| Поэтому духовное начальство, во избежание затруднении в уплате и оценке строений, назначает к приходским церквам сыновей или других родственников умершего священника и в 3) что после него часто остается жена с не пристроенными детьми, а потому в видах презрения семейства назначают на его место сына, или зятя, или другого родственника. По всем этим соображениям духовное начальство часто оказывается не в состоянии назначать в своем представлении к гражданскому начальству нескольких одинаково достойных кандидатов на известное место, как того требовал закон касательно назначения на места латинских ксендзов, распространенный и на униатское духовенство 28 . Как весьма предусмотрительный человек, Иосиф, чтобы на будущее время избегать этих сношений с генерал-губернатором по поводу назначения кандидатов на священно-церковнослужительские места, решился замещать вакантные места временными администраторами. Эта полумера оказалась очень полезной, потому что, кроме избежания пререканий с гражданской властью, сами администраторы оставались в выжидательном положении и в случае удостоверения в их неблагонадежности легко могли быть заменены другими. Обозрев на пути в свою епархию Белорусскую семинарию, Иосиф нашел в ней некоторое ослабление в нравственном отношении, а также и в успехах, частью по вине членов правления и учителей, а главным образом от помещения в связи с семинарией целого штата консисторской канцелярии. В Литовской же семинарии и нравственное состояние воспитанников, и успехи их, особенно в русском языке, найдены удовлетворительными. Экономическое же положение обеих семинарий найдено неудовлетворительным, вследствие скудости содержания их, почему для улучшения состояния их Иосиф испросил тогда же по 5000 р. на устройство семинарских зданий. Рассматривая распоряжения преосвященного Иосифа за этот год по семинарии и епархии, находим, что все они проникнуты одной мыслью – избавить их постепенно от влияния католицизма и ближе поставить к православной церкви. С этой целью он предписал, чтобы духовное юношество, учащееся в Литовской семинарии, принимало деятельное участие в богослужении и заблаговременно привыкало к нему. |
| Это желание видеть своих воссоединенных священников похожими на великороссийских побудило преосвященного Иосифа исходатайствовать в этом году награждение некоторых высших духовных сановников, получивших уже высшие награды, камилавками и скуфьями. Отстаивая интересы своего духовенства, Иосиф, по поводу предположенного в министерстве способа распределения десятин между православным и католическим духовенством, клонившегося к явной пользе последнего и вреду первого, представил в Св. Синоде свое особое мнение относительно справедливого распределения этого сбора. Летом, в этом году, преосвященный Иосиф исполнил, наконец, свое давнишнее желание побывать у св. мест, наиболее чтимых, а именно: в Новгороде, Москве, Троицкой Лавре, Задонске, Воронеже, Курске, Киеве и Житомире. Путешествие это произвело на него очень благоприятное впечатление, потому что он много видел, а главное потому, что он повсюду встречал доброе расположение к себе со стороны православных. По возвращении своем из путешествия, осмотревши Литовскую семинарию и нашедши ее в отличном состоянии, Иосиф отправился в Брест, где освятил новоустроенный кадетский корпус и произнес при этом приличное случаю слово 55 . Не малым утешением для него было назначение его членом секретного комитета по делам о раскольниках, которое поставляло его в соприкосновение с высшими государственными сановниками. Но, тем не менее, преосвященный тяготился своим положением, находя его далеко не таким, которого он заслуживал по своим заслугам по униатскому делу. Все это заставило его обратиться в Декабре сего года к Протасову с просьбой об увольнении его на покой, причем он указывал на свое стесненное положение, а именно – на назначение его председателем коллегии, которая дошла до степени простой консистории, за отнятием у нее существенных функций, на получение его бывшими викариями сравнительно с ним более удобных и благоустроенных епархий и сравнение их с ним титулом архиепископа. Это положение было далеко тем хуже, что оно дало повод считать его разжалованным, и, благодаря этому, даже русские чиновники не только не поддерживали его, но и готовы были принести его в жертву латино-польской партии. Между тем слух о назначении его С.-Петербургским митрополитом вместо Серафима, устрашивший его вследствие того, что он считал себя не соответствующим сему назначению, заставил его вторично просить Протасова ходатайствовать пред Государем об увольнении его на покой. Но надежда его на это увольнение не сбылась. К Пасхе 1843 года он получил орден Св. Владимира первой степени при лестном рескрипте и ему было объявлено, что его служба еще нужна Государю. |
