| 14] И видел я [выходящих] из уст дракона, и из уст зверя, и из уст лжепророка трёх духов нечистых, подобных жабам; это бесовские духи, творящие знамения. После того, как было описано нашествие народов 1016 , он упоминает об Антихристе, который придёт при конце света. Три же нечистых духа обозначают учеников Антихриста, которые станут проповедовать его по всему миру; они, хотя и будут людьми, являются нечистыми духами и зовутся духами бесовскими; поскольку в них самих будут жить бесы и посредством их уст будут говорить, – они, как видел он (Иоанн), вышли из уст Антихриста и из уст лжепророка его, – поскольку через учение их сделаются сыновьями диавола; они, видел он, вышли также и из уст дракона, поскольку устами Антихриста будет говорить диавол. Между тем они справедливо уподобляются жабам, существам нечистым, живущим в иле: как жабы обитают в грязной воде, так и ученики Антихриста легко обольстят тех, которые не побоялись запачкаться разными пороками и преступлениями. Даже и голос жаб, пронзительный и отвратительный, указывает на гнуснейшую проповедь их, полную богохульства. И выйдут они к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя. Под царями земли подразумеваются не только цари, но и народы; соберут же их слуги Антихриста на брань в великий день Бога Вседержителя не потому, что дерзнут сражаться против Бога в Судный день, в который столь страшно будут судимы, но соберут их на брань для преследования Церкви, чтобы в великий день Бога Вседержителя они были осуждены на вечные муки. И поскольку Господь приидёт для суда вскоре после того, как прекратятся гонения Антихриста, он добавляет: Се, иду как тать. – День Господень, говорит апостол, так придёт , как тать ночью. Ибо когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба ( 1Фес. 5:2–3 ). Блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его. Говорится о том, что нечестивые, которые покоятся в наслаждениях своей плоти, словно на некоем мягком ложе, и которые не могут предвидеть предстоящие беды, как и следует ожидать, спят. Апостол увещевает их, говоря: встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос ( Еф. 5:14 ). О праведных же, которые предвидят предстоящие беды, которые подавляют в себе желания плоти, которые укрепляют себя оружием добродетели, чтобы постоянно сражаться с врагами видимыми и невидимыми, – говорится, что они весьма своевременно бодрствуют и поэтому блаженны. Одежды же наших душ суть добрые дела: стража одежд есть исполнение поручений Бога. Итак, мы храним наши одежды, исполняем то, чему учит Бог; нагой же тот, кто стоит в стороне от добрых дел. Нагими придут нечестивые, когда в Судный день будут приведены без добрых дел, и увидят позор их, потому что и ангелам, и людям ясно предстанут преступления их. |
| Седьмым среди плодов Духа у Апостола (Гал.5:22) названа вера. Что такое вера? Мы все нуждаемся в ответах на некоторые фундаментально важные вопросы. Кто мы такие, Зачем мы здесь? Каково наше место в мире? Каковы нашим обязанности? Как нам строить наши отношения с миром и ближними? Нам дают разные ответы. И мы принимаем эти ответы на веру — мы полагаемся на слова других людей. Это особенно бросается в глаза, когда речь идет об идеологиях — Кто мы? Пролетарии! Каков наш долг? Сражаться и трудиться ради Светлого Коммунистического Будущего! Какова наша надежда? Что оно, когда-нибудь, наступит, жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне ни тебе… Или другое — Кто мы? Арийцы! Каков наш долг? Сражаться и трудиться ради тысячелетнего Рейха! — и так далее. Бывают и более безобидные варианты — Кто мы? Потребители! Каков наш долг? Зарабатывать деньги и приобретать товары и услуги! В чем наша надежда? Купить новую вещь! То или иное послание, принятое с верой, определяет жизнь человека — то, ради чего он трудится, сражается, тратит время и силы. Страшно, когда люди верят чему-то, что не является истиной, когда они следуют за ложными учениями и ложными лидерами. Христианская вера есть вера Истине — как говорит о Себе Христос, «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Иоан.14:6) Именно Христос определяет, кто мы такие, что нам делать и на что надеяться. Верить — значит строить свою жизнь на основании Его слова. Христос — и только Он — определяет наше место в мироздании. Ответы на все вопросы о нашей жизни мы узнаем из слова Божия. Мы те, кем нас называет Христос, наш долг — исполнять Его волю, наша надежда — войти в Его радость. Вера принимает слово Божие, так сказать, «на себя», как относящееся к себе лично. Обетования (т. е. обещания) и повеления Господа верующий рассматривает не просто как истинные, но как истинные по отношению к нему лично. Рассмотрим, например, слова Апостола: « благодаря Бога и Отца, призвавшего нас к участию в наследии святых во свете, избавившего нас от власти тьмы и введшего в Царство возлюбленного Сына Своего, в Котором мы имеем искупление Кровию Его и прощение грехов» ( Кол.1:12-14) |
