| 2. Увы, какия бедствия! Увы мне! Сколько праведников и пророков «вожделеша видети, яже видим, и не видеша, и слышати, яже слышим, и не слышаша» (Мф 13.17); а мы обращаем это в шутку! Вникните в эти слова, увещеваю вас, дабы нам не погибнуть. Ибо, если чрез ангелов возвещенное учение было твердым, и всякое преступление и преслушание получало справедливое наказание, то как мы избежим его, нерадея о таком спасении? Какая, скажи, цель евангелия благодати? Для чего совершилось явление Сына Божия во плоти? Для того ли, чтобы мы терзали и снедали друг друга? Заповеди Христовы, которыя во всем совершеннее повелений закона, особенно требуют от нас любви. В законе говорится: «возлюбиши ближняго своего, яко сам себе» (Лев. 19.18); а в Новом завете повелевается и умирать за ближнего. Послушай, что говорит сам Христос: «человек некий схождаше от Иерусалима во Иерихон, и в разбойники впаде, иже совлекше его, и язвы возложше, отидоша, оставлше едва жива суща. По случаю же священник некий схождаше путем тем, и видев его, мимоиде. Такожде и Левит, быв на том месте, пришед и видев, мимоиде. Самарянин же некто грядый прииде над него, и видев его, милосердова; и приступль обвяза струпы его, возливая масло и вино; всадив же его на свой скот, приведе его в гостинницу, и прилежа ему. И наутрия изшед, изъем два сребренника, даде гостиннику, и рече ему: прилежи ему; и, еже аще прииждивеши, аз, егда возвращуся, воздам ти. Кто убо от тех триех ближний мниттися быти впадшему в разбойники? Он же рече: сотворивый милость с ним. Рече же ему Иисус: иди, и ты твори такожде» (Лк 10.30—37). О чудо! Не священника, не левита назвал Он ближним, но того, кто, по учению, был отвержен от иудеев, т. е. самарянина, чуждаго, во многом богохульствовавшаго, этого одного Он назвал ближним, потому что он оказался милостивым. Таковы слова Сына Божия; то же показал Он и делами Своими, когда пришел в мир и принял смерть не за друзей только и близких к Себе, но и за врагов, за мучителей, за обманщиков, за ненавидевших, за распявших Его, о которых Он прежде сотворения мира знал, что они будут такими, и которых предвидя сотворил, победив предведение благостию, и за них Он пролил собственную кровь, за них принял смерть. |
| Античные корни самого понятия (и термина) «политика» очевидны. Трактаты Платона и Аристотеля остаются основой для современных политических теорий. Однако в западной традиции античные идеи претерпели характерную метаморфозу. На место учения Аристотеля о человеке как «политическом» существе (ζον πολιτικν) и о гармоничной природе общественных отношений пришло учение Гоббса о человеке как асоциальном индивиде, с вытекающими отсюда концепциями «войны всех против всех», «договорного государства», «борьбы за права» и т.п. Что же касается византийской политической культуры, то она всегда оставалась в русле аристотелевской доктрины естественности общественной жизни, дополненной библейскими заповедями: ветхозаветной — о любви к ближнему (ср.: Лев. 19, 18) и новозаветной — о любви к врагам (ср.: Мф. 5, 43–44). Плодотворный синтез античных идей и христианского вероучения, составляющий едва ли не важнейшее достижение византийской цивилизации, в политической сфере сформировал тот особый феномен, который можно для краткости обозначить как христианская «демократическая монархия» (1) . В отличие от древневосточных деспотий, монархический принцип единоначалия в Империи был неразрывно сопряжен с римско-эллинской идеей государства как общественного устроения, символом чего служат латинское и греческое обозначения государства как «народного дела» (δηµσια πργµατα, res publica). Принципиальная неразрывность государства, общества и гражданства в византийской политической терминологии (πολιτεα, κοινν, δηµσιον) ярко контрастирует с современным русским или европейским словоупотреблением. Другим важным аспектом византийской политической культуры является лингвистическое отождествление «справедливости, правосудия» и «праведности» (δικαιοσνη), что легко позволяет переводить понятие «беззакония» из сферы гражданско-правовой в область религиозно-нравственную. Заметим, что многие расхожие современные проблемы, такие как противопоставление государства и общества, республики и монархии, прав человека и гражданского долга, в подобной терминологической перспективе пред-стают надуманными концептами. |
