| Как во время «греко-русского Пантелеимоновского процесса» в 1874 и 75 годах, так и несколько позже, во время Русско-турецкой войны 1877 и 1878 годов, клеветы на русских афонских иноков взводились одни и те же и писались они одним и тем же языком. Греческие константинопольские газеты без зазрения совести повторяли во время войны на своих страницах дословно то самое, что писали о русских по поводу «Пантелеимоновского процесса». Теперь же, имея в виду общий характер и направление константинопольской печати, указанные нами выше, мы лишь сделаем попытку классифицировать многочисленные органы этой печати по их симпатиям и антипатиям к русским инокам на Афоне. Самыми ярыми и сильными противниками русских иноков на Афоне были большие греческие газеты: «Νεολγος», и «Φρχη». Последняя из них за крайность своих воззрений, страстность и настойчивость в проведении их в публику подвергалась неоднократном у закрытию, но всякий раз воскресала к жизни, меняя лишь свою вывеску (она называлась «Επτλογος», «Κωνσταντινοπολις»), но всегда оставаясь верной своему русофобскому направлению. К этим греческим газетам нужно присоединить и французскую константинопольскую газету «Phare du Bosphore», издававшуюся в «каком-то германо-греческом духе», – как ее охарактеризовал покойный К. Леонтьев , и в полемике против русских нисколько не отличавшуюся от названных греческих газет. Злостная статья этой французской газеты под заглавием «Русские на Афоне» была подробно разобрана К. Леонтьевым в его прекрасной статье «Панславизм на Афоне» и на каждое обвинение дан был серьезный ответ. Русскую сторону поддерживали и являлись представителями «Разумно-патриотической печати» газеты: солидная и весьма добросовестная «Βυζντις»; вступивший в 1874 году уже в пятый год своего существования трехдневный «Θεαλς», статьи которого по афонским делам писались всегда с одушевлением и неподдельной искренностью (см. 717, окт. 8, ??. 1871; 726, окт. 31, тот же год, и другие номера); только народившаяся на свет Божий в апреле месяце 1875 года ежедневная «Εποχ» 181 и другие некоторые газеты. |
| Скачать epub pdf Глава XII. Просветительно-издательская деятельность русской Афоно-Пантелеимоновской обители Русский благочестивый человек и притом паломник мало заботится о хлебе насущном, едва ли не больше он страдает от недостатка в пище духовной. Истый русский паломник многие тысячи верст проходит пешком, скудно питаясь черным, не первой свежести, хлебом и водою. Капустные щи, картофельную похлебку и чашку чая он считает роскошью и исключительным благодеянием в своей страннической жизни. Удобств ночлега его тело, истомленное дневным трудом и солнечным зноем, не ищет. Паломник, осенив себя широким русским крестом, ложится спать там, где застала его ночь. Мать сырая земля весьма нередко служит для него ложем, его убогая заплечная сума с ржаными сухарями – изголовьем, а небо, усеянное мириадами звезд, покровом. Только непогода и жестокая болезнь вынуждают странника-паломника искать себе приюта впопутных деревнях, обременять своею особою других людей, также бедных, как и он сам, но и в этих случаях он скромен, неприхотлив и крайне умерен в своих желаниях, понимая хорошо, что окружающие его люди делают ему добро «ради Христа», как страннику, и чтоесли он сам терпит лишения и ограничения, то все они суть приобретения для него «ради спасения души», как первой в главнейшей цели добровольно принятого на себя подвига. Но паломник, особенно если он человек грамотный или даже мало-мальски знакомый с букварем, скучает, томится, не весел в дороге и положительно жаждет почитать или даже послушать что-нибудь «божественное» или «от Писаний». В утешительных словах Евангелия паломник ищет для своего подвига одобрения и оправдания, так как ради него ему нередко приходится покинуть дома все милое и дорогое его сердцу и обречь себя добровольно на скорби и лишения, под тяжестью которых он нередко изнемогает. В писаниях святых отцов и особенно в житиях святых он старается найти подходящие примеры подобных подвигов и в красноречивых безыскусственных описаниях их почерпнуть для себя необходимые практические уроки в назидание. |
