| Те же предметы, в действительности, остались без всякого изменения, разве только более обветрились и в действительности, вросли в землю, однако же, в отражающемся теперь в сознании образе, они выросли в исполина, которого прежде, приглядевшись к нему, как и ко многим окружающим его чудесам, мы, за малостью его, не примечали. И действительно, Исаакиевский Собор, поставленный среди исполинских зданий сенатской площади, привычному глазу петербургского жителя вовсе не кажется чудом, а памятник Петру I кажется даже едва заметной точкой. Но как бы они выросли, какое возбудили бы они удивление зрителей, если бы вдруг были поставлены среди какого-либо обыкновенного селения! То же бывает и с непроницаемостью тел. И это свойство весьма относительно, не только к разным факторам природы, но и к человеческой чувствительности. Железо непроницаемо; но удар исполинского молота целую массу его сразу расплющивает в лист; даже воздух в урагане свивает его в веревку, а на кораблях рвет как нитку. С другой стороны, сжимаемость этого самого воздуха, оказывающего такое громадное, иногда сокрушительное, давление, наука признает беспредельной. Если же сжимаемость беспредельна, то где же тогда окажется непроницаемость вещества? Слабый ветер валит с ног слабосильного, хворого человека, – ветер, которого богатырь человек даже не замечает; а будь крепость человека крепостью утеса, тогда и напряжение самой свирепой бури для него было бы также мало чувствительно, как теперь комнатное течение воздуха, которое в каждом пункте, в каждое мгновение, совершается непрерывно. Для богатыря, который разгибает подковы и свертывает в трубку металлические тарелки или монеты, непроницаемость металлов кажется не столь неодолимой, как для ребенка. Подобным же образом общеизвестно явление, что при лунном освещении размеры предметов, напр., деревьев леса, вырастают и изменяются нередко так, что человек, слишком хорошо знакомый с известной местностью, с трудом узнает ее и убеждается, что это та же самая знакомая ему местность, только по каким-либо особенно врезавшимся в памяти приметам. |
| Зять мой купил для Ростова в лавке Буренина сахару; Буренины в то время ездили на ярмарку в Ростов, где торговали сахаром, деревянным маслом и кубовой краской. Лавка их была в Питере у «пяти углов» близ Владимирской. Года через четыре нужда была мне быть у этих пяти углов; не зная хорошо местоположения улиц, я вместо пяти углов нанял подешевле деревенского неопытного извозчика везти себя на «шесть оглобель». Долго ездили мы с ним по Питеру и не могли найти места «шести оглобель», которого в Питере совсем и нет. Смотрел я еще, как под Исаакиевский собор устраивали деревянный бут, били сплошные сваи и на них настилали из толстых тесаных бревен плоты, а потом клали гранитный камень и плиту для фундамента . Площадь Исаакиевского собора и близлежащие места завалены были мрамором, разобранным из бывшего построенного уже прежде собора. Замечательное событие случилось в это время с зятем нашим Гаврилом в бытность его в Питере. В одно время он был в гостях у товарища своего по Ростову, Федора Максимовича Плешанова , который правил делами по Петербургу от фирмы Плешанова; квартира его была под Невским, близ Александровского деревянного рынка; зять просидел у него долго и поздно вечером пошел от него на постоялый двор. Дорогой на легковом извозчике наехали на него два жандарма, набросили ему на голову толстое покрывало, посадили в сани и велели ему молчать, если хочет жив быть, и таким образом привезли его на небольшой двор, среди кругом обстроенного высокого Дома; там провели его по черной лестнице в довольно хорошую комнату, где сидели за столом с роскошной закуской генерал с густыми эполетами, с орденами и звездой; рядом с генералом сидела великолепно одетая дама и, весело смеясь, вела разговор, в углу на полу лежал без движения лицом вниз и стонал, вероятно, только что жестоко наказанный человек. Полотняная его сорочка была вся в крови и на спине вся в лоскутках; тела у лежащего было совсем не видно, оно было все избито и виднелась одна запекшаяся кровь. Событие это, как разъяснилось, было следующее: молодой Парихин (кажется, Алексей Григорьев) был один сын у отца, молодец рослый и красивый; его я часто видал, ходя с поручением от зятя Гаврила в дом отца его, купца Парихина. |