| Античные корни самого понятия (и термина) «политика» очевидны. Трактаты Платона и Аристотеля остаются основой для современных политических теорий. Однако в западной традиции античные идеи претерпели характерную метаморфозу. На место учения Аристотеля о человеке как «политическом» существе (ζον πολιτικν) и о гармоничной природе общественных отношений пришло учение Гоббса о человеке как асоциальном индивиде, с вытекающими отсюда концепциями «войны всех против всех», «договорного государства», «борьбы за права» и т.п. Что же касается византийской политической культуры, то она всегда оставалась в русле аристотелевской доктрины естественности общественной жизни, дополненной библейскими заповедями: ветхозаветной — о любви к ближнему (ср.: Лев. 19, 18) и новозаветной — о любви к врагам (ср.: Мф. 5, 43–44). Плодотворный синтез античных идей и христианского вероучения, составляющий едва ли не важнейшее достижение византийской цивилизации, в политической сфере сформировал тот особый феномен, который можно для краткости обозначить как христианская «демократическая монархия» (1) . В отличие от древневосточных деспотий, монархический принцип единоначалия в Империи был неразрывно сопряжен с римско-эллинской идеей государства как общественного устроения, символом чего служат латинское и греческое обозначения государства как «народного дела» (δηµσια πργµατα, res publica). Принципиальная неразрывность государства, общества и гражданства в византийской политической терминологии (πολιτεα, κοινν, δηµσιον) ярко контрастирует с современным русским или европейским словоупотреблением. Другим важным аспектом византийской политической культуры является лингвистическое отождествление «справедливости, правосудия» и «праведности» (δικαιοσνη), что легко позволяет переводить понятие «беззакония» из сферы гражданско-правовой в область религиозно-нравственную. Заметим, что многие расхожие современные проблемы, такие как противопоставление государства и общества, республики и монархии, прав человека и гражданского долга, в подобной терминологической перспективе пред-стают надуманными концептами. |
| Ветхий закон весь содержится в следующих словах, как говорит сам Иисус Христос : «Вся убо елика аще хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде» ( Мф.7:12 ). Закон Моисеев основанием своим имеет, так сказать, одно только дружество, но не ту высокую любовь, которая является в новом завете. Правда, и в ветхом завете говорится: «возлюбиши ближняго своего яко сам себе»( Лев.19:18 ). Но любовь сия должна простираться только на ближних, т. е. на тех, кои близки или ближе к нам, но тот кто не близок к нам, по закону Моисееву не имел права на нашу любовь; ибо в том же законе сказано: «возненавидь врага твоего». И следовательно, ветхой закон есть закон строгой правды, т. е. правосудия и оправдания. Но Основатель нового закона говорит: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга: якоже возлюбих вы» ( Ин.13:34 ). Следовательно, закон Евангельский есть закон любви, любви чистой, неограниченной, беспредельной и Божественной. Все слова Иисуса Христа евангелистами нам преданные, все учение и все действия Его можно и должно обяснять и истолковывать не иначе, как только сим духом любви. Для предания ветхаго закона Бог снисходит на Синайскую гору во огне и облаке, но присутствие Его там ознаменовано было всеми ужасами природы: страшные громы и молнии и трубные гласы не преставали во все время Его беседования с Моисеем. Так, что никто не мог не только восходить на гору в то время, но даже не смел прикоснуться к ней; или иначе дерзкий мог быть наказан сугубою смертью . Для открытия же закона Евангельскаго Сын Божий снисходит в глубоком смирении, «яко дождь на руно» ( Пс.71:6 ), и под кровом человечества. Пребывание Его на земле не только никого не устрашает, но напротив того, Он с неизяснимой благостью и кротостью призывает к Себе «всех труждающих и обремененных». Правда, и закон любви явился в виде огненных языков; но этот огонь не сожигал и не умерщвлял, но согревал, размягчал, услаждал и расширял сердца приявших Его. Итак, закон ветхий открывается строгостью, угрозами и страхом; а закон Евангельский милостью, кротостью и благодатью. Но сего довольно для понятия различий законов ветхого и нового. Теперь поговорим о самой любви. Что есть любовь? Прежде нежели мы скажем что нибудь о любви, сделаем разделение между любовью и любовью. |
