| Но особенно конспект Иннокентия отличается от конспекта Моисея в том отношении, то открывает собою перспективу всего состава богословских наук. Вынесши общие понятия о богословии, как науке, в конец конспекта, Моисей оставляет для на совершенно непонятною связь, в которой учение о религии стоит у него с материалом, систематизируемым и излагаемым частными богословскими науками. Между тем, поставляя христианскую религию с предварительными понятия о религии вообще главным и основным предметом богословской науки и разлагая, затем, богословие на частные науки (partes), Иннокентий каждой из них открывает ту или другую сторону в этом общем предмете для удельного, специального раскрытия (munera). Общее учение о христианской религии у него – узел, в котором связываются, объединяются и получают свое удельное значени6е частные богословские науки. С точки зрения тогдашних богословских систематиков, религия может быть рассматриваемая или так, как она есть сама в себе, или так, как проявляется в обществе; отсюда являются две главные группы богословских наук: pars religiosica и pars ecclesiastica. Первая группа обнимает собою догматическое и нравственное богословие: догматика своим предметом имеет богопознание (theognosin), а нравственное богословие – богопознание (theonomiam). Вторую группу составляют литургика, излагающая обряды внешнего богопочитания, иерархика, трактующая о лицах, совершающих эти обряды 32 , и проч. В своих лекциях Иннокентий делит богословие также на две части – религиозистику и экклезиастику, из коих первая трактует о религии самой в себе, вторая – о религии в ее проявлении в обществе. А так как религия выражается богопознанием и богопочитанием, то религиозистика разделяется на две части – теоретическую и практическую, т. е. догматическое и нравственное или деятельное богословие. В свою очередь, и экклизиастика, в виду того, что в церкви должно отличать а) вероисповедание или символы, б) священнодействие и обряды, в) лица, совершающие эти обряды, и г) правила, без которых они не могут этого делать, разделяется на символику, литургику, иерархику и канонику 33 . К этим двум главным группам богословских наук Иннокентий присоединяет еще аскетику и пастырское богословие с гомилетикой: первая показывает, как назидать собственное спасение, а последняя – спасение других. Наконец, так как были и всегда могут быть люди, противопоставляющие учению религии и церкви учение лжеименной мудрости, то все исчисленные науки должна сопровождать полемика. II. Конспект по догматическому богословию 34 |
| Здесь мы сгруппируем эти сведения, передавая их по возможности подлинными словами Матвея Алексеевича. Сведений о самом Матвее Алексеевиче мы достаточных не имеем. Кажется, он не обучался ни в одном из высших учебных заведений, и все образование его ограничилось орловской семинарией, хотя он был человек несомненно просвещенный и пером владел превосходно, писал даже стихи (в бумагах Иннокентия есть одно очень недурное стихотворение, писанное почерком Матвея Алексеевича и подписанное буквами М. Б. Матвей Борисов?); затем в 1842 году Иннокентий просил об определении его брата «синдиком» в харьковский университет, но прошение это не было уважено министром народного просвещения, о чем уведомил Иннокентия письмом от 10 апреля 1842 г. князь Ширинский-Шихматов (см. рукоп. т. VIII, стр. 85). Наконец из рассказов Н. Х. Палаузова мы знаем, что Матвей Алексеевич, в чине коллежского советника, в 1856 году был секретарем харьковского дворянского депутатского собрания, скончался 10 февраля 1867 года, имея семьдесят девять лет от роду, и погребен в куряжском монастыре близ Харькова. По выражению Н. Х. Палаузова, это был «благороднейший и благой жизни человек». Иннокентий очень любил и уважал своего единственного брата, бывшего пестуном его детства, – большинство знакомых