| Вижу, как собирается разодранный хитон Христов, разделённый для хранения между многими, даже и между мало верными Христу, и как вручается он целый в руки настоящих хранителей его. Вижу воскрешённый лик Христов во всей его полноте и неземной красоте. Я как бы слышу даже Его речь, призывающую всех к братской дружной работе, совместной жизни, речь, дивно целящую расстроенные, исстрадавшиеся и изболевшиеся души. Наступает полная гармония веры и жизни по вере. Указывается путь путникам, сбившимся давно с торной дороги, и все идут в неведомую даль, отныне радостные, умиротворённые, полные веры в себя, людей и своё будущее. Вижу, как рушатся везде стены и перегородки, отделявшие пастырей от народа, архипастырей от пастырей и паствы, всех чад церкви от её Главы Христа. Вижу, как разомкнутые эти круги сливаются в одно, и получается одна громадная родная, живая семья, болеющая одними болезнями и радующаяся одними радостями, а не какой-то почти совсем бездушный железный колосс с составными руками, туловищем и ногами, неуклюже и страшно медленно двигающийся, гремя своими громоздкими латами, забралами, панцирями, колосс – мёртвая машина совершенно нестрашный в нынешние времена почти никому. Не о таком, конечно, единении мы говорим. Мы говорим о том полном единении всех верующих между собой, когда они, тесно сплочённые внутренними узами любви и братства, будут не только не чуждыми или безразличными друг для друга, но и, по выражению апостола, будут иметь „одно сердце и одне уста“ ( Деян.4:32 ). Мы говорим о том единении пастырей и архипастырей с ве- —169— рующими, когда они нераздельно, органически будут слиты со всей своей паствой. Если архипастырь – глава в видимом организме христианской общины, пастыри – руки, то глава и руки не должны существовать отдельно от организма или быть привязанным к нему только „вервием одним“. Они должны жить в нём и для него, брать из него жизнь, выносить её наружу. Никто и никогда, кажется, так прекрасно не раскрывал эту мысль, как раскрыл её ап. Павел. Он говорит: „тело не из одного члена, но из многих. Если нога скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не рука, то неужели она потому не принадлежит к телу. И если ухо скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не глаз, то неужели оно потому не принадлежит к телу. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны. Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены“ ( 1Кор.12:14–26 ). |
| Воскресшего из мертвых Христа видели все апостолы и многие ученики, видел и сам ап. Павел. Факт воскресения Христова несомненен и можно только удивляться, как некоторые из коринфян говорят, что «нет воскресения мертвых». «Если нет воскресения мертвых, – восклицает ап. Павел, – то и Христос не воскрес» (15:13) ... но тогда и вся христианская вера тщетна. Но на самом деле Христос воистину воскрес. Он есть первенец из умерших. Смерть постигла человеческий род за грехопадение Адама, а жизнь восторжествовала через Голгофскую жертву Христа. «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут» (15:22), – пророчествует св. Павел. Поэтому сущность Евангелия заключается именно в проповеди о воскресении Христовом. Если бы кто-нибудь усомнился в воскресении, для него и все Евангелие потеряло бы смысл. «Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (15:14), – продолжает св. Павел. – «Если мы в сей только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» (15:19), но Христос воскрес из мертвых и открыл путь к воскресению всем верующим в Него членам Церкви Божией. Воскресший Христос будет царствовать во веки. С Ним будут царствовать все верные христиане. Смерть будет окончательно побеждена. «Последний же враг истребится смерть (15:26) и будет Бог все во всем» (15:28). Ради этой светлой веры во всеобщее воскресение не страшно жить на земле и подвергаться каким угодно бедствиям и страданиям, не боясь смерти. «Я каждый день умираю» (15:31) – говорит апостол, т. е. всегда готов отдать свою жизнь за Христа, искупившего род человеческий от греха и смерти. Как воскреснут мертвые . Коринфскую церковь волновал вопрос о будущем воскресении мертвых. Коринфяне хотели знать, как именно осуществится это воскресение. «Как воскреснут мертвые и в каком теле придут?» (15:35). На это св. Павел отвечает, что неправильно было бы думать, что люди