| Но нравственное влияние на студентов инспектор Димитрий имел несомненное и верное: оно лежало на прочном фундаменте – на личном примере и добрых качествах его души. Студенты умели ценить эти качества; а лучшим побуждением к исполнительности для них был установившийся высокий авторитет Димитрия, как профессора. Хорошо зная характер своего инспектора, студенты сами берегли его. Между прочим, это видно из «историй перевода св. писания Павского», насколько она коснулась Киевской академии. Как известно, высшее начальство разослало тогда по академиям конфиденциальное предписание – через инспекторов отобрать от студентов экземпляры перевода, если таковые найдутся. У студентов Х-го курса действительно находился один экземпляр перевода. Узнав своевременно о требовании начальства, они решили объявить имеющиеся у них записки начальству прежде, чем потребуют от них, и поручили исполнить решение свое первенцу курса – Михаилу Булгакову (пр. Макарий), который, при объяснении от имени всего курса, представил найденный экземпляр перевода прямо ректору Иеремии 93 . Таким образом инспектор Димитрий, которому предстояла тяжелая обязанность испытывать совесть целого курса, остался совершенно в стороне в этом деле. За исправное прохождение инспекторской должности и обязанностей профессора Димитрий в мае 1840 года, по особому ходатайству митрополита Филарета, получил редкую награду – золотой, украшенный наперсный крест из Кабинета Его Величества 94 III Ректор Иеремия пробыл на этой должности только полтора года. 6-го апреля 1841 года он был хиротонисан во епископа Чигиринского, викария Киевской митрополии (опять на место Иннокентия, получившего в управление Вологодскую епархию), с увольнением от академии. Вакансия была замещена очень скоро, в виду бывшего на лицо и давно рекомендованного кандидата, который и раньше (в июле и августе 1840 года), за отсутствием Иеремии, исправлял обязанности ректора. Указом Св. Синода, от 24-го числа того же апреля, ректором Киевской Духовной академии определен инспектор, архимандрит Димитрий, с поручением ему управления первоклассным Киево-Братским монастырем и с правом, по званию ректора, присутствовать в Духовной консистории. |
| Даже такая, по- видимому, великорусская фамилия, как Драницын (Геннадий) ошибочно образовалась из фамилии Грацинский 39 ). Вероятно, все такие лица начали свое образование в Киеве или вообще на юге России и только окончили его в Московской Академии. Вообще Московская Академия этого времени была старшею и самою многолюдною колониею Киевской Академии, развивавшею свои силы даже в ущерб своей метрополии. Состоя почти все это время в непосредственном ведении Св. Синода, Московская Академия, через своего ректора, намечала в Киеве способных к учительству монашествующих или желающих монашества лиц и просила их у Св. Синода себе, а Св. Синод предписывал высылать этих лиц в Московскую Академию, хотя они нередко весьма нужны были и для самой Киевской Академии. Формальным основанием или оправданием таких требований служило то обстоятельство, что ученые монахи, преподававшие в Киевской Академии, были постриженцами не одного Братского, а и других Киевских монастырей, и значились в числе их братии, и следовательно требование таких ученых монахов в Московскую Академию, по-видимому, не шло в разрез с интересами Киевской Академии. Притом же, в указах Св. Синода иногда делалась такая оговорка, чтобы намеченные ученые монахи высланы были в Москву, если они не состоят в школах учителями, с предоставлением, в противном случае, права «в их место» выбрать и выслать в Москву других искусных и ученых людей; но при этом предъявлялось такое тяжелое условие, что если эти другие люди окажутся неспособными к учительским должностям в Москве, то первоначально требуемые Св. Синодом лица взяты будут в Москву «на кошт того, кто оных негодных отправлять будет 40 )». Что же касается вызова Киевских воспитанников на учительские должности в рядовые епархиальные семинарии, то характер этого вызова был уже совсем не тот, какой мы видели при назначении Киевских воспитанников в учителя Московской Академии. Св. Синод только разрешает епархиальным архиереям приглашать в учителя своих семинарий воспитанников Киевской Академии, но по добровольному соглашению с ними и без всякого принуждения 41 ). |
