| В статье А. А. Ромаса «Рабочее движение в Приамурском крае на втором этапе первой русской революции (17 октября 1905-го – 22–26 января 1906 гг.)», изданной в Благовещенском педуниверситете, читаем: «23 ноября 1905 года в Благовещенском затоне проводился молебен, во время которого был поднят красный флаг с надписью „Слава борцам за свободу“. Рабочие исполнили песню „Вы жертвою пали“. А потом выступил человек, которого не все знали, а имени его газетная хроника не сообщила. Он рассказал историю первого в России красного знамени, которое развевалось 6 декабря 1876 года на студенческой демонстрации у Казанского собора. Свою речь оратор закончил словами: „Да здравствует свобода! Да здравствует рабочее знамя!“» Этим человеком был Бибергаль. О семье Бибергалей написано и у Александра Солженицына в его книге «Двести лет вместе»: «Революционная традиция иногда выныривает поразительно. Когда-то в 1876 году А. Бибергаль был осужден за участие в демонстрации на Казанской площади. И вот его старшая дочь (это и была любовь Грина Катя Бибергаль. – А. В.) поступила в Петербург на высшие курсы – в 1901м, в точное 25-летие митинга на Казанской площади, арестована там же (а в 1908, в эсеровской группе, получила каторгу за покушение на в. кн. Владимира Александровича)». Вот с кем хотел породниться беглый солдат Оровайского батальона, едва окончивший городское училище в Вятке. Но вернемся к мемуарам Калицкой: «Революционная деятельность отвечала характеру ее, мужественному и великодушному. В А. Сче она видела только талантливого агитатора, в моменты увлечения становившегося вождем тех, кто его слушал. В это время Е. А. и сама увлекалась им. Способности А. Сча к пропаганде Е. А. высоко ценила и всячески поощряла его в этом направлении. Но для А. С. Киска была не только подпольщицей, революционный темперамент которой толкал его на работу, но, главным образом, красивой изящной девушкой, которой он хотел обладать. Время разлуки внесло горечь в их отношения. У А. С. создалось ложное представление, будто бы Е. А. была близка в Холмогорах со ссыльным, который вскоре умер. От этого на отношения легла тень, но все-таки ссора произошла по другой причине. |
| Так современная Россия, согласно Каширскому – это вовсе не православная, но " совковая " цивилизация: то есть, основу ее составляют не православная культура с ее ценностями, а чисто советская серость, твердолобость и пресмыкательство перед властями, сдобренные империалистическими замашками и безудержной ксенофобией. Соответственно, для построения христианского государства в такой стране необходимо прежде всего преодолеть феномен " совка " в самих себе и в своих согражданах, развивать в российском народе чувства свободы и ответственности и созидать если не христианское, то, хотя бы, гражданское общество. Причем, в отличие от большинства христианских демократов начала 90-х, Каширский изначально не тешил себя надеждами на быстрый результат от своей работы и призывал своих единомышленников к построению первичных ячеек этого общества – крепких христианских общин. Вокруг Каширского довольно быстро сложилась крепкая реформатская община в Твери. В 1992 году его же усилиями был создан Союз Евангелическо-Реформатских Церквей России (СЕРЦР), куда в последующие годы вошли общины Твери, Омска, Москвы, Казани и Санкт-Петербурга. Однако, несмотря на такую активность пастора, реформатское сообщество в Твери росло довольно медленно (на начало 2007 года его численность составляет около 70 человек), а остальные реформатские церкви России были и того меньше (на настоящее время в них от 10 до 20 человек). Влияние Каширского в российском реформатском мире было очень велико, только сам это " мир " был все эти годы очень маленьким... К тому же в начале XXI века в нем наметились разногласия. Они касались взглядов на межконфессиональные контакты (Каширский допускал общение с частными баптистами, в то время, как казанский пастор Кеворкянц считал это недопустимым). Были споры и по поводу формы управления союза (Каширский предполагал построение союза на конфедеративных началах, с коллегиальной формой правления, однако данный порядок вскоре стал не устраивать реформатов Москвы, несмотря на свою малочисленность, стремившихся к главенствующему положению в российском реформатском движении). |