| «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 13: 34), – вот слова Спасителя. Конечно, и в Ветхом Завете Господь повелевал любить ближних (см.: Лев. 19: 18, 34). Да и сама наша совесть, данная нам Богом, всегда свидетельствует о необходимости любви. Тем не менее, придя на землю, Господь обрел эту заповедь совсем забытой. Забываем ее и мы. Она и для нас, эта заповедь, всегда новая. Любовь, принесенная в мир Христом, имеет и действительно новый, более возвышенный смысл – это любовь по примеру Самого Христа, жизнь свою полагающая за ближних. Все мы, конечно, хотим, чтобы другие люди поступали с нами хорошо: были бы к нам добры, приветливы и услужливы. Вот именно так поступать с другими людьми призывает нас Спаситель: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7: 12). Поэтому перед каждым своим поступком стоит подумать: я хочу сделать для другого человека то и то, а приятно ли было бы, если бы кто-то это сделал мне? Если сердце подскажет «да», тогда нужно делать, если же «нет», следует воздержаться. А хотите определить, есть ли у вас любовь к вашему ближнему? Если у вас есть что-то очень нужное вам, и, когда это понадобится вашему ближнему, вы с радостью предложите ему, не ожидая взамен чего-либо, то вы любите ближнего. Причем это относится не только к какому-нибудь предмету, но и к самому времени, которого всем так не хватает и которым, конечно, всегда пожертвуешь ради того, кого любишь. В « Достопамятных сказаниях » рассказывается, как однажды иноки в присутствии аввы Иосифа начали разговор о любви. Старец сказал: «Мы не знаем, что такое любовь. Вот образец любви: авва Агафон имел ножик, необходимый ему для рукоделия. Пришел к нему брат и, увидев ножик, похвалил эту вещь. Авва Агафон немедленно начал упрашивать брата, чтоб он принял ножик в подарок, и не дал брату выйти из келлии, пока не уговорил его принять понравившуюся ему вещь». «Что же в этом особого? – скажет современный человек. – Подумаешь, подарить ножик… Мы бы хоть сотни таких ножей раздарили!» Но надо учесть, что иноки IV–V веков были лишены финансового снабжения и каких-либо благ цивилизации, они жили в далеком от людских поселений, пустынном месте, где нож являлся одним из главных орудий труда, а приобрести новое орудие было крайне трудно. Это то же самое, что современному человеку отдать главное орудие своего пропитания – допустим, водителю отдать автомобиль, а банкиру пожертвовать банком. Отдавая ближнему то, что жизненно необходимо тебе, ты, конечно же, проявляешь любовь. |
| Ис.65:4 . сидит в гробах и ночует в пещерах; ест свиное мясо, и мерзкое варево в сосудах у него; «Сидит в гробах и ночует в пещерах», т. е. занимается некромантией и инкубацией, которым еврейский народ, действительно, сильно предавался, увлекшись примером окружающего язычества ( Ис.8:19 ; Ис.29:4 ). Яркий пример этого дает история Саула у Аендорской волшебницы ( 1Цар.28 ). «Ест свиное мясо» вопреки прямому запрещению Моисеева закона ( Лев.11:7 ; Втор.14:8 ), но в зависимости, вероятно, от языческих жертвоприношений и суеверных обрядов ( Ис.66:17 ; 1Мак.1:41–64 ; 2Мак.6:18 ). «Мерзкое варево в сосудах у него». Это – или общее, заключительное указание на все «идоложертвенное», или новое указание на какой-либо частный вид идольской трапезы, вроде, напр., того, о котором говорит Властов – особое варево из разных зерен, приносимое в жертву Земле – Деметре, позже Гекате (т. е. Персефоне – Гекате – Селене), раздающей дары (407 с.). Ис.65:5 . который говорит: «остановись, не подходи ко мне, потому что я свят для тебя». Они – дым для обоняния Моего, огонь, горящий всякий день. «Остановись, не подходи ко мне, потому что я свят для тебя». Весьма характерная черта, свидетельствующая о том, что увлечение язычеством со стороны евреев не было только под влиянием извне, а и более глубоким, внутренним усвоением его, при котором проникнутый языческим духом считал себя совершеннее и чище оставшегося верным служителем Господа. Можно установить здесь и ближайшую связь с культом Астарты, в котором женщины, предававшиеся в честь этой богини разврату, носили название «кодеш», что значит «священная, святая». Блаженный Феодорит видит здесь прототип евангельских фарисеев, точно также особенно тщеславившихся своей мнимой «чистотой» – phares – «чистый» – Мф.9:11 и др.). «Они – дым для обоняния Моего, огонь горящий всякий день.» Надлежащее понимание этого места устанавливается, на наш взгляд, следующими параллелями: «поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий» ( Пс.17:9 ; ср. еще Откр.14:11 ) и еще: «и увидят трупы людей, отступивших от Меня; ибо червь их не умрет и огнь их не угаснет» ( Ис.66:24 ; ср. Ис.1:31 ). Следовательно, здесь дано начало того грозного приговора над нечестивым Израилем, продолжение и заключение которого идет в двух последующих стихах, |