| «Матушка, – пишет о. Макарий о Великом посте 1852 года, – прошу вас Бога ради приобщитесь этот пост два раза; вы увидите, как для души полезно… Приобщиться Св. Таин я вам, матушка, непременно советую два раза на первой и страстной седмицах. Пожалуйста, вы не верьте причудам туляков, соединяйтесь ближе со Христом… Мы до конца жизни не будем достойны, а вам теперь все благоприятствует» 101 … «Опять пост, – говорится в том же году о посте Успенском. – Вы не приобщались Св. Таин. Я вас уверяю Богом, что, кроме спасения души, вы ничего не получите: и совесть мирнее и спокойнее на душе будет. Не слушайте мирских разговоров. Прежние христиане приобщались каждую неделю. Ваши лета уже теперь такие, что можно отказаться от домашних забот. Впрочем, как угодно, – только нужно исполнять Св. Таин приобщение» 102 . «Не всё поклоны, – дает советы своей матери о. Макарий относительно христианской жизни вообще, – а возьмите лестовочку или четочки, что положено у вас пройдите, в сидячем положении или ляжте, и не считайте это за грех…, потому всегда поклонение творить нельзя. Если стоя не можете читать – сядьте, не сумневайтесь, а надейтесь на Бога… Читайте почаще молитву Иисусову и Богородице Дево, радуйся», где придется. Эти две молитвы возвышают горе душу 103 , молитва „Господи Иисусе“ и Богородице, сидя, ходя, лежа – везде да будет с вами. Не забывай бедных, но без ропота, подавай сколько можешь» 104 . «Молитва к Богу и любовь ближнего есть все заповеди; в сих двух закон и пророки висят. Что делать, быть может, иногда враг и наводит, будто жалко сделать что, или подать, или пожертвовать, но дело Божие без награды не бывает, а особо, если оно сделано без жалости внутренней и наружной. Этого должно беречься. За то в то время, когда разлучатся душа от тела, эти дела будут щитом ограждения. Точно, тяжело теперь молиться, тяжело сносить грубости, невыносимо исполнять волю чуждого распоряжения, и что там за пределами гроба, где и за праздное слово дадут ответ? Побеждайте мысль, воспрещающуюся наградить бедняка, не делать добро какое-либо, но вспомните вечность: Царствие небесное или ад, средней дороги нет, – тогда доброе дело насильно сделаешь, и значит, – две победы: победишь мысленного врага и сделаешь добро. |
| Но что за сонмы окружают тебя? Виждь, отче и наставниче наш: се чада твоя приидоша к тебе, не кончину твою зрети, но от медоточивых уст твоих глаголы живота вечного слышати, а ты спишь, сомкнув очи и уста свои. Восстани и благослови! Увы, он бездыханен!.. Отче, умолкли твои приветливые слова, с которыми всех встречал ты, слова сострадания, одобрения и утешения, с которыми всех отпускал от себя. Увы, какая плачевная утрата! Где наш отец? Где наш наставник? Кого мы лишились? Отче, отче! Пробудись и вонми: бедность просит милостыню, странник жаждет твоего утешения, больной ждет твоих молитв и утешения, падший в искушение ждет отрады в своей беде. Но нет, верно ни мой голос, ни голос всех нас не сильны возбудить тебя. После 33-летнего странничества твоего в отечестве и после 50-летней жизни иноческой и духовнической на Святой Горе, жизни многополезной и благоплодной и с тем вместе многоскорбной и многоболезненной, ты возлег на долгий покой и крепкий сон до гласа трубы архангельской. Давно желал и жаждал ты разрешиться от уз плотских и денно-нощно молился о том; любовь же к тебе всех чад твоих как бы пересиливала твою молитву общим молитвенным воплем о продлении жизни твоей для пользы и блага их. А теперь видно пришло время пересилить твоей молитве усердную молитву всего братства. Успокойся же, непрестанный труженниче, до общего возбуждения, после которого да подаст тебе всеблагий Мздовоздаятель и вечное упокоение со святыми. Но Владыко живота и смерти! Ты зриши нашу скорбь, слышиши стенания сердец наших, зриши токи слез, орошающих очи наши, дерзаем Тебе рещи: где имамы наставника и советника ко спасению нашему? Где обрящем утешение в скорбях и напастях, после взятия Тобою сего мудрого наставника, опытного руководителя и любвеобильного пестуна нашего? Сего ради, припадаю молим Тя, благоутробне Господи: приими в руце Твоего владычного защищения нас осиротевших в живом поучении слова Твоего и истины, и буди нам Сам, со всеблагою Матерью Твоею, руководителем и вождем нашего спасения, живота и света. |