| Однако вскоре стало очевидно, что неблагоприятное развитие событий, как в общероссийском, так и в местном право-монархическом движении, не позволяют Казани претендовать на проведение общеимперского форума. В итоге родилась идея собрать съезд делегатов черносотенных организаций обширного Волжско-Камского региона, пригласив на негоизвестных деятелей из Санкт-Петербурга, Москвы и других крупных центров право-монархического движения. Но в силу целого ряда обстоятельств объективного и субъективного свойства и эта задача оказалась для казанских черносотенцев слишком сложной и трудновыполнимой уже на организационно-подготовительной стадии. Тем не менее, начатое дело всё же было доведено до конца. Основная трудность заключалась в том, что вынашивание съездовских планов происходило на фоне резкого противостояния в санкт-петербургском и московском черносотенном руководстве, а также - во многом напоминавшего его противостояния между сторонниками председателя Совета Казанского " Царско-Народного Русского Общества " (КЦНРО) профессора Императорского Казанского Университета (ИКУ) В.Ф.Залеского,являвшегося одновременно председателем Совета Казанского Губернского отдела " Союза Русского Народа " (КГО СРН), и председателя Совета Казанского отдела " Русского Собрания " (КОРС) А.Т.Соловьёва, возглавлявшего " Объединённые монархические общества и союзы при Казанском отделе " Русского Собрания " .Причём, и в последнем случае " камнем преткновения " послужила фигура председателя Главного Совета СРН А.И.Дубровина, в качестве противника которого зарекомендовал себя главный инициатор и проводник идеи созыва Первого Волжско-Камского Областного патриотического съезда (ПВКОПС) профессор В.Ф.Залеский. А.Т.Соловьёв же со своими единомышленниками решительно оградил сторону А.И.Дубровина, что во многом и предопределило дальнейшее центробежное развитие событий. Непосредственно перед созывом съезда В.Ф.Залеский и руководимые им черносотенные организации пошли нарезкое обострение отношений с А.И.Дубровиным, внешне выглядевшее как демонстративный разрыв. Хотя до сих пор остаётся не совсем ясным: было ли это обострение следствием продуманных действий со стороны В.Ф.Залеского или же непреднамеренным результатом его очередного импульсивного обвинения, с которым он со всей силой обрушился на редактировавшееся А.И.Дубровиным " Русское Знамя " .Учитывая содержание данного обвинения и многочисленные " оговорки " В.Ф.Залеского относительно участия в деле председателя Главного Совета СРН,можно предположить, что у казанского профессора просто " накипело на душе " ,и он, в силу своего взрывного характера, не нашёл достаточно корректной формы для выражения своего возмущения. Впрочем, не исключено, что здесь присутствовали сразу два фактора: и давние антидубровинские настроения лидера КЦНРО и егоискреннее возмущение " газетными безобразиями " . |
