| знати Иерусалима и платить подати за православных арабов, чтобы не допустить их перехода под покровительство католиков. Российское правительство выделило ИПЦ 2 тыс. р., к-рые были переданы патриарху летом 1732 г. через резидента в К-поле И. И. Неплюева. Известна также переписка М. с Неплюевым в 1734 г., касавшаяся пересылки пожертвований Св. Гробу. Русско-тур. война 1735-1739 гг. оборвала связи ИПЦ с С.-Петербургом. М. предпринял ряд шагов по упорядочению экономики ИПЦ. Пытаясь решить проблему увеличивавшихся долгов и сокращения внешней финансовой помощи, он интенсифицировал сбор пожертвований на Св. Гроб в границах Османской империи. В июне 1733 г. М. обратился в Высокую Порту с ходатайством о даровании особого берата о правах и полномочиях сборщиков милостыни Иерусалимского престола ( Ç olak H. The Orthodox Church in the Early Modern Middle East: Relations between the Ottoman Central Administration and the Patriarchates of Antioch, Jerusalem and Alexandria. Ankara, 2015. P. 218-219). Монахам Святогробского братства разрешалось иметь личное имущество, однако после смерти владельца оно должно было переходить в собственность Патриархии. В этой связи М. в 1734 г. издал указ, запрещавший монахам держать свое имущество в частных домах, у родственников и др. во избежание споров о наследстве ( Соколов. 1906. С. 20). С именем М. связан важный этап в развитии образовательных учреждений ИПЦ. В 1735 г. совершил паломническую поездку в Палестину известный греч. просветитель того времени Иаков Патмосский , ранее в течение 10 лет работавший в Антиохийском Патриархате. Знакомство Иакова с патриаршими эпитропами привело к возникновению проекта богословской школы в Иерусалиме. М., находившийся тогда в К-поле, одобрил эту инициативу и обратился к Иакову с просьбой возглавить уч-ще. Оно работало в 2 направлениях, обеспечивая как начальное греч. образование детей правосл. арабов, так и подготовку молодых клириков Святогробского братства для занятия адм. должностей. Иаков отбыл с Патмоса в Палестину в авг. |
| – воскресенье сыропустное: Адам и Ева; – 1-ое воскресенье поста: Каин и Авель; – (2-ое воскресенье поста: Притча о блудном сыне); – 3-ье воскресенье поста: Ной; