| Эту часть, состоявшую преимущественно из солдат 4-й роты Преображенскаго полка (расположеннаго в Таврических казармах) привел унт. оф. этого полка Круглов. Легенда расцветила факт, и на страницах «Хроники февральской революции» можно прочесть: вечером в Таврический позвонили из офицерскаго собрания Преображенскаго полка. В полном составе Преображенский полк с офицерами во главе направлялся в Гос. Думу. Это положило конец колебаниям Милюкова. Временный думский комитет в организованной войсковой части нашел свою поддержку и решил взять власть в свои руки». В изображены секретаря Родзянко Садикова (предисловие к посмертному изданию воспоминаний Родзянко) полк явился в полном составе со всеми офицерами и командиром полка кн. Аргутинским-Долгоруковым 26 . Легенда эта происхождения 17 г., когда в кругах «цензовой общественности», с одной стороны пытались объяснить, почему в момент революции в распоряжении Временнаго Комитета не оказалось ни одной организованной военной части, тогда как все предреволюционное время проходило под знаком подготовки дворцоваго переворота, и стихийное выступление лишь предупредило ожидавшийся в начале марта акт, а с другой стороны пытались смягчить обострения между командным составом и солдатской массой, вызванныя неучастием офицерскаго состава в движении 27-го, и создать впечатление, что офицеры полка всегда следовали славным традициям своих предшественников «декабристов» и что «первый полк» империи был всегда «за свободу». Эту цель и преследовала изданная Временным Комитетом брошюра тогда еще начинавшаго беллетриста Лукаша, который записал разсказы офицеров и солдат запаснаго батальона л. гв. Преображенскаго полка. Лукаш повествует, как 27-го утром в предвидении надвигающейся грозы командный состав полка собрался в офицерском собрании на Миллионной и по предложению кап. Скрипицина решил выйти на площадь Зимняго дворца и постараться собрать там другия гвардейския части («измайловцев, егерей и семеновцев») – не для того, чтобы противодействовать революции, но, чтобы избежать кровопролития, «внести порядок в ея мятущийся поток», и, «как организованная сила, предъявить требования правительству» 27 . |
| Томковид лишь списал с нее копию и передал священнику Дисненского уезда, Залесской церкви Игн.Малишевскому; другую копию доверенности списал для себя священник Верховской церкви, Лепельского уезда, Андрей Никонович 942 . Малишевский и Никонович взяли копии доверенности, чтобы собрать подписи священников, не бывших на собрании, но сочувствующих противовоссоединительному движению. Таким образом, на этом собрании выделились священники: И.Игнатович и Томковид, другой Игнатович-Церковнянский, служивший литургию, Андрей Никонович и Малишевский 943 , – взявшие копии доверенности, для собирания подписей под ними. Этих пять лиц затем и Скрипицин, и пр. Василий, и Иосиф обвинили в возбуждении белорусского духовенства против правительства, выделив из них первых двух, как главных инициаторов возмущения, а трех последних представив их «верными товарищами», «непременными поборниками». И.Игнатович (Головчицкий) и Томковид, действительно, сыграли в этом отчаянном предприятии главную роль. Особенно это надо сказать о первом. Его ум, соединенный с фанатизмом, большие связи с помещиками, родство с многими белорусскими священниками 944 , – все это облегчало успех его пропаганды среди униатского духовенства. И он сам не скрывал после, что дело протеста ста одиннадцати – дело его рук. Он даже отрицал всякое участие в этом деле помещиков, гордо заявляя, что ему не для чего было прибегать к их содействию, так как «это дело в своем составе было не выше его сил» 945 . И он отчасти был прав, говоря это. Прямого участия в деле, по крайней мере, в момент его возникновения, 16-го сентября, помещики не приняли, но косвенного их участия нельзя отрицать: если сам Игнатович будучи силен своим духом, не нуждался в помещичьей поддержке, то другие священники, решаясь на отважный шаг, уповательно взирали на казавшихся им всесильными польских панов. Пр.Василий сообщает в своих «Записках», что подписавшиеся под прошением и доверенностью священники, предварительно собирались одни в им.Экимании помещика Великовича, а другие у помещека Лепельского уезда Семена Селявы, в его имении Ворони, и там обдумывали план противодействия 946 . Пр.Исидор писал Пратасову в январе 1839 г., что все упорствующие Дриссенского уезда униатские священники надеются на помещиков Шадурского и Щита, а в Лепельском уезде смотрят на пример графа Хрептовича, коего крестьяне остаются в унии». 947 Пережившая всех участников воссоединения устная молва, кроме пяти перечисленных лиц, указывает еще одного человека, который был глубоко враждебен православной церкви, среди униатских агитаторов играл чрезвычайно видную роль и очень много сделал для развития описываемого нами волнения, но так ловко скрывал свои чувства и участие в заговоре, что и раньше наши воссоединители считали его чуть ли не своим сторонником, и после, хотя он и подписал прошение, но все же сумел избежать горькой участи других агитаторов. Это был Сволнянский, Дриссенского уезда, (58 лет от роду) благочинный Стефан Плещинский 948 . |
| Из обоих этих сказаний можно извлечь то заключение, что инициатива вопроса об отобрании имуществ у монастырей и иерархов принадлежала старцу Нилу Майкову вместе с Паисием и белозерскими пустынниками. Памятники со всею подробностию говорят о том, какие доводы представляет Иосиф в пользу мнения, поддержанного большинством отцев собора; но ответы и возражения Нила остались незаписанными. Однако из творений последнего можно видеть, что главным мотивом к защите проводимого им воззрения о неуместности для монастырей владеть селами служило то, что иноки, давая обет нестяжательности и отрекаясь от мира, должны всецело помышлять только о спасении своей души; а между тем заботы об имениях снова влекут их в мир, заставляют сноситься с мирскими людьми, вести с ними тяжбы и споры, вообще обременяют иноков необычными и суетными мирскими попечениями 61 . Таким образом это мотив чисто нравственный: Нил имеет в виду единственно великий нравственный вред, наносимый монастырям владением отчинами. Наконец против того довода, что монастыри имеют между прочим своим назначением принимать странников, кормить нищих, помогать больным и т. п., а лишившись своих имений, они уже не в состоянии будут достигать этих целей, пр. Нил мог противопоставлять, что «истинный инок не подлежит долгу творить (вещественную) милостыню»; ибо с открытым лицом может сказать: «се мы оставихом вся и в след Тебе идохом» ( Мф.19:27 ). Милостыня иноческая должна быть не вещественною, а духовною: «еже помощи брату во время нужды, и утешити ему скорбь рассуждением духовным», – и нестяжание таковых выше подаяний 62 . На соборе восторжествовало однако, как мы видели, мнение Иосифа и его сторонников. Светское правительство, встретив сильный и дружный протест против секуляризации церковных имуществ со стороны членов собора, вооруженных, благодаря Иосифу, обширной канонической и исторической аргументацией, не нашло нужным настаивать на противном и утвердило определение собора. – Что касается вопроса о вдовых попах и диаконах, возбужденного на том же соборе, то, судя по образу действий последователя Нилова, князя инока Вассиана Косаго 63 ., пр. Нил держался в отношении к нему того самого мнения, которое так энергически заявлял в своем знаменитом послании к отцам собора вдовый священник города Ростова Георгий Скрипица 64 . |