| Итак, вслед за краткой заповедью не убий тянется бесконечная цепь фактов, как бы наперекор неизменной Божией воле. Что ж это такое? Здесь можно допустить несколько предположений, разбор которых послужит лучшим доказательством истинности какого-либо одного из них. Первое то, что и Моисей, как человек, мог течением времени «просмотреть» великую заповедь. Но для такого предположения нет места уже по одному тому, что 21-я глава (разумеется, по теперешнему деланию) является естественным продолжением 20-й, в 13 ст. которой начертана заповедь не убий. О каком-либо жестокосердии ( Мф.19:8 ) со стороны израильского вождя также неуместно говорить в виду ясного свидетельства Числ.12:3 , по которому, Моисей был человек кротчайший из всех людей на земле. Если писатель этого стиха счел нужным указать на выдающуюся кротость человека Божия, то, надо полагать, в ней было, действительно, что-то феноменальное, решительно противящееся даже зачатку такого предположения. Кротчайший – и вдруг возвещает строжайшия заповеди насчет многоразличных случаев, наказуемых убиением, мало того, – смертью на костре! ( Лев.20:14 ). Надо полагать, что такому человеку не легко было обрекать преступников на смерть, и судейская должность стоила ему величайшего напряжения и самообладания ( Исх.18:13–27 ). Заподозрить не подлинность мест, в которых повелевается казнить смертью преступников, значит расписаться в неслыханном безумии, потому что пришлось бы заподозрить подлинность не только четырех книг Моисеевых, но и других ветхозаветных писаний. Такой критики, слава Богу, пока еще не видал свет. Легче было бы отрицать подлинность двух слов: «не убий», но они так прочно скованы с крепчайшими всякого железа звеньями единой нерасторжимой цепи заповедей, что о них ломаются зубы самой ярой критики. Руководствуясь методом остатков, необходимо предположить подлинность цитированных мест и полное согласие их между собою, ибо не может нарушиться писание ( Ин.10:35 ) и, следовательно, досадное «просмотрел» поставить в счет современным «думским» толковникам. |
| Тем не менее «тело смерти», которое мы стали носить после падения, так называемый «ветхий человек» ( Рим. 6, 6 ; Еф. 4, 22 ; Кол. 3, 9 ), с силой нам противостоит. Сам же человек, будучи смиренным и бессильным, то и дело подчиняется насилию. В седьмой главе Послания к Римлянам апостол Павел дает точнейшее описание этого несчастья: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» ( Рим. 7, 19 ) и «нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое» ( Рим. 7, 21 ). Это определение указывает на закон искажения, который, подобно второй природе, овладевает нами, если мы не противостоим ему. Помимо этого закона искажения, который непрерывно дает о себе знать, есть еще и сатана, жестокий и неутомимый враг рода человеческого, который «как лев рыкающий ходит, ища, кого поглотить» ( 1Пет. 5, 8 ). Так " кто же премудр и сохранит сия и уразумеет милости Господни» ( Пс. 106, 43 ) в наше время? Наиболее сильное оружие в этой битве, братия, которое позволяет увлечь «смертное... жизнью» ( 2Кор. 5, 4 ), это глубокое подвижничество. Здесь, «во юдоли плачевной» ( Пс. 83, 7 ) нескончаемого нашего изгнания, заключен основной фактор всеобщей гибели. И человек должен быть постоянно бдителен. Именно таков смысл слов: «больше всего хранимого храни сердце твое» ( Притч. 4, 23 ). Ибо сердце – это сокровищница, где появляются мысли и принимаются решения ( Мф. 15,18–19 ). Для того чтобы человек побеждал нападения врага и спасался от них, должно все время и без устали обороняться. Подвижничество предписывается нам как необходимое средство исцеления, дабы мы могли в точности исполнить свой долг. Итак, смысл нашего существования заключен не в бессмысленном потакании страстям – они опасны как для нашей настоящей, так и для будущей жизни, – а в борьбе с ними ради нашего спасения. Эта цель достигается в жизни разумных существ добровольным состязанием – подвигом. Впрочем, подвижничество (аскеза) – одно из самых древних достижений человека и начинается сразу же с его уходом из рая в место изгнания. Оно стало оружием в руках человека, который почувствовал свое бессилие противостоять трудностям жизни. Но особенно упорно он предавался подвигу, чтобы достичь успеха в своих религиозных исканиях. |