| При исправлении письменных дел находящийся, тоже по резолюции Его Высокопреосвященства, получает годового жалованья 60 рублей. Два писца, каждому по 30 рублей, – 60 рублей». 369 Приведенное расписание наглядно свидетельствует, с одной стороны, о том, что оклады жалованья, находясь в соответствии с важностью предметов обучения, а также с числом недельных уроков, получают теперь более или менее определенный, устойчивый характер, 370 а с другой – о том, что материальное положение учителей значительно с этих пор должно было улучшиться, так как хотя за некоторые предметы оклады стали и менее, но каждому учителю приходилось преподавать по нескольку предметов. Улучшение материального положения учителей, естественно, должно было служить для них вящшим побуждением к более ревностному прохождению своей должности, что и было им подтверждено чрез дикастерский указ, присланный в академическое правление в силу особого приказания митрополита Иерофея. 371 Таково участие митрополита Иерофея в тех преобразованиях, которые произошли при нем в Киевской Академии. Обозревая изложенную нами деятельность митрополита Иерофея по отношению к Киевской Академии, мы можем с полным правом сказать, что заботы о её нуждах он считал, наравне с своим предшественником, «первым долгом своего пастырского звания». Эти заботы получают особенное значение, если принять во внимание то обстоятельство, что он не был сам питомцем Киевской Академии. Вот почему нам и кажется, что последняя, в силу завещания апостола «поминайте наставники ваши» ( Евр.13:7 ), нравственно обязана отвести митрополиту Иерофею Малицкому одно из почетных мест на страницах своей достославной истории. Имя его и потому еще (помимо сказанного) должно быть особенно дорого и памятно для Киевской Академии, что с этим именем связано такое важное в её жизни событие, как восстановление Братского монастыря, к повествованию о котором мы и переходим. Прибавление к главе. Восстановление Киево-Братского монастыря XVIII век в истории русского монашества был самым печальным и тяжелым временем его существования. Некоторые исследователи не без основания, поэтому, сравнивают тогдашнее состояние его с состоянием «горячечного больного, то подающего надежду на выздоровление, то умирающего». 372 |
| Небольшие и посредственные гравюры Микгуры в отношении исполнения, силы и чистоты оттиска, а главное верности оригиналу не могут идти в сравнение с нашей высокохудожественной копией. Сопоставляя последнюю с —424— современными фототипическими снимками с Братской иконы и самим подлинником, насколько он доступен наблюдению, с первого же взгляда нельзя не заметить их существенного сходства в лицах и доличном: в очертаниях глав, овалов и самом выражении ликов, в положении и власах Богомладенца, в одеждах и их складках, в полях иконы и общем характере покрывающего их травного орнамента. Различие между ними усматривается небольшое и в подробностях второстепенных: в несколько ином, более сложном и изящном устройстве венцов вокруг глав Богоматери и Спасителя на теперешнем окладе иконы, в прибавлении к нему дорогого ожерелья, в покрытии орнаментом частей, ранее остававшихся непокрытыми, и замене по местам трав его цветами. Последнее зависело, вероятно, от чеканщика оклада, не точно передавшего в нём то, что находится на самой иконе, а богатое убранство последней – дело набожности и религиозного усердия Киевлян к своей благоговейно чтимой святыне. Есть в нашей копии, как и в обоих рисунках Микгуры, лишь одна заметная особенность: это присутствие в верхних углах её по ангелу с лилиями в одной руке (на рисс. Микгуры, по-видимому, с пальмов. ветвями; и поддерживающих с противоположных сторон корону на главе Богоматери другой. Их живые позы, умелая драпировка и покрой одеяния, широкая и свободная манера всего вообще исполнения, наконец само местонахождение не оставляют сомнения в невизантийском происхождении этой иконографической детали 1651 . Нельзя думать, чтобы Киевская Академия, помещая на тезисах публичного диспута „истинное изображение своего чудотворного образа“, позволила гравёру по соображениям художественным или каким-либо другим отступить в данной подробности от оригинала. Остаётся предположить, что или одно из поновлений (после 1713 г.) Братской иконы, разделявшей далеко не всегда счастливую судьбу Киевского училищного монастыря, устранило с неё фигуры ангелов, как один из следов западного влияния на южнорусскую иконопись, или |
