| 935 Например, к тому, что Мавропод – уже монах, а Пселл – еще мирянин: именно такую ситуацию предполагает большая часть их переписки. 936 Их принадлежность Николаю считается сегодня сомнительной, но возможной. См.: Hunger Н. Die hochsprachliche profane Literatur der принадлежность Николаю считается сегодня сомнительной, но возможной. См.: Hunger Н. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. Bd. 1. München, 1978. S. 92.yzantiner. принадлежность Николаю считается сегодня сомнительной, но возможной. См.: Hunger Н. Die hochsprachliche profane Literatur der принадлежность Николаю считается сегодня сомнительной, но возможной. См.: Hunger Н. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. Bd. 1. München, 1978. S. 92.yzantiner. Bd. 1. München, 1978. S. 92.d. 1. München, 1978. S. 92. 939 Lenz F. W. Aristeidesstudien.nz F. W. Aristeidesstudien. Berlin, 1964. S. 256–271.erlin, 1964. S. 256–271. 942 В другом месте мы говорили в этой связи: «И ведь речь идет отнюдь не о маленькой словесной безделушке (например, эпиграмме), в тесных пределах которой хитроумный стилизатор еще может как-то вытравить все приметы времени; нет, «Христос-Страстотерпец» – весьма объемистое произведете, создавая которое, кажется, нельзя не выдать себя, не проявить вкусов своего века». «Конечно, следует оговориться, что в состав трагедии „Христос-Страстотерпец“входит огромное количество стихового материала, принадлежащею не IV и не XII ВВ. И.Э., но V-III вв. до н. э.: строчки, вынутые из текстов Эсхила, Еврипида, Ликофрона и без изменения вставленные в новую словесную постройку (как в архитектурное целое храма Св. Софии Юстинианом были включены колонны старых языческих храмов). Но ведь если художественный организм может так легко принятъ в себя чужеродные тела, это само по себе о чем-то говорите ( Аверинцев С. С. На перекрестке литературных традиций. Виэантийская литература: Истоки и творческие принципы//Вопросы литературы. 1973. С. 154–155). 943 Sevcenko I. Levels of Style invcenko I. Levels of Style in Byzantine Prose//XVI. Internationaler Byzantinistenkongress. Akten. I, 1. Wien, 1981. S. 305, n. 54.yzantine Prose//XVI. Internationalervcenko I. Levels of Style invcenko I. Levels of Style in Byzantine Prose//XVI. Internationaler Byzantinistenkongress. Akten. I, 1. Wien, 1981. S. 305, n. 54.yzantine Prose//XVI. Internationaler Byzantinistenkongress. Akten. I, 1. Wien, 1981. S. 305, n. 54.yzantinistenkongress. Akten. I, 1. Wien, 1981. S. 305, n. 54. |
| 752 Psellus . II, 14 говорит, что он « Μακεδονικν ρυγγνων μεγαλαυχαν» и " Μακεδονικ μερς καθπαξ ατ προσετθη». 753 Как показал А.П. Каждан (ЗРВИ 8/1 (1963). С. 177–184) на основании речи Иоанна Мавропода, первое вторжение печенегов на Балканы относится уж к 1047 или 1046 г. 755 См. до сих пор остающуюся основополагающей работу: Васильевский . Печенеги. С. 1 сл. См. также: Marquart J . Osteuropäische und ostasiatische Streifzüge. 1903. S. 63 ff.; Расовский Д. Печенеги, торки и берендеи на Руси и в Угрии//SK 6 (1933). С. 1–66 – и обширную литературу в: Moravcsik . Byzantinoturcica. Bd. I 2 . S. 89 ff. См. также примечание Моравчика в: Constantine Porphyrogenitus . De Admtoiistrando Imperio. Commentary. London, 1962. P. 12 sq. 756 Заслуга особо указать на значение этого обстоятельства принадлежит Михелю ( Michel . Kerullarios. Bd. I. S. 20 ff. и Bd. II. 22 ff.). Впрочем, он заходит слишком далеко, утверждая о разделении Церквей уже в это время. В этом отношении справедливы оговорки, сделанные относительно его изложения; см. особ.: Laurent V. в ЕО 35 (1935). Р. 97 sv. Тем не менее верным остается то, что церковный раскол 1054 г. всего лишь подвел итог предшествующим событиям. О предыстории схизмы см. тж.: Grumel V. Les préliminaires du schisme de Michel Cerulaire ou la Question Romaine avant 1054//REB 10 (1952). P. 5–23. 757 Glaber R . IV, 1: MGH. SS VII, 66. Ср.: Bréhier . Le schisme oriental du XI е siècle. Paris, 1899. P. 8 sv.; CMH. Vol. IV 1923. P. 262; Grumel Reg. 828. Выдвинутые относительно достоверности этого сведения сомнения (ср.: Michel . Kerullarios. Bd. I. S. 37 ff. и особ. HJb 70 (1951). S. 53 ff.) лишены достаточного основания. 