| Помню, было это на Петров День. Приехали родные, обедали в саду, чтобы больного не тревожить. И в саду-то говорили тихо. Приходит Маша и говорит, что пришла Анна Ивановна, хочет что-то сказать, а в сад идти не хочет. Я побежал за матушкой: любил, когда приходит Анна Ивановна. Она приходила, когда из бань приносили “большую стирку”. И всегда приносила нам чего-нибудь деревенского: то охапку гороховой зелени со стручками, то аржаных лепешек, сухой лесной малины... И теперь принесла гостинчику: лукошко свежего горошку и пучок бобов. Сказала ласково, пропела словно: – Бобиков сладких, сударик, покушайте... поразвлекетесь малость. Была она теперь не такая светлая, как всегда, а скучная, “болезная”, – Горкин ей так сказал. Пришла с узелком, где у ней было самое нужное, для себя. Пришла надолго, просила дозволить ей походить за больным Сергей Иванычем, потрудиться. Матушка ей обрадовалась. За отцом сначала ходила Маша, но у ней все из рук валилось: откладывалась свадьба ее с Денисом, и она все забывала и путала. Отец попросил, чтобы был при нем Сергей-катальщик, очень сноровистый, его любимец. Сергей весело делал все, шутил веселыми приговорками, но руки у него были хваткие, сильные, и дня не проходило, чтобы он чего-нибудь не сломал или не разбил. Старался переворачивать вежливо, и всегда делал больно, – пальцы такие, чугунные. И вот, Анна Ивановна все узнала и пришла. Ее провели к отцу. Она поклонилась ему, сложив под грудью белые свои руки, с морщинистыми от парки пальцами, и сказала певучим голосом: – Здравствуйте, Сергей Иваныч, голубчик вы наш болезный... дозвольте за вами походить, похолить вас, болящего. Сколько мы ласки от вас видали, дозвольте уж потрудиться. Мне в радость будет, а вам в спокой. Отец посветлел, как увидал Анну Ивановну, поулыбался даже. – Спасибо, милая Аннушка, походи за больным... видишь, какой красавец стал, в зеркало взглянуть страшно. – А. вы не смотритесь, миленький. Выправитесь – насмотритесь, соколом опять будете летать, даст Господь. – Нет, Аннушка... налетался, видно. День ото дня все хуже, все слабею... |
| Хоть огня присеки (т. е. гниль, тлен) . Трут трут пробивает (т. е. одежа в лохмотьях) . Заплаточки с лоскуточками беседуют. Ни в кладу кладушечки, ни в столе краюшечки, ни в мошне полушечки. Наша горница с Богом не спорится (или: не спорница. Прибавка: на дворе тепло – и у нас тепло; на дворе холодно – и у нас холодно). Покров, натопи нашу хату без дров! С куса на кус перебиваемся, с крохи на кроху перемогаемся. Сыт крупицей, пьян водицей. Где свалюсь, там и лежу. Некуда головы приклонить. Ни хижи, ни затулья, ни буйной голове притулья. Дай Бог и кошке свое лукошко! И псу конурка, и коту печурка. Дождь вымочит, солнышко высушит, буйны ветры голову расчешут. Пощелкивает зубами (т. е. от стужи или от голода) . Бьется, как рыба об лед. Колотится, как козел об ясли. Как рак на мели. Как рыба без воды. Пропал, как швед без масла. Пропал, как швед под Полтавой. Есть не сыщем, так посвищем. Свищи в кулак. Чок, чок, посвистывай в кулачок. Свету видал: со свиньями корм едал. И холодно, и голодно, и до дому далеко. Дай хлебца! – А вот погоди – вспашем да посеем. Дай молочка! – Погоди, еще не подоили бычка. Плохо затевать, когда нечего жевать. Досыта не наедаемся, допьяна не напиваемся. Чего не хватись, за всем в мир волокись (или: в люди катись). Ни шубеного, ни дубленого, ни нарядного, ни обрядного, ни мешаного, ни печеного. Ни меченого, ни сеченого, ни вареного, ни толченого. Разживайся, с легкой