| С приветствиями к Съезду, в частности, выступили лидер КПРФ Г.А.Зюганов, Председатель Законодательного Собрания Санкт-Петербурга В.С.Макаров, директор СПб ГБУК «Государственный музей-заповедник «Исаакиевский собор» Ю.В.Мудров, заслуженный деятель искусств Л.М.Грабко, сопредседатель Союза писателей РФ Б.А.Орлов, главный редактор радиоканала радиогазета «Слово» В.П.Суворов и многие другие известные ученые и общественные деятели. Помимо отчетных и выборных решений, Съезд ознаменовался деятельностью полноценных научных форумов-секций, таких как «Образование и культура»; «Сельское хозяйство»; «История и современность»; «Промышленность: технологии и наука»; «Экономика и управление социально-экономическими процессами»; «Актуальные вопросы медицины и здравоохранения, формирования физического и духовного здоровья населения России». На каждой из секций в результате активной работы была принята соответствующая резолюция (резолюции X Съезда ПАНИ, в частности, резолюция о поддержке соотечественников Новороссии, в ближайшее время будут размещены в сети Интернет). Не менее значимым стал состоявшийся в ходе заседания секций обмен мнениями, нередко переходивший в оживленную и функционально результативную научную дискуссию. Важной составляющей Съезда стала работа делегации Сирийской Республики во главе с академиком ПАНИ, профессором, автором ряда научных монографий и известным востоковедом Мохамедом Хайром Аль-Вади и сопредседателем Обществе Российско-Сирийского сотрудничества Ваддахом Аль-Джунди. Бурными аплодисментами встретили ученые ПАНИ выступление Аль-Джунди, зачитавшего Съезду приветствие от Народного Совета Сирии и выразившего благодарность А.В.Воронцову за его активную деятельность по защите сирийского народа, выразившуюся, среди прочего, в том, что во время активных военных действий Алексей Васильевич возглавил делегацию Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, посетившую Сирию с официальным визитом. Напомним, что Петровская Академия Наук и Искусств как организация создавалась российскими учёными в ответ на процессы отчуждения науки от государства, когда в отсутствии государственной политики ее развития — представители большой науки оказались бедным просителям в передней у хозяев «новой России». |
| Новости Шолохов: передача религиозных объектов может занимать до шести лет 17.02.2017 18:38 Москва, 17 февраля. Процесс передачи религиозным организациям объектов религиозного назначения может занимать до шести лет, в случае с Исаакиевским собором в Санкт-Петербурге данный процесс еще не запущен, сообщил на пресс-конференции в МИА «Россия сегодня» заместитель председателя комитета Государственной Думы РФ по культуре Александр Шолохов. Власти Санкт-Петербурга решили передать Исаакиевский собор на 49 лет РПЦ в безвозмездное пользование с сохранением музейно-просветительских функций. При этом глава юридического отдела РПЦ игумения Ксения (Чернега) ранее заявила, что власти Санкт-Петербурга могут принять официальное решение о передаче собора до Пасхи 2017 года, которую верующие будут отмечать 16 апреля. «Заявка удовлетворяется, в случае ее соответствия всем требованиям, в течение 30 дней. Это 30 дней, которые нужны органам управления имущества, для принятия решения о запуске процесса. Процесс может по закону занимать до шести лет», — сказал Шолохов. Он обратил внимание на то, что передать несколько тысяч музейных предметов и обеспечить им правильный режим хранения быстрее – невозможно. Кроме того, процесс подразумевает «подписание соглашения между РПЦ, в данном случае, и структурами, которые ответственны за сохранение памятника». Первый заместитель председателя Комитета ГД РФ по культуре Елена Драпеко подчеркнула, что в данный момент «процесс не запущен» и «пакета документов», который требуется для рассмотрения заявки, еще нет. Законодатели сошлись во мнении, что нормативная база по передачи объектов религиозным организациям требует доработки. «Это возможность поработать над законодательством, и на модели Исаакия выработать пилотный проект, который позволил бы снять все недоразумения, отрегулировать процесс. Главным результатом должна стать сохранность памятников и использование их по назначению», — заключил Шолохов. Ваш Отзыв Поля, отмеченные звездочкой, должны быть обязательно заполнены. Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов отдельных материалов. © 2005–2019 «Благовест-инфо» Адрес электронной почты редакции: info@blagovest-info.ru Телефон редакции: +7 499 264 97 72 12+ Зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций: серия Эл ФС 77-76510 от 09 августа 2019. Учредитель: ИП Вербицкий И.М. Главный редактор: Власов Дмитрий Владимирович Сетевое издание «БЛАГОВЕСТ-ИНФО» loading |