758 То, что этот разрыв в противоположность прошлым конфликтам уже не далось исправить, а частые попытки объединения не достигали своей цели, обеспечивает за событиями 1054 г. особое место в истории отношений между Константинополем и Римом. Это следует подчеркнуть вопреки во многом подкупающим рассуждениям Рансимана ( Runciman St. The Eastern Schism. Oxford, 1955), связывающего окончательное разделение лишь с событиями крестовых походов. Переговоры об унии, длинная череда которых начинается со второй половины XI в., уже сами по себе доказывают, что разрыв существовал. |
| Следовательно, в начале XXI b. в научных кругах наметилась достаточно устойчивая тенденция возвращения к традиционной атрибуции трагедии «Страждущий Христос». Описанная ситуация, сложившаяся по вопросу идентификации памятника, касается, прежде всего, работ западных ученых. В отечественных исследованиях, как дореволюционной эпохи, так советского и постсоветского времени, проблемы, связанные с этим произведением, практически не освещались. Так, исследователи Л. А. Фрейберг, М. Е. Грабарь-Пассек, А. П. Каждан, М. Л. Гаспаров и Е. Г. Рузина, З. В. Удальцова бездоказательно отрицают авторство Григория Назианзина, приписывая трагедию анониму XI-XII bb. Исследователи А. Д. Алексидзе, А. И. Рубан, Ю. И. Рубан, иеромонах Дионисий (Шленов), А. Н. Глущенко, А. Г. Дунаев, Д. Е. Афиногенов и А. С. Десницкий колеблются с принятием окончательного решения, ввиду сложности и неоднозначности проблемы. Исключение составляют работы С. С. Аверинцева, А. Д. Алексидзе, митрополита Илариона (Алфеева) и, частично, исследование А. Спасского. Однако указанные работы освещали в основном вопросы, связанные с теорией литературы, мало касаясь исторической и теологической проблематики. В целом следует отметить, что несмотря на довольно обширный круг исследований, касающихся проблемы атрибуции этого византийского литературного памятника, лишь в немногих затрагиваются его историко-культурологические и теологические аспекты, что оставляет широкое поле для комплексного изучения литературного наследия Григория Назианзина, представленного трагедией «Страждущий Христос». Источники.В силу специфики нашего исследования мы вынуждены ограничиться исключительно нарративными источниками. Они могут быть условно разделены на две группы: первичные, то есть непосредственно работы Григория Назианзина, и вторичные – различные свидетельства позднеантичных и средневековых авторов о его литературном наследии. Первая группа источников состоит из палеографического материала, который лег в основу как последующих печатных грекоязычных изданий трагедии, так и переводов этого византийского литературного памятника на различные языки, а также из свидетельств Назианзина, содержащихся в полном корпусе его произведений. Во вторую группу входят: агиографическое свидетельство биографа Григория Назианзина и просопографические заметки Иеронима Стридонского (347-419 гг.) и Суды (Х в.), а также упоминания и цитации драмы в сочинениях Романа Сладкопевца (VI b.), Иоанна Дамаскина (ок. 675-ок. 749 гг.), Иоанна Мавропода (XI b.), Эбед-Иешу (XIII-XIV bb.) и других авторов. |
| 520 Мы имеем в виду весь состав метафорики «Горгия» в целом, где на одном полюсе выстраиваются образы, характеризующие обольстительную приятность риторики (красноречие как «поварское дело для души», 465 Е; ораторы как «льстивые угодники», 466 В и т. д. и т. п.), а на другом со всей резкостью ( καει γροικτερον τις ειπεν στι) речь идет о скрепляющих и связующих рассуждение «железных и адамантовых доводах» ( λγοι 509 А). Далек ли отсюда путь до фразы Пселла? 521 По крайней мере, за вычетом чисто механических перелицовок, эксцерп- тов, парафраз и прямотаки заимствований чужих текстов, каковых у Пселла весьма немало; но последние – например пересказы Гермогена и Дионисия Гали- карнасского, о которых говорится в цитированной выше статье Я. Н. Любарского, с. 114–115, – входя в пселловский корпус, не представляют собой продуктов собственного творчества Пселла. Поэтому мы позволили себе говорить обо «всем Пселле», не имея в виду этой части корпуса. 