| Из его письма жителям Константинополя известно, что в споре Диоскора с Флавианом он был на стороне Флавиана. Несторий одобрительно высказывался о христологическом томосе святителя Льва, считая, – конечно, ошибочно, – что его содержание тождественно с его собственной христологией. В изгнании он занимался литературными трудами. В начале XX века был найден его написанный на сирийском языке трактат «Тегурта Гераклидис»; слово «тегурта» буквально значит «коммерция», но в данном контексте обозначает просто «трактат», а слово «Гераклид» – это псевдоним; надписание книги действительным именем автора обрекало бы ее на неминуемое уничтожение: по распоряжению императора Феодосия, все сочинения Нестория подлежали сожжению. Это своего рода автобиография и самоапология. Книга заканчивается словами: «Возвеселися со мной, пустыня, подруга моя, прибежище и утешение мое, и ты, земля изгнания, мать моя, которая сохранит мое тело до дня воскресения» . Несторий смирился со своей печальной участью и в изгнании своем находил утешение. «Мое горячее желание, – пишет он в трактате, – да будет благословен Господь небес и земли! А Несторий пусть останется анафемой. Господу угодно, чтобы люди примирились с Ним, проклиная меня. Я не отказался бы зачеркнуть то, что я говорил, если бы я был уверен, что это нужно и что люди через это обратятся к Богу» . Это написано, наверно, искренне, но, как кажется, не без рисовки и позерства, которые и ранее свойственны были этому самолюбивому, но незадачливому деятелю. Из этих слов не видно, что он испытывал раскаяние в учиненной не без его вины церковной смуте. Принципиально не изменились и его богословские воззрения. Излагая его христологию, как она отразилась в его последнем сочинении, А.В. Карташев писал: «Он две природы мыслит до того полными и действенными, что считает, что каждая из них не может не быть и ипостасной, и личной, так что единое Лицо (просопон) у него получается “из двух природ, из двух ипостасей и из двух лиц(!), соединенных в одно, в свободном (вольном) общении”. В “Трактате Ираклида” Несторий придумал даже особый термин для этого “сложного Лица” – “Лицо единения” (“просопон тис эносеос”), подчеркивая тем ипостасную полноту каждой природы, вплоть до особого ее (данной природы) лица» . У Халкидонского собора, осудившего ересь, противоположную Несториевой, не было оснований для его реабилитации, и он подтвердил правомерность провозглашенной ему на III Вселенском соборе анафемы. |
| В этой версии событий отсутствовала точная датировка, хотя, считая точной датой насильственного крещения иудеев и самарян 634 г. в сообщении Михаила Сирийца (XII в.), Кулаковский датировал указ императора Ираклия об этом крещении 634 г. В такой перспективе крещение иудеев могло пониматься как некая превентивная мера по консолидации населения империи в виду арабского нашествия на Византию, которое уже шло полным ходом. Тем не менее публикация Девреессом Окончания Письма VIII, где содержится точная датировка события, — день святой Пятидесятницы пятого индиктиона, т. е. 31 мая 632 г., привела к передатировке указа Ираклия. Причем, поскольку дата сдвинулась на 632 г., т. е. на время до вторжения арабов в империю (633—634 гг.), связь насильственного крещения иудеев и самарян в 632 г. с этим вторжением оказалась под вопросом. Это было замечено сразу после публикации Девреесса в статье Старра, который, впрочем, все равно пишет, что, возможно, именно страх арабского вторжения мог привести к такой мере, хотя сам же признает, что нет свидетельств, что уже в это время в Константинополе могли чувствовать угрозу для далеких провинций империи, исходящую от еще не явивших тогда миру свою силу арабов. К сомнениям Старра можно добавить, что не нужно быть политиком и психологом, чтобы предположить, что насильственное крещение скорее оттолкнет иудеев и самарян от христиан-византийцев и сделает их скорее союзниками арабов, чем лояльными гражданами. Более вероятно, что инициатива Ираклия по крещению иудеев и самарян вписывалась в политику идеологической и политической унификации империи, которую он проводил всю жизнь, особенно в рамках моноэнергистской и монофелитской идеологии. Что же касается самой этой политики, то недавно В. М. Лурье высказал идею об ее псевдомессианской подоплеке: «Само царствование Ираклия, открывавшее новую династию [Ираклидов], ставило перед собой, без всякого преувеличения, мессианские задачи, и, самое удивительное, были моменты, когда их исполнение казалось близким: речь шла не только о религиозной унификации империи ромеев, но и о крещении и политической зависимости от Византии второй крупнейшей империи и главного врага Византии в течение всей ее предыдущей истории — зороастрийского Ирана. |