его в своих письмах шлют через него поклон и Матвею Алексеевичу, даже архиереи; многие обращались к Иннокентию с просьбами через его брата, и большей частью просьбы М. А. были уважаемы его братом. О взаимных личных отношениях двух братьев, а равно о некоторых чертах его характера дает некоторое понятие второе письмо М. А-ча к Иннокентию, печатаемое ниже. Исчисливши некоторые, имевшиеся в 1868 году в печати статьи об Иннокентии 2 М. А. Борисов затея продолжает. «Чем далее будет идти время, тем менее будет оставаться людей, знавших Иннокентия в детский, отроческий и юношеский периоды его жизни; даже там, где он родился, вовсе уже нет людей, способных сообщить верные и отчетливые сведения об этих периодах его жизни. – Итак, если в настоящее время, когда прошло лишь шесть лет от кончины Иннокентия, не легко достать желанные сведения о детстве его, то будущему его биографу еще труднее будет это сделать». «Промысел попустил мне пережить Иннокентия, младшего меня летами, конечно, не с другою какою, а только с той целью, чтобы я исполнил долг его биографа». |
| От этого происходило, что иногда, по просьбе товарищей, он раскрывал пред ними учение того или другого философа с такой ясностью, лёгкостью и подробностью, что изумлял всех и совершенно затмевал лекции профессорские. Собственные сочинения он предварительно обдумывал вполне во всех подробностях, и потом прямо писал набело. Чрез два, три дня пересматривал написанное, и если оно почему-либо не удовлетворяло его, писал другое сочинение на ту же тему, иногда и третье, чтобы представить наставникам то, какое сам считал лучшим. Пред наступлением экзаменов бегло прочитывал классические уроки, которыми мало до того занимался, и на экзаменах отвечал так, как редко кто мог отвечать и из прилежнейших студентов. При начале академического курса были ещё совместники у Борисова, и один из них, отлично приготовленный, хотя и менее даровитый, студент Воронежской семинарии Ставров, занимал даже в списке первое место. Но впоследствии, особенно с поступлением в высшее отделение Академии, все единогласно – и профессоры, и студенты – отдавали пальму первенства Борисову, и никто не дерзал с ним равняться. Сам бывший его совместник обыкновенно говаривал, что надобно в списке на первом месте писать Борисова, а за тем, оставив не занятыми несколько следующих мест, уже на седьмом или восьмом писать – Ставрова. В высшем отделении Борисов, конечно, повинуясь внутреннему призванию, более всего занимался составлением и обработкою проповедей. В 1823 г., когда двадцатитрёхлетний Борисов окончил курс академического учения со степенью магистра, для него открылось новое поприще – поприще наставника и воспитателя других. В августе этого года, он определён в С.-Петербургскую Духовную Семинарию Инспектором и Профессором Церковной истории и Греческого языка. Но не прошло трёх месяцев, как занял вместе должность Ректора С.-Петербургского Александро-Невского училища, и здесь-то принял пострижение в монашество с именем Иннокентия, и рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. Духовное начальство вскоре оценило высокие дарования молодого инока, и указало ему другое, достойнейшее назначение. |
| 18 Д. С. Ростиславов, знавший будущего архипастыря Иннокентия Борисова как инспектора и профессора, в своих воспоминаниях пишет: «Борисов... занимался с большим усердием богословскою иностранною литературою; можно сказать, что он прочитал все, что тогда выходило замечательного в ней, принадлежало ль это тогдашним рационалистам и неологам или защитникам католической и протестантской догмы. Но, кроме того, с не меньшим, может быть, усердием он занимался философией, историей, эстетикою, археологией и пр. [...] Будь сказано не в обиду почитателям покойного митрополита Филарета Дроздова , ученость Борисова была многостороннее, объемистее