524 В обоснование некоторого скепсиса по отношению к паре понятий «спиритуализм – сенсуализм», употребляемых для описания византийского вкуса, см.: Аверинцев 1977, с. 291. прим. 18 со ссылкой на третью главу той же книги. 527 Причем топика полухвалебных, полуиронических превознесений выспренней духовности Мавропода встречается и в других письмах Пселла к этому лицу. Ср.: Любарский 1978, с. 40–48. 528 Например, к тому, что Мавропод – уже монах, а Пселл – еще мирянин: именно такую ситуацию предполагает большая часть их переписки. 529 Их принадлежность Николаю считается сегодня сомнительной, но возможной. См.: Hunger 1978, Bd. t, S. 92. 535 В другом месте мы говорили в этой связи: «И ведь речь идет отнюдь не о маленькой словесной безделушке (например, эпиграмме), в тесных пределах которой хитроумный стилизатор еще может както вытравить все приметы времени; нет, «Христос-Страстотерпец» – весьма объемистое произведение, создавая которое, кажется, нельзя не выдать себя, не проявить вкусов своего века Конечно, следует оговориться, что в состав трагедии «Христос-Страстотерпец» входит огромное количество стихового материала, принадлежащего не IV и не XII векам н. э., но VIII векам до н. э.; строчки, вынутые из текстов Эсхила, Еврипи- да, Ликофрона и без изменения вставленные в новую словесную постройку (как в архитектурное целое храма св. Софии Юстинианом включены были колонны старых языческих храмов). Но ведь если художественный организм может так легко принять в себя чужеродные тела, это само по себе о чемто говорит» (Аверинцев 1973а, с. 154–155). |
| Что же нового в словах Петрарки? Может быть, стоит обратить внимание не на само высказывание, но на то, к кому это высказывание относится? В самом деле, Платон и Плутарх, о которых молился Мавропод, – философы, и философы строго идеалистические, с сильным мистическим пафосом. Платон учил созерцанию духовной реальности и как бы предвосхитил многие черты средневекового сакрального авторитаризма – начиная с утопии теократического владычества «философов», которые похожи не то на западных doctores, не то на православных «старцев», которым их уподобил А.Ф. Лосев 736 . Плутарх разрабатывал мистическую онтологию в диалоге «О EI в Дельфах» и демонологию, сильно повлиявшую на средневековые представления, в диалоге «О демоне Сократа», а в своей моральной доктрине 737 действительно «приблизился к законам Христа». Сенека, о котором говорили Тертуллиан и Лактанций , – моралист, как и Плутарх; беспокойный и раздвоенный в самом себе, он явно искал какихто новых оснований нравственности. Наконец, Вергилий, возвещавший в IV эклоге рождение всемирного Спасителя и начало нового цикла времени, – самый мистический из римских поэтов. Но Петрарка говорил не о философе, не о моралисте, не о поэте, но об ораторе, политике, адвокате – адвокате прежде всего («opmimus omnium patronus», «отменнейший всеобщий адвокат» – так назвал Цицерона его современник Катулл). Сравнительно с Платоном и Плутархом, Сенекой и Вергилием Цицерон предстает как человек вполне «от мира сего», без мистических глубин, который может вызывать восхищение, но только не благоговение – как и в нем самом не ощущается благоговения. Так о нем судили во времена достаточно различные. «Что до Цицерона, – замечает Монтень 738 , – я держусь суждения, что если не говорить об учености, дух его высотою не отличался». А Лактанций , многим обязанный Цицерону в литературном отношении и сам заслуживший у гуманистов прозвище «христианского Цицерона», писал: «В сочинении своем об обязанностях Цицерон говорит, что не должно вредить никому, если только сам ты не задет обидой… Как сам он упражнялся в кусачем песьем красноречии, так и от человека требовал подражать псам и огрызаться в ответ на обиду» 739 . |