| Меланхтон был разочарован. Он поручил одному из своих учеников, Матфею Иринею Франку, попросить своего друга Иоакима Камерариуса, преподавателя греческого языка в Лейпциге, составить ответ. Позднее, в 1543 г., Камерариус отправил Иринею проект письма к Антонию. В нем Камерариус подчеркивал с таким же многословием, но меньшим количеством цитат, что никто более не желает согласия, чем Меланхтон и его последователи, но паписты сделали соглашение невозможным продажностью своей иерархии и добавлениями, которые они ввели в истинную веру, а также своим пренебрежением к Св. Писанию и неправильным его толкованием. Вероятно, Камерарий пошел еще дальше и указал на главный недостаток аргументации Антония. Ибо когда католические державы — Франция, Венеция и сам папский престол — объединились в наступательный союз против Карла, что случилось в 1543 г., вряд ли было честно возлагать на лютеран всю вину за то, что Карл оказался неспособным предпринять активные действия против турок. На самом деле, вероятно, Антонию Эпарху не был послан никакой ответ. В конце концов, он был только представителем греков в Венеции. Реформаторы Виттенберга в действительности хотели завязать сношения с Константинопольским патриархом. Им пришлось ждать более десяти лет, пока появилась такая возможность. В 1555 г. Меланхтон подружился с искателем приключений, греком по происхождению, Иаковом Василием Марчетти, который сам себя называл Ираклидом. Иаков Василий был замечательной личностью даже для того времени. Над его жизнью много задумывались, и его биография была написана сопровождавшим его поэтом Иоанном Соммером, злобным папским легатом в Польше Антонио Марией Грациани, и вкратце — венгерским епископом Генрихом Форгахом. Родился он около 1515 г. Согласно его собственной версии, он был сыном князя Самоса и Пароса и принадлежал к древней семье Ираклидов, ведущей свое происхождение от эпирских владетелей и самого Геракла. Его родители и брат были казнены по приказу султана Селима 1, но няня спасла его и отвезла на Крит. |
| Время и фактические события, вследствие которых границы Империи постоянно изменялись (как правило, в сторону уменьшения территорий), не смогли тем не менее убить имперскую идею. Она настолько глубоко укоренилась в римском сознании именно в указанной редакции, что многие императоры вели длительные и тяжёлые войны, преследуя своей целью реставрацию некогда обширнейшей державы мира. При св. Юстиниане I Великом (527–565) Римская империя, хотя и ненадолго, едва ли не полностью восстановила свои прежние владения. И историк особенно отмечает то обстоятельство, что эти войны, вследствие которых от ариан были освобождены обширные территории, носили религиозный характер 12 . При последующих императорах – Ираклидах, Исаврах, Македонцах идея восстановления единой христианской Империи также являлась неизменным мотивом внешней политики византийских василевсов. В конце VII века, когда арабы захватили Иерусалим, Александрию, Антиохию, Отцы Трулльского Вселенского Собора, игнорируя фактическую сторону дела, утверждают, что именно римский император «принял управление родом человеческим по мановению свыше» 13 . Позднее император Мануил I Комнин (1143–1180) гордился, когда его называли «новым Юстинианом». Он тоже мечтал о воссоединении Италии с Римской империей и даже замышлял перенести столицу в Рим 14 . Это была без всякого преувеличения величественнейшая держава, причём не только в политическом, правовом, военном и экономическом отношении, но и культурном . Весь мир грезил о Константинополе, как о городе чудес, окружённом золотым сиянием, в котором уже в VI b. проживало более 500 тыс. человек. «О нём мечтали в туманах Скандинавии, на берегах русских рек, которыми северные искатели приключений спускались к несравненному Царьграду; о нём мечтали в феодальных замках далёкой Франции, куда героические поэмы, например поэма о путешествии Карла Великого в Иерусалим, доносили чудесную весть о славе Византии; о нём грезили в венецианских банках, где знали о богатстве византийской столицы и о выгодных сделках, которые можно совершать на Босфоре. И со всех сторон мира Константинополь привлекал к себе иностранцев. Скандинавские викинги приходили сюда, чтобы служить в императорской гвардии, и рассчитывали составить себе здесь состояние; русские записывались в императорскую армию и флот и давали им хороших солдат; армяне входили в состав лучших корпусов византийской армии. В Константинопольском университете вокруг знаменитых учителей толпились ученики со всей Европы, иностранцы, стекавшиеся сюда из арабского мира и даже иной раз с Запада. Константинополь, по одному меткому определению, был Парижем средних веков. Его чудеса приводили в восхищение путешественников» 15 . |