| В 1922 году мотив заклания становится сосредоточеннее и сокровеннее: . Снова в жертву, как ягненка, Темя жизни принесли. В 1930 году в одном из стихотворений армянского цикла промелькнет сожаление поэта, что он «крови горячей не пролил»; присущее Мандельштаму глубокое и совсем не сентиментальное отвращение ко всему, что пахнет кровью, не оставляет ни малейшего сомнения, что речь идет не о чужой, а о своей собственной крови. И так пойдет дальше – вплоть до той совсем уж внелитературной ситуации февраля 1934 года, когда Ахматова услышит в Москве, на переходе от Пречистенки к Гоголевскому бульвару, признание Мандельштама, уже написавшего к этому времени гибельные для себя стихи о Сталине: «Я к смерти готов». (Слова, эхо которых отзовется в «Поэме без героя».) Поэты, укорененные в «старом мире», должны были в первые послереволюционные годы решить для себя вопрос об эмиграции или отказе от нее. Классическая форма отказа – у Ахматовой: «Но равнодушно и спокойно//Руками я замкнула слух,//Чтоб этой речью недостойной//Не осквернился скорбный дух». У Мандельштама тема отказа появляется в 1920 году, но звучит поначалу под сурдинку и как-то легкомысленно: «Недалеко от Смирны и Багдада,//Но трудно плыть, а звезды всюду те же». И как только она крепнет, она окрашивается в тона жертвенные, и притом отчетливо христианские. Символом верности русской беде становится Исаакиевский собор (который чисто архитектурно менее импонировал поэту, чем подчеркивается внеэстетическое, духовно-нравственное значение образа). После прощальной оглядки на Айя-Софию, символ вселенского православия, и на Сан-Пьетро, символ вселенского католичества, взятые в единстве, как манящая средиземноморская даль, сказано: Не к вам влечется дух в годины тяжких бед, Сюда влачится по ступеням Широкопасмурным несчастья волчий след, Ему ж вовеки не изменим: Зане свободен раб, преодолевший страх, И сохранилось свыше меры В прохладных житницах, в глубоких закромах Зерно глубокой, полной веры. Самое начало 20-х годов, когда Мандельштам после скитаний по южным краям 215 вернулся в Петроград и проживал в Доме искусств, затем снова ездил на юг или обосновывался в Москве, было для его мысли и для его поэзии временем подъема. Эмоциональный тон подъема – то странное, вроде бы иррациональное настроение катарсиса, которое так просветленно звучит в стихотворении «В Петербурге мы сойдемся снова…», в статье «Слово и культура», очень естественно соединяясь с чувством обреченности и физической болью тягот. О хрупком веселье русской культуры посреди гибельной стужи русской жизни сказаны самые пронзительные слова, которые когда-либо говорились: |
| Автор, очевидно, старается изложить свои идеи в художественной форме. Отсюда проистекает деление на " ночи " , а не на главы (он, к сожалению, не внял просьбам издателя разделить " ночи " не на параграфы, а на часы, что было бы последовательнее); отсюда же — выступающая местами диалогическая форма обращения к " Любви " и еще каким-то особам и стиль, изысканный, иногда с уклоном в ритмичность. С большим трудом удалось убедить почтенного профессора выкинуть из текста стихи, чужие, которые плохо вязались с изложением, и его собственные, которые, свидетельствуя о склонности к поэзии, не свидетельствовали о поэтическом даровании. Немалым успехом своим издатель считает уменьшение объема " ночей " : автор обещал сократить их вдвое, но на самом деле сократил только на одну треть. Однако необходимо признать, что все это не сделало издаваемого сочинения художественным. Стиль производит впечатление искусственности, и, разумеется, его банальной красивости не способствуют неологизмы и славянизмы, вроде " двуединства " , " единения " , " приятия " , чудовищного " оконечивания " и т. п. Остается внутренне не мотивированным и заглавие. При чем тут " ночи " , да еще " петрополитанские " ? По — видимому, и сам автор не всегда помнит о предполагаемых им для читателя ночных его " умозрениях " и " излияниях " ; во второй части, увлекаясь схоластической диалектикой, он совсем о них забывает и спохватывается только в самом конце, не замечая даже того, что сам себе противоречит. Все попытки установить связь между содержанием soidisant трактата и тем либо иным характером " ночи " , на взгляд издателя, явно неудачны. Автор, почему-то отвергший совет связать вторую ночь с описанием грязной оттепели, сам не пошел далее общих и шаблонных упоминаний о луне, звездах, метели и мнимоглубоких фраз о " вещем безмолвии " . Читатель вправе предположить, что автор по ночам не бодрствует и пишет, а, подобно простым смертным, спит, так как о ночах рассказывать ничего особенного он не умеет, и весь его художественный арсенал сводится к метели, луне и мышам. Художественность всегда конкретна, а какой же местный колорит получается из простого упоминания о соборе. Собор есть во всяком городе, и, говоря о Петербурге, следовало бы отметить, имеется ли в виду Исаакиевский или Казанский. Погоня за художественностью и мнимой глубиной ставит иногда автора в положение просто комическое, из которого, к несчастью, никакие усилия издателя вывести его не могли (ср., например, конец 4 Пятой Ночи: " Я — не — Ты, Ты — не — я… Ты — сам я, я — сам Ты. Я и Ты и не — Ты; Ты и я и не — я " ). |