| Античный риторический идеал и культура возрождения В знаменитом антиаверроистском памфлете 1367 г. «О невежестве своем собственном и многих других» Петрарка обсуждает вопрос, в какой мере христианину позволено быть «цицеронианцем». На слово «Ciceronianus» падала тень от укоризненных слов Христа, услышанных во сне блаженным Иеронимом за тысячелетие без малого ранее: «Ciceronianus est, поп Christianus» 725 . «Конечно, – заявляет Петрарка, – я не цицеронианец и не платоник, но христианин, ибо нимало не сомневаюсь, что сам Цицерон стал бы христианином, если бы смог увидеть Христа, либо узнать Христово учение» 726 . Условный модус ирреального допущения (если бы только языческий классик мог узнать Христово учение, он стал бы христианином) побуждает вспомнить слова позднесредневековой мантуанской секвенции об апостоле Павле: «Быв отведен к гробнице Марона, он излил над ней росу сострадательных слез: «Каким, – сказал он, – сделал бы я тебя, если бы застал тебя в живых, о величайший из поэтов» 727 . Вообще потребность как бы посмертно крестить античных авторов – характерно средневековая 728 . Византийский поэт середины XI в. Иоанн Мавропод, митрополит Евхаитский, форменным образом молился в стихах о упокоении душ Платона и Плутарха: «Если бы Ты, Христе мой, соблаговолил изъять какихлибо язычников из Твоего осуждения, – гласит в дословном переводе его эпиграмма, – изыми по моей просьбе Платона и Плутарха! Ведь оба они и словом и нравом ближе всех подошли к Твоим законам» 729 . Пример был подан еще патристической эпохой. Вергилия во времена Иеронима за его IV эклогу нередко именовали «христианином без Христа», к чему, впрочем, сам Иероним отнесся неодобрительно 730 . Августин в одном из своих посланий размышлял над тем, чьи именно души, помимо ветхозаветных праведников, были выведены Христом из ада – не души ли древних язычников, особенно тех, «кого я знаю и люблю за литературные их труды, кого мы чтим по причине их красноречия и мудрости»; правда, отвечать на этот вопрос (с теологической точки зрения гораздо более смелый, нежели modus irrealis Петрарки и мантуанской секвенции) он все же счел опрометчивым 731 . И еще одна параллель к «если бы» Петрарки – слова Лактанция о Сенеке Младшем: «Он смог бы стать истинным богопочитателем, если бы кто-нибудь показал ему дорогу» 732 . «Сенека часто бывает наш», – сказал еще Тертуллиан 733 , и потребность превратить ирреальный условный период Лактанция в сообщение о факте породило, как известно, фиктивную переписку римского стоика с апостолом Павлом 734 , известную уже Иерониму 735 и популярную в средние века. |
| Поэт также отдает дань и моде времени – дидактической поэзии: в ямбических триметрах излагает он принятый в его время церковный календарь. Метрика, используемая Христофором, довольно разнообразна: он часто отступает от ямбического триметра, прочно утвердившегося в поэзии византийцев со времени Писиды, и обращается к гексаметру. Одна из эпитафий сестре представляет собой интересный метрический эксперимент: свободные размеры ранневизантийской гимнографии соединены в строфы, из которых каждую заключают два триметра, – сочетание в византийской поэзии совершенно новое. В целом же, по направленности своего творчества, Христофор Митиленский принадлежит к следующей эпохе, к XII в., давшему поэтов широкого плана типа Феодора Продрома. По разнообразию тематики интересно также поэтическое творчество упомянутого выше Иоанна Мавропода. Им написано большое количество эпиграмм, стихотворения на случай, загадки, стихотворные переложения Нового Завета. Но в этом он не оригинален. Больше внимания заслуживают его стихи литературно-критического содержания под названием «Против неудачливых стихоплетов», стихи автобиографические и этимологический словарь в ямбических триметрах. В общем же и целом во второй половине XI в. поэтическая продукция заметно уменьшается. Придворной и монашеской поэзии, возникавшей преимущественно на основе античной образованности, противостоит народное творчество, которое, как уже указывалось, в эпоху Македонской династии начинает жить своей особой жизнью. До IX–X вв. мы находим бесспорные элементы фольклора в агиографических сюжетах, в обширной литературе заговоров и заклинаний, в некоторых эпизодах произведений византийских историографов. К началу X в. в литературной жизни Византии происходит важнейшее событие: в связи с усилением армии, успешными войнами с арабами, в связи с возрастающей ролью провинциальных феодалов, возникает военно–героический эпос. Успешные походы против арабов в течение IX–X вв., предпринятые византийцами под предводительством Иоанна Куркуаса, Никифора Фоки, Иоанна Цимисхия, в которых были отвоеваны Крит, Кипр, Киликия и ряд областей в Сирии и Палестине, стали стимулом для укрепления пограничных областей–фем. Эти земли заселялись воинами привилегированного положения – так называемыми акритами. Об акритах и стали слагаться .