| В следствие сего, назначены были в будущую Киевскую академию магистр, Стефан Колеров бакалавром математики и немецкого языка, и другой магистр, Павел Соколов, бакалавром словесности. Между тем Комиссия Духовных Училищ, сообразив прежние представления академического Правления, положило: академию, вопреки мнению вице-ректора Мелетия, с её классами и жительством учащих и учащихся, оставить по-прежнему в Братском монастыре. В следствие чего предписано было Правлению немедленно войти в соображение, «каким образом в существующих в Братском монастыре училищных зданиях расположить учебные и жилые для студентов имеющего открыться низшего отделения академии комнаты, а также и для профессоров, дабы нужные поправления и переделки могли быть сделаны ко времени открытия академии». Что касается семинарии, то Комиссия положила поместить её классами и жительством в здании, именуемом Бурсою. Таким образом академия киевская опять осталась на том месте, которое едва не упразднилось при Петре Могиле , чуть не сделалось приютом дряхлых инвалидов в конце минувшего столетия, а в последнее время назначалось для воспитанников первоначальных школ. 1819 года 17 июня последовало из Комиссии Духовных Училищ предписание С. петербургскому академическому Правлению о вызове из киевского учебного округа, состоявшего тогда из двенадцати семинарий, известного числа воспитанников, для образования низшего отделения академии. В следствие чего потребовано: Из Киевской семинарии 6 человек Екатеринославской Черниговской Минской Подольской Курской Воронежской Орловской Полтавской Волынской Харьковского коллегиума Из Кишинёвской семинарии не требовано, по малочисленности окончивших там курсов воспитанников 26 августа последовал из св. Правительствующего Синода указ митрополиту Серапиону немедленно приступить к открытию Киевской духовной академии, по новым правилам Высочайше утверждённого академического Устава. 28-е сентября 1819 года навсегда останется памятным в истории древнейшего в нашем отечестве училища. Юношеским веселием просиял старческий лик его; в крепости мужа и привычном сознании долга своего воспрянуло оно к жизни новой, указанной ему Венценосным покровителем просвещения. |
| После же царствования Алексея Михайловича издается даже особый указ, коим предписывается высшему духовенству «не вступаться» в политические дела, так как ему сие «не довлеет». – Следя за политической деятельностью малороссийского духовенства, автор по прежнему (как и в предыдущих главах) касается и других сторон этих сношений, сопровождавшихся теми или иными последствиями (сближение малороссиян с великороссиянами, культурное влияние представителей киевской учености, материальное обеспечение духовенства, и т.п.). Научная ценность этой обширнейшей части сочинения г. Эйнгорна (стр. 571–1033), равно и предшествующих (начиная с третьей) глав (стр. 98–570), нами указана выше, при чем замечено, что некоторые сообщаемые автором, на основании архивных материалов, сведения, при всей их детальности, в общей совокупности, проясняют с тех или иных сторон историческое прошлое рассматриваемой эпохи. Для примера и в подтверждение сказанного проследим рассеянные в разных местах книги нашего автора краткие сведения о киево-могилянской коллегии и ее деятелях. На стр. 299 (примеч. 569) и 346 (примеч. 395) автор указывает на «письмо» (точнее следовало бы сказать «челобитную») Иоанникия Галятовского к царю Алексею Михайловичу, от 27 июня 1669 года, где бывший ректор киево-могилянской коллегии объясняет причины удаления своего из Киева во Львов, – именно, что он вынужден быть к тому преследованиями со стороны местоблюстителя киевской митрополии Мефодия Филимоновича: «понеже – говорит Галятовский – отец Мефодий мене оскорбил и гонил». Этот факт новый, доселе остававшийся неизвестным. На стр. 346 (примеч. 395) указаны два, доселе неизвестные документа: письмо Василия Дворецкого к гетману от 29 февраля 1666 года и челобитная Варлаама Ясинского к государю Алексею Михайловичу от 4 марта того же года. Означенные документы представляют положительное, сомнению не подлежащее свидетельство, что в данное время Ясинский состоял уже ректором киево-могилянской коллегии. Это факт тоже новый, так как до времени появления в свет первых глав исследования г. Эйнгорна (1892 г.) начало ректуры Ясинского обыкновенно приурочиваемо было к 1668–1669 г.г. На стр. 323, в обширном примечании, доказывается (хотя и на основании уже обнародованных данных) ошибочность принятого историками Киевской Академии (и не оставляемого до последнего времени) мнения, будто в 1665 году киево-могилянская коллегия была разорена, и учение в ней совершенно прекратилось. На стр. 675–676 приводится неизвестное доселе письмо Паисия, патриарха александрийского, к царю Алексею Михайловичу (1669 г. сентября 20), в котором он, ходатайствуя перед государем о воспособлении оскудевшему киево-братскому монастырю, сообщает несколько любопытных сведений о могилянской коллегии, лично им посещенной. |