и современнее учености Московского святителя. Последний мог удивлять всякого чрезвычайно обширным знанием богословия и сочинений отцов Церкви. Но на первого с удивлением смотрели профессоры Киевского и Харьковского университетов, приглашавшиеся к нему на вечера для ученых бесед большею частию о предметах всех почти, а не одних богословских наук... На профессорской должности Борисов был не сухим теоретиком, но оратором, который воодушевлен и увлечен своим предметом и умеет также воодушевлять и увлекать им своих слушателей... Лекции его... были глубоко обдуманы и излагались в строгой систематической связи». Цит. по: Смолич И. К. История Русской Церкви. 1700–1917. Часть 1. М., 1996. С. 442. 20 Протоиерей Георгий Флоровский пишет: «В русской культуре именно с 60-х годов начинается парадоксальный и очень болезненный разрыв. Не разрыв только, но именно парадокс... В истории русского творчества вторая половина XIX-ro века ознаменована была всего больше именно новым эстетическим подъемом и новым религиозно-философским пробуждением... Ведь это было время Достоевского и Льва Толстого, время Тютчева и Фета в лирике, время Серова, Чайковского, Бородина, Римского, время В. Соловьева, время Леонтьева, Аполлона Григорьева, Фёдорова, и очень многих еще. Именно этими и такими именами обозначается и по ним провешивается творческая магистраль русской культуры. Но русское «самосознание» не равнялось и не следовало за творчеством. И на новый подъем художественного гения было ответом «разрушение эстетики» (от Писарева до Льва Толстого), а религиозной тоске и боли противопоставляли так часто самый плоский и невежественный рационализм... Это был снова разрыв и распад: «интеллекта» и «инстинкта», рассудка и интуиции...». Флоровский Георгий , прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. С. 288. |
| Окончив курс академии 23-летним юношей со степенью магистра, Борисов вступил на поприще педагогической деятельности. Большое значение для него имело то, что он, как лучший воспитанник, был назначен в образцовую столичную духовную семинарию инспектором и профессором церковной истории и греческого языка. Тут он сразу обратил на себя внимание начальства своими необыкновенными дарованиями и через семь месяцев был назначен ректором Александро-Невского духовного училища, где принял монашество с именем Иннокентия и был рукоположен в иеромонаха. Вскоре его назначили бакалавром богословских наук в столичной духовной академии. Он сделан был инспектором, а затем экстраординарным профессором богословских наук и возведен в сан архимандрита (1826). В этой естественной для него среде началось его стремительное восхождение. В аудитории, перед жаждущими знания юношами, он чувствовал прилив необыкновенного вдохновения. Профессорская кафедра под ним превращалась в трибуну, и он увлекал студентов вдохновенной речью, которая «из уст его вещих сладчайшею меда лилася». Лекций он не любил писать, видя в этом обузу для своего склонного к широким и вольным полётам ума, а свой предмет излагал наизусть, с жаром, с воодушевлением, живой, свободной, часто разговорной речью, но всегда изящной, общепонятной и чуждой всякой напускной учёности, которая старается прикрыть своё внутреннее убожество велемудрой фразеологией. Самые предметы, которые он преподавал – Основное и Обличительное Богословие, – давали особый простор его мысли, и молодой профессор мог во всём объеме обнаружить блестящие стороны своего редкого таланта и обширного образования. Светлость и нередко оригинальность взгляда на важнейшие вопросы науки, быстрота и проницательность ума, непобедимая диалектика и близкое знакомство с современным состоянием не только богословия, но и философии на Западе – таковы были отличительные черты преподавания архимандрита Иннокентия. В то же время он быстро получил широкую известность и вне академии своими проповедями. Он говорил их не часто, лишь по назначению в Александро-Невской лавре и Казанском соборе, но слава о нем успела уже разнестись по столице, и слушать его собиралось множество народа. |