| Подав это прошение, его святейшество, между прочим, приказал своему капу-кехаи (чиновник особых поручений в сношениях Патриархии с правительством) сказать министру иностранных дел конфиденциально, что «русские, живущие на Афоне, не пойдут с Афона, ибо они пришли жить на Афоне, но не где-либо в другом месте Турции, ибо у православных есть на это место особое воззрение, по святости оного, что свидетельствует само его название «Вертоград Панагии», живущим на котором даны Богоматерью особые обетования и запрещен вход для женщин, которые служат преткновением в другом месте, – что все и влечет с далекого севера на Афон благоговейных русских, оставляющих родину, звание, богатство и все близкое сердцу для того только, чтобы в этом далеком уголке приобрести себе душевное спасение. Вот что их увлекло на Афон, а не другие какие-либо цели, приписываемые им теперь клеветниками. Когда правительство вздумает им предписать выезд, то непременно они в свою очередь подадут протест в германское посольство, сказав, что они были в подданстве турецкого правительства собственно вследствие пребывания по религиозным целям на Афоне и не отрицаются от этого подданства, исполняя обязанности, возлагаемые правительством, но с сего дня они объявляют себя русскими подданными под покровительством германского посольства, которое, конечно, тотчас их примет и тогда пойдут с турецким правительством переписки и новые затруднения, могущие наделать много шума, а наше правительство и без того терпит много нападок». Министр принял к сведению сообщение Патриарха и обо всем сделал подробное донесение великому визирю. Был созван вторичный совет министров, который постановил оставить русских в покое, но назначить особого чиновника и послать его на военном пароходе, чтобы он исследовал истинное положение дел на месте, где живут русские, и дал правительству верные о нем сведения. К этому же, ввиду слухов о некоторых волнениях греков, присоединялось поручение присмотреться к поведению и афонских греческих монахов. Для выполнения настоящего поручения был избран правительством Зивер-бей, а со стороны Патриархии член синода митрополит Амвросий Хиосский, как член следственной комиссии православного вероисповедания 217 . |
| Вечером 29 августа упомянутая комиссия явилась в подворье русского Пантелеимоновского монастыря. Брат мустешара и начальник явился на четверть раньше, опасаясь, чтобы отцы не разбежались. Осведомившись о том, что отцы дома, он вызвал отца Алексея для переговоров. Но истинное значение этих переговоров открылось тотчас же, потому что в дверях подворья появилась целая толпа военных людей. Это были жандармский полковник, два офицера, полицейский и десять солдат, вооруженных тесаками и револьверами. Брат мустешара прямо приступил к делу. Он потребовал к себе всю корреспонденцию, т. е. письма благодетелей, жертвователей и ответы на них афонских отцов. Требование было исполнено немедленно. Взятые письма были собраны в платок. Но этим члены комиссии не удовлетворились. Подозревая, что отцы самые важные письма скрывают, члены комиссии приступили к самому тщательному обыску внутренних жилых помещений и наружных надворных пристроек: они взламывали сундуки, дулапы (поставцы), столовые ящики, осматривали постели, конюшни, отхожие места, сараи и т. д. Но все усилия и старания найти что-нибудь подозрительное, вроде, например, скрытого военного оружия или секретных писем, оказались тщетными. На этом, однако, дело не остановилось. По окончании обыска отцам приказано было следовать за ними для объяснения с пашой. Отцы исполнили приказание и были отведены под конвоем во двор суда, где должны были более часу ожидать приезда паши. Когда появился паша, опросил каждого вопросами: кто вы? и откуда? и, получив ответы, молча удалился. Отцы продолжали стоять на дворе. Наступила ночь. «Ночь уже совершенно застигла нас в гостях, – иронически замечает о. Алексей в своем письме. – Турки и мустешар сами выразились, что мы у них в гостях, а не под стражей, но избави Боже всякого человека от такой гостеприимности! Наконец, уже поздно вечером отцов ввели в сторожевую комнату, где помещались караульные солдаты. От табачного дыму и зловония отцы задыхались. Предложен был обед, но узники, несмотря на аппетит, отказались от еды. |