| Был утверждён 9 мая 1860 года действительным членом академической конференции и окружного академического правления и 8 июля назначен членом киевской духовной консистории и местного духовно-цензурного комитета; 6 октября переведён на должность ректора и профессора богословских наук в самую академию, его воспитавшую, с назначением в настоятели Киево-Братского монастыря. Должность ректора академии Филарет занимал с честью, сперва в сане архимандрита, а потом (с 26 марта 1874 г.) в сане викарного епископа Уманьского до назначения своего в Ригу, на самостоятельную кафедру, состоявшегося 31 декабря 1877 года. Продолжительное служение Филарета в одном из высших и старейших рассадников духовного образования было весьма плодотворно для Киевской академии в различных отношениях. Будучи поставлен на пост ректора ещё при действии старого устава 1808—1814 гг., а затем (с 22 марта 1866 и по 6 февраля 1867 г.) состоя членом Высочайше утверждённого комитета по преобразованию духовно-учебных заведений, он явился достойным вождём академии на пути преобразования по уставу 1869 года, которое знаменательно совпало с исполнившимся тогда (в 1869 году) 50-летием академии со времени преобразования её из старой Киевской академии по уставу 1808—1814 гг. В качестве главного представителя академии во время юбилея Филарет был вполне на высоте своего положения, и как изданные академиею юбилейные сборники, так и самая церемония юбилейного торжества были исполнены при его живейшем и деятельнейшем участии. Отказавшись, при вступлении в должность ректора академии, по многосложности административных обязанностей, от занятия какой бы то ни было кафедры, Филарет уставом 1869 года был обязан избрать себе кафедру, и он избрал снова любимую свою науку — Св. Писание и преподавал этот предмет с полным знанием дела и с замечательным искусством до самого выхода своего из академии. Как профессор, он обладал таким широким и глубоким знанием предмета, что его слово с кафедры всегда было последним словом науки и в то же время представляло живой интерес для слушателей при его живой речи (он говорил, а не читал лекции). Как администратор и как человек вообще, Филарет был человеком инициативы; обладая тонким умом, он обладал и твердою волею, и несокрушимою энергией, а вместе с тем и замечательным тактом. |
| 123 По всей вероятности, разумеется Сильвестр, епископ Каневский, викарий Киевской митрополии. 1848 г. рукоположен во священники; 1857 г. окончил Киевскую Дух. Академию и пострижен в монашество; 1858 г. утвержден в степени магистра богословия; 1862 г. возведен в сан архимандрита и назначен ординарным профессором Киевской Дух. Академии; 1873 г. доктор богословия; 1883 г. заслуженный ординарный профессор; 1885 г. рукоположен во епископа Каневского. 124 Палладий (Ганкевич). 1851 г. окончил С.-П.Б. Дух. Академию; 1853 г. рукоположен во священники;1860 г. пострижен в монашество; 1862 г. возведен в сан архимандрита; 1863–1871 гг. Ректор Могилевской семинарии; 1871 г. епископ Выборгский; с 1889 г. на покое в Почаевской Лавре. 125 Быть может, разумеется викарий архиепископа Кишиневского епископ Аккерманский Августин; 1863 г. по окончании Киевской Дух. Академии со степенью магистра богословия назначен бакалавром той же Академии; 1864 г. пострижен в монашество; 1869 г. возведен в сан архимандрита; 1870–1881 гг. Ректор Литовской семинарии; 1881 г. епископ Михайловский; 1882–1887 гг. епископ Аккерманский, викарий Кишиневский. 127 Разумеется Катков, редактор-издатель Московских Ведомостей и Русского Вестника. Род. 1 ноября 1818 г., сконч. 20 июля 1887 г. 128 Этот съезд должен был состояться в Москве, в Никольском единоверческом монастыре, летом 1886 г., но вследствие несвоевременного распоряжения епархиальных властей, за отсутствием членов, в этом году не состоялся, а был в июле 1887 г. 130 а) Мы не знаем отца Филарета с фамилией Сапелкина; преосвященный очевидно ошибся, приписав фамилию известного единоверца Рогожского кладбища В. А. Сапелкина (сконч. 15 февраля 1863 г.) не менее известному среди единоверцев иеромонаху Филарету (Захаровичу) . 132 Инок Пимен – один из сотрудников Братства Слова, см. 1887, I, 221, статью под заглавием: «Переписка с Анастасием Измаильским». 133 Лжеепископ Черниговский, противоокружник; принадлежал к партии лжеепископа Иосифа Нижегородского, см. Братское Слово 1887, I, 388. Во второй мартовской книжке Братского Слова Н. И. Субботин упоминает уже о смерти Тарасия. |