руки, угольком да глинкою (т. е. из голой печи) . Богато живут – с плота воду пьют. Уголек да глинка – не праздничный харч. Сиди на печи да гложи (да три) кирпичи. Ни шиша нет. Ни шиша не добыл. Не хватает пороху. Ну, ну – а погонять нечем (или: нечего). Погонялка-то есть, да запрягалки-то нет. Плохо дуть, как ничего не дадут. Хлеба ни куска – везде тоска (прибавка: а хлеба край – и под елью рай). Сам едет, сам и погоняет. Сам пишет, сам орет, сам и денежки берет. Сам пашет, сам орет, сам и песенки поет. Сам впрягает, сам погоняет, сам и в гости едет. Когда нет раба, так и сам по дрова. |
| В свадебных обычаях особенности следующие: Сват или сваха, приходит в дом невесты, садится на «черную» лавку у порога и молчит до тех пор, пока родители невесты не спросят, зачем он сидит на черной скамейке. Когда сват объяснит цель прихода, его приглашают сесть поближе к столу. Невеста, условившаяся заранее с женихом, уходит теперь из избы, зная, о чем будет речь. Тут происходит обычная речь о купце и о товаре. Когда договорятся до согласия, то призывают невесту и если она также выразит согласие, то «бьют по рукам» и угощают свата или сваху. Через несколько дней приезжает жених с сватом или свахой и по получении взаимного согласия, назначается день «рукобитья». В назначенный день жених, с родственниками и дружками, угощенными дома, отправляется вечером в дом невесты, где тоже собрана родня и приготовлено угощение. Приехав к невесте, гости садятся за стол в шапках, по старшинству. (Тут прежде происходило общее курение табаку, но теперь этот обычай оставляется). В это время женщины, избранные невестою, входят в избу с коромыслом, или дубиной и кричат: «вставайте» из такой-то деревни (откуда жених) и начинается оценка, или выкуп невесты: в поставленное на стол и накрытое платком или вышитым полотенцем лукошко, кладутся деньги, начиная с дружки жениха. Количество денег прибавляется, а родственники невесты, с прибаутками, требуют прибавки. Деньги невеста уносит в свою коморку. Потом следует угощение. Жених дает невесте кольцо; одна из родственниц невесты, осматривает оное, хулит его и просит от жениха денег на починку. Угощенных гостей укладывают спать, причем невеста обязана каждого гостя разуть и при этом опять получает деньги. Утром – новые угощения и подарки. Кроме того невеста, с женихом, или с кем-либо из родных, ездит по соседним деревням и собирает на свадьбу. Таких собирателей обыкновенно называют «волками». После венца жених и невеста разъезжаются по домам своих родителей; где устраивается угощение, на которое гости приносят хлеб, мясо или селедку. После угощения, в 10 часов вечера, жених с дружками и родственниками, едет к невесте и там происходит угощение. |
| Говорят, что предмет кончины – это вообще отправная точка для духовного слова. Но с пожилыми людьми, особенно с прикованными к одру болезни, нужно о кончине правильно говорить: ободряюще, укрепляюще, возвышенно . Особенно, когда вас родственники заклинают: «Только ни в коем случае не проговоритесь, батюшка, что у нее такая-то степень такой-то болезни!» Не должен же говорить священник: «О, мы еще с вами будущим летом грибы собирать станем! У вас будет лукошко из бересты, а у меня целлофановый пакет, мы еще пройдемся с вами по кромке леса. Вы ножичком пользуетесь или выворачиваете грибы из грибницы?» Нет, уже не до грибов, когда кожа пожелтела от разлития желчи. Здесь нужно уметь высокие образы употреблять. Не говорить: «Старуха, помрешь завтра, о чем думаешь?!» Не так, не так, не