| Тогда же Иосиф оказал великую заслугу и для церкви православной и для самого отечества тем, что отстоял свой взгляд на невозможность помещения римско-католического епископа в Киеве, вместо Житомира, указавши на то огромное влияние, какое он приобрел бы на три губернии и, благодаря этому, мог бы уронить некоторым образом значение самого митрополита православного и лишить его влияния на католиков, которые дотоле к нему обращались, хотя из приличия, как к единственному начальствующему духовному лицу. Но кроме этих политических соображений, Иосиф указал еще и на важное религиозное соображение, на ту скорбь целой Руси и славянских православных племен, которая поразит их, когда они узнают, что Киев – колыбель православия, сохраненная Богом от римских епископов во время владычества Польши, подвергся этому несчастию при Государе, истинном ревнителе православия. «Какую благовидную причину, – писал преосвященный Иосиф графу Протасову, – положить можно для переселения в Киев римского епископа? Чтобы иметь, говорят, более над ним влияния и за ним ближе присматривать в местожительстве генерал-губернатора. Но в Киев, по требованию генерал-губернатора, по существующим там контрактам, и по университету, необходимо съезжаются польские помещики Киевской, Волынской и Подольской и даже других западных губерний. Если переселить сюда римского епископа, которому предполагается подчинить римлян трех упомянутых губерний, то это значит – всему польскому, всему иностранному, всему неприязненному для России дать центр соединения видимый, законный, и тем более опасный, что он по духовному своему началу, весьма мало подлежит действию гражданско-полицейских властей. Всякий помещик не только имеет право, но и обязан обращаться к своему пастырю; и почему же в центре соединения помещиков, в многолюдном Киеве, легче будет наблюдать за римским епископом, нежели в тихом Житомире, куда обращаются помещики одной только губернии. Кроме того, известно, что римляно-польская партия вредна ныне не открытыми, но косвенными и тайными своими действиями. |
| Сам преосвященный Иосиф, вспоминая впоследствии о сотрудниках по совершенному им делу, заметил, что только его ближайшие сослуживцы от викариев до письмоводителя и келейника служили делу усердно и честно, каждый по мере своих сил. Но далеко не таково было гражданское начальство. Значительная часть чиновников в тогдашней Литовской епархии была из иноверцев, не могших уже по одному этому служить униатскому делу усердно. Что касается дорусских чиновников, то и они мало усердствовали. Они или легко были задариваемы богатыми латинянами, или же были равнодушны и даже неблагосклонны к делу воссоединения униатов. Таково было, между прочим, главное начальство края, которое вообще более склонялось на сторону могучей латино-польской партии, так что преосвященному Иосифу вместо того, чтобы у него искать себе поддержки по своему делу, приходилось вести с ним, а особенно с его чиновниками, борьбу. Таков был, напр., генерал-губернатор, князь Долгоруков, с которым преосвященному Иосифу пришлось иметь дело почти во все время, когда совершалось преобразование по униатской церкви. При своем влиянии на латино-польскую партию он мог бы много сделать добра для православия, но не сделал его, потому что был совершенно индифферентен к религии, что, не стесняясь, высказывал и публично. Так на завтраке у одного архимандрита, когда заспорили о латинянах и православных, Долгоруков выразился: «Я не знаю, чья вера лучше, но кухня их лучше нашей» 49 . Отсюда уже можно заключать мог ли Иосиф надеяться на содействие по своему делу от такого начальника края. За то он с великим уважением вспоминал о бывших в это время губернаторах – Семенове и особенно о незабвенном для западно-русского края Михаиле Николаевиче Муравьеве, с которым ему пришлось впоследствии, уже на закате своих дней, еще послужить вместе на благо православной церкви и отечества. Неудивительным после этого покажется то обстоятельство, что преосвященный Иосиф, уставши в постоянной и упорной борьбе за униатское дело и с чужими и своими и доведши это дело до конца, возымел было намерение сойти с общественного поприща и удалиться к частной жизни. |
