| ция субъекта, приняв иной облик, монистически ассимилируется с ним, со-растворяется в нём, обращает его в свой организм, с его плотью и кровью“? Неужели же по любви к народу должно сажать воззрения его в клетки с надписями вроде: „Превращение реституционно-имморталыюе“? – Здесь приведены почти наудачу примеры, – таких можно набрать великое множество. Но, подобно тому, как чрезмерно-напряжённое стремление к глубине производит лишь обманное углубление, через головокружительное нагромождение разных „страшных слов“, так и чрезмерно-напряжённое стремление к широте лишь мнимо расширяет горизонт автора, заставляя его, по недостатку сил, внимания и времени, вовлекать в работу то, что следовало бы отстранить за ненужностью, или даже прямой мусор. И, мало того, в итоге он часто не имеет никакой возможности в должном виде представить то, что идёт к делу, – не проверяет цитат, попавших к нему из десятых рук, делает ошибки, описки и промахи всякого рода. Странно видеть в кандидатском сочинении речения вроде: „nomina и omnia“ (вместо „nomina et omina“), „Андри Бергсон“, „взаимно-общение“, или узнавать о „добрых и злых предметах“, о крестьянине, как об „аграрной величине“ и т. д. и т. д. Не могут не коробить ссылки на первоклассных поэтов, даже на Тютчева и Фета и др., заставляющие читателя путешествовать по каким-то журнальчикам, или ссылки на статьи из „Богословского Вестника“, причём цитаты заимствуются из „Теософического Обозрения“. Автор доходит до такого безвкусия, что цитирует знаменитое место из св. Иринея Лионского о Церкви, как сокровищнице, по журналу „Мирный Труд“, – да, „см. „Мирный Труд“ 1911 г., 10, стр. 193“, и, к тому же, заимствует оттуда же и грамматическую ошибку и приписание цитаты Игнатию Богоносцу . Сведений всякого рода, – до латинских названий растений и болезней включительно, у г. Курганского чрезмерно много. Но не лучше ли бы уклониться от сообщений, – к чести автора, опять-таки заимствованных и не проверенных, – вроде того, что некий В. Н. Сперанский оказывается ни более, ни менее как „главой критического идеализма“ (стр. 42). Нам не приходилось читать ничего, принадлежащего перу этого соперника Канта, |
| При бесспорно ценном научном содержании, положительно редком для кандидатской работы, писанной в краткий срок, сочинение производит по местам несколько неприятное впечатление в неумелой переписке. В первой части о. Коновалов даёт последовательный обзор данных о каноничности и историчности книги Есфирь, предваряя свой синопсис сведениями о наименовании книги и замыкая его посильными заметками об авторе и дате этого библейского памятника. Деление материала на главы, как это делает автор, здесь потому уже неуместно, что первая, особенно четвертая главы при сравнении со второй и третьей оказываются несоразмерными. Содержание этих глав удобнее замкнуть в пределах введения и растворить во второй и третьей главах. Таким образом вне введения, куда относима первая глава сочинения, вся эта часть работы о. Коновалова сосредоточивается на решении двух вопросов: 1) канонична ли книга Есфирь сообразно иудейской и христианской традиции и собственному внутреннему содержанию и 2) исторична ли она. Когда книга Есфирь рассматривается —270— со стороны каноничности, то анализируется её религиозно-моральное содержание, а когда та же книга изучается со стороны историчности, то содержание книги сопоставляется с Персидской историей датируемой книгой эпохи и с результатами раскопок Сузского дворца. Во второй части сочинения о. Коновалов даёт правильно 2 главы, причём сначала описывает празднование Пурим, потом обозревает существующие в западной науке гипотезы о происхождении этого праздника: 1) гипотезу де-Лягарда о персидском происхождении Пурим (праздник мёртвых), 2) гипотезу о греческом происхождении Пурим, 3) гипотезу Циммерна-Гункеля о вавилонском происхождении Пурим и 4) гипотезу о происхождении Пурим из вавилонской саги, переработанной у евреев в Маккавейскую эпоху (гипотеза Эрбта). Воздавая должное гебраистическим познаниям о. Коновалова, заметной в его работе научной технике, рецензент усматривает лишь небольшие легко устранимые lapsus: 1) автор вряд ли сознательно представляет различие экзегезиса и номологических преданий у таннаимов и амораимов. |