военные песни, существовавшие долгое время в устной традиции. Эти песни, видимо, не имели успеха у образованных византийцев. Недаром Арефа Кесарийский с явным недоброжелательством рассказывает, как «попрошайки и шарлатаны, – проклятые пафлагонцы, сочиняют песнопения о подвигах храбрых и знаменитых мужей и ради обола распевают их у дверей каждого дома» 7 . |
| Правда, Пселл говорит, что в то время Византия стала уже утрачивать свое прежнее просветительное значение; так что, когда он в юности стал изучать философию, то не нашел в Константинополе сколько-нибудь замечательных учителей, и потому принужден был самостоятельно изучать Платона и Аристотеля 16 . Правда и то, что в похвальном слове И. Италу тот же Пселл говорит, что не только Константинополь, но и вся почти Эллада и колония ее Иония утратили отцовское наследство; так что он не нашел зерна мудрости во всей Элладе 17 . Верно и то, что за ним и другой писатель Анна Комнин о том же периоде замечает, что пред царствованием ее отца императора Алексея 1-го Комнина наука в Византии упала в что ее отец много способствовал ее восстановлению 18 . Но неправда, что отошло уже то время, когда Византия была центром литературы и просвещения, когда, по словам Альфреда Рамбо, «Варвары запада устремлялись в Византию, как современники Суллы и Цицерона устремлялись в Афины» 19 ; и когда восточные поэты мечтали о путешествии туда же, чтобы там беседовать с великими христианскими учеными о догматических вопросах. 20 Пселл и Анна Комнин в этом случае судили пристрастно. Проф. Скабалланович совершенно справедливо говорит, что «Пселл, так отзываясь, хотел убедить других, что, ему принадлежит слава восстановления и оживления науки, что он нашел науку умирающею, если не умершею, и поднял ее из мертвых» 21 . А Анна Комнин о положении науки отзывалась так, желая возвысить значение своего отца, который, действительно, много сделал для оживления просвещения в свое время. От этого и получается такое невыгодное впечатление о состоянии науки в Византии в половине XI века. Что действительно Пселл пристрастен, это видно из следующего: Пселл как ни осуждает науку и учителей, как ни бранит он этих последних, утверждая, что они только «колупают Аристотеля»; тем не менее сам же не может не сознаться, что они все-таки «колупают» Аристотеля и что таких колупателей «много». Не нравится ему в них то, что они занимаются одним Аристотелем, не выносит он их торжествующего вида и их нечистоплотности 22 . Точно также и Анна Комнин хотя и говорит, что наука в то время была у многих в пренебрежении, тем не менее не может не сознаться, что она еще «совершенно не пала», и что во время переселение И. Итала в Константинополь не было недостатка в науках и искусствах 23 . Сам Мих. Пселл представляет тому наглядное подтверждение: он был человеком весьма образованным; точно также и его сотоварищи по ученому поприщу Иоанн Мавропод и Иоанн Ксифилин тоже были людьми с солидными познаниями в различных областях 24 , а они действовали как раз пред самым приходом И. Итала в столицу. Все это свидетельствует о том, что и во времена Пселла в столице Византии были достойные преподаватели. |
