| 7. На 5. Александр А.Б. Скажите пожалуйста, при всех описанных случаях заболеваний зубов есть ли зубная боль? Предложите врачам ответить в вероятностной форме, в виде гистограммы: прижизненные внешние проявления какой силы могут быть при подобных посмертных повреждениях? Формулировка в том виде, как Вами приведена, в судебном деле бесполезна. 6. На 5, Александру А.Б. Как-то в схожей теме давал ссылку на меню Царя, нет, не для человека с гнилыми зубами такие кушанья, котлет, помнится, в меню не было. Ячменный суп, одно из любимых первых блюд Государя, пища для зубастых. Языкастые противники Царя, имей он испорченный зубы, к прозвищу " кровавый " могли бы дать и другое, " стоматологическое " . 5. И всё же... Вновь цитата: «Челюсть и немногие уцелевшие зубы демонстрируют признаки серьезных пародонтальных заболеваний. На этих зубах нет никаких следов лечения или пломбирования; они буквально испещрены кариесными впадинами и съедены почти до самых десен. Подобное состояние челюсти, где налицо все признаки пародонтальных заболеваний, и состояние самих зубов свидетельствуют о том, что в таком виде они находились долгие годы при жизни Императора, который не получал никакого лечения» читать размышление о работе Агаджаняна и Оболенского, когда автор, будучи математиком, не понимает, как по своей форме делается современная судебная экспертиза. Она байесовская по своей сути от и до. Дизайн ее практически всегда такой, что берется набор априорных вероятностей тех или иных базовых событий (например, вероятность дентофобии, вероятность иметь при жизни зубы определенного состояния, вероятность их посмертного повреждения до такого-то состояния итп) и затем, используя эмпирические факты (состояние останков), выводится относительное правдоподобие исследуемого события (в данном случае - подлинности останков) по отношению к его отрицанию (неподлинности). У Агаджаняна и Оболенского нет ни малейшего следа знакомства с количественным подходом, там только художественные рассуждения, интересные, познавательные, но не судебные ни разу. |
| а) древних; б) новых и в) в особенности о переводе семидесяти толковников и славянском. 4. О манускриптах и замечательнейших изданиях Св. Писания. 5. О Библиях-полиглоттах (на многих языках). 6. О лучших комментариях на Св. Писание. Часть особенная 1. О книгах Ветхого Завета каждой в особенности: а) исторических: Пятикнижии Моисеевом, книге Иисуса Навина, Судей и проч.; б) учительных: книге Псалмов и других, каждой порознь; в) пророческих: пророков Исайи, Иеремии и прочих. 2. О книгах Нового Завета, каждой в особенности: а) исторических: четырех Евангелиях и Деяниях Апостольских; б) учительных: Апостольских посланиях и в) пророческой: Апокалипсисе. Говоря о каждой из этих книг, Библиология должна показать: а) наименование книги; б) ее писателя, время и место написания, в) предмет, цель, расположение частей книги; г) лучшие комментарии на нее, и д) наконец, представить изъяснение или на важнейшие места книги или даже на всю книгу. Богатое пособие для преподавания Библиологии можно находить в книге: «Sacrae Scripturae Cursus completus ex commentariis omnium perfectissimis, ubique habitis..., unice conflatus», изданной аббатом Ла-Минем в 28 томах, Paris 1839–1845. Сюда же относятся вообще так называемые Введения в Св. Писание, между которыми, разумеется, надо делать строгий выбор. Главным руководством, собственно, при изъяснении как отдельных мест, так и целых книг Св. Писания, должны служить Толкования Св. Отцов и учителей Церкви. Прекрасный опыт объяснения целой книги Св. Писания на отечественном языке мы имеем в «Записках на Книгу Бытие» 2049 … Печатается по первому изд. труда: Макарий (Булгаков) , архим. Введение в православное богословие. СПб., 1847. С. 645–646, 648–649. «Любезнейшему князю» в нелюбезный Петербург. (Неизданная переписка К. С. Аксакова с кн. Д. А. Оболенским). Публикация Т. Ф. Пирожковой Константин Сергеевич Аксаков не был другом Дмитрия Александровича Оболенского, которому адресованы ниже публикуемые письма. Дружеские отношения связывали Оболенского с младшим братом Константина Иваном Сергеевичем: со времен учения в Училище правоведения и до конца жизни князь для Ивана был просто «Митя», несмотря на занимаемые им высокие посты: директор Комиссариатского департамента Морского министерства, статс-секретарь, товарищ министра государственных имуществ, сенатор и даже член Государственного совета. |
| В заключение мы должны сказать ещё pro domo sua. Мы надеемся, что ни автор, ни читатели наши не заподозрят нас в побуждениях, ничего общего с наукой и пользой миссии не имеющих. Мы слишком дорожим честью миссионерской науки... Мы, миссионеры, благодарны автору за то, что он сделал, и только уверенность, что труд г. Оболенского получит широкое распространение, заставляет нас указать его недостатки, чтобы читатели, привыкшие следовать всякому печатному слову, а тем более с такими рекомендациями, как Макариевская премия и магистерская степень, не приняли книгу автора в самом деле за последнее слово миссионерской науки. Наука эта быстро развивается, старые приёмы, которые встречались в миссионерских книжках прежних годов, мало-по-малу уступают место новым приёмам чистой науки. Мы желали видеть в книге г. Оболенского эту новую чистую миссионерскую науку и не увидели. Пусть же не видят в ней этого и те, кому дороги интересы миссионерского дела, но кто не может углубиться в мелочной и кропотливый труд доказательств... В общем достоинства содержания, а также прекрасного изложения и языка сочинения на столько почтенны, что нельзя не пожелать от души, чтобы новая книга приобрела хорошее распространение на пользу многотрудного дела миссии. С. Потехин Захарьин И.Н. [Рец. на:] Сельская школа. Сборник статей С.А. Рачинского. Издание третье, дополненное. СПб. 1898 г. Цена 75 к.//Миссионерское обозрение. 1899. 1. С. 758–765 Миссия и народная школа – две взаимосодействующие друг другу силы в борьбе с тьмой религиозных заблуждений. Поэтому наш орган миссии считает далеко нелишним для интересов миссионерства останавливать внимание своих читателей на выдающихся явлениях в области народно-школьного дела. К таким явлениям надо отвести озаглавленную выше книгу почтеннейшего С. А. Рачинского. Содержащиеся в этой чрезвычайно интересной книге статьи были, вначале, помещаемы в газете «Русь» покойного Аксакова, в 80-х годах – ещё до издания известных законоположений о церковно-приходской школе, появившихся лишь в 1884 году. Автор этих статей – бывший профессор Московского университета С. А. Рачинский, променявший, добровольно, свою кафедру на скромную должность сельского учителя в устроенной им в своём родовом имении Тотево (Смоленской губернии, Ржевского уезда) сельской школе. В данном случае, следовательно, мы имеем дело не только с педагогом-специалистом, но и с живым человеком, отдавшимся всецело излюбленному им делу и вложившим в него всю душу. |
| Г. Оболенский подверг критическому разбору вероучение только трёх рационалистических сект: духоборцев, молокан и штундистов и в пояснение этого говорит: «Секты эти представляют главные типы в рационалистическом русском сектантстве; они в отношении к другим рационалистическим сектам являются коренными. От них, как от корня, исторически вырастали и доныне ещё появляются отпрыски в виде различных мелких сект, напр., жидовствующих (в молоканстве – субботники) или сект с мистическим направлением». Секты эти, скажем мы, не так мелки, как кажется, и для обличения их вероучения недостаточно знать генезис их. Необходимо знать их вероисповедные отличия от коренных сект и способ или средства их обличения. Таких отличий или вероисповедных пунктов не много и критический разбор их придал бы большую ценность, в смысле полноты и полезности, труду г. Оболенского. Не рассматриваются также в этом труде и социально-политические воззрения сектантов. Конечно, автор прав, говоря, что «эта сторона дела относится более к области гражданской, государственной, чем религиозной, и что социальные воззрения сектантов ещё не определились твёрдо», тем не менее, в критическом разборе вероучения этого вопроса коснуться следовало бы. Социально-политические воззрения сектантов существенным образом входят в состав их вероучения, основываясь не на каких-либо научных теориях, а на общем источнике вероучения – св. Писании. У сектантов, если не сложились твёрдо, то слетаются понятия, отличные от церковных, о власти, суде, присяге, войне, имущественных отношениях, и несогласие с церковными понятиями об этих предметах послужило для них не меньшей причиной отделения от церкви, чем понятия о таинствах, иерархии, обрядах и т. п. Таких вероисповедных пунктов, опять немного и их следовало бы подвергнуть критическому разбору, в интересах полноты руководства. Шесть глав книги г. Оболенского представляют, как мы видели из краткого обзора содержания книги, отдельные трактаты, обычные в системах обличительного богословия, и нужно сказать, что г. |