| Но на деле вышло иначе. Профессора Главной семинарии, составлявшие богословский факультет Виленского университета, благодаря близкому отношению к университету, не только не обнаруживали в читанных ими лекциях свойственного католическому духовенству фанатизма (нетерпимости), но даже подвергали резкому порицанию многие несветлые стороны папства и римской церкви. В особенности же они восставали против злоупотреблений папской власти и против безнравственности высшего католического духовенства. В своих Записках Иосиф с благодарностью вспоминает о бывших своих профессорах Капелли и Клонгевиче, бывшем впоследствии Виленским епископом, а также о профессоре русской словесности Иване Ивановиче Чернявском. Профессор Чернявский часто с увлечением рассказывал на своих лекциях о России, о ее истории, о ее героях и о быте народном. Этими живыми рассказами он „поселил в сердце Иосифа разумное предпочтение и любовь к России». Учившийся вместе с Иосифом в Главной семинарии Антоний Зубко (впоследствии сотрудник преосвященного Иосифа по воссоединению униатов и архиепископ Минский) пишет в своих воспоминаниях, что, в бытность студентом, он слышал от Иосифа много малороссийских песен и поговорок, в которых высказывалась его нелюбовь к ляхам и даже к унии. Кроме воспоминаний детства, русское самосознание будилось в Иосифе также чтением русских книг. Нужно заметить, что в то время отыскать русскую книгу в Вильне было не так-то легко и что, читая иногда русские книги, Иосиф подвергался насмешкам и даже угрозам своих польских товарищей. Хотя Иосиф, в продолжение 4-летнего курса учения в Главной семинарии, писал и говорил со своими товарищами на польском языке, слушал и изучал на том же языке лекции профессоров, одушевленные любовью к Польше и ко всему польскому, но, как русский по происхождению и уроженец древне-русской Киевской земли, он не мог потушить в себе той искры сочувствия к России, которая засветилась в нем под впечатлениями детства и родины, и которая вскоре разгорелась в нем большим пламенем. |
| Рассылая это предписание, Иосиф прибавил, что священники, не исполнившие в этом отношении своего долга, будут подвергнуты строжайшему взысканию и отрешены от места. Особенно озабочен был архипастырь вопросом об улучшении внешнего положения церквей и обеспечения духовенства. В виду того, что Государь на рапорте генерал-губернатора, подчеркнув слова, что «внешнее состояние православных храмов в сравнении с католическими не достигло еще и той степени благолепия, на которой желательно было бы их видеть», собственноручно написал: «Обратить внимание на это и принять меры для приведения церквей в должное благолепие», и Св. Синод во исполнение Монаршей воли поручил Иосифу представить свое о том соображение и заключение, митрополит в своем донесении Синоду изложил, что положение церквей действительно скудное и это происходит, с одной стороны, от того, что во времена унии они были без иконостасов, а при преобразовании их имелось в виду не благолепие, а только возможность отправления богослужения по чину восточной церкви, а, с другой стороны, что православное население по селам состоит почти исключительно из одних крестьян, не могущих поддерживать церквей, вследствие своей бедности, а отчасти и от крепостной зависимости от помещиков, принадлежащих к другому исповеданию. Поэтому, советовал преосвященный Иосиф, для приведения церквей в надлежащее благолепие нужно обязать помещиков подпиской, что они будут поддерживать церкви, или же поддерживать их на счет общественных повинностей и возложить это дело на уездных предводителей дворянства, с участием по казенным имениям чиновников этого ведомства. Кроме того, писал он, следовало бы. чтобы и Св. Синод отпускал из своих средств по 25000 р. в течение 10 лет. Когда же Синод отпустил эту сумму, то преосвященный Иосиф посоветовал отложить на время расходование этой суммы, впредь до окончательного решения вопроса о церквах в министерстве внутренних дел, которое действительно отпустило на этот предмет 500000 р. Между тем пришло на помощь епархиальному начальству и министерство государственных имуществ, во главе которого в то время стоял Михаил Николаевич Муравьев. |