| Специалисты отмечали, что в России изготовление мозаик " доведено до такого совершенства, как нигде в Европе " . Своеобразие (несколько, впрочем, неправославного толка) придаёт интерьеру собора витраж " Воскресший Христос " , выполненный в Мюнхене. Он занимает всё запрестольное окно и имеет площадь 28 квадратных метров. К сожалению, при проектировании этого витража было проявлено мало заботы о его пространственном восприятии, и в итоге посетитель видит фигуру Христа рассечённой надвое архитравом Царских врат. На это обратили внимание уже вскоре после освящение собора, а с проведением в храм электрического освещения в 1903 году неблагообразие балки, визуально отделяющей голову Спасителя от тела, стало настойчиво бросаться в глаза. Злосчастный архитрав планировали распилить посередине и присоединить его половины к створам Царских врат, но намерение это осталось невоплощённым: началась Первая мировая война. Иконостас собора декорированный десятиметровыми малахитовыми колоннами, не является вполне каноническим. Росписи тоже расположены не так, как обычно это бывает в православном храме: например, образ " Страшный суд " , традиционно помещаемый на западной стене храма, в Исаакиевском соборе находится прямо над иконостасом. Высота Исаакиевского собора - более ста метров, внутренняя площадь - более четырёх тысяч квадратных метров. Стены собора снаружи облицованы серым русскеальским мрамором, 112 гранитных колонн разного размера украшают здание. Внешний диаметр купола собора - около 26 метров, на его золочение пошло 100 килограммов золота. На баллюстраде купола находятся 24 скульптуры Ангелов и Архангелов. В интерьере собора обильно использованы разные сорта мрамора, малахит, бронза, а также шунгит и алевролитовый сланец, единственные месторождения которых находятся в Карелии. 103 стенные росписи, 52 картины на холсте и 62 мозаики составляют неотъемлемую часть убранства. В ХХ веке собору пришлось пережить немало. Самым тяжёлым периодом в его " биографии " стал 900-дневный период блокады. |
| В первую очередь был произведён ремонт инженерных сетей и кровли, заново остеклены окна, позолота куполов промыта от защитной краски (сначала эмульсией из денатурата, скипидара и щавелевой кислоты, потом — горячей водой с порошком «Новость», а в завершение тщательно протёрта суконками и войлоком). Сделанная «через огонь» позолота оказалась достаточно прочной, и главный купол не нуждается в повторном золочении до сегодняшнего дня. В ходе реставрации было выявлено, что крепления и металлическая арматура креста главного купола сильно корродированы. Их очистили, покрыли олифой и окрасили суриком, недостающие части изготовили заново. Крест был очищен от старой позолоты и грязи, отшлифован и покрыт лаком морданом, после чего на его поверхность нанесли тонкий слой сусального листового золота. Эта работа осложнялась тем, что части креста приходилось разбирать на высоте около 100 м, спускать вниз, реставрировать, снова поднимать наверх и укреплять на прежнем месте. Масштабные реставрационные работы в интерьере Исаакиевского собора начались в 1947 году. В течение трех лет группа художников-реставраторов во главе с Н. В. Перцевым занималась консервацией наиболее пострадавшей настенной живописи, что позволило предотвратить дальнейшее разрушение росписей. В аварийном состоянии находились более половины картин аттика. В некоторых случаях повреждения составляли от 40 до 60 % общей площади живописи, колоссальные утраты (почти 80 %) были в работе Ф. А. Бруни «Страшный суд» и полностью из-за протечек оказались утраченными росписи «Иосиф Аримафийский» и «Иосиф Обручник» в парусах малого северо-восточного купола. Перед началом реставрации живописи по каждой картине были составлены схемы с указанием состояния красочного и штукатурного слоёв. Красочный авторский слой укрепляли составом из пчелиного воска, канифоли, скипидара и спирта. Места его отставания от штукатурки после нанесения укрепляющего состава в горячем состоянии проглаживали через кальку утюгами. Такой способ позволял надёжно скрепить красочный слой со штукатуркой и предохранить его от влажности. Поверхностные загрязнения удаляли составом из спирта-ректификата и скипидара. Эти работы позволили предотвратить дальнейшее разрушение росписей наиболее пострадавших картин в аттике, алтарях и нишах пилонов. |