| Бывший в то время Обер-Прокурор Св. Синода, кн. Оболенский, с которым было сделано сношение по настоящему вопросу со стороны Министерства Внутренних Дел, не нашел возможным отнести ново-израильскую секту к числу изуверных, признав ее только вредной для общества и государства, в виду ее учения, отвергающего, по-видимому, законным брак. В силу такого отзыва Обер-Прокурора Св. Синода, князя Оболенского, Министерство Внутренних Дел сообщила Войсковому Наказному Атаману Области войска Донского по поведу прошения подведомственных ему ново-израильтян следующее: «в виду отзыва кн. Оболенского, не представляется оснований не распространять на последователей ново-израизраильского вероучения установленных Указом 17-го апреля 1905 года правил веротерпимости. В случае же появления верований, сопряженных с опасностью для общественной нравственности и спокойствия, против них должны быть принимаемы меры, но не путем ограничения духовной свободы, а пресечением и преследованием отдельных преступных деяний, на основании уголовного закона, согласно циркуляру Министерства Внутренних Дел от 15-го мая 1905 года за На основании такого распоряжения Министерства Внутренних Дел, Войсковым Наказным Атаманом Области Войска Донского были легализованы ново-израильские общины в городах Новочеркасске и Таганроге и станице Мелиховской; дело Ростовской-на-Дону ново-израильской общины передано им Ростовскому н/Д. Градоначальнику 75 . Ростовский н/Д. градоначальник Драчевский запросил отзыв о ростовских ново-израильтянах от местного благочинного и, когда последний дал отрицательный ответ о «Новом Израиле», как секте хлыстовской, соединенной с гнусными деяниями 76 , Градоначальник все дело о ростовской ново-израильской общине возвратил Войсковому Наказному Атаману Области Войска Донского, вместе с делом и отзывом Министерства Внутренних Дел за с добавлением с своей стороны, что он признает недопустимыми действия ново-израильской общины в пределах вверенного ему градоначальства. Не получив легализации своей общины при градоначальнике Драчевском, ростовские н/Д. ново-израильтяне в январе 1908 года обратились с прежнею просьбою к своему новому градоначальнику, полковнику Зворыкину, приложив при прошении свой «Краткий Катехизис основных начал веры». Градоначальник Зворыкин обратился с просьбою к Екатеринославскому Епархиальному начальству дать свой отзыв с ново-израильской секте. |
| Ты скажешь, любезный друг Иван, доброму нашему Суворочке, что я с истинным участием порадовался за него, прочитавши отставку бригадного командира. Михайла мне говорит об его намерениях хозяйственных. Желаю ему и вам полного успеха. Теперь, или, может быть, раньше, у вас погостили эстландские переселенцы. Ты можешь себе представить, с каким восторгом мы здесь получили известие о позволении Розену жить близ Ревеля. Я этому рад более, нежели бы он остался в Каменке. Эта мысль, может быть, вам не понравится; но вы со мной согласитесь, что, живши там, можно иногда быть и в Каменке, а в том краю несравненно более средств к воспитанию детей. В отставке Розен не откажется иметь помощь, это даст ему способы более радеть о нравственном образовании… Через два месяца буду сам передавать вам мои мысли. Это первая приятная минута нового, ожидающего меня положения. Будьте снисходительны ко всему вздору, который я вам буду говорить после принужденного 13-летнего молчания… 24. Е. П. Оболенскому Евгению Петровичу Оболенскому. Иркутск, 16 августа 1839. г. Ты удивляешься, друг Оболенский, что до сих пор я не говорю тебе словечка: надеюсь с полною уверенностию, что ты меня не упрекаешь в чем-нибудь мне несвойственном. Без объяснений скажу тебе, добрый Евгений, что ты меня истинно утешил твоими двумя листками: первый я получил в Чертовкине, а второй в Иркутске. Душевно рад, что ты сколько-нибудь примирился с мыслию об Етанце, но все-таки желал бы тебя из нее извести. Сделать ты должен это сам: стоит только тебе написать письмо к генерал-губернатору, и перевод последует без малейшего затруднения. К. Ивановна говорила с Пятницким и поручает мне тебе это сказать: сама она сегодня не пишет при всем желании, потому что Володя не на шутку хворает, – у них руки упали; ты не будешь ее винить. Начнем сначала: приехал я с Поджио и Спиридовьгм на одной лодке с Комендантом, Плац-маёром и Барановым в г. Иркутск 9-го числа. Мы первые вошли в Столицу Сибири, ужасно грязную по случаю ежедневных дождей. Слава Богу, что избегли этого горя на море, где мы бичевой шли пять суток. Скучно было, но ничего неприятного не случилось. |