| Иисус Христос. Солид Иисус Христос. Солид Вардан, принявший тронное имя Филиппик (711-713), находился под сильным влиянием монофелитов и стремился вновь утвердить это учение. Вскоре в войсках, размещенных в окрестностях К-поля, созрел заговор, окончившийся ослеплением и свержением Филиппика. Одновременно с венчанием на царство нового имп. Анастасия II (713-715) было провозглашено восстановление Православия. Правление Анастасия II и его преемника Феодосия III (715-717) также были непродолжительны и прервались вследствие военных мятежей. Продолжительный кризис власти в конце династии Ираклидов и борьба за престол в нач. VIII в. поставили империю в критическое положение. В нач. VIII в. центральное правительство было фактически парализовано, власть перешла к стратигам фем. Вовлеченные в политическую борьбу, они не обладали достаточными силами, чтобы противостоять араб. экспансии, продолжавшейся по всему Средиземноморью. В 696-698 гг. арабы начали молниеносное продвижение на запад Африки, и уже в 709 г. им сдалась последняя визант. крепость у Гибралтара - Септем (Сеута). Перестал существовать когда-то богатый и влиятельный Карфагенский экзархат. В 711-713 гг. арабы овладели почти всей Испанией, положив конец 300-летнему правлению вестготов. II. «Исаврийская» династия и 1-й период иконоборчества. В 717-718 гг., при халифе Сулеймане, арабы предприняли новую попытку овладеть визант. столицей. Их армия высадилась на европ. берегу и обложила город с суши, флот блокировал Босфор и запер визант. эскадру в бухте Золотой Рог. Незадолго до этого престол занял стратиг фемы Анатолик Лев III Исавр (717-741), к-рый организовал оборону столицы и вел активные действия против арабов на суше и на море. Осада города, продолжавшаяся в течение года, не принесла арабам успеха. Их флот понес значительные потери, а в сухопутном лагере при наступлении необычайно суровой зимы начался голод и падеж скота; экспедиции за продовольствием пресекались болгарами, к-рые были в союзе с империей. В авг. 718 г. остатки войска и флота арабов отступили. |
| Согласно греческому Житию, И. был сыном языческого жреца Иерокла. Апостолы Варнава и Марк попросили жреца указать путь к горе Хионод (ныне Олимбос (Хионистра)). Иерокл дал им в проводники своего сына, к-рого ап. Варнава обратил ко Христу и крестил в «Солейской реке» (очевидно, речь идет о р. Сетрахос, протекающей по горной долине Маратаса или, по мнению Алькена, о р. Карготис, протекающей по долине Солея; обе реки впадают в зал. Морфу ( Halkin. 1964. P. 151. Not. 1)). Оттуда они отправились в Кормиакит (мыс и деревня на сев.-зап. оконечности острова; в Актах ап. Варнавы - Кроммиакит), а затем в Тамас, где к ним присоединился Мнасон (Ibid. P. 150-151). В Житии И. назван иереем и архиереем, что, по мнению Алькена, указывает на его епископский титул (Ibid. P. 140. Not. 4), о рукоположении его не сказано. Важное место в повествовании занимают рассказы о чудесах, совершенных И. и Мнасоном на Кипре: в Тамасе И. воскресил Аэтия, сына вдовы Трофимы, укушенного в поле змеей, а Мнасон - Трофиму, умершую от горя (Ibid. P. 141-144); И. исцелил бесноватого из Перата (ныне Пера, на правом берегу р. Педиеос, близ древнего Тамаса) (Ibid. P. 144); по молитве И. моряки из Кереи (возможно, на Крите; в Актах ап. Варнавы упом. Корасий - Acta Barnab. 11) были спасены от кораблекрушения, а затем приняли крещение ( Halkin. 1964. P. 144-146); в Пафосе И. вернул зрение слепому и излечил больного, имеющего сухую руку (Ibid. P. 149-152); проходя мимо с. Литу-Колони (ныне Колони, близ Пафоса), И. исцелил бесноватую женщину (Ibid. P. 152-153). После возвращения в Тамас И. узнал о кончине своей сестры Иракли(ди)аны, к-рая умерла, не сказав, где она спрятала 30 номисм, оставленных ей на хранение Тимофеем из Лампадиста. Через 10 дней И. привел Тимофея на могилу сестры и спросил ее о местонахождении денег. Чудесным образом Иракли(ди)ана ожила на время и рассказала о тайнике, после чего Тимофей крестился (Ibid. P. 154-155). Подобное чудо описано в Житии др. Кипрского святого - свт. Спиридона , еп. Тримифунтского. |