| —57— славленное тело Господа проходило сквозь затворённые двери. Наука открыла, что действие притяжения распространяется мгновенно. Притягивающая сила, так сказать, луч притяжения не проходит в секунду 280 тысяч вёрст, как свет, нет, он сразу проявляет своё действие во всей вселенной. Должно полагать, что подобно тому, как притяжение владычествует над пространством, так будут владычествовать над пространством и прославленные тела праведников. Праведники будут наслаждаться созерцанием вселенной, но они не будут подчинены тем законам, которыми она управляется. Неверие часто иронически предлагало вопрос, как будут восстановлены тела праведников? они истлели, разрушились; как и из чего они могут быть образованы снова? Наука показывает, что в учении о воскресении тел нет ничего, чтобы могло дать материал для иронии. Частицы материи, входящие в организм, представляют собой по отношению к организму не что-либо существенное, а нечто случайное, они входят в организм и выходят из него, а организм остаётся тем же самым. Наше настоящее тело есть в сущности то же, которое мы имели в детстве и которое мы будем иметь, когда станем умирать. Атомы углерода, кислорода, водорода, азота и других элементов могут замещаться одни другими, но наше тело остаётся тожественным самому себе. Существует некоторый принцип тождества. Какой этот принцип? Душа? Некоторые предполагают это, но с этим едва ли можно согласиться. Если бы свойства тела обусловливались воздействием души на материю, тогда в день последнего суда душа, значит, могла бы соединиться с каким угодно телом, чтобы получить то, что она имела в течение жизни. Это недопустимо. Не представляет ли собой этот принцип тождества некоторого организма тонкого и неразрушимого, отличного от видимого и осязаемого тела, организма, являющегося, может быть соединительным звеном между душой и телом, той таинственной средой, посредством которой дух воздействует на тело? Может быть, этот принцип родственен тому эфирному веществу, посредством которого распространяются световые волны и происходят все доселе ещё представляющиеся столь тём- |
| Это сближение привело к гипотезе существования на поверхности Марса громадных ледников, подобных тем, которые существуют у нас, по только занимающих. —41— гораздо большее пространство, и движения, разрывы и трещины в которых имеют несравненно более грандиозные размеры. Должно заметить, что продолжительность времён года на Марсе вдвое больше, чем продолжительность времён года на земле (686 дн. 23 час. 30 мин.), а это благоприятствует периодическому образованию ледников и быстрым и значительным изменениям их под влиянием перемены температуры. Эта гипотеза весьма хорошо согласуется с тем, что известно о физическом строении Марса. На его поверхности замечают присутствие воды и допускают, что она играет важную роль в наблюдаемых на нём переменах, между прочим, в изменении полярных пятен, в снеговом цвете некоторых частей, который распространяется и уменьшается сообразно с изменением времён года. Далее, если расстояние земли от солнца мы обозначим через 20, 029 , то расстояние Марса от солнца будет равно 30, 53 . Количество теплоты, получаемой им, следовательно, будет приблизительно равно 4 / 9 . Уже из этого видно, что температура соответствующих мест Марса должна быть равна не более, чем 4 / 9 температуры таковых мест (на одинаковых шпротах) земли, но некоторые обстоятельства заставляют полагать её значительно ниже. Дело в том, что на Марсе атмосфера несомненно развита меньше, чем на земле; за это уже говорит её поразительная прозрачность. Таким образом, поверхность Марса менее предохранена он излучения теплоты, чем поверхность земли, и Марс теряет гораздо больше своей теплоты в пространстве. Вследствие своего малого объёма (почти в 10 раз меньше земли) он также должен охладевать скорее, чем земля. Температура на нём, следовательно, весьма низка. Он покрыт льдами. Всё это возбуждает сильное сомнение в возможности жизни на Марсе. 2 . Теория каналов на Марсе естественно должна была поднять вопрос о том, в каком отношении находится христианское учение о Боге, мире и человеке, об искуплении человека и о конечной судьбе мира к новым астрономическим данным. |