| Иннокентии, как ректоре КДА. К., 1895; Из бумаг А. Г. Тройницкого//РА. 1896. Кн. 3. 9. С. 146-160; Архангельский Н. Иннокентий, архиеп. Херсонский, как учитель христ. нравственности. Каз., 1899; Георгий (Ярошевский), еп. Высокопреосв. Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический//Таврические ЕВ. 1900. 22. С. 1599-1624; Иванов А. В. Восп. о высокопреосв. Иннокентии, архиеп. Херсонском и Таврическом//Там же. 23. С. 1667-1688; Кумпан Н., свящ. Преосв. Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический//Там же. 24. С. 1756-1762; Преосв. Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический: (В виду исполняющегося 100-летия со дня его рождения)//ЦВед. 1900. 31. С. 1223-1236; Празднование 100-летия со дня рождения высокопреосв. Иннокентия, архиеп. Херсонского и Таврического//Томские ЕВ. 1901. Ч. неофиц. 1. С. 17-24; Лебедев И. Н. Преосв. Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический. Чернигов, 1901; Высокопреосв. Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический: (В киевский период его деятельности)//Курские ЕВ. 1901. 1. С. 9-16; 2. С. 34-40; 3. С. 58-65; Танков А. А., прот. Неск. восп. о высокопреосв. Иннокентии//Там же. 1. С. 17-25; 4. С. 97-100; 13. С. 248-251; Маркевич А. Неск. слов о деятельности в Тавриде Иннокентия, архиеп. Херсонского и Таврического//Таврические ЕВ. 1901. 1. С. 26-43; 2. С. 95-111; Лопухин А. П. Иннокентий (Борисов), архиеп. Херсонский//Странник. 1901. 1. С. 3-15; Стефан (Архангельский), еп. Православно-христ. учение о храме по сочинениям Иннокентия. Х., 1902; он же. Крамолы и революция, по сочинениям Иннокентия, архиеп. Херсонского. Могилев, 1907. 2 т.; он же. Мысли Иннокентия, архиеп. Херсонского, о величии и благоденствии России: (По его проповедям). Могилев, 19072; Левитский Н. М. Высокопреосв. Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический. М., 1904; Платон [Мансветов], архим. Из моих восп.//Вологодские ЕВ. 1905. 18. С. 382-388; Памяти высокопреосв. Иннокентия (Борисова), архиеп. Херсонского и Таврического//Херсонские ЕВ. 1907. 9. С. 284-301; Спасский К. К. Памяти преосв. |
| Очевидно, что хотя в кантовской вещи в себе и можно уловить некий отдаленный отзвук платоновских идей, тем не менее затруднительно было бы относить кенигсбергского мыслителя к тем, кто «близко держался» системы гения античной философии. Также очевидно, что в трудах святителя Филарета не удается найти отзвука кантовских идей или кантовской проблематики, тогда как русский платонизм безусловно во многом берет начало именно от него (что признают как поклонники, так и критики этого направления). Однако в той же самой петербургской академии совсем немного времени спустя, после того как ее первый ректор стал московским Владыкой, появился профессор и также будущий святитель, в богословском наследии которого Кант занял совсем иное место. Имя этого профессора – иеромонах Иннокентий (Борисов) . 2 Как известно, святитель Иннокентий получил образование в Киевской академии, возглавив ее первый пореформенный выпуск по разрядному списку. Важно при этом, что в Киеве уже тогда самое серьезное внимание уделяли современной философии, в том числе немецкой 4 . Инициатором такого подхода, отчасти несогласного с цитированным выше положением устава, был И.М. Скворцов, выпускник Санкт-Петербургской академии, преподававший в Киеве с 1819 г. 5 Именно он знакомил студентов с Кантом и разбирал с ними его сочинения, не только критикуя их, но и указывая на «заслуги» Канта перед религией 6 . Получив такую философскую «закваску», иеромонах Иннокентий по окончании академии был в свою очередь вызван в Петербург, где преподавал обличительное богословие. В отделе рукописей РГБ сохранился рукописный конспект его лекций по этому предмету, принадлежавший А.