воскреснут в таком же теле, в каком они теперь на земле. При воскресении мертвых тело человека преобразится и получит новые свойства; оно станет нетленным и бессмертным (15:52–53). Чтобы это уразуметь, надо знать, что понятие «тела» не так просто, как кажется на первый взгляд. Уже на земном плане, например, «тела» растений способны изменяться и получать новые свойства. «То, что ты сеешь, – говорит ап. Павел, – не оживет, если не умрет» (15:36), т. е. если брошенное на землю семя не разложится («не умрет»), не перестанет иметь свой прежний вид, то из него ничего не произойдет, а если семя умрет, то из него вырастет растение, «тело» которого будет иметь совсем другие формы и свойства, чем «тело» семени, из которого оно произошло. |
| Исторгни с корнем любимую страсть, распни твою плоть со страстьми и похотьми. Плоть должна уцеломудриться, чтобы мы могли войти в жизнь, в Царство Божие. Даже если, оставляя грех, мы чувствуем себя хромыми и увечными, мы должны сделать это. Наши увечья будут знаками нашей принадлежности Господу Иисусу Христу, и в будущей жизни, как у мучеников, откроются ранами чести и славы. Как опасно с легкостью отнестись к предупреждениям Христовым! Вопрос предельно прост: либо грех должен умереть, либо мы. Если грех будет господствовать над нами, мы с неизбежностью погибнем от него. Какой ужас исходит от этих, трижды повторяемых, слов: «где червь их не умирает и огонь не угасает»! Угрызения совести грешника – червь, который не умирает. Гнев Божий, изливаемый на нечистую совесть, – огонь, который не угасает. «Страшно впасть в руки Бога Живого». Еще древние языческие философы говорили: «Наказание нечестивым – жить вечно, умирая». «Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится». Потому «имейте в себе соль, и мир имейте между собою». Согласно Закону Моисееву, всякая жертва должна быть осолена солью – не просто ради сохранения ее, а потому что это трапеза Господня. Естество человеческое, поврежденное грехом, и как таковое именуемое плотью, так или иначе, должно быть осолено, чтобы стать жертвой, как говорит Апостол, благоприятной Богу. Чтобы эта жертва была угодной Ему, мы должны осолиться солью. Мы должны иметь в наших душах соль благодати. Слово наше должно быть с благодатью и солью, и никакое слово гнилое да не исходит от уст наших. Оно должно быть отвратительно для нас, как зловонная пища. Эта соль благодати будет хранить нашу совесть и наше общение с другими чистыми, так что мы не соблазним никого из малых сих ко греху. Мы должны не только иметь эту соль, но всячески удерживать и хранить ее в себе, ибо если соль потеряет свою соленость, чем мы ее поправим? Кто не будет осолен солью Божественной благодати, осолится огнем. Однако Господь говорит, что никто не может избежать этого огня. Но одно его действие – в вечной гибели, и другое – в очищении себя среди искушений, которые Господь обозначил до этого как необходимую хирургию. Никто не избежит совершенно этого огня, потому что наш путь – скорби и смерть. Но есть смерть – тупик, и есть смерть иная – переход к истинной жизни. |
| Исторгни с корнем любимую страсть, распни твою плоть со страстьми и похотьми. Плоть должна уцеломудриться, чтобы мы могли войти в жизнь, в Царство Божие. Даже если, оставляя грех, мы чувствуем себя хромыми и увечными, мы должны сделать это. Наши увечья будут знаками нашей принадлежности Господу Иисусу Христу, и в будущей жизни, как у мучеников, откроются ранами чести и славы. Как опасно с легкостью отнестись к предупреждениям Христовым! Вопрос предельно прост: либо грех должен умереть, либо мы. Если грех будет господствовать над нами, мы с неизбежностью погибнем от него. Какой ужас исходит от этих, трижды повторяемых, слов: «где червь их не умирает и огонь не угасает»! Угрызения совести грешника – червь, который не умирает. Гнев Божий, изливаемый на нечистую совесть, – огонь, который не угасает. «Страшно впасть в руки Бога Живого». Еще древние языческие философы говорили: «Наказание нечестивым – жить вечно, умирая». «Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится». Потому «имейте в себе соль, и мир имейте между собою». Согласно Закону Моисееву, всякая жертва должна быть осолена солью – не просто ради сохранения ее, а потому что это трапеза Господня. Естество человеческое, поврежденное грехом, и как таковое именуемое плотью, так или иначе, должно быть осолено, чтобы стать жертвой, как говорит Апостол, благоприятной Богу. Чтобы эта жертва была угодной Ему, мы должны осолиться солью. Мы должны иметь в наших душах соль благодати. Слово наше должно быть с благодатью и солью, и никакое слово гнилое да не исходит из