| Новости Пасха. Воскресение Христово. Осталось 5 дней Что нам мешает приблизиться к Богу. Иеросхимонах Агафодор (Буданов) Что нам мешает приблизиться к Богу. Иеросхимонах Агафодор (Буданов) Как с приближением утреннего рассвета уменьшается ночная тьма, так бывает и с тем человеком, когда он начинает, хотя и понемногу, стараться уклоняться от всего сказанного... Иеросхимонах Агафодор (Буданов) — выдающийся подвижник Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря, ученик великих старцев Иеронима (Соломенцова) и Макария (Сушкина), а впоследствии антипросоп и духовник обители. Предлагаем часть рукописей отца Агафодора, содержащих подробное описание духовного опыта автора. Как бывает с плодовым деревом, когда вокруг него нет вблизи никаких других растений, оно, возрастая на свободе, приносит хорошие плоды. А если другие растения мешают ему и отнимают силу у него, то оно остается бесплодным. Так бывает и с человеком, когда он хотя и старается иметь внимание и Божью память, но страсти при этом сильно действуют в его сердце и подавляют всякое духовное делание, оставляя его без плода духовного. Страсти хотя и живут в человеке, но действие их может или усиливаться, или уменьшаться. Усиливается действие страстей по многим причинам: от невоздержания в пище, питье, в не сохранении потенции чувств: зрения, слуха, обоняния, вкуса, осязания; от многословности, от многопопечительности, от пристрастия к чему бы то ни было, от суеты, от обращения с людьми, от нарушения совести. Все эти причины, отнимая у человека внимание к себе, Божью память, непрестанную чистую молитву и вообще всякий плод духовный, заглушают, как терния и плевелы, всякое плодовитое растение. Но древо «плод», посаженное при исходящих водах (внимания, памяти Божьей, чистой непрестанной молитвы, воздержания, беспопечительности, беспристрастия, уединения, безмолвия, памяти смертной и страха Божьего), даст плод в свое время. Как с приближением утреннего рассвета уменьшается ночная тьма, так бывает и с тем человеком, когда он начинает, хотя и понемногу, стараться уклоняться от всего вышесказанного, увеличивающего действие страстей, и в нем также по мере уменьшения повода к раздражению страстей они уменьшают свое действие (на человека). От этого ум приходит в спокойное состояние, зарождается внимание, память Божья, чистая непрестанная молитва и прочее т. п. ... |
| Пьеса давалась китайская ,,Киа-Кинг“(?). В это время с нами случилось странное происшествие. Так как матушка, по данному ею обету, не являлась никуда на гуляния, ни на иллюминации, то попросила, чтобы приказчик проводил ее до кареты. А мы остались с отцом, чтобы видеть когда пойдет Государь и Царская фамилия. Приказчик, проводивши матушку и, возвращаясь оттуда, так как имел привычку очень скоро ходить, почти стремглав бежал и наткнулся прямо на Государя, который ему сказал: „Что ты братец, так не осторожен?“. Когда он подошел к нам, то не мог слова выговорить от страха и все оглядывался не ищут ли его. Иллюминация была превеликолепная, или лучше сказать, редкое зрелище. При многоцветных огнях были пущены все фонтаны, вода которых казалась как бы розовою. Поздно вечером мы возвратились в карету и поехали домой». «Петров пост мы кушами рыбу, не разбирая среды и пятка. Весною в Петербурге особенно хороша рыба рябушка, корюшка, а в Петров пост ловится отличная лососина и сиги. С лососиною делали ботвинью, из сигов уху, из рябушки и корюшки жаркое и из свежых огурцов салат. В Успенский пост мы не кушали рыбы, а постное. 1 августа добывался нам отличный сотовый мед. На Преображение разрешалась рыба. В некоторые годы говели в этот пост. На Преображение начинали кушать яблоки. День Успения мы проводили торжественно, ибо это был наш храмовой праздник, и у нас бывали гости самые близкие. После вечерни подавался дисерт из всевозможных ягод. В продолжении лета не мало служило в удовольствие варение, которое матушка варила в большем количестве для годового обихода. Хотя мы и немного пользовались (вареньем), но за то ягоды нами пожирались в изобилии. Осень проводили мы не скучно: в школу мы ходили при свечах и возвращались при свечах. В школе во время сумерек нам было позволено резвиться, а иногда и танцевали между собою. Вечером большею частью мы писали под диктант. Возвращаясь домой к чаю, мы уже уроками не занимались потому, что в это время мы сидели школе и там оканчивали их. В зимнее время также нас проходило. |