| Немало способствовала развитию юноши в гимназии, не оставлявшая его страсть к чтению. Всякую новую книгу, попавшую ему в руки, он можно сказать, поглощал. Имея с ранней молодости стремление к изучению богословских наук, Иосиф, по окончании курса в Немировской гимназии в 1816 году, решился поступить в учрежденную еще в 1809 г. при Виленском университете главную семинарию, поставлявшую кандидатов для занятия высших духовных должностей в римско-католической церкви. Семинария эта, находившаяся под управлением известного князя, Адама Чарторыжского, по свидетельству сотоварища митрополита Иосифа, преосвященного архиепископа Антония Зубко, целью своею поставила всецело полонизовать своих воспитанников и внушить им глубокую ненависть к России, которую изображали какой-то злой силой, мертвящей все живое и озеленяющей всякие чувствования. Основой развития молодежи, по системе Чарторыжского, было картинное изображение перед нею Польши, но не той, какой она была в действительности, а Польши идеальной, представлявшей собой образец социального совершенства 6 . И вот с таким-то направлением в семинарию и привлекалось униатское духовенство в видах образования униатов в духе римско-католическом, и в которой, действительно, как заметил сам Иосиф, униаты, как нигде, тесно соединялись с римлянами. Отъезд Иосифа в Вильну, в главную семинарию, сопровождался, по местному поверью, хорошими приметами – частым, тихим дождиком, предзнаменовавшим обилие. На пути в Вильну Иосиф должен был заехать в Жидичин, где жил Луцкий греко-униатский епископ, Иаков Мартусевич, с согласия которого только и мог он поступить в главную семинарию. Мартусевич, как воспитанник иезуитов, был жарким поборником католицизма, а потому, если бы отличался даром предведения, то никогда бы не допустил Иосифа, будущего поборника православия, для поступления в главную семинарию. Напротив, он принял Иосифа очень ласково, как сына, тотчас же облачил его в униатскую одежду и отпустил далее в Вильну с двумя монахами – базилианами. |
| Совсем иначе взглянул на это дело преосвященный Иосиф. Он священника Юревича возвратил, а дьячка удалил. В это дело вмешался, между прочим, жандармский генерал Буксгевден, который донес обер-прокурору Св. Синода, что будто местное православное духовенство удерживает в латинстве Леонпольских прихожан, и требовал удаления священника Юревича в Великороссию. Но Иосиф опроверг недобросовестный донос этого генерала, сославшись на строгое следствие, которое было произведено по этому делу гражданским губернатором, нашедшим священника Юревича неповинным, и вошел с ходатайством об устранении от этих прихожан вредного влияния местных ксендзов и помещиков, и, благодаря этому, а равно и другим мерам, возвратил их в православие 66 . Вообще 1845 год для преосвященного Иосифа был одним из трудных в его жизни. Кроме хлопот по устройству переведенного в Вильну епархиального управления и борьбы с латино-польской партией и местным чиноначалием, на него еще было возложено поручение обозреть епархии Могилевскую, Минскую и Полоцкую и еще два уезда, приписанные к его епархии – Вилейский и Дисненский. Эта поездка для ревизии заняла довольно много времени у него. В своем отчете об этой ревизии, представленном Св. Синоду, Иосиф заявил, что твердость в воспринятом православии между воссоединенными из униатов все более и более увеличивается. Прежние привычки и обращения к латинским церквам все более и более ослабевают. Число не исповедывавшихся по нерадению падает на каждую епархию не более 5000 человек. Церкви также все улучшаются; только обеспечение духовенства, за исключением выдачи жалованья, не приведенное еще в исполнение, неудовлетворительно. Духовно-учебные заведения совершенно удовлетворительны, особенно Литовская семинария, где первый раз данные задачи на экзамене для письменного разрешения оказались очень удовлетворительными. Само воссоединенное духовенство идет вперед к единообразию с древле-православным духовенством, что видно из перемены костюма. Так в Могилевской епархии число надевших рясы и отпустивших бороды священников доходит до 7, в Полоцкой – до 50, в Минской более 60, а в Литовской до 360, т. |