уст наших. Оно должно быть отвратительно для нас, как зловонная пища. Эта соль благодати будет хранить нашу совесть и наше общение с другими чистыми, так что мы не соблазним никого из малых сих ко греху. Мы должны не только иметь эту соль, но всячески удерживать и хранить ее в себе, ибо если соль потеряет свою соленость, чем мы ее поправим? Кто не будет осолен солью Божественной благодати, осолится огнем. Однако Господь говорит, что никто не может избежать этого огня. Но одно его действие – в вечной гибели, и другое – в очищении себя среди искушений, которые Господь обозначил до этого как необходимую хирургию. Никто не избежит совершенно этого огня, потому что наш путь – скорби и смерть. Но есть смерть – тупик, и есть смерть иная – переход к истинной жизни. |
| Как-то в записках Аделаиды Герцык «Подвальные очерки» наткнулась на слова приговоренного к расстрелу дворянина, сказанные им автору в подвале ЧК: «Мне кажутся дикими разговоры о Боге среди обыденной жизни. Евангелие — это сумасшедшая книга. И потому так трудно ее понять. Христос дает ответы вне времени, а спрашивают его люди, которые не могут перейти эту черту. И потому кажется, что они говорят о разных вещах и не понимают друг друга». Но мне-то предлагается здесь, «во времени», жить по Евангелию. И начинается бесконечный внутренний диалог: — Помнишь притчу о работниках одиннадцатого часа? Хозяин виноградника всем воздаст поровну — тем, кто с утра работал, и тем, кто пришел на закате. — Но это же несправедливо! — Это гораздо больше — это милосердно. Справедливость — это когда око за око, зуб за зуб. А в милосердии Божием все наше зло тонет. — А добро? — И добро. Поэтому мы ничего и не можем заработать, когда не приходи — с утра или к ночи. Все дается не в воздаяние, а даром. Как сама жизнь. — А как же любовь к ближнему? Ведь христианство — это не только праздник с вербами и свечами. После входа в Иерусалим была Голгофа . А давалась бы эта любовь даром, кто бы не согласился стать христианином? Учи матчасть: слово Божие — меч обоюдоострый проникает до разделения души и духа, составов и мозгов. «И судит помышления и намерения сердечные»… До разделения души и духа — представляешь, как это страшно… и как больно? Этот внутренний диалог идет у меня уже четвертый десяток лет и конца и края ему не видно. Единственное, что я, кажется, поняла — почему святые отцы велят читать Евангелие всю жизнь. Потому что оно не о том, что было две тысячи лет назад. И не о том, как из плохого стать хорошим. Оно вводит наше «сегодня» в область «вечного», той самой вечной жизни, которая не начинается когда-то после , а присутствует здесь и сейчас. Но вот это самое «сейчас» изо дня в день, из года в год у нас меняется, и мы меняемся вместе с ним. И снова и снова приходится продираться с этим грузом в «игольные уши». |
| «Мы знаем, что мы от Бога, и что мир лежит во зле. Знаем также, что Сын Божий пришел и дал нам свет и разум, да познаем Бога истинного, и да будем в истинном Сыне Его Иисусе Христе: Он есть истинный Бог и жизнь вечная» ( 1Ин.5:19–20 ). Морально-рационалистически, одной гордыней большой совести, величайшей мукой без креста и религией без Христа, одиноким человеколюбием, огромностью человечьей, какая бы она ни была, – антиномии этой не разрешить, как бы трогательна и величественна ни была одинокая неверующая молитва Толстого, как бы ни умилял его подвиг веры неверующей... Ведь здесь, в конце концов, просто кассация всего дела Христова, здесь шевелится мысль о новом искуплении, о новом спасении. Если Христос... не смог, и Церковь ... лжет, то не ужели же Толстой, какой он ни будь с человеческой стороны, и мы, если за ним понатужимся, – сможем! Если Христос не воскрес, и суетна наша старая вера, то жизнь и смерть Толстого, отстраняя эту старую веру, разве в силах дать жить новою верой? Как в жизни Толстой не решил страшной антиномии, но безнадежно решал, так и уходом, и смертью решал, не решив... Смерть Толстого – последнее крушение его вымогательства чуда от себя. Весь душевный облик Льва Николаевича, все настроения и стремления последней полосы его жизни, последние дни, уход, все это удивительно христианское по внешности; и здесь большой и страшный соблазн для всех, утративших живое чувство подлинного, церковного христианства, обаяние религии истинной, исторической. Здесь в фактах жизни Толстого, так же, как и в его богословствовании, в евангелизме его, – страшно обманывающая видимость христианская, без тайное христианство, от рук человеческих, Толстовских упрямых рук. Не сопротивление, неделание, опрощение, воздержание, смирение, подвижничество, отказ от мира, кротость, самоотвержение и любовь, наконец, радость умирания, моление о смерти как высшем и готовность к ней, – все это явственно христианские психологические узоры. Однако в них не достает чего-то самого главного, какой-то такой единственной черточки, отсутствие которой обессиливало Толстого, разделяло его с церковью психологически, как рационалистически-протестантская догматика разделяла религиозно. |