так. «Матушка, милая, да ведь какая жизнь сейчас? Не знаешь, что день грядущий нам готовит…» – говорит батюшка. «Правда, милок, правда, сердечный. Так и есть, доктор… ой, батюшка», – часто доктором называют священников. «А ведь нам так нужно жить, чтобы сегодня всем: мне, вам, им – быть готовым предстать перед Господом, перед Тем, кто нас видит, слышит, любит. И так предстать, чтобы ничего не оставить на земле, кроме любви к ближним и дальним. Ни на кого не серчаете? Обиды ни на кого нет?» – «Да как же нет? На двоюродную племянницу, которой квартиру-то подписала. Она говорит: «Буду тебе приносить пшенную кашу в первое число каждого месяца, а уж в другое время как знаешь. Пусть тебя возьмет бес на попечение, собес». – «Ах, молодежь наша! Конечно, не дай Бог самим в этом положении оказаться. Но главное-то, матушка, чтобы сердце сияло и день ото дня разгоралась бы лампада молитвы. Знаете, как нам нужна эта горящая лампада молитвы? Ведь душа-то тело хладное покинет, пойдет к Богу, а там свои препоны, свои искушения. Только если душа озарена молитвой: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя! Пресвятая Богородице, спаси и сохрани!», – тогда-то никакая тьма к ней не подойдет. Вы-то сами Богу молитесь?» – «Ну, как же, молюсь, утром, перекрещусь обязательно, и вечером, прям по пальцам поминаю: Маню, Тину, Саню, Петю». – «Это прекрасно, хорошо, но важно, чтобы каждое дыхание ваше было сдобрено молитвой». |
| Жизнь пошла скучная. Работа да моленное пение, и только. А больше ничего. Потом стали всё звать меня: «Иди, говорят, совсем к нам!» Я говорю: «Все одно, я и так ваш». — «Облюбуй девку и иди к кому-нибудь во двор». Знаете, как мне не по нутру! Однако, думаю, не из-за этого же бросить дело. Пошел во двор. — А то кто ж? — Вы женились? — Взял девку, так, стало быть, женился. Я просто остолбенел от удивления и невольно спросил: — Ну, что ж дальше вышло? — А дальше дрянь вышла, — сказал Овцебык, и на лице его отразились и зло и досада. — Женою, что ли, вы несчастливы? — Да разве жена может сделать мое счастие или несчастие? Я сам себя обманул. Я думал найти там город, а нашел лукошко. — Раскольники не допустили вас до своих тайн? — До чего допускать-то! — с негодованием вскрикнул Овцебык. — Только ведь за секретом все и дело. Понимаете, этого слова-то «Сезам, отворись», что в сказке говорится, его-то и нет! Я знаю все их тайны, и все они презрения единого стоят. Сойдутся, думаешь, думу великую зарешат, ан черт знает что — «благая честь да благая вера». В вере благой они останутся, а в чести благой тот, кто в чести сидит. Забобоны да буквоедство, лестовки из ремня да плеть бы ременную подлиннее. Не их ты креста, так и дела до тебя нет. А их, так нет чтоб тебе подняться дали, а в богадельню ступай, коли стар или слаб, и живи при милости на кухне. А молод — в батраки иди. Хозяин будет смотреть, чтоб ты не баловался. На белом свете тюрьму увидишь. Всё еще соболезнуют, индюки проклятые: «Страху мало. Страх, говорят, исчезает». А мы на них надежды, мы на них упования возверзаем!.. Байбаки дурацкие, только морочат своим секретничаньем. Василий Петрович с негодованием плюнул. — Так, стало быть, наш здешний простой мужик лучше? Василий Петрович задумался, потом еще плюнул и спокойным голосом отвечал: — Не в пример лучше. — Чем же особенно? — Тем, что не знает, чего желает. Этот рассуждает так, рассуждает и иначе, а у того одно рассуждение. Все около своего пальца мотает. Простую вот такую-то землю возьми, либо старую плотину раскапывай. |