В. Горскому 7 . Их фрагмент под именем трактата «О неологизме или рационализме» был опубликован еще при жизни святителя 8 и потом переиздавался неоднократно в его собраниях сочинений 9 . Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что этот фрагмент заметно отличается от соответствующего раздела лекций. Он, прежде всего, сильно сокращен и во многом именно за счет обзора и критики кантовской системы, поэтому остановлюсь теперь подробней на сохранившихся в рукописи высказываниях святителя в этом отношении. |
| Иногда я ездил к нему с Бецким, иногда с Корсунем. То было время самого большого развития таланта Квитки, поступившего в малорусские писатели уже около шестидесяти лет от рождения. Кроме повестей, изданных в двух частях, он готовил к печати третью часть, где, как и в первых двух, предполагалось поместить три повести. Одна из этих предполагаемых повестей – «Сердешна Оксана» явилась в альманахе «Ластивка», напечатанном Гребенкою в Петербурге; другая – «Покоти-поле» отдана была Бецкому, и третья – «Божьи дити» напечатана в переводе в «Современнике», а по-малорусски никогда не выходила. Кроме того у Квитки была в то время в рукописи большая повесть «Щира любовь», из которой он составил драматическое произведение, игранное на харьковском театре и напечатанное в позднейшем издании сочинений Квитки. Была у него шуточная комедия под названием «Бой-жинка», которой содержание взято им из народной сказки и состоит в том, что жена дурачит и проводит ревнивого и глуповатого мужа. Пьеса эта, как и «Щира любовь», игралась когда-то на харьковском театре, но большого успеха не имела. В 1842 году, в то время как я готовил кое-что для Бецкого в предполагаемый сборник, печаталась моя диссертация, и на шестой неделе поста назначено было ее защищение. В это же время перевели куда-то харьковского архиепископа Смарагда, и вместо него прибыл в Харьков архиереем знаменитый духовный оратор Иннокентий Борисов . Ко мне приезжает декан историко-филологического факультета Валицкий; и сообщает, что Иннокентий, узнавши о моей диссертации, выразил какое-то неудовольствие и неодобрение; затем Валицкий советует мне ехать вместе с ним к архиерею, поднести ему экземпляр моей диссертации и в разговоре проведать, в чем состоит его недовольство. Мы поехали. Иннокентий сказал, что уже читал ее и заметил несколько мест, о которых может сказать, что лучше было бы, если бы их не было. На одно место указал он, где о споре константинопольского патриарха с папою было сказано, что властолюбие иерархов посеяло вражду и раздвоение в миролюбивой церкви Христовой. |
| Преосвященный Иннокентий… об этом даже писал бывшему киевскому ректору Максимовичу. — Иннокентий (Борисов)) (1800–1857)) — русский церковный деятель, писатель и оратор, ректор Киевской духовной академии (1830–1836). Максимович А. (1804–1873) — историк и фольклорист, ректор Киевского университета (1833–1835). Имеются в виду «Письма о Киеве» и воспоминание о Тавриде Михаила Максимовича. СПб., 1871. В письме десятом (стр. 43–44); Иннокентий возражает против того, что Максимович в одной из своих лекций назвал душу животных «умирающей». 377 Повисли в воздухе мартышки, и весь свет стал полосатый шут. — У Державина эти строки читаются так: Как вкус и нравы распестрились, Весь мир стал полосатый шут; Мартышки в воздухе явились… 378 Я понимаю прогресс по Спенсеру…— Спенсер Г. (1820–1908) — английский буржуазный мыслитель, виднейший представитель философии позитивизма, применявшей понятия и закономерности естественных наук к изучению жизни общества. 379 Эфемериды — насекомые, жизнь которых продолжается несколько часов. 