| В редакции было опять людно, бодро работала за своим большим столом маленькая Авилова, только ласково улыбнувшаяся мне и тотчас опять склонившаяся к столу. Завтрак был опять долгий, веселый, после завтрака я слушал, как Лика бурно играла на рояли, потом качался с ней и с Оболенской на качелях в саду. После чая Авилова показывала мне дом, водила по всем комнатам. В спальне я увидал на стене портрет, – из рамы недовольно смотрел кто-то волосатый, в очках, с костлявыми широкими плечами. «Мой покойный муж», – вскользь сказала Авилова, и я слегка оторопел: так был поражен нелепостью соединения во что-то одно этого чахоточного с живой, хорошенькой женщиной, вдруг назвавшей его своим мужем. Потом она опять села за работу, Лика нарядилась, сказала нам, – тем своим языком, некоторые особенности которого я уже заметил с неловкостью за нее: «Ну, дети мои, я исчезаю!» – и куда-то ушла, а мы с Оболенской пошли по ее делам. Она предложила мне пойти с ней на Карачевскую, сказала, что ей нужно зайти там к белошвейке, и мне стало приятно от той близости, которую она вдруг установила между нами этим интимным предложением. С тем же чувством шел я возле нее и по городу, слушал ее точный голос; у белошвейки с особенным удовольствием терпения стоял и ждал, пока она кончит свои переговоры и совещания. Когда мы опять вышли на Карачевскую, уже вечерело. «Вы любите Тургенева?» – спросила она. Я замялся, – потому, что я родился и вырос в деревне, мне всегда задавали этот вопрос, непременно предполагая во мне любовь к Тургеневу. «Ну, все равно, – сказала она, – это будет все-таки вам интересно. Тут недалеко есть усадьба, которая будто бы описана в „Дворянском гнезде“. Хотите посмотреть?» И мы пошли куда-то на окраину города, в глухую, потонувшую в садах улицу, где, на обрыве над Орликом, в старом саду, осыпанном мелкой апрельской зеленью, серел давно необитаемый дом с полуразвалившимися трубами, в которых уже вили гнезда галки. Мы постояли, посмотрели на него через низкую ограду, сквозь этот еще редкий сад, узорчатый на чистом закатном небе… Лиза, Лаврецкий, Лемм… И мне страстно захотелось любви. |
| Считаясь порядочным эллинистом, я обращал на себя внимание Оболенского, должен был чаще других переводить Гомера и слушать внимательно его объяснения. Однажды на лекции, очень серьезно, я вздумал предложить ему вопрос: каким образом согласить в древних стихах ударение с протяжением, как, скандуя стих, удержать ударение, которое не совпадает с скандовкой? – Оболенский отвечал: «А, это-с лучше всего объясняется пением»,– и запел. Я был не рад, что предложил вопрос. Оболенский запел таким голосом и с такою печально-торжественною миною, что просто не было никакой возможности удержаться от смеха. Смех самый безумный, гомерический, готов был ежеминутно овладеть нами, громко вырваться и огласить всю аудиторию,– и этот-то смех надо было подавлять величайшими усилиями. Студенты, удерживаясь от смеха и мучась, кидали на меня яростные взгляды. Я, вызвавший этот профессорский ответ, должен был и обратить на него больше внимания. Для меня пел Оболенский, каково же мне было? – Я был тогда очень смешлив, и когда Теплов проговорил подле меня шепотом: «Точно колодники под окнами»,– я не знаю, как я удержался. Наконец Оболенский перестал петь; наконец лекция окончилась; профессор ушел. Товарищи напали на меня дружно. «Что тебе вздумалось просить петь Оболенского, что ты с нами наделал?– говорили они со смехом. Я смеялся не меньше их. Не могу не рассказать про один смешной случай, бывший на лекции у Надеждина. Он как-то вздумал сделать репетицию и стал нас спрашивать, спросил и Бодянского, сидевшего на задней лавке. Бодянский поднялся и стал отвечать, как по книге, и при этом беспрестанно опускал глаза на стол. Студенты засмеялись. «Он по книге читает»,– заметили они друг другу. Надеждин, вероятно, услыхал это и, сам заметя книжный слог ответа, сказал, несмотря на свою деликатность: «Извините, г. Бодянский, мне кажется, вы по книге читаете». «Нет»,– отвечал Бодянский и спокойно продолжал свой ответ. Надеждин, смотря на его опускающиеся глаза и слыша постоянно ровный книжный язык, сказал: «Извините меня, г. Бодянский, пожалуйте к кафедре». Бодянский замолчал, послышался стук и топот: это Бодянский приближался к кафедре, стал перед нею и с невозмутимым спокойствием продолжал свой ответ, точь-в-точь как на задней лавке. «Сделайте милость, извините меня,– сказал Надеждин,– прекрасно, прекрасно!» |