| — А, вот и ты, — протянул он мне руку дружески и не вставая с места. — Присядь-ка к нам; Петр Ипполитович рассказывает преинтересную историю об этом камне, близ Павловских казарм …или тут где-то… — Да, я знаю камень, — ответил я поскорее, опускаясь на стул рядом с ними. Они сидели у стола. Вся комната была ровно в две сажени в квадрате. Я тяжело перевел дыхание. Искра удовольствия мелькнула в глазах Версилова: кажется, он сомневался и думал, что я захочу делать жесты. Он успокоился. — Вы уж начните сначала, Петр Ипполитович. — Они уже величали друг друга по имени-отчеству. — То есть это при покойном государе еще вышло-с, — обратился ко мне Петр Ипполитович, нервно и с некоторым мучением, как бы страдая вперед за успех эффекта, — ведь вы знаете этот камень, — глупый камень на улице, к чему, зачем, только лишь мешает, так ли-с? Ездил государь много раз, и каждый раз этот камень. Наконец государю не понравилось, и действительно: целая гора, стоит гора на улице, портит улицу: «Чтоб не было камня!» Ну, сказал, чтоб не было, — понимаете, что значит «чтоб не было»? Покойника-то помните? Что делать с камнем? Все потеряли голову; тут Дума , а главное, тут не помню уж кто именно, но один из самых первых тогдашних вельмож, на которого было возложено. Вот этот вельможа и слушает: говорят, пятнадцать тысяч будет стоить, не меньше, и серебром-с (потому что ассигнации это при покойном государе только обратили на серебро). «Как пятнадцать тысяч, что за дичь!» Сначала англичане рельсы подвести хотели, поставить на рельсы и отвезти паром; но ведь чего же бы это стоило? Железных-то дорог тогда еще не было, только вот Царскосельская ходила … — Ну вот, распилить можно было, — начал я хмуриться; мне ужасно стало досадно и стыдно перед Версиловым; но он слушал с видимым удовольствием. Я понимал, что и он рад был хозяину, потому что тоже стыдился со мной, я видел это; мне, помню, было даже это как бы трогательно от него. — Именно распилить-с, именно вот на эту идею и напали, и именно Монферан; он ведь тогда Исаакиевский собор строил. Распилить, говорит, а потом свезти. Да-с, да чего оно будет стоить? |
| Анатолий Волков. 9й день вечной жизни Вхожу домой. Из одной комнаты доносится ржание, ну это понятно, это дети напоследок смотрят чего-то с лошадью в главной роли, но из другой-то комнате доносится не просто ржание, а ржание вперемежку с всхлипами и воем. Тосклиииивым таким. Ну вот, опять жена проверяет сочинения любимцев и любимиц. 1 октября, 2009 Вхожу домой. Из одной комнаты доносится ржание, ну это понятно, это дети напоследок смотрят чего-то с лошадью в главной роли, но из другой-то комнате доносится не просто ржание, а ржание вперемежку с всхлипами и воем. Тосклиииивым таким. Ну вот, опять жена проверяет сочинения любимцев и любимиц. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии». Эти есенинские строки общеизвестны, они превратились почти в банальность, а между тем, высказанная в них истина не безусловна. Исаакиевский собор на расстоянии пятисот метров кажется вполне соразмерным остальным зданиям. И лишь приблизившись к нему вплотную, понимаешь: громадина. Анатолий Волков. На расстоянии необременительного приятельского общения он производил впечатление симпатичного, умного, доброжелательного собеседника, острослова, но… не более того. И даже при более близком знакомстве оценить по достоинству его недюжинный интеллект и колоссальные знания было, думаю, невозможно. Слишком многогранным человеком он был, слишком со многими общался, слишком на разные темы вел беседы. Его многие не воспринимали всерьез. Да и неудивительно: станет ли взрослый серьезный человек тратить все свободное время на разговоры в Интернете? А Анатолий тратил. Он был зарегистрирован как минимум на пяти православных форумах и ежедневно участвовал в нескольких дискуссиях. Вот что он писал о себе: «Сам я пришел к православию через нужду. Мне был нужен Бог. Я, думаю, я и в физику-то полез изначально, поэтому. А потом началось что-то вроде реконструкции — каким мой Бог быть не может. Оказалось, что Он не может быть никаким, ему нет места ни физике, ни в том, что над физикой. И на этом закончились мои упражнения в метафизике. Дальше начиналась уже чистая философия, а это было неинтересно. |
|
|