| В Петербурге, по-видимому, сначала не думали обставлять особенной таинственностью объявление этого указа. «По Литовской епархии», – писал пр.Иосиф еп.Василию 29-го марта, – «указ сей распубликован будет из консистории с первой почтой, с приложением по печатному экземпляру оного каждому благочинному, а также настоятелю и настоятельнице монастыря. С того времени в кафедральном соборе будет уже поминаем вместо папы Св.Правительствующий Синод. Само собой разумеется, что обязанность эта относится и ко всему духовенству, по самому существу дела; почему и не будет делаемо ныне никакого о том предписания... Впрочем, всякие распоряжения должны основываться на знании местных обстоятельств, и все зависит от соображений, которые укажет вашему преосвященству благоразумие. Полагаю, однако же, что нам не следует быть и боязливыми» 1057 . Но за два дня произошла перемена. Первого апреля Пратасов писал Скрипицину уже иначе: «Указ от 17-го марта о подчинении Коллегии Синоду отправлен к вам 29-го марта; разошлите печатные экземпляры обыкновенным образом и доносите мне, не медля, о последствиях и толках. Но примите решительные меры, чтобы не было опрометчивости и излишней торопливости в распоряжениях. Дожидайтесь второго указа с терпением и до получения оного никаких преждевременных объявлений не делайте. Вы официально должны знать только то, что напечатано и к вам прислано. Прочее предоставьте высшему начальству. Подтверждаю вам внушать всем, вас окружающим, величайшую осторожность и осмотрительность в действиях; держаться вам в строгом смысле данных мною предписаний письменных и словесных. Уведомляйте меня обо всем и не теряйте из виду, что хотя бы распоряжения в настоящем деле происходили и не прямо от вас, но моральная ответственность в глазах моих падает на вас, если вы не предупредили неосмотрительного действия или внушениями на месте или рапортом ко мне» 1058 . Пратасов так внушительно и строго предостерегал Скрипицина, точно он был уверен, что в Полоцке сделают с указом нечто непозволительное. |
| Чувство ли усердия или страх противодействовать воле Его Императорского Величества произвел указ от 17-го марта, я не смог этого открыть и не смею уверительно доносить о сем вашему превосходительству», – заключал Гамалей свой доклад от 9-го мая, – «но, как бы то ни было, во всяком случае, указ сей остановил влияние помещиков на крестьян их в отношении религии» 1071 . Таким образом, успех указа 17-го марта превзошел все ожидания: не только объявление его в Софийском соборе не вызвало никаких инцидентов, но и распространение его по епархии сопровождалось для воссоединительного дела одними добрыми последствиями. Несмотря на это, пр.Василию и Скрипицину пришлось много выстрадать за свою решимость всенародно объявить указ, не испросив разрешения синодального обер-прокурора. Чтобы выяснить, как произошло это, мы должны возвратиться снова к первой половине апреля 1839 года. На другой день после объявления пр.Василием в Софийском соборе Высочайшего указа, 10-го апреля, в 10 1 / 2 часов вечера было получено уже известное нам строгое письмо Пратасова от 1-го апреля 1072 . Резко-беспокойный тон, с которым Пратасов предостерегал Скрипицина соблюдать строжайшую осторожность в действиях и распоряжениях, избегать всякой огласки, не оставлял сомнения, что открытое объявление указа в соборе вызовет грозный гнев обер-прокурора. Пратасов, как видно из его письма к Скрипицину от 18-го апреля, был чрезвычайно взволнован и возмущен извещением последнего. Ему представилось, что теперь дело воссоединения чуть ли не совсем погибло, так как постепенность нарушена, планы правительства обнаружены и вследствие этого народ может подняться на защиту старой веры. «Ежели», – писал он Скрипицину, – «в главном городе епархии при чтении указа и воспоминании новой духовной власти не последовало беспорядков, в чем и сомневаться нельзя было, ибо тут неблагонамеренные не могли бы решиться на какой-либо дерзкий поступок в виду всех властей, то сие еще не доказывает, чтобы вследствие столь преждевременного действия не приключилось нарушения спокойствия в оных местах, где вы не можете присутствовать». |