| батурлинского архимандрита Гедеона Одорского, бывшего пред тем ректором Академии. Так как гравюра эта имеет определенную дату, именно помечена 1-м мая 1704 года, то, очевидно, далее этого времени ректура Одорского не может быть отодвигаема. Другой пример. Автор утверждает, что о ректоре Прокопии Колачинском сведений никаких не сохранилось, кроме одного известия, что в 1706 году он игуменствовал в Киево-Никольском монастыре. Но автору остается неизвестным письмо киевского митрополита Варлаама Ясинского к Прокопию Колачинскому от 24 июня 1695 года, помещенное в польском подлиннике и русском переводе в летописи Самуила Величко (т. III, стран. 348 и след.). Письмо это представляет немаловажный источник для характеристики личности Колачинскаго и значимости его, как научной силы. В особенности важен намек митрополита Колачинскому, дающий основание полагать, что последний, подобно Одорскому, был некоторое время униатом и притом довольно ревностным. „Советовал бы я превелебности твоей, писал митрополит, то оружие, которое доселе направлено было против отечества, справедливо и истинно обратить в защиту его, и не скрывать столь высокой науки под спудом незначительных днепровских монастырей“ и т. п. Упущение из вида г. Вишневским этого письма митрополита В.Ясинского тем более неизвинительно, что оно помещено не только в летописи Величко (первоисточнике), но целиком перепечатано в труде, знакомство с которым для нашего автора нельзя не признать обязательным. Я разумею весьма содержательную рецензию покойного И.И.Малышевского об исследовании Н.И.Петрова : Киевская Академия во второй половине XVII столетия, помещенную в „Трудах Киевской Духовной Академии“ за 1896 г. (протоколы). – Ознакомление с означенной рецензией было бы полезно для автора и в других отношениях. Имею в виду преимущественно тот отдел в рецензии, где уясняется вопрос: „об усвоении Киево-Братской коллегии названия Академии – относительно чего у г. Вишневского суждения неустойчивые; усматривается даже нечто и большее. |
| IX. «Дамаскинская пустынь» – Как прекрасна Соколовская пустынь! – сказала матушка Владиславлеву на возвратном пути из Пустыни. – Да, – отвечал Владиславлев, – чудная пустынь. При посещении такой пустыни невольно человек должен измениться к лучшему. Тут все располагает его и к молитве, и к смирению, и к братской общительности, и к милосердию. Здесь во всем он увидит такой пример, достойный подражания, который непременно привлечет к себе его внимание. И ведь, заметьте, на что бы ни следовало нам теперь обратить свое внимание, тут мы найдем себе и пример, и образец. Нужно ли нам обратить внимание на нравственно-религиозное воспитание народа и утверждение в нем благочестия, тут служба такая, которая в состоянии нас настроить на путь религиозной жизни. Нужно ли позаботиться о народном образовании, – тут есть школа для бедных детей, основанная на самых разумных началах. Нужно ли заняться устройством богаделен или больниц при приходских церквах, – тут есть и богадельня, и больница. Извольте все хорошенько высмотреть и порасспросить, и образец для тех и других готов... Все это очень хорошо... – А киевская лавра как вам понравилась? – Она тоже прекрасна, но там совсем другой строй жизни. – Та ведь очень богата, и богатство, вероятно, очень вредит самому духу православного монашества... богатство и обеты нестяжательности не могут, кажется, существовать вместе... – Не скажу вам на это ничего, потому что я хоть и часто бывал в лавре, но бывал там именно затем, чтобы помолиться поусерднее и ни на что постороннее, относящееся собственно до монастырской жизни, внимания не обращал... – Однако, как она влияет на чувства богомольцев? – Что касается до этого, так, конечно, киевская лавра есть великое училище благочестия для православных христиан. Я доселе еще не утратил того отрадного впечатления, какое я вынес из стен лавры, в первый раз посетивши ее... Да и в этот ли только раз я выносил оттуда такое отрадное впечатление?.. Нет, положительно всякий раз, как только ни случалось мне быть там... |
|
|