| Однако нужда заставила его поехать „по сбору“. Олицетворением этой нужды в рассказе является матушка. Она рассуждает: – Нечего, нечего! Вставай... Да и поезжай! Время-то сам знаешь, какое: осень! Сборы да недоимки... Порастрясёт мужик пшеницу по базарам, и собирай потом с голого-то места! И вот флегматичный о. Викторин, после длинных сборов, точно, появляется „в приходе“. Сердце его правду чуяло. В приходе он встречает нужду и бедность. У иной землянки, рассказывает г. Гусев, к нему выходила, вдова, зажимая в подоле горсть сорной пшеницы. – Уж не прогневайся, батюшка... О. Викторин косился на пшеницу. – Ты бы, вдовица честная, хоть парочку яичек прикинула! – И-и, ба-атюшка! Курочка-то одна, много ли нанесёт... Но о. Викторин просит. В другом месте у разорённого парня он вымаливает лукошко сорного овса. А то так наталкивается на такой разговор. – Есть что ли пшеница-то, Караваев? Выноси. – Не прогневайтесь! – Почему так? – Не сеяно... – Который год не сеешь-то? – Год-то? А хто его знает... год-то! Разоримши, известно... Сеяли! Как же... Семья была... всё было! Теперича отощали, известно... Земли... нету... хлеба... Вот эти слова – земли нету – составляют ключ к объяснению общего обнищанья на деревне. Прежде мужикам жилось лучше. Арендовали они землю у генерала. Да выполз тут на свет кулак некий – Флегонт Кирилыч. Подобно пауку распускал он тенёта возле генерала и придушил мужиков. Философия его проста. Она вся выражалась одним словом – „нажива“; прикрывалась же наружным благочестием и „воздыхательными“ рассуждениями, имевшими целью оправдать порабощение народа... Как же относился к Флегонту о. Викторин – общий пастырь душ? В ответ на его „разглагольствия“ о распределении сословий в государстве, он резонёрствует: – Премудро! – вздыхал батюшка: – и всё сие составляет свод! И всё сие земное благоусмотрение, – дабы усмирить в человецех алчбу телесную и страстей кипение, и направить всяк шаг человечь на стезю доброзрачную... Но есть такожде ин закон, закон небесный, данный человекам во спасение душ их... Яко лествица, возводящая на небо! |
| Эх, лукошко заморских семян!.. Основные части поэмы соответствуют тем поколениям русских вольнодумцев, которые взращивали этот урожай. Начало— «Предки». Те, кто одурманивал себя просвещенческими соблазнами. Так сладко окунуться разом В кристально-ясный мир Вольтера, Где над поверженной химерой Царит один бессмертный разум. И результат: Мудрых книг губительная ложь, Лживых слов лукавое злодейство, Дерзких мыслей ненасытный нож— Обагрили кровью площадь действа... Затем — «Прадеды». Фурье... Бланки... Фаланги... Мастерские... Табачный дым, вино, кухонный чад... Спокойно дышит спящая Россия, Вся ровная и белая, как плат... Тревожному восторженому взгляду В морозной мгле сквозь смутный снежный прах Мерещатся огни и баррикады На сонных улицах и площадях... …………………………………… Как щупальцы таинственного зверя, Вползают мутно-белые волокна В высокие завешенные окна, В балконные, затворенные двери. Всё это так известно по историческим штудиям, заправленным социалистической идеологией. Поэт одолел это самостоятельно, но без обольщения лукавыми толкованиями. В поколениях революционных борцов он видел отравителей России. Следующая часть поэмы— «Деды». Террористы-убийцы, наслаждающиеся своею кровавой «охотою». И— «Отцы», совершившие чёрное дело гибельной измены, превратившие Русь в «братскую могилу воспоминаний и надежд». Горькие плоды взращённого урожая достались тем, кого поэт сострадательно описал в главе «Дети», к которым и себя причислил, с которыми и сам принял муку. Путь наш был окровавлен, тревожен и долог! Но замкнулся проклятый, пылающий круг. И теперь— Твоих Армий последний осколок— Мы сложили оружье и стали за плуг. ……………………………………… И невольно вздохнёшь и промолвишь: затем ли Напоили мы кровью родной чернозём, Чтобы потом своим орошать эту землю, Чтобы гнуть свою спину под чуждым ярмом... ……………………………………….. Дай мне сердце, как воск, и оправь его сталью, Сделай кротким, как голубь, и сильным, как вол, Дай увидеть за дымом, за кровью, за далью— Нерушимым и славным Твой светлый престол. |
| — Эх, отец духовный! Все шее сидим! Наши отцы и деды не работали, и нам не велели; да и ваши тоже! Православные прокормят всех. Для цыганки мужичёк в амбар не пойдёт; даст кусочек да и только! А с вами-то я и пшенца ребёнку выпрошу, и мучки на лапшицу. Так-таки и не отстала. Входишь, иногда, в дом зажиточного крестьянина: спросишь, по обыкновению; он, не торопясь, спросит чем я побираюсь, пойдёт в избу за ключом, минут пять пропадает там, подойдёт к бочке напиться, слазит на навес за сеном и отнесёт в конюшню и потом пойдёт в дальний за деревню амбар. Он ушёл, а ты стоишь и томишься от грусти и досады и не знаешь, куда деваться. Стоишь иногда 15–20 минут, — сердце ноет, ждёшь — не дождёшься конца этой тоски, теряется всякое терпение и, наконец, видишь, что тебе несут полрешетца ржицы… Увидишь это и от досады, кажется, провалился бы. Нехотя поклонишься, и пойдёшь в следующий двор. Но здесь, иногда, мужичек, несравненно беднейший, давно уже припас тебе большое лукошко или меру пшеницы и ждёт тебя. Пред этим крестьянином, наоборот, становится как-то уже неловко, стыдно и ты не находишь слов благодарить его; 5–6 раз скажешь ему спасибо и 5–6 раз поклонишься ему. Таков был мой сбор хлебом на первый год моего священства, таков он и до сего дне , 1880-го года, у каждого сельского священника. Надобно быть сельским священником, надобно испытать, чтобы понять то невыносимо-тяжёлое, то убивающее душу состояние, ту тоску, ту горечь, то унижение, то леденящее кровь и жгущее сердце отчаяние, ту одуряющую злобу, какие испытывает собирающий хлебом священник! Человек, не испытавший этого на себе, понять этого не может. Даже я, — видевший сборы хлебом моего отца, деда и других, — не понимал этого вполне. И понял их вот только тут, — когда пришлось собирать самому. Много раз я видел глубокие вздохи моего родителя, как только зайдёт речь о сборах. «Ох уж эти сборы», говаривал, бывало, мой батюшка и при этом тяжело, всей грудью, вздохнёт, покойный; но я не понимал этих вздохов. Теперь эти вздохи я понял. Теперь я понял каких нравственных жертв стоило ему наше воспитание!… |
| «Красно вы лжете – отвечали им со стен монастыря – да никто вам веры не имет! Вот если б вы сказали, что князь Михайло под Тверью берега поровнял телами вашими, а птицы и звери насыщаются мертвечиною вашею, так мы бы поверили; а теперь делайте то, за чем пришли: возьмем оружие и пронзим сердца друг другу: кого Бог оправдит, тот станет говорить правду и творить правду!» Ясно было, что осажденные не лишены были сообщения и знали, что делается вне стен их. 31 июля ночью сделали приступ. Отчаянно бились измученные сидельцы, женщины показывали такую же отвагу, как и мужчины, в ночь эту. Осаждающие отступили с потерею. «Что – сказали тогда (по русскому известию) Сапега и Лисовский Зборовскому – взял лукошко? Ты такой храбрый, что же не взял его?» 271 12 августа они оставили Троицу, и только часть