| В преображенском офицерском собрании, в комнате за биллиардной (старинные портреты и гравюры, кресла красного дерева, крытые серым штофом банкетки) сидело и после ужина два десятка обескураженных огорчённых офицеров, пытавшихся разобраться в несчастной путанице минувшего дня. Были и те, кому опасно вернуться во взбунтовавшиеся казармы на Кирочной. Из биллиардной доносилось неизменное постукивание шаров – тех упорных киёв, кому бесчувственно-неведомы все сотрясения внешней жизни. Как знаменательно и обещательно начинался этот день! – и каким ничтожным пшиком кончался, нельзя примириться! Как это могло произойти, где сделана ошибка? Они разбирали. Не надо ли было тогда же всё объявить и объяснить солдатам? – спрашивал теперь Розеншильд-Паулин. Может быть, наша ошибка в этом? Мы опоздали объявить? Но два капитана, сидя рядом на диване, уверенно возражали, что это внесло бы раскол и сумятицу, преждевременное объявление могло бы всё испортить. Да кое-кто, по соседству со строем, и намекал унтерам, разговоры были – но они не дали явного отзыва. Да и – что объявить? Главная трудность – что объявить? Сама задача была расплывчата, непонятна офицерам – и днём, как и сейчас. А потом этот ликующий восторг, когда шёл с музыкой Павловский батальон, и, казалось, силы удесятерятся – и вдруг павловцы оказались против народа? Как это вместить и понять? Так ведь – и гвардейский экипаж приходил, чернел, как будто был против Государственной Думы? И егеря?… И кексгольмцы? Прапорщик Гольтгоер, пользуясь известным правом младших начинать суждения, заявлял теперь резко, что не надо было ждать никаких подкреплений, а сразу идти и арестовать всю хабаловскую головку. Если капитан Скрипицын смог пройти туда безо всякой задержки, то очевидно, что атаковать их не составляло труда даже кучке, не то что двум ротам. И преображенцы оказали бы этим неоценимую услугу Освободительному движению: сейчас, в данную минуту, уже не с кем было бы в Петрограде воевать! Прямо действовать против правительственных войск? Нет, они так не думали. Соображение, может быть, и интересное, но никто не помнил, чтобы Гольтгоер высказал его на площади. |
| 102. 1505 См. у Жмакина в исследовании: митрополит Даниил и его сочинения, стр. 247. Низведённый с кафедры 2 Февраля Даниил дал отречённую грамоту от неё только уже 26 Марта. Это должно понимать так, что сначала не позаботились взять у него грамоты, а потом она оказалась нужна для его преемника, который не мог считаться без того законным. Он и действительно благословляет и прощает в грамоте задним числом своего будущего преемника, который уже давно был поставлен. Что касается до самого себя, то причиной своего удаления Даниил выставляет то, что «рассмотрих разумениа своа немощна к таковому делу и мысль свою погрешителну и недостаточна себя разумех в такых святительскых начинаниих». Отрекается не только от кафедры, но (как всегда бывало в старое время и что само собой разумелось) и от всего архиерейского действа и именования: грамота в Актах Экспедиции т. I, стр. 163. 1506 Дьяк Фёдор Жареный между прочим показывал: «гневен на меня митрополит про то, (что) не давал есми ему тех денег, коли он не служил» (Акты Экспедиции т. I, стр. 144, col. 2 начало и примечание 6), т. е. не платил государевых денег, когда митрополит не служил служб, за которые полагалась государева плата (cfr Дополнение к Актам Истории т. I, стр. 190, 195, 202, 204). 