| 230 О том, что именно из нотариата выходили фемные судьи и другие чиновники, см.: Weiss G. Oströmische Beamte. S. 25. 236 Так оценивает смысл реформ Константина IX Мономаха Лемерль (Lemerle P. Cinq éludes sur le XI siécle byzantin. Paris, 1977. P. 206). 238 К вышеприведенным скептическим точкам зрения добавим и мнение Лемерля, который считает, что «было бы серьезной ошибкой говорить об этой школе права как об учреждении университетского типа» (Lemerle P. Cinq études. P. 210). 239 Свою философскую школу Михаил Пселл также называет то μουσεον, то γυμνσιον (Michael Psellus. De operatione daemonum/Ed. J. F. Boissonade. Nürnberg, 1838. P. 142, 143,145). По мнению Вольской-Конюс, все эти термины – лишь антикизирующие синонимы для σχολ, παιδευτριον и διδασκαλεον (Wolska-Conus W. Les écoles de Psellos et de Xiphilin. P. 233, n. 73). 240 Novella Constitutio saec. XI medii qual est de schola iuris Constantinopoli constituenda et legum custode creando (Textus breves gracci ct latini, 1)/Ed. A. Sala. Pragae, 1954. 62 p. Об атрибуции ее Иоанну Мавроподу см.: Follieri К. Sulla Novella promulgama da Costantino IX Monomaco per la reataurazione del la facoltà giuridica a Costantinopoli (sec. XI med.)//Studi in onorc di Edoardo Volterra. Roma, 1971. Vol. 2. P. 647–664. 241 Очевидно, и в этой преамбуле не обошлось без того, чтобы не сгустить краски. Тем не менее, считает Лемерль, картина в основном соответствует действительности. Интересно, что здесь нет и намека на существование частных профессиональных школ, находившихся, как это можно заключить на основании данных Книги Эпарха, в ведении корпорации нотариев. Может быть, прав Лемерль, полагающий, что если подобного рода школа и существовала, то к этому времени она уже исчезла (Lemerle P. Cinq études. P. 208). 242 Вопреки Лемерлю (Lemerle P. Cinq études. P. 209. Ν. 34) полагаем: из этого отрывка отнюдь нельзя вывести, что наличие такой специализированной библиотеки при учебном заведении – дело новое, скорее, наоборот. 243 Следует ли на основании этого интереснейшего свидетельства заключить, что выпускник училища получал документ об окончании его, письменное удостоверение? Лемерль не сомневается в этом, утверждая, что мы здесь узнаем о существовании в Византии практики выдачи диплома об окончании учебного заведения (diplôme de fin détudes), в данном случае выдаваемого номофилаксом и являющегося, следовательно, diplôme dÉtat – «государственным дипломом» (Lemerle Ρ. Cinq études. P. 210). Стóит, однако, подчеркнуть, что данное свидетельство является уникальным, и до нас не дошло ни одного такого документа. |
| В самом деле, Платон и Плутарх, о которых молился Мавропод, - философы, и философы строго идеалистические, с сильным мистическим пафосом. Платон учил созерцанию духовной реальности и как бы предвосхитил многие черты средневекового сакрального авторитаризма - начиная с утопии теократического владычества " философов " , которые похожи не то на западных doctores, не то на православных " старцев " , которым их уподобил А. Ф. Лосев12. Плутарх разрабатывал мистическую онтологию в диалоге " О ? в Дельфах " и демонологию, сильно повлиявшую на средневековые представления, в диалоге " О демоне Сократа " , а в своей моральной доктрине13 действительно " приблизился к законам Христа " . Сенека, о котором говорили Тертуллиан и Лактанций, - моралист, как и Плутарх; беспокойный и раздвоенный в самом себе, он явно искал каких-то новых оснований нравственности. Наконец, Вергилий, возвещавший в IV эклоге рождение всемирного Спасителя и начало нового цикла времени, - самый мистический из римских поэтов. Но Петрарка говорил не о философе, не о моралисте, не о поэте, но об ораторе, политике, адвокате - адвокате прежде всего ( " opmimus omnium patronus " , " отменнейший всеобщий адвокат " - так назвал Цицерона его современник Катулл). Сравнительно с Платоном и Плутархом, Сенекой и Вергилием Цицерон предстает как человек вполне " от мира сего " , без мистических глубин, который может вызывать вое-ъ хищение, но только не благоговение - ???? и в нем самом не ощущается благоговения. Так о нем судили во времена достаточно различные. " Что до Цицерона, - замечает Монтень14, - я держусь суждения, что если не говорить об учености, дух его высотою не отличался " . А Лактанций, многим обязанный Цицерону в литературном отношении и сам заслуживший у гуманистов прозвище " христианского Цицерона " , писал: " В сочинении своем об обязанностях Цицерон говорит, что не должно вредить никому, если только сам ты не задет обидой... Как сам он упражнялся в кусачем песьем красноречии, так и от человека требовал подражать псам и огрызаться в ответ на обиду " 15. |
|
|