| Стр. 75 наст. соч. Стр. 244 рус. перевода. Стр. 255. Стр. 26—27 рус. перевода проф. Попова. Подобие 1, стр. 282. Подобие 10, стр. 36. Стр. 287, 290. Гл. 67, стр. 98—99 рус. перевода. Гл. 39 рус. перевода И. Щеглова//«Труды Киевской Духовной Академии», октябрь 1909 г., стр. 172—173, 175. Гл. 31 и 33, стр. 32—35 рус. перевода. «Книга о благотворении и милостыне», т. II, стр. 259 рус. перевода. «Книга о благотворении и милостыне», т. II, стр. 267—268. Лк. XVI:11. «Книга о благотворении и милостыне», т. II, стр. 262—263, 274. Мф. XXV:40. «Книга о благотворениях и милостыне», т. II, стр. 268—269, 275. Сродную мысль об очистительной силе милостыни мы встречаем и у Ори- гена. По взгляду последнего, первое прощение грехов человек получает через таинство крещения, второе — через мученичество и, наконец, третье — через милостыню, согласно словам Христа Спасителя: «давайте милостыню и вот все для вас будет чисто». Hom. in. Lev. II, 4. «Книга о благотворениях и милостыне», т. II, стр. 258. Там же, стр. 259—261. Там же, стр. 277. Т. II, стр. 135—136 рус. перевода. Т. IV, стр. 159—160. Из бесед на Евангелие от Матфея, т. IV, стр. 479—480. Там же, стр. 480. Беседа «О милости и суде», т. IV, стр. 394. Беседа «О любостяжательности» т. IV, стр. 96. Беседа «О милости и суде», т. IV, стр. 396. «Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах», ответ на 42 вопрос, т. V, стр. 187—188; сравни: «Правила, кратко изложенные в вопросах и ответах», ответ на 48 вопрос, т. V, стр. 237. Беседа VII «К обогащающимся», т. IV, стр. 116. Беседа, «говоренная во время голода и засухи», т. IV, стр. 134—135. «Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах», ответ на 9 вопрос, т. V, стр. 124; сравни: письмо «к Амфилохию от имени Ираклида», где передается мнение одного епископа о необходимости «различать истинно нуждающегося и просящего по любостяжательности». Беседа XXI «О том, что не должно прилепляться к житейскому», т. IV, стр. 334—335. |
| И редки и кратки письма твои, потому что или ленишься писать, или имеешь в виду избегнуть пресыщения, какое бывает следствием множества, или даже приучаешь себя к краткости в слове. А для меня письма твои недостаточны; даже, хотя были бы они гораздо обильнее, не удовлетворили бы желанию, потому что хотелось бы знать о тебе все в подробности: каково телесное твое состояние? Как успеваешь в подвижничестве? Держишься ли того, на что решился вначале, или придумал что иначе, соображая расположение свое с встретившимися обстоятельствами? Поэтому, если остаешься все тот же, то не требую обширных писем; с меня достаточно, если напишешь: «Такой–то такому–то. Знай, что я здоров, и сам будь здоров». Но поелику слышу нечто такое, о чем стыжусь и говорить, а именно, что ты, оставив чин блаженных предков, передался на сторону отцова деда и из Фирмина стараешься стать Вреттанием, то желательно услышать о сем и узнать причины, по которым принужден ты вступить на этот путь жизни. Но как сам ты умолчал, стыдясь своего предприятия, то прошу тебя как не предпринимать чего–либо постыдного, так, если и пришло что тебе на ум, изгнав это из мысли, прийти опять в себя и простившись с военною службою, с оружием и с воинскими трудами, возвратиться в отечество, признав достаточным для безопасности жизни и для всякой именитости, если, подобно предкам, будешь начальствовать в городе, чего без труда достигнешь, как уверен я в том, смотря на природную твою способность и на недостаток соискателей. Итак, если у тебя и вначале не было этой мысли или была, но опять тобою кинута, то извести меня немедленно. А ежели, чего бы не хотелось, остается в тебе то же намерение, то несчастие сие само о себе подаст мне весть, и не буду иметь нужды в твоих письмах. 145 (150). К Амфилохию, от имени Ираклида (Ираклид оправдывается пред Амфилохием в том, что не удалился с ним в пустыню, хотя обещался вместе работать Богу; пересказывает беседу свою со св. Василием в богадельне близ Кесарии о нестяжательности; заключает желанием, чтоб Амфилохий сам пришел к св. Василию, потому что лучше его слушать, нежели скитаться в пустыне. (Писано в 373 г.)) |