| 894, оп. 1, д. 963. ЦГА РТ, ф. 894, оп. 1, д. 697. ЦГА РТ, ф. 10, оп. 1, д. 11433, дело Совета КДА «О смерти членов корпорации», л. 3. ЦГА РТ, ф. 4, оп. 150, д. 116, л. 54; «Изв. по Казан, еп.», 1918, с. 152. Там же. «Изв. по Казан, еп.». 1918. С. 100. ЦГАРТ, ф. 10, оп. 1,д. 11433, л. 1. «Изв. по Казан, еп.». 1918. С. 187. Там же. См. Приложение Революционные события в Казанском крае и особенно в Казани, имели, конечно, национальную окраску. Так, например, мусульманам не только разрешалось преподавать детям Закон веры, но оставлялись и земли при мечетях. Характерна переписка между Духовной Консисторией и Уездным земельным Комитетом. 17 января 1918 года из КДК в земельный комитет было направлено отношение за «Вследствие отношения от 12 Декабря 1917 г. за и согласно определения Епархиального Начальства 20 Декабря — 10 Января 1918 г. состоявшегося, Духовная Консистория покорнейше просит Комитет не отказаться сообщить ей, почему не передаются в распоряжение уездных комитетов земли при мечетях, а также имел ли право Совет народных Комиссаров, а равно и съезд крестьянских, солдатских и рабочих депутатов: 1й — издать декрет, 2й — сделать постановление о передаче земель церковных, монастырских и частно-владельческих в распоряжение земельных комитетов до решения этого вопроса Учредительным Собранием» (ЦГА РТ, ф. 4, оп. 149, д. 17, л. 39). 3 февраля 1918 года из Казанской Губернской Земельной Управы последовал весьма недвусмысленный ответ, полностью игнорирующий вопрос о конфессиональной дискриминации: «Рассмотрев отношение Свияжской Уездной Земельной Управы от 27 Января с. г. за Губернская Земельная Управа сообщает, что Комиссары имеют право издавать декреты» (там же, л. 40). «Знамя революции». 1918. (25 сентября). С. 6 См. Жизнеописание епископа Амвросия. «Изв. по Казан, еп.». 1918. С. 190. «Изв. по Казан, еп.». 1918. С. 227–230. ЦГА РТ, ф. 4, оп. 150, д. 115. ЦГА РТ, ф. 4, оп. 150, д. 115, л. 6. ЦГА РТ, ф. 894, оп. 1, д. 960, л. 2. ЦГАРТ, ф. 4, оп. 150, д. 115, л. 131. Там же, л. 132. |
| А которые казанские люди государю нашему правдою служат, те и теперь в государском жалованьи по своим местам живут, а от веры государь их не отводит, мольбищ их не рушит: вот теперь государь наш посадил в Касимове городке царевича Саип-Булата, мизгити (мечети) и кишени (кладбища) велел устроить, как ведется в бусурманском законе, и ни в чем у него воли государь наш не отнял; а если б государь наш бусурманский закон разорял, то не велел бы Саип-Булата среди своей земли в бусурманском законе устраивать». Султан в грамоте, присланной с Новосильцевым, требовал, чтоб Астраханскую дорогу отпереть, русский город, поставленный в Кабардинской земле, покинуть и отовсюду людей проезжих пропускать. В марте 1571 года отправлен был в Константинополь новый посол, Кузминский; царь в грамоте, с ним отправленной, писал к султану: «Желая быть с тобою вперед в братстве и любви, мы показали братской любви знамя: город с Терека-реки, из Кабардинской земли, велели снести и людей своих оттуда свести в Астрахань; а что ты писал к нам о дороге, то она была заперта для того, что многие люди ходили воровским обычаем, измены многие и убытки нашему городу Астрахани делали; но теперь для тебя, брата нашего, дорогу мы отпереть велели всяким проезжим людям». Кузминскому было наказано: «Если станут говорить, что в Астрахани кишени разорили и мертвецов грабили, то отвечать: это делали без государского ведома воры, боярские холопи и козаки». Кузминский должен был говорить от царского имени любимцу султанову, Магмет-паше: «Захочешь нашего жалованья и любви, то послужи нам, введи нас с своим государем в любовь, чтоб брат наш, Селим-султан, был с нами в братстве и любви и заодно был бы на цесаря римского, и на польского короля, и на чешского, и на французского, и на иных королей, и на всех государей италийских» (западноевропейских). Но благоприятного ответа не было: султан требовал Казани, Астрахани и даже подручничества, а между тем вести о неприязненных намерениях султана и хана продолжали приходить в Москву; все лето 1570 года прошло в тревогах, в ожиданиях татарского нашествия, войско стояло на Оке, сам Иоанн два раза выезжал к нему по вестям о приближении хана; но вести оказались ложными, являлись малочисленные толпы татар, которые легко были прогоняемы, и в конце сентября бояре приговорили, что станичники, показывая большое неприятельское войско, солгали, что государю самому стоять в Серпухове не для чего, а постоят по берегу воеводы с неделю после 1 октября и потом разъедутся по домам. |
