движение. |
| Я теребил Костю за лапы, я толкал его в бок, я дёргал его за крылья, но всё было напрасно — Костя Малинин не просыпался. Мне стало не по себе. — Костя! — заорал я. — Проснись сейчас же! Слышишь? Или мы с тобой на всю жизнь поссоримся! — Хр-р-ры… — сказал Костя Малинин. «Если он заснул как человек, то я его, конечно, разбужу, — подумал я, — а если он заснул как бабочка, до самой весны, да ещё по расписанию, то я его все равно разбужу! Я должен его разбудить во что бы то ни стало! Надо ему… Что ему надо?.. Нет, надо его!.. Что его надо?.. Знаю!.. Надо его облить водой!..» Я слетел с камушка к луже и стал набирать через хоботок воду и тут услышал приближающиеся из-за кустов голоса ребят из нашего класса… Событие двадцать пятое. Такая «бабочка», как я, у них в коллекции есть — Несправедливо! — сказал Костя Семёнов, появляясь из-за куста. — Мы здесь все работаем, а Ба-ранкин с Малининым где-нибудь в кино сидят… Все зашумели, а я подумал про себя: «Вам бы такую картину показать, какую мы с Костей видели!..» — Правильно говорит Семёнов! — сказала Вера Большова. — Если работать, так всем, а не работать, так тоже всем… — Баранкин с Малининым сбежали, а Смирнов и Пенкин вообще не явились! — сказал Костя Семёнов. «Вот ещё не вовремя припёрлись сюда, — подумал я, прячась за кустик травы, — интересно, долго они собираются здесь торчать или нет?..» — Да выгнать этого Баранкина из школы, и все! — закричала Эрка не своим голосом. — Хватит с ним нянчиться!.. — Куда его выгнать? — сказала Фокина. — На улицу, что ли? — Почему — на улицу? — ответила Кузякина. — Перевести в триста пятнадцатую школу… — А почему в триста пятнадцатую? — спросил Семёнов. — Потому что мы с этой школой соревнуемся… Вот и пусть Баранкин там получает двойки! Нам это будет даже выгодно!.. — Значит, ты, Эра, предлагаешь перевести в другую школу Юрины двойки? — сказала Фокина. — А что с Баранкиным делать? — Ладно, вы тут разбирайтесь, а мы пошли газировки выпить! — сказал Костя Семёнов. — Надоело про этого Баранкина слушать, — добавил Валя Череваткин. — Пошли. |
| Я — воробей! Я больше не Баранкин! Я самый настоящий, самый что ни на есть воробейный воробей! Так вот почему мне так вдруг захотелось овса: овёс — любимое кушанье лошадей и воробьёв! Всё понятно! Нет, не всё понятно! Это что же выходит? Значит, моя мама была, права. Значит, если по-на-сто-я-ще-му захотеть, то можно действительно всего достичь и всего добиться! Вот это открытие! О таком открытии стоит, пожалуй, прочирикать на весь двор. Да что на весь двор — на весь город, даже на весь мир! Я распустил свои крылья! Я выкатил грудь! Я повернулся в сторону Кости Малинина — и замер с разинутым клювом. Мой друг Костя Малинин продолжал сидеть на лавочке, как самый обыкновенный человек… Косте Малинину не удалось превратиться в воробья!.. Вот тебе раз! Событие десятое. Что на воробьином языке означает… Косте Малинину не удалось превратиться в воробья! Он пыжился, жмурился, всё время ощупывал себя руками, чуть слышно шептал себе под нос: «Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья!» — и все безрезультатно. А ещё торопил меня, а ещё кричал на весь двор: «Давай скорее превращаться в воробьёв! Давай быстрее! Давай сейчас же!» А сам как был Малининым, так и остался. Только покраснел как рак, и больше ничего. — Малинин! — закричал я на Костю. — В чём дело? Почему ты не превращаешься в воробья?.. Но вместо этих слов из моего рта вылетело обыкновенное воробьиное чириканье: «Чик-чирик! Чьвит-чьвит! Чиу-чиу!» Повернув голову, Костя посмотрел в мою сторону и с изумлением вытаращил глаза. — Баранкин! — сказал он. — Это ты, Баранкин?.. — Чио! Чио! Чья! Чья! — ответил я ему по-воробьиному, что означало: «Конечно, я! Не узнаешь, что ли?!» Убедившись, что я не вру и что я уже действительно не я, а самый настоящий воробей, Малинин покраснел ещё больше — наверное, от зависти! — и чуть не расплакался. — Как же это у тебя получилось? — спросил он, часто моргая глазами. Я сказал: — Чень-чень-чень! Чик-чик-чик!.. (Очень просто! Чик! Чик! Чик! И готово!) Затем между мною и Костей произошёл следующий разговор на разных языках: |
| В послании сказано: ние же прошение твое гсдине мои. и рч т тебе прїиде ко мн за скорбь нашедшую теб. хощеши т мнне нка помощи и ходатайства к (нап: и) нким имущимъ ко гсдрю дерзновенїе еже о твоеи скорби къ гсдрю печаловатис(). „Из послания, продолжает Малинин, решительно не видно, что оно писано несомненно в царствование Ивана Грозного; оно могло быть написано в пору княжения Василия III , как возможно, наконец, и то, что оно явилось в пору малолетства Грозного. Тогда стало бы понятным, почему неизвестный опальный просит ходатайства не перед самим царём, а перед его приближёнными, от которых тогда зависела судьба отдельных лиц“. Но дело в том, что те же самые слова с просьбой ходатайствовать не перед царём, а перед его приближёнными, читаются и в послании Филофея к находящимся в беде Псковичам: „ прошенїе ваше гсдїе мои и рч т вас прїиде ко мн. за скорбь пришедшую вам ин без правды. и хощете от нас нкїа помощи и ходатайства к нким имущим къ гсдрю дръзновенїе. еже о вашей скорби къ гсдрю —668— печаловатис“ , а между тем, по определению Малинина, послание к Псковичам писано в 1520–1522 г. Итак, относительно исследования Малинина по поводу так называемого Сильвестровского утешительного послания можно прийти к выводу, что существует довольно веское основание против того, чтобы считать это послание за несомненно принадлежащее Сильвестру, хотя нет совершенно решительных данных, чтобы оно уже совсем не могло быть произведением Сильвестра, если только не стоять на совершенно предвзятой и безосновательной мысли, что послание писано к Шуйскому-Горбатому, и именно во время опалы, постигшей последнего около 1553 г. Приписывая послание Сильвестру, нельзя его считать и таким жалким плагиатом, как выставляет дело Малинин, так как, почти буквально повторяя Филофеево послание 1521–1522 г., утешительная отписка представляет много нового и есть довольно умелое пользование чужим источником. Далее, она могла быть писана и к последнему, только не в 1553 г. Но, как бы то ни было, исследование, произведённое Малининым над утешительной отпиской, позволяет несколько скептически относиться к другому приписываемому Сильвестру посланию, именно к посланию к царю Ивану IV. |
|
|