войска берегла еще обоз и продолжала осаду, но так слабо, что осажденные могли уже иметь свободное обращение за пределами монастыря. После неудачного приступа к Троице Сапега и Лисовский решились лучше напасть на Скопина под Колязином. К Сапеге приходили верные вести о Скопине, что у него было уже двадцать тысяч войска, и с каждым днем приходят новые силы из разных мест Московского государства. Так с ним соединились уже Вышеславцев и Жеребцов со своими ратьми. И Скопин, и царь рассылали повсюду граматы и призывали все отдельные ополчения, составившиеся в разных местах, идти на соединение под Колязин, чтобы освобождать Москву. Пока еще эти войска не знали ратного дела, Христиерн Зоме занимался их обучением; он нашел, что они вооружены были хорошо, но московские люди не умели ни держаться строя, ни обращать оружия, ни копать валов, ни брать их, ни вбивать надолб, ни двигать машин 272 . Надобно было полководцам вора предупредить и напасть на неучей прежде, чем швед успеет им дать приличное образование. Сапега и Зборовский собрали двенадцать тысяч войска да сверх того неопределенное количество казаков. Тут было много и русских изменников. Они отправились под Колязин, 14 августа остановились при Рябовой пустыне, в верстах около двадцати от Колязина. Но Скопин узнал об этом движении и отправил за Волгу отряд под начальством князя Якова Барятинского, Валуева и Жеребцова, а сам располагал двинуться им на помощь, когда нужно будет. |
| Ребенку предлагается лабиринт, нарисованный на листе бумаги. Ему нужно найти выход из этого лабиринта. Это может быть увлекательная сказка, которую вы расскажете своему ребенку. Главный герой этой сказки – Иван-Царевич, спасающий прекрасную царевну из замка Кощея Бессмертного. Другой вариант этого упражнения: вы вместе с ребенком рисуете лабиринт и потом предлагаете выполнить это упражнение его друзьям. Лабиринт можно нарисовать мелом на асфальте – и тогда игра станет уже подвижной. Лабиринт можно соорудить из подручных материалов: игрушек и стульев. Вспомните, как интересно было строить домик или машину, используя для этого домашнюю мебель. Собираем урожай Различение звуков непосредственным образом связано с правильным произношением и называнием предметов. В этой игре ребенку необходимо закончить начатую вами фразу названием овоща и определить звук, с которого это слово начинается. Поздним летом в огород Собирается народ. Зрел все лето урожай! Что собрали? Отгадай! …Здесь весною было пусто. Летом выросла… (капуста). Собираем мы в лукошко Очень крупную … (картошку). Из земли – за чуб плутовку! Тянем сочную… (морковку). Помогает деду внук — Собирает с грядок… (лук). И красавец великан Темно-синий … (баклажан). Солнышко светило, чтоб Ярче зеленел… (укроп). От дождя земля намокла — Вылезай, толстушка… (свекла). Надо поклониться низко, Чтобы вытащить … (редиску). Вот зеленый толстячок — Крупный, гладкий … (кабачок). Вот и все! Хоть и устали Урожай мы весь собрали! Давай порисуем! Ваш ребенок любит рисовать? Скорее всего да! И наверняка ему будет интереснее, если мама и папа сядут рисовать вместе с ним. Вы, наверное, уже поняли, что любое дело можно превратить в увлекательнейшую и полезную игру. Из процесса рисования можно сделать упражнение на развитие мышления. Нарисуйте часть предмета и попросите ребенка отгадать, что здесь изображено. После правильного ответа, предложите ребенку дорисовать картинку. Лучше, если нарисованная и отсутствующая часть картинки являются симметричными по отношению друг к другу. |
|
|