| Намереваясь взять в руки эту книгу, они очищают себя совершением религиозного обряда малого омовения (вузу). Чтобы постоянно иметь в виду такую почтительность к Корану, мусульмане надписывают на его верхнем листе или на футляре слова Корана же: «к нему прикасаются только чистые» 95 . Во время чтения Корана, мусульмане считают грехом и оскорблением святыни этой книги держать ее ниже средины живота 96 . Когда мусульманин, читающий Коран, доходит до такого места, где говорится о поклонении Богу, то читает помещаемую в конце Корана молитву, сопровождая ее земным поклоном и предваряя произнесением особой молитвенной формулы, выражающей намерение совершить этот поклон, обратившись лицом к каабе. На полях Корана против таких мест показывается степень обязательности поклона. Мусульмане клянутся Кораном, a более фанатичные из них не терпят, чтобы он был в руках иноверцев. Казанские татары свою нетерпимость в этом отношении, иногда доводили до того, что не продавали русским Корана; но так как им невозможно было лишить русских всякой возможности достать Коран, то они утешали себя мыслью, что всякий не-мусульманин, читающий Коран, неизбежно обратится со временем к исламу: «всякая душа по природе – мусульманка-де». Не имея права делать изображения живых существ, мусульмане пишут на обращенных к каабе стенах своих комнат, а также на книжках, знаменах и надгробных памятниках краткие изречения Корана. В Самарканде от времени мусульманского правления уцелело одно знамя, написанное на белой бумажной ткани, (русский миткаль) и хранящееся в настоящее время в кладовой при церкви г. Самарканда. Судья самаркандский (он же и церковный староста), уже упомянутый нами И. М. Оранский сообщил нам точный список и описание размеров этого интересного остатка мусульманского владычества в Самарканде. Материя, служащая знаменем, имеет в длину 1 арш. 7 верш. и в ширину 1 арш. 3 верш. Вся эта материя исписана текстами Корана, причем буквы имеют 1верш. высоты. Всех строк на знамени десять; каждая строка отделена от следующей черною чертою. |
| Щук. 767. Л. 17 об., 1602 г., 2 – РНБ. Кир.-Бел. 665/922. Л. 1006, 1604 г.), казанским (3 – РГБ. Ф. 37. 93. Л. 654, 20-е гг. XVII в., 4 – СаратГУ. ЗНБ. ОРКиР. 1126. Л. 270, 40-е гг. XVII в.), строчной (5 – РГБ. Ф. 299. 154. Л. 186 об., кон. XVII в.) и нотолинейной (6 – РГБ. Ф. 210. 24. Л. 73 об., кон. XVII в.) рукописям XVII в. Сопоставление одноголосных записей из примера 4 с записями партий пути из троестрочных стихир показывает почти полное их совпадение. Небольшие отличия, имеющиеся в списке ГИМ. Син. певч. 220, связаны с заменой раздельноречной редакции текста истинноречной (см. ст. Истинноречие ). Поскольку список стихиры, надписанный «поут казань», существенно не отличается как от ранних списков путевого одноголосия, так и от более поздних записей пути в троестрочии, можно сделать вывод, что это указание не означало особой версии путевого распева, приспособленного к многоголосной обработке, а было лишь одним из его наименований. Т. о., сравнение записей песнопений, имеющих указание «путной», с аналогичными по тексту песнопениями, нотация к-рых определена в качестве казанской, выявляет, что одна и та же знаковая система имела 2 наименования. Такие же результаты дает анализ азбук путевой и казанской нотаций. Азбуки казанского знамени в настоящее время известны в виде 3 типов теоретических руководств: грани (2 списка), кокизник (6 списков), фитник (1 список). Свидетельства разных наименований одной и той же знаковой системы находятся в 2 типах руководств - гранях и кокизнике. Грани, сохранившиеся в рукописях кон. XVII в. РНБ. Тит. 637 и РГБ. Ф. 299. 