| Признаюсь, когда подошел к мосту, устал изрядно. То ли от жары, то ли от непривычки: ведь это был первый день пути. Так что быстрая и прохладная Жиздра была кстати. К тому же, у меня есть своеобразное хобби: когда-то я решил искупаться во всех известных русских реках. В Жиздре я еще не купался. Компанию мне составили пятеро юных цыган. Душой их общества были Зина и Рада. Цыгане купались на противоположном берегу, довольно далеко от меня, но шумовое оформление было такое, что спустя пять минут я не только знал, как их зовут, что они друг о друге думают, но даже все их недостатки. Особенно помогла мне в этом Рада. На вид ей было около 9-10 лет, старшие братья и сестра решили ее научить плавать. Самое интересное, что сама Рада этого не хотела. Особенно досталось Зине. Честно говоря, я и не подозревал, что русский язык в цыганской интерпретации так сочен. Когда Рада проорала, яростно взбрыкивая всеми конечностями, что ее сестра «старая шлюха», это чуть не кончилось для юной цыганки плачевно. Нет, на нее сестра и не думала обижаться, просто все так дружно рассмеялись, что разом выпустили руки. Но все обошлось. И когда я поднимался на гору, начинавшуюся сразу у реки, услышал доносившееся с реки девичье пение. Пела Рада. А на горе, и я уже это знал, когда-то находилась богатая усадьба князя Оболенского. Оболенских на Руси было когда-то много, среди них случались не только корнеты. Их усадьбы, вернее, то, что от них осталось, встречались мне раньше в Тульской, Липецкой, Рязанской и других областях. Я так и не узнал, как точно звали этого Оболенского ( кажется, Николай Алексеевич), но был он, судя по всему, человеком незаурядным. И хозяином отменным. Фамилия дворянская, но на Гаева из «Вишневого сада» не похож совсем. Построил большой стеклозавод, который прекрасно работает до сих пор, здание вокзала на станции Слаговищи, доныне лучшее здание на всей этой ветке. И усадьба его, грабленнаяпереграбленная, до сих пор продолжала служить людям. До войны находился здесь санаторий, в войну госпиталь, сейчас интернат для детей с замедленным развитием. |
| На первых же порах исследователь должен наткнуться на маленькое препятствие, имеющее большое значение. – Препятствие заключается в следующем первом вопросе: кого же наконец считать народником? Вопрос, на который нелегко ответить, а между тем это вопрос весьма важный для ясного уразумения нового направления мысли. Можно ли считать Льва Толстого народником и в какой степени? Свои философские произведения он печатает в народническом органе, но его взгляды на науку и искусство и вообще на роль интеллигенции несомненно мало соответствуют взглядам на тот же предмет г. Каблица и других. Назвать ли народником Глеба Успенского, но мы имеем очень мало данных, чтобы считать его единомышленником г. Оболенского или того же г. Каблица, – народника более всех других высказавшегося в положительном тоне, а с другой стороны тот же Глеб Успенский очень мало подходит под уровень «либералов» старого закала. Многие считают даже Михайловского народником. Но этот хаос мнений, взглядов, этот сумбур, образующийся при первой же попытке определить положительно новое направление, заставляет признать его еще неопределившимся с достаточною ясностью и не обособившимся от других направлений. Факт весьма интересный и ценный для выводов. Отметим же здесь еще один факт однородный и не менее характеристичный: замечательно, также то, что professio fidej почти всех, назвавших себя народниками, чисто отрицательного характера. Это черта интересная. «Того-то и того-то мы не желаем, от этого мы открещиваемся» и т. д. в том же роде; таковы признания большинства народников; но чего они желают, каковы их положительные стремления и убеждения – об этом трудно судить, ибо данных для того очень мало, а какие есть все разноречат между собою; стало быть, на основании положительных данных мы можем утверждать, что группа этих новых людей еще не обособилась от других групп – резко и определенно, даже не спелась между собою как следует, каковой факт пригодится нам впоследствии при оценке значения народничества. – Из всех причисляющих себя к народническому лагерю – положительные данные для характеристики направления можно найти только у г. Каблица в его двух книгах: «Основы народничества» и «Интеллигенция и народ в общественной жизни России» и отчасти только у г. Оболенского. К ним мы и обратимся. |
|
|