| Впрочем, и в этом своём виде глава 5-я у автора имеет цену и интерес. Сочинение несколько страдает ещё от необработанности языка, и, если бы автор придал ему некоторую литературную обработку, оно могло бы с интересом читаться в каком-нибудь периодическом журнале. Степени кандидата богословия автор за своё сочинение заслуживает“. б) Экстраординарного профессора Д.И. Введенского: „Небольшое, но написанное с пониманием дела, сочи- —260— нение студента Ивана Изюмова посвящено интересному вопросу. выдвинутому современностью. Автор дал в нём достаточно полный обзор „терристической“ (terra) литературы, которая смотрит на вселенную „с единственно-доступной ей обсерватории – с земли“. Христианство также оценивается этой литературой с основной её „терристической“ точки зрения. Своеобразно понятое ею „общественное благо“ не оставляет в ней места разумению высшего смысла жизни. Отсюда нападки на монашество и непонимание вопросов личного спасения и в частности – аскетики. Таковы, в общем, богато иллюстрированная, основные мысли автора. Но верные по существу, основоположения г. Изюмова недостаточно развиты с принципиальной стороны. Автор в своём сочинении следует, главным образом, методу полемистов, оспаривающих обыкновенно отдельные положения противников. Отсюда в его сочинении целый ряд справок, которые он отыскивал у беллетристов и богословов, с одной стороны, в целях обличения взглядов сторонников узко понятого „общественного блага“, а с другой, в видах обоснования своих суждений. Но принципиальная сторона дела отходит у автора на второй план. Правда, он делает попытку уяснить понятие „мира“ и „жизни“ с этой последней принципиальной стороны, но его как бы настойчиво преследуют готовые решения и выводы – и он принимает их. Но этот главный недостаток сочинения г. Изюмова, касающийся методологической стороны его вопроса, видоизменяет желательный характер его работы, но не колеблет, однако, его правильных, в целом, выводов, которые, к тому же, он пытается обосновать суждениями христианских подвижников и выдающихся аскетов. |
| —114— в их распоряжении. Катакомбы забыты были папством с такой же внутренней неоправданностью, с какой после Авиньонские папы оставили древний, заслуженный перед церковью Латеран и переселились в совершенно новый без-традиционный Ватикан, или, ещё лучше, с тем же религиозным вандализмом, с которым папы „высокого“ Возрождения ломали древнюю Константиновскую базилику св. Петра, полную чудес христианского искусства Средних Веков, для того, чтобы заменить его пышным, холодным, бездушно-грандиозным и нехристианским современным собором San Pietro. И всё же, я думаю, открытие катакомб – не только археологический факт для католичества. Если он не принят во всём объёме своего религиозного значения, то можно с радостью сказать, что он не прошёл и совсем бесследно. Открытие и изучение катакомб было незаменимой школой честного исторического исследования, стадием, в котором окрепла и сформировалась возродившаяся в католичестве за XIX-й век интеллектуальная совестливость, подавленная иезуитизмом. В современном католичестве существует тип свободного и внутренне убеждённого учёного – существует мысль существенно христианская и существенно независимая от Ватикана. Эксцессы осуждённого модернизма не могут убить это внутренне-освобождающее течение в католичестве, и оно не может в своё время не принести благого плода. И сильный толчок это течение получило из катакомб... В. Эрн Сахаров Н. Н., свящ. Кризис в немецком протестантстве (1910–1912 гг.)//Богословский вестник 1913. Т. 1. 1. С. 115–146 (2-я пагин.). (Начало.) —115— I. Ортодоксалы и либералы В целом ряде очерков религиозной жизни в Германии, печатавшихся в „Богословском Вестнике“ (начиная е 1903 года), мы проводили ту общую мысль, что протестантство в Германии медленно, но неизменно приближается к разложению, что антагонизм между консервативным (оно же ортодоксальное, позитивное) и либеральным течениями в нём зашёл так далеко и коснулся столь жизненных пунктов, что о примирении не может быть и речи, и все меры, принимаемые в этом направлении высшей церковной властью, способны лишь замедлить, но не остановить надвигающегося раскола 291 . Последние годы вы- |
| —192— живает крайнее невежество и безграмотность изобретателей, рассчитывающих на невежество же и легковерие публики: здесь и рисунки чудовищных бацилл в виде скорпионов, здесь и сообщения, что „данное средство превращает хрящ в мясо“, что „от впускания капель в глаза последние делаются чище и дальновиднее“ и т. д. Обилие подобного рода конкурирующих между собой объявлений показывает, что улавливание публики идёт успешно и игра на невежество и легковерие оправдывает расчёты предпринимателей. К сожалению, от этого похода страдает не только карман больного человека, но и его здоровье. Больные бросаются на эти средства, обещающие быстрое и радикальное исцеление, пропускают дорогое время для действительного лечения и, когда, разочарованные в самозванных целителях, обращаются за рациональной врачебной помощью, бывает уже поздно... Чем дальше, тем характер этого обмана становится всё беззастенчивее. Создаются особые „популярно-медицинские журналы“, специально для рекламирования подобного рода средств, издаваемые нередко фабрикантами же новых средств („Будьте Здоровы“, „Вестник Здоровья“, „Гербарий“ и др.), организуются лечебницы, привлекаются к этому делу даже врачи, из тех, конечно, которые продают предпринимателю своё высокое призвание и честь. Разыгравшаяся вакханалия достигла таких пределов, что дальнейшее молчание кладёт пятно и на тех, кто не возвышает голоса с целью предостеречь публику от беззастенчивых эксплуататоров. Редакторы медицинских изданий в Петербурге на совещании 6 мая 1912 г. (председательствование в котором, по их просьбе, принял на себя Л.Б. Бертенсон, известный своей деятельностью по борьбе с шарлатанством в России) решили положить начало систематической борьбе с этим злом, наносящим крупный, нередко непоправимый вред здоровью населения 316 . Намечен ряд мер для этой цели и прежде всего: привлечение к участию в этой борьбе представителей печати, вразумление лечащейся публики путём соответственных обращений к ней и учреждение особого Общества для борьбы с лечебным шарлатанством во всех его формах и проявлениях. |
| Иоанна Златоустог о 321 ; на Западе – „In libros veteris ac novi testamenti prooemia“ 322 Исидора Севильского (VII века). В новейшее время древние введения разрослись в обширные более или менее систематические трактаты, касающиеся разных сторон Священного Писания: были отделены от комментариев и изданий Библии и начали самостоятельное существование в виде специальной науки о Священном Писании, удержав за собой название „введения“. Такова общая схема истории науки, получившей название „введения“, и таким образом наука о Священном Писании, согласно своему историческому происхождению, определяется как система предварительных понятий, необходимых для правильного, научного и практического, поль- —7— зования священными книгами, для надлежащего их уразумения и истолкования. Это определение в основных чертах неизменно повторяется в бесчисленных хандбухах и лербухах по Священному Писанию Ветхого и Нового Завета, различаясь лишь внешней формой выражения. Нельзя не заметить, что приведённым понятием о науке заранее исключается из её содержания так называемый экзегезис, или истолкование: её пределы ограничиваются одной исагогикой: из двух, обыкновенно неотделяемых друг от друга элементов остаётся только один. Можно ли признать это ограничение правильным»? Не суживается ли от этого более, чем нужно, содержание науки, вследствие чего она должна многое потерять относительно своего интереса и значения? На это должно сказать, что содержание науки действительно суживается, но суживается на достаточном основании: из области науки исключается элемент, хотя и тесно с ней соприкасающийся, но ей не принадлежащий. Истолкование священного текста представляет собой прикладную, – так сказать, практическую деятельность в сфере Священного Писания, применение слова Божия в известных научно-теоретических или жизненно-практических целях, управляемое отчасти сознательными принципами, отчасти бессознательным экзегетическим тактом; другими словами: истолкование можно назвать искусством, умением, и без него не в состоянии обойтись никакая наука, никакая деятельность, имеющие хотя бы малейшее отношение к Священному Писанию. |