212, при практически аналогичном содержании имеют разные названия и отличаются формой изложения материала. Этот факт, а также небольшие разночтения в певч. материале рукописей свидетельствуют о том, что названные руководства соотносятся между собой как варианты одной редакции. Граням рукописи РНБ. Тит. 637 предшествует заголовок «Имена столповому и казанскому знамяни, како именем коеждо знамя назвали столповое и казанское. |
| Начало кокизника в певч. сборнике 30–40-х гг. XVII в. (СаратГУ. ЗНБ. ОРКиР. 1126. Л. 250) Начало кокизника в певч. сборнике 30–40-х гг. XVII в. (СаратГУ. ЗНБ. ОРКиР. 1126. Л. 250) Следующим по времени написания является кокизник рукописи СаратГУ. ЗНБ. ОРКиР. 1126, которому предпослан заголовок «Книга, глаголемая кокизы. Сиречь ключ столповому и казанскому знамени. Ему же главизна сице» (Л. 248). В рукописи РГБ. Ф. 299. 154 кокизник помещен после 2-голосных партитурных записей троестрочного стиля пения, имеющих учебное назначение; его заголовок немного отличается от приведенного выше - «Глаголем Кокизы. Сиречь ключ столповому и путному знамени. Ему же предисловие» (Л. 764). Кокизник рукописи БАН. Ф. 32. 16. 18 озаглавлен «Книга, глаголемая кокизы. Ключ столповому и казанскому знамени» (Л. 313). Теоретическое руководство РНБ. Солов. 690/752, не имеющее заголовка (возможно, в силу утраты начальной тетради ркп.), следует рассматривать как кокизник и фитник казанского знамени. А. Н. Кручинина и Б. А. Шиндин , а также Гусейнова отнесли руководство РНБ. Солов. 690/752 к путевым кокизникам ( Кручинина, Шиндин. 1979. С. 190; Гусейнова. 1999. С. 18), однако по форме изложения материала, а также по содержанию оно отличается от известных кокизников путевого знамени. Для последних характерно последовательное изложение в записи 3 строчек: в 1-й записана знаменная строка, 2-я воспроизводит аналогичную по месту расположения в песнопении строку путевого знамени, 3-я строчка является переводом путевой строки дробным столповым знаменем. Под каждой из 3 строчек выписан один и тот же фрагмент богослужебного текста. Наименования строк в путевых кокизниках практически отсутствуют. В соловецком кокизнике материал изложен по-другому: типичным является расположение 2 строк друг над другом; фрагмент богослужебного текста выписан только один раз и помещен под нижней строкой; в верхней строке выписано казанское знамя, в нижней - столповое; толковательная строка отсутствует; строки, как правило, имеют наименования. Описанная форма во всем подобна казанским кокизникам, поэтому к ним следует причислить и кокизник РНБ. Солов. 690/752. Типичная для казанских кокизников форма изложения материала представлена на начальном листе (250) кокизника рукописи СаратГУ. ЗНБ. ОРКиР. 1126. |
| Сюда присоединялись еще бедствия физические. Осенью 1552 года свирепствовал мор в Новгороде и по волостям его: умерло 279594 человека. В 1553 году был большой мор в Пскове: в год положили в скудельницах 25000 человек, а по оврагам – неизвестно сколько. Осенью 1565 года свирепствовал мор в Полоцке, продолжался до 6 декабря: весною следующего года он открылся на Луках, в Торопце, Смоленске, осенью свирепствовал в Великою Новгороде, Старой Русе, Пскове, дошел до Можайска и Москвы. В 1567 году пришла на казанские, свияжские и чебоксарские места мышь малая из лесов тучами великими и не оставила ни одного колоса, поела хлеб в житницах и