1507 По фамилии Скрипицын, поставленный в игумены из старцев того же Троицкого монастыря в 1529 году. 1508 Запись об избрании Иоасафа говорит, что находившиеся в Москве шесть епископов совершили избрание, «имеюще с собой волю и хотение боголюбивых епископов русьских» (остальных, не находившихся в Москве, – Акты Экспедиции т. I, II, стр. 161 col. 2). Если запись говорит в этом случае правду; то не бывшие в Москве епископы, быв приглашены в неё для избрания нового митрополита после низведения Даниила, не успели бы прислать своих повольных грамот в те три дня, которые прошли от его низведения до избрания Иоасафа. Следовательно, вместе с находившимися в Москве епископами они приглашены были ранее и, не явившись лично, прислали помянутые грамоты. |
| – И что эти дозоры должны делать? – Военная комиссия вменила в обязанность разгонять сборища. – Это хорошо бы. Но никого они не разгонят. Не такие силы нужны и не такая решимость. Да этими сборищами весь Петроград кипит. И первое такое сборище – Таврический дворец, с него начинать. Офицеры смотрели на полковника почтительно – и с недоверием. Они для себя вот что усматривали хорошее: что вчерашнею поездкой офицеров в Таврический и этим распоряжением Военной комиссии Преображенские офицеры становились как бы на законную службу – и были освобождены от горькой необходимости тащиться в Дом Армии и Флота на офицерский митинг и там добывать себе охранительное разрешение. А что в Доме Армии-Флота? – Кутепов ничего не знал. Показали ему обращение. – Боже! Боже! – только мог произнести Кутепов. Он представил себе это массовое офицерское унижение. Кстати, наискосок от дома Мусина-Пушкина. В самом том месте Литейного, где позавчера он вёл безуспешное сдерживание, – и тогда никто из этих сотен офицеров не пришёл к нему на помощь, а то бы всё и кончилось иначе. Как же быстро и без боя сломили всё столичное офицерство! И что же было делать? А вот что. Капитаны Скрипицын и Холодовский имели идею и приступили к полковнику. В Военную комиссию теперь назначены офицеры генерального штаба – и среди них полковник князь Туманов, который когда-то командовал для ценза 16-й ротой Преображенского полка, – и, кажется, с Александром Павловичем у него сохранялись, хорошие отношения? – Ну, как будто. Так вот и идея: полковнику поехать сейчас прямо к нему и объясниться, что дальше так идти не может. Что надо немедленно и энергично спасать положение. – Вздор, – сказал Кутепов. – Во-первых, мы не в таких исключительных отношениях, чтоб он меня особенно слушал. Во-вторых, он и сам, они сами там отлично всё видят. В-третьих, каждый офицер императорской армии должен иметь ответственность сообразить это всё самостоятельно. Но походил, походил – опять получалось унизительное самозаключение, самоустранение, даже и тут, в собрании. |
| Пошёл в ресторан, неторопливо позавтракал. (А в голове – прокручивается Литейный проспект, и всё петроградское.) Пошёл в кассу, узнал, что ожидается скорый Петроград-Воронеж. И компостировал билет на него. А из Воронежа можно будет пересесть на Киев, и на фронт. И – ещё посмотрим! И – ещё гулял по тому же перрону. ДОКУМЕНТЫ – 13 ОБРАЩЕНИЕ К СОЛДАТАМ выборного командира Преображенского запасного батальона 3 марта 1917 Вчера на общем собрании выборных солдаты постановили избрать: командиром батальона – подпоручика Заринга, батальонным адъютантом – поручика Макшеева… Поименованные офицеры уверены, что им солдатами будет оказано полное доверие, а сами обещают с ними работать дружно и заодно. Желание офицеров и солдат едино -…начать новую светлую жизнь нашей любимой, ныне свободной России. Первым делом надо с честью и славою окончить войну… Но чтобы новое правительство могло плодотворно работать, нужен порядок в войсках… Нужно прежде всего восстановить его внутри батальона. С другой же стороны, вне исполнения служебных обязанностей, офицерам предлагаю помнить, что солдаты с ними равны… Куда офицеры уже выбраны… Предлагаю батальонному комитету обсудить, согласны ли призвать следующих офицеров: – капитана Скрипицына – подпоруч. Рауш-фон-Траубемберга – прапорщика Гольтгоера Предлагаю распустить по своим квартирам без привлечения к работе в батальоне: – подпоручика Нелидова – подпоручика Розена – подпоручика Ильяшевича… Предлагаю арестовать впредь до выяснения: – полковника кн. Аргутинского-Долгорукова – капитана Приклонского Командир Преображенского батальона подпоручик Заринг 371 На киевский перрон Воротынцев выходил, уже зная, что поезд его на Винницу будет лишь после обеда. Но – скорей узнать новости! спросить свежие газеты, ещё раньше чем билет отмечать. И мимо рослых железнодорожных жандармов (в Москве они уже исчезли!, но и по пути были на местах, и тут) поспешил к газетному киоску. Свежих газет была кипа, расхватывали их жадно, – из разговоров понял, что до сегодняшней ночи Киев не знал ничего достоверного, все телеграммы о событиях задерживались. Но вчера вечером представители киевской печати были приглашены к командующему Военным округом, и тот объявил, что генерал Брусилов разрешил публиковать все телеграммы о перевороте. И теперь, состязаясь заголовками и шрифтами, газеты публиковали десятки, грозди новостей., петроградских и московских. |
| В 9 час. 4 мин. была отправлена телеграмма на имя Лукьянова: «Неужели же вы и теперь не откажетесь от своей ошибки» . Клятва о.Илиодора была понята всеми, кто плохо его знал, как объявление Синоду голодовки. «Грозит самоубийством! - негодовал «Свет» в передовой статье. - Грозит смертным грехом, за который простые миряне лишаются церковного погребения, молитвы, поминовения и уходят из здешнего мира осужденными на вечную муку» . Некий В. Скрипицын из Гатчины писал преосвященному Гермогену о «самоубийстве голодом», на которое будто бы решился о.Илиодор . Но по существу в этот вечер о.Илиодор всего-навсего дал обет строгого поста и непрестанной молитвы. Только такую форму протеста могли бы разрешить священнику его духовные руководители, с ведома которых он, очевидно, действовал. Неспроста в самый день торжественной клятвы духовник о.Илиодора иеромонах Антоний из Дубовки перебрался в Царицын. Что до преосвященного Гермогена, то газеты приписывали ему такую телеграмму: «Объявленный протест благословляю» . Во всяком случае, из сохранившейся телеграммы владыки от 1.II видно, что он нисколько не удивлен фактом поста, зато потрясен голодовкой . Скорее всего, благочестивый обет поста был согласован с архипастырем заранее. Сам о.Илиодор говорил то так, то эдак, - с одной стороны, возмущался клеветой газет, «что будто бы я, не желая подчиниться постановлению Св.Синода, объявил голодовку», с другой стороны, тут же отмечал, что вместе с ним «решили умереть голодной смертью семь тысяч православного простого русского народа» . Вероятнее всего, замысел был глубоко благочестивый, но о.Илиодор, желая покрасоваться, так много говорил о своей близкой смерти, что пост приобрел все признаки демонстративной голодовки. После отправки телеграмм богатый событиями вечер получил неожиданное продолжение. Народ, взволнованный страстной речью священника, решил его поддержать. Некий «очевидец Дмитрий Шмелев» телеграфировал в «Новое время»: «Видя своего любимого пастыря обрекающим себя на смерть, люди наполнили храм воплями и стенаниями. Тяжело было смотреть на эти тысячи людей, мужей, жен и детей, которые все как один человек поклялись перед всемогущим Богом умереть вместе со своим любимым пастырем и не покидать о.Илиодора до тех пор, пока их наставник не будет оставлен в Царицыне. Поклявшийся народ не покинул храма Божия и вместе с о.Илиодором приступил к выполнению клятвы. Беспрестанно в храме служатся молебны, поются духовные песни, читаются жития святых. От большего числа молящихся воздух в храме ужасно спертый. Женщины и дети беспрестанно падают в обморок» . |
|
|