| Обыкновенные детские забавы, игры, а также лакомства мало занимали Иосифа. Но он испытывал высокое наслаждение, странствуя по большому лесу, в 8-ми верстах от родительского дома, особенно в весеннее время, когда его отец отправлял в этот лес свою пасеку. Сюда манили его красота и благоухание пробуждающейся весенней природы, ее таинственность и невозмутимая тишина. Возившие Иосифа в Немировскую гимназию, а потом и в Вильну, крестьяне Цинский и Душинский, рассказывали, что Иосиф ничего так не любил, как останавливаться в дороге на ночлег в поле, под открытым небом. Глубокая, чистая лазурь неба и бесчисленный мир сияющих звезд увлекали его взор в беспредельную даль, в спокойную сияющую бездну, и он долго не смыкал глаз и не мог оторваться от этой вышины и от этой глубины. Обнаружившаяся в детстве любовь к созерцанию и наслаждению красотами природы не оставляла Иосифа никогда. Будучи уже митрополитом, он любил по вечерам уединяться в своем прелестном Тринопольском саду и, созерцая усеянное звездами небо, уноситься мыслию к бесконечному и вечному. – Останавливаясь ночью в дороге на ночлег, он с увлечением пел малороссийские песни, особенно следующую: „Ой, мати, мати, та не гай (не задерживай) мене; В далеку дорогу выряжай мене». Чаще же всего он пел „выразительные, унылые, полные преданий родной старины» „чумацкие» песни. Отец Иосифа, как истый малоросс, вскормленный на музыке и песнях, заставлял своих детей по праздникам петь малороссийские песни, сопровождая пение игрою на скрипке. Сильно развитое воображение мальчика находило для себя богатую пищу в сказках, в этих преданьях старины глубокой, в которых, по словам поэта, наиболее чуется „русский дух и Русью пахнет». В своих Записках Иосиф с благодарностью вспоминает о безногом портном Федьке, занимавшем его в детстве удивительными рассказами из сказочного мира. Среда, в которой воспитывался и вырос Иосиф, имела на весь последующий образ его жизни и склад его мыслей неизгладимое влияние. Живя в деревне, по самому роду занятий своего отца, он часто вращался среди тех простых украинцев, которые в продолжение двух веков боролись, за свою народную и религиозную самобытность, с своими притеснителями-поляками. Их сказки, песни и думы дышали ненавистью ко всему польскому. Часто слышанное в детстве прозвище „негодный лях» стало для Иосифа навсегда выражением чего-то презренного, ненавистного; наоборот, стройный и молодецкий вид проходивших через Малороссию русских войск, рассказы и удалые песни живших в селе старых отставных солдат внушали мальчику высокое понятие о великом могуществе Русского государства. |
| Ваше Императорское Высочество, Государь Цесаревич! Зять мой, протоиерей Виленского кафедрального собора Виктор Гомолицкий, имея несколько человек детей, желает старшего своего сына, десятилетнего Флора, посвятить военной службе и, для избежания неудобств воспитания в западных губерниях, видеть его определённым в кадетский корпус. Просьбу о сем намерен я был повергнуть на милостивое усмотрение Вашего Высочества, когда прошлыми летом удостоился лично благосклонного Вашего внимания в Вильне: но молодые в это время лета моего племянника от сего меня удержали. Ныне осмеливаюсь прибегнуть к милости Вашего Высочества и просить всепокорнейше о принятии означенного моего племянника Флора Гомолицкого во второй кадетский корпус. Удостойте милостивого внимания просьбу сию преданнейшего и усерднейшего слуги и богомольца Вашего Императорского Высочества и проч. Генерал-адъютанту Якову Ивановичу Ростовцову, 26 июля 1851 года 2454. По предстательству вашему, семь лет тому назад, помещён во втором кадетском корпусе племянник мой Августин Семашко. Ныне осмелился я просить Государя Цесаревича о принятии в тот же корпус другого моего племянника Флора Гомолицкого, сына протоиерея Виленского кафедрального собора. Просьбу о сем к Государю Цесаревичу имею честь препроводить к вам, Милостивейший Государь, и покорнейше прошу о благосклонном вашем посредстве к удовлетворению оной. Я столько полагаюсь на благорасположение ваше, что решился отправить ныне же Флора Гомолицкого в С.-Петербург к родному моему брату, служащему по министерству внутренних дел в департаменте иностранных исповеданий, коллежскому советнику Михаилу Семашке, который и представит его, если потребуете. Между тем долгом считаю приложить при сем требуемые для помещения в кадетский корпус бумаги, как то: свидетельства, метрическое и о здоровье и привитии оспы, а также послужной список протоиерея Виктора Гомолицкого и свидетельство о дворянстве. Графу Протасову, 21 августа 1851 года 2725 (секретно и конфиденциально). Долгом поставляю препроводить при сем список с отношения моего к местному генерал-губернатору, касательно строений, предлагаемых им для духовных Православных заведений, вместо по-миссионерского монастыря, взятого на институт благородных девиц. Строения эти в толь запутанных состоят обстоятельствах, что передача их крайнему подверглась бы затруднению и дала бы повод к нескончаемым спорам и делам, которые приостановили бы на весьма отдалённое время устройство помещений, необходимых в Вильне для Православного ведомства. |
|
|