закромах; в 1570 году свирепствовал страшный голод и мор по всему государству. Из мер против распространения заразы упоминаются заставы, сторожа. В новгородской летописи под 1551 годом читаем: был клич в Новгороде о псковичах и гостях, чтоб все они ехали вон тотчас из Новгорода с товарами своими; а поймают гостя псковича на другой день в Новгороде с товаром, то, выведши за город, сжечь его и с товаром; найдут псковича во дворе, то дворника бить кнутом, а псковича сжечь. И была застава на Псковской дороге, чтоб гости с товарами не ездили ни из Пскова в Новгород, ни из Новгорода во Псков. Под 1571 годом читаем: на которых людях было знамя смертоносное, тех у церквей погребать не велели, а велели хоронить их за шесть верст от Новгорода; поставили заставу «по улицам и сторожей; в которой улице человек умрет знаменем, те дворы запирали и с людьми, и кормили тех людей улицею; отцам духовным исповедовать тех людей знаменных не велели, а станет священник таких людей исповедовать, не доложа бояр, то его сжечь вместе с больными. В 1566 году, когда в Можайске явилось лихое поветрие, царь велел учредить заставу крепкую. Во время язвы 1571 года, по английским известиям, дороги были загорожены и, кто пытался проехать непозволенными путями, тех жгли. В псковской летописи под 1568 годом читаем: видели сторожа у Череского моста ночью свет и людей многое множество, вооруженных воинским обычаем и едущих ко Пскову, а сторожа те поставлены были стеречь от мору. |
| «Следить за направлением литературного и общественного движения у этих народов и выражать свои наблюдения, было бы обязанностью преподавателя славянской филологии. Уму моему давно рисуется план повременного издания, в котором складывались бы сведения о южных землях заселенных славянами, румынами и греками. Не притязая на политическое значение, и не выходя из скромного объема, оно могло бы служить посредником в передаче постоянно увеличивающихся сведений о древностях, географии, этнографии и словесности соседних народов». Здесь намечены, бесспорно, самые настоятельные задачи местных научных потребностей. Григорович, принимая на себя осуществление этих задач, столько же надеялся на содействие правительства, сколько на сочувствие и поддержку среди живших в Одессе греков, румын и южных славян. Выставляя научное знамя, он хотел собрать к нему дружину охотников, с которыми надеялся распутать международную тяжбу. Он поощряет доверие к беспристрастию науки следующими золотыми словами: «В деле просвещения, особенно в щекотливом вопросе о народностях, нужно давать место частным направлениям и, не подавляя их, возвышаться над ними, пробуждая высшие потребности. Признание народностей, познание их существенных нужд с целью найти способы их примирения и останавливать неразумное соперничество – становится отличительной чертой русского просвещения. Поставив науку посредницей в явном или скрытом споре народностей, русское просвещение, знаменуясь терпимостью, придаст русскому языку ту необходимость, какую приобрел некоторые европейские языки, выражая собой высшие духовные потребности. Кафедра славянской филологии, имея целью усиливать беспристрастное изучение языка и быта народов, будет не проповедницей распрей, но мирным органом науки, ведущей к соглашению». Казанский период жизни Григоровича отличается весьма определенным поступательным движением в его развитии. С каждым новым произведением кругозор его заметно расширяется, научные задачи углубляются, он все еще обнаруживает признаки роста. Его тянуло в Одессу, и он получил назначение в Новороссийский университет, открытый в 1865 году. Но здесь, на этом новом поприще деятельности, куда он прибыл с прекрасными планами и возвышенными замыслами, мы не найдем более того же Григоровича. |
|
|