| Тяжелая работа по подготовке почвы и сева, как и напряж. ожидание своеврем. дождя (ср. Лев. 26:19 ; в 3Цар. 17 его отсутствие рассматривается как наказание), и страх перед палящим вост. ветром ( Втор. 28:22 ) вознаграждались радостью сбора урожая после поздних дождей в апреле/мае (ср. описания в Пс. 125:5 ). Страда начиналась со сбора ячменя (прим. с начала апреля, в зависимости от погодных условий и местонахождения поля) и продолжалась прим. два месяца, причем пшеницу убирали в последнюю очередь. Урожай наименее ценного злака, проса, обычно самый богатый, за ним следует ячмень, которого нередко рождается в 50 раз больше посеянного, и наконец, самое ценное зерно, пшеница, умножала посеянное в 30–100 раз ( Мф. 13:8 ). Жали ручными серпами, причем в древнейшие времена на изогнутом куске дерева укрепляли острые кремни, а с наступлением железного века стали пользоваться железными серпами. Срезая правой рукой стебли прим. на половине их высоты, т.е. значительно выше, чем при косьбе, левой рукой жнец захватывал колосья и складывал их на землю. Вязальщики (в т.ч. и женщины, Руф. 2:8 ) следовали за ним и вязали сжатые колосья в снопы, чтобы затем поставить их колосьями вверх, оберегая от ночной росы; но чаще снопы сразу относили на гумно, иногда не связывая, и укладывали слоями. Повозками для перевозки снопов пользовались редко, и то лишь в более поздние времена в равнинных областях зап. предгорий; повозки, вероятно, были переняты у филистимлян ( 1Цар. 6:7 ). VI. ОБМОЛОТ Во время страды земледельцы зачастую покидали жилища и жили в шатрах или в пещерах вблизи поля. В качестве гумна использовалось ровное место, твердую почву которого иногда дополнит. выравнивали и утрамбовывали; по периметру оно нередко укреплялось камнями. Зерно провеивалось наиб. эффективно, если гумно было ориентировано в направлении зап. ветра. Гумно редко принадлежало одному хозяину ( 2Цар. 24:18 ; Руф. 3:2 ), значит. чаще оно находилось в общем владении земледельцев данной местности. Сжатые колосья раскладывались кипами. |
| в) с целью помочь священнослужителям: Наставляемый словом делись всяким добром с наставляющим ( Гал.6:6 ). Я получил все и избыточествую; я доволен, получив от Епафродита посланное вами, как благовонное курение, жертву приятную, благоугодную Богу. Вы и в Фессалоники и раз и два присылали мне на нужду ( Флп.4:18,16 ); г) по отношению к бедным ( Лев.19:10 , Лев.25:35 ; Втор.15:7,11 ). У кого две одежды, дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же ( Лк.3:11 ). Когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых ( Лк.14:13 ); д) по отношению к вдовам и сиротам ( Втор.14:29 , Втор.24:19–21 ); е) по отношению к врагам: Если голоден враг твой, накорми его, если жаждет, напой его ( Рим.12:20 ; Притч.25:21 ). Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас ( Мф.5:44 ; Лк.6:27 ); ж) по отношению ко всем людям: Всякому, просящему у тебя, давай ( Лк.6:30 ). Будем делать добро всем ( Гал.6:10 ); з) от доброхотного сердца: Каждый уделяй по расположению сердца, ибо доброхотно дающего любит Бог ( 2Кор.9:7 ); и) без расчета на уплату и благодарность: Благотворите и взаймы давайте, не ожидая ничего, и будет вам награда великая ( Лк.6:35 ); к) изобильно: Сказали Моисею, говоря: народ много приносит добровольных даров, более нежели потребно для работ, какие повелел Господь сделать. Приказал Моисей, и перестал народ приносить ( Исх.36:5–6 ). Повелел Езекия народу, живущему в Иерусалиме, давать определенное содержание священникам и левитам, чтоб они были ревностны в законе Господнем. Когда обнародовано было это повеление, тогда нанесли сыны Израилевы множество начатков хлеба, вина, и масла, и меду, и всяких произведений полевых; и десятин из всего нанесли множество, и израильтяне и иудеи; живущие по городам иудейским также представили десятины из крупного и мелкого скота и десятины из пожертвований, посвященных Господу Богу их; и наложили груды, груды ( 2Пар.31:4–6 ). л) по средствам нашим: Если есть усердие, то оно принимается, смотря по тому, кто что имеет, а не потому, чего не имеет ( 2Кор.8:12 ). |
|
|