| Отец — это тот, кто эту жизнь в нас воспитывает, но воспитывает строгим требованием безграничной любви, кто ни на какие компромиссы не готов идти и требует от нас, чтобы мы были тем, к чему мы призваны, кто не удовлетворяется ничем в нас, что ниже нашего достоинства. К примеру, возьмите притчу о блудном сыне (Лк 15:11—32). Вы помните, как блудный сын, опомнившись, идет обратно к отчему дому. И по дороге он повторяет для себя — не то что заучивает наизусть, но в его душе плачет молитва: Я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим, прими меня как одного из твоих наемников… Это плач души, это не повторение того, что он скажет отцу, — он это чувствует все время и идет к отцу, несмотря на свою недостойную жизнь. Хоть он недостоин, но он знает, что отец остался отцом, что его любовь не поколебалась, даже когда сын ему сказал: я не могу дождаться момента твоей смерти для того, чтобы начать жить. Давай сговоримся: умри для меня, дай мне ту долю богатства, которую я получил бы после твоей физической смерти, уговоримся, что тебя нет больше. Даже тогда отец не обмолвился ни одним упреком, а просто дал ему его долю имущества и отпустил с миром. И вот, вспоминая это, юноша идет домой именно к отцу — не к судье, не к чужому человеку, не в надежде, что его «может быть» примут. Это слово «отец» значит, что у него надежда еще не умерла. Но обратили ли вы внимание, что, когда он перед лицом отца хочет произнести свою исповедь, отец ему не дает сказать последние слова. Сын произносит: Отче, я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим… — и тут его отец прерывает: сын или дочь могут быть недостойными детьми своего отца или матери, но никаким образом не могут перестроить свои отношения на отношения достойных наемников или рабов. Отец не может его принять как наемника, как раба, он его может принять только как сына: кающегося — да, недостойного по своему поведению — да, но как сына и не иначе. И вот страшно для нас важно, что Бог никогда не примирится с тем, чтобы мы были ниже своего уровня. |
| Отцовство имеет особенные свойства. Отец - это тот, кто является источником нашей жизни. Отец - это тот, кто эту жизнь в нас воспитывает, но воспитывает строгим требованием безграничной любви, кто ни на какие компромиссы не готов идти и требует от нас, чтобы мы были тем, к чему мы призваны, кто не удовлетворяется ничем в нас, что ниже нашего достоинства. К примеру возьмите притчу о блудном сыне. Вы помните, как блудный сын, опомнившись, идет обратно к отчему дому. И по дороге он повторяет для себя - не то что заучивает наизусть, но в его душе плачет молитва: Отче, я согрешил против неба и перед тобой, я недостоин называться сыном твоим; прими меня как одного из твоих наемников... Это плач души, это не повторение того, что он скажет отцу, - он это чувствует все время и идет к отцу, несмотря на свою недостойную жизнь. Хоть он недостоин, но он знает, что отец остался отцом, что его любовь не поколебалась, даже когда сын ему сказал: я не могу дождаться момента твоей смерти для того, чтобы начать жить. Давай сговоримся: умри для меня, дай мне ту долю богатства, которую я получил бы после твоей физической смерти, уговоримся, что тебя нет больше... Даже тогда отец не обмолвился ни одним упреком, а просто дал ему его долю имущества и отпустил его с миром. И вот, вспоминая это, юноша идет домой именно к отцу - не к судье, не к чужому человеку, не в надежде, что его «может быть» примут. Это слово отец значит, что у него надежда еще не умерла. Но обратили ли вы внимание, что, когда он перед лицом отца хочет произнести свою исповедь, отец ему не дает сказать последние слова. Сын произносит: Отче, я согрешил против неба и перед тобой, я недостоин называться твоим сыном... - и тут его отец прерывает: сын или дочь могут быть недостойными детьми своего отца или матери, но никаким образом не могут перестроить свои отношения на отношения достойных наемников или рабов. Отец не может его принять как наемника, как раба, он его может принять только как сына: кающегося - да, недостойного по своему поведению - да; но как сына и не иначе. И вот, страшно для нас важно, что Бог никогда не примирится с тем, чтобы мы были ниже своего уровня. Это - отцовство Божие. |
|
|