| —14— Не особенно давно неудовлетворительность описанной постановки библейского „введения“ была замечена, и вследствие этого стали появляться одна за другой попытки построить науку на иных началах, сравнительно с теми, которым она обязана своим происхождением. Эти попытки идут в двух направлениях: одни учёные поставляют науку о Свящ. Писании в тесную зависимость от догматики, другие рассматривают её, как часть всеобщей истории литературы. Представители первой группы твёрдо держатся традиционного названия науки „введением“ и лини, сопровождают его частными пояснениями относительно её задачи и метода. Напротив, учёные второй группы или бросают этот термин, как ненужный и устарелый остаток отдалённого прошлого, и заменяют названием „история Свящ. Писания Ветхого или Нового Завета“ (Reuss 340 , Kuenen 341 ) или же, сохраняя прежний термин, прибавляют оговорку, что они имеют в виду собственно „критическую историю ветхозаветной или новозаветной литературы“ (Vatke 342 , Bleek 343 , Rieliin 344 ). К первой группе принадлежат почти все католики (из католиков некоторое исключение представляет Haneberg) 345 и протестанты так называемого ортодоксального направления, ко второй – большинство новейших свободомыслящих учёных. К наиболее видным и типичным представителям первой группы учёных принадлежат из католиков Каулен, 346 из протестантов – Кейль. Последний оказывал и продолжает оказывать сильное влияние на развитие рус- —15— ской науки о Ветхом Завете; в течение последних 30 лет русские богословы усердно переделывали и переводили Кейля 347 и предпринимали исагогические исследования в духе и направлении той школы, к которой принадлежал Кейль (т. е. ортодоксально-протестантской; к ней же принадлежат Генгстенберг, Геферник и др.). Благодаря Кейлю и другим протестантам ортодоксалам, в русской богословской литературе утвердились до значительной степени и почти стали традиционными многие исагогические и экзегетические воззрения, прикрываемые обыкновенно авторитетом великих отцов и учителей Церкви, на самом же деле представляющие помесь протестантской ортодоксии с средневековым иудейством и отличающиеся ясно выраженным характером так называемой библиолатрии. Каулен же поименован нами потому, что он может быть признан типическим выразителем взглядов, преобладающих в католическом мире. |
| —27— себе и в других созданиях и следы, и дела, доказывающие благоразумие, просвещение, стройность порядка, склонность к сожалению, к любви, к правосудию. Итак, внезапным образом и которого мы и сами никак ни предвидеть, ни узнать не могли, стали участны Его совершенств – вдруг воссиял образ Его. Творец, с высоты святой Своей воззрев, почувствовал, коли можно так сказать, сладчайшее в себе удовольствие, что от сияния Его лучей некоторое открылось того подобие, и что увидел со славой исполнено своё великое намерение, которое, как видите, не в ином чём состояло, как чтобы сообщить свои совершенства и другим, и тем учинить их счастливыми, сколько по своей ограниченности вместить могут, так как Он есть блажен бесконечным образом 106 . Таково же, по Платону, движение всякого добра и в человеческой личности. „Добро само по себе есть общительно. Положим, что ты счастлив, почтен и радостен. Тотчас желается тебе и счастье своё другим открыть, и честью своей других очи удивить, и радость свою, не вмещая в себе, тотчас пересказать другому. Если б ты был один, счастье твоё не столь бы тебя услаждало; честь какова бы не принесла тебе удовольствия, радость, во внутренности стеснённая, тем как бы погасла. Почему счастье, честь и радость не сами собою для нас усладительны, но когда имеем мы их кому сообщить. Но для того ли ты другим их оказываешь, чтобы перед ними токмо повеличаться, и оказав свою пышность, в других произвести только зависть, или негодование, или смущение. Когда несчастливые, увидев твоё в счастье величие больше узнают твоё несчастие, и видев твоё изобилие, больше узнают свои нужды и бедность, а через то возьмут случай больше оплакивать свой злополучный жребий, и может быть будут роптать на промысл; а тебя отяготят поношениями, что ты или того счастья не заслужил, или недостоин тем пользоваться... Ещё счастье —28— твоё в тебе одном заключено есть, когда ты оным по наружности только величаешься перед другими, а самой вещью они в том не участвуют. Следовательно, и тебе самому, коли поистине рассуждать, никакого оно не приносит удовольствия... |
|
|