380 …стою за самостоятельное начало душевных явлений. — Здесь и далее имеется в виду книга Г. Струве. Самостоятельное начало душевных явлений. Психо-физиологическое исследование, написанное с целью получения степени доктора философии в Московском университете. М., 1870. Первоначально она была напечатана в «Русском вестнике», 1870, а затем издана отдельно. Г. Струве защищал эту диссертацию в Московском университета 13 марта 1870 года. Публичная защита диссертации Струве вызвала оживленные споры в русской печати 1870 года. Против нее выступили и материалисты-естественники (С. А. Усов, профессор зоологии Московского университета) и идеалисты (Н. Аксаков. Подспудный материализм по поводу диссертации — брошюры г-на Струве. М., 1870). За Струве выступили «Московские ведомости» Каткова и философ-реакционер Юркевич («Русский вестник», 1870, «Игра подспудных сил по поводу диссертации г. Струве»). Усов и Аксаков, критикуя диссертацию Струве с разных позиций, сошлись в общей ее оценке — как бездарной и невежественной компиляции. Усов доказал, что Струве не знает современной физиологии, а Аксаков установил, что весь аппарат цитат и ссылок взят Струве из вторых рук, без самостоятельного знакомства с современной физиологической и психологической литературой. Со стороны философов-идеалистов диссертация Струве вызывала обвинение в «подспудном» материализме, поскольку, признавая самостоятельное существование души, Струве характеризует ее как нечто материальное, называя «эфирным существом». В действительности диссертация Струве, претендовавшего на некий «синтез», «примирение» идеализма и материализма, представляла собой заранее обреченную на провал попытку данными физиологии доказать существование «самостоятельного начала душевных явлений». 381 |
| 32–33 Рязан. ред.). Таково объективное положение вещей. Для оценки же субъективной стороны следует припомнить, что Смарагд считал Иннокентия «возлюбленным учеником» своим (см. в «Христианском Чтении» 1909 г., 10, стр. 1372) и потом поддерживал с ним самую почтительнодружескую переписку (см. в «Рязанских Епарх. Ведомостях» 1896 г., 15–18 и 20), приветствовал его переход в Харьков, сносился из Астрахани и Орла, принимал и устраивал разных его протеже (напр., Геппнера [см. «Рязанские Епарх. Ведомости» 1896 r., 15, стр. 501, «Русский Архив» 1891 г., кн. I, стр. 380–381; у ο. Г. И. Шавельского, Последнее воссоединение с православною церковью униатов из Белорусской епархии, СПб. 1910, стр. 36–37 в прилож.], после архим. Иеронима, † 11 ноября 1876 г.) и родных в Полоцке и на Орловской епархии и пр. Иннокентий, по наружности, отвечал в том же тоне взаимного дружелюбия, а... той порой писал другим самые позорящие вещи о том, кто именно в это самое время называл себя пред ним «наидостойнейшим некогда наставником» его (см. «Рязанские Епарх. Ведомости» 1896 г., 16, стр. 558) ... Раз при таких условиях доходили до Смарагда столь диффамирующие суждения о нём Иннокентия, – отсюда ничуть не удивительно, что первый не всегда был расположен славословить второго и предпочитал в Орле не слышать о нём, а лучше вспоминать о Харьковской стерлядке, как по рассказу прот. Т. С. Павлова (бывшего до 1849 г. преподавателем в Орловской Семинарии при Смарагде: см. «Орловские Епарх. Ведомости» 1867 г., 10, стр. 804) предаётся у о. Т. И. Буткевича ( Иннокентий Борисов , стр. 409–410). Но если последний по этому анекдотическому и сомнительному случаю допускает принципиальное нелюбие у Смарагда к Иннокентию, то – по всему вышеизложенному – подобная мысль является совершенно необоснованною. Наоборот, есть известия от самого митр. Филарета (у † архиеп. Леонида в «Душеполезном Чтении» 1906 г., 7, стр. 356), что «издавна преосвященный Иннокентий считал Смарагда гонителем своим», причём ,,у преосвященного Иннокентия строги мысли» [дальше многоточие в подлиннике], – и он в точно таком духе и действовал... |
|
|