| Из дневника нам лишь известно, что в это время он упросил брата Ивана Ивановича поехать за него в Ильинскую, а «сам остался дома с дедушкой и что жить ему было лучше, потому (что) маменька жила». Можно бы думать, что это улучшение жизни заключалось в том, что его перестали бранить и оскорблять «старшие», но, как мы знаем из других достоверных источников, сам Михаил Иванович имеет в виду улучшение иного и более дм него приятного свойства. В это время произошло самое тесное и самое интимное сближение между матерью и сыном, которое потом заочно не прерывалось до конца жизни у обоих. Здесь, по истине, можно сказать, мать нашла себе сына, в свою очередь любящий сын нашел нежно любящую кроткую мать с душою ангельской чистоты и с непорочным сердцем. Пунктом сближения послужила редкая общность религиозных убеждений обоих и замечательное сходство их характеров. Михаил Иванович очень немало унаследовал симпатичных черт характера своей матери. Набожная Феодосья Петровна не без материнской гордости смотрела на своего красавца умника сына. Начитанный в Слове Божием и в душеспасительных книгах, побывавши во многих местах России, замечательных своими святынями, узнавший несколько жизнь на практике, Михаил Иванович был для своей религиозной матери, чуждой житейской суеты и всего что вне дома, весьма приятным и желательным собеседником. Его одушевленная живая речь действовала на доброе сердце Федосьи Петровны самым благотворным образом, и она в самое короткое время успела узнать и полюбить Мишу так, как я знала и не любила его в годы детства. В уме счастливой, набожной матери уже промелькнула мысль: «авось она дождется счастия и увидит одного из своих сыновей молитвенником, монахом!». От этой одной заветной мысли сердце матери наполняется восторгом и ее Миша становится в глазах ее еще милее и любезнее и дороже ее сердцу... Но живой и впечатлительный юноша быстро переходить в своих беседах с одного предмета на другой. После рассказов о киевских святынях «ангелоподобных» киевских подвижниках и т. |
| Дело относительно поездки на Восток уладилось так легко и скоро, как и не ожидал Михаил Иванович, предполагавший встретить в лице отца упорного и сильного противника своему намерению. Под впечатлением этого полученного разрешения и предстоящего «вояжа во святые места», которого он «пламенно желал» и о котором он мечтал с самого раннего детства, сердце его переполнилось радостью, и он, можно сказать, был на верху счастья. С 12 числа июня он начал деятельно приготовляться к предстоящему далекому и трудному путешествию, «не имея, – как он выражается в своем дневнике, – ни скуки, ни скорби, по особой теплоте к отправке как будто в обыкновенное место». Начались хлопоты по выправке паспортов, – как для самого Михаила Ивановича, так и для Евграфа, «любимого его слуги», которого к величайшей радости отпустил вместе с ним Иван Дионисьевич в качестве дядьки и слуги на дороге, приняв на себя расходы по путешествию и назначив двойной оклад против получавшегося им жалованья на службе в роли приказчика, – для его жены, оставшейся в Туле. Упомянутый Евграф сначала служил у Сушкиных в качестве щетинщика. В 1846 году Михаил Иванович, отправляясь, после смерти дедушки, в Моршу, взял этого Евграфа за кучера и здесь с ним несколько познакомился. В 1847 году в той же роли Евграф ездил с Михаилом Ивановичем и его матерью в Киев на богомолье, а оттуда в Ромны, где Евграф, как «умеющий писать», по поручению Михаила Ивановича «писал накладные» и тем еще более приблизился к нему. В Тамбове Евграф начал вести себя дурно и «лениться» в исполнении возлагавшихся на него поручений, так что Михаил Иванович «хотел его прогнать». «Но мне, – замечается в дневнике, – было жаль его, ибо я любил его, сам не понимая отчего. Он «справился, вел себя чудесно и исправлял уже должность подручного приказчика». В 1850 году, именно незадолго до путешествия на Восток, Евграф сопутствовал в поездке в Коренную пустынь дяде Михаила Ивановича Иосифу Дионисьевичу, который потом хвалил его племяннику за то, что он «во все время показал себя как [в] поведении, так и [в] деятельности хорошим». «Я был рад, – замечает не без удовольствия по этому поводу о. Макарий, – что посеянные мною плоды возросли». Этому-то Евграфу и сдавал Иван Дионисьевич теперь своего сына на руки с наказом, чтобы он слушался его во всем, оберегал бы его, как зеницу ока, и без него не возвращался бы назад домой в Тулу. Давая же в спутники сыну «любимого» им человека, он желал, между прочим, оказать ему благоволение за его труды по торговле, а также избавлял его от возможных случайностей в предстоящем трудном и далеком пути. |
|
|