| А поскольку писал ты: " Что же делать, если обидчик не насыщается этим, но любомудрием обижаемого поощряется к новым обидам? " - отвечу, что это большею частью невероятно, впрочем, такого человека должно избегать, как неукротимого зверя. Ибо написанное кем-то: " И вступаю в общение, и любомудрствую, потому что это уготовляет мне большую похвалу " , - показывает, надобно сказать правду, мужа великого, если только любомудрствует он на самом деле, но не превзошедшего в добродетели мужей святых. Ибо святые у нас не хотят сплетать себе венцов из чужих бедствий, но нередко готовы вознерадеть о своей пользе, чтобы только поправить дело ближних. Не поведут они других к стремнине, чтобы себе уготовать большую славу, но подадут совет, если могут принести пользу; если же нет - пойдут прочь, чтобы другие не поскользнулись в большую пропасть. Ибо, они если что делают, делают не из любочестия, но заботясь о спасении людей. 98. Пресвитеру Афродисию. Погруженному в печаль приносит некоторое утешение рассказ о своих горестях, особенно когда он бывает в кругу близких ему людей, ибо многие, упорно оставаясь безмолвными и предав это молчанию, впадали в жестокие страдания. Посему с желающими рассказать о своих бедствиях надобно обходиться кротко и после того уже, как облегчат они словами свое страдание, предлагать им возможное врачество. Ибо если в начале заградим их уста, то приобретем о себе такое мнение, что мы не сострадательны, и помощь нашу соделаем недейственною, отняв у нее силу. А если приложим врачество по облегчении боли, то получим две выгоды: признают нас сострадательными и во врачевании не будем безуспешны. 99. Авсонию, соправителю Дионисия. Тем, которые судят о делах, надобно иметь проницательный ум, чтобы могли они, оставив в стороне говорящих и убедительность того, что говорят, проникать в самую глубину мыслей и, там уловив истину, извлекать ее. 100. Епископу Ираклиду. Что значит слово ( " λγιον " , Исх.28:15), написанное на персях иерея? Сие слово, ученейший, имеет не одно и то же значение. Но когда ударение стоит на первом слоге (λγιον), оно означает изречение, а когда на втором (λγειον), значит то, что узаконено было возлагать на перси первосвященнику, то есть " святилище " , или " дом " , или храм слова. |
| Надгробный памятник из известняка с изображением мужского бюста и с надписью, которая, по объяснению Пр. Кондакова, значит: «Герусия на память Ираклида». Стиль христианских эпитафий, сколько можно судить по дошедшим до нас двум надписям крымским, отличался от надгробий языческих, и имеет следующую стереотипную форму: «здесь лежит раба Божия Елена монахиня. Скончалась месяца маия 11-го, дня четвертаго, в первом часу». Надпись относится к 819 году. 30 Возвращаясь к Херсонесским могилам открытым граф. Уваровым, мы должны заметить, что они относятся уже к сравнительно позднему времени и обнимают первые десять столетий нашей эры, что доказывается найденными в них монетами. Некоторые из монет, судя по штемпелю, выбиты были при первых Римских императорах, другие – более позднего происхождения, а самые поздние относятся к X столетию. Обнимая такой широкий промежуток времени, Херсонесские могилы, естественно были свидетелями погребальных обрядов языческой и христианской эпохи Херсонеса и сохранили в себе памятники быта и верований этого города в течение двух названных периодов его истории. Сравнительное изучение христианских и языческих могил показывает замечательное сходство между теми и другими не только в устройстве погребальных помещений, но и в самой их обстановке. А это указывает уже на сходство самых погребальных обычаев. Херсонесские христиане не были совершенно свободны от общепринятого в то время обычая хоронить вместе с покойником некоторые предметы из его домашней жизни, хотя, как увидим далее, они удержали это обыкновение только отчасти и видоизменили его согласно со своими понятиями. Так, в христианских могилах Херсонеса иногда вовсе не встречается никаких посторонних предметов, составлявших обстановку могил языческих, а если и попадаются, то религиозного характера, с изображениями и надписями христианскими. В этом отношении много любопытных данных представляют некоторые из семейных склепов. Здесь были находимы тела христиан и язычников. Это дает понять, что право родовой собственности сохранялось в полной силе и тогда, когда поздние потомки известной языческой фамилии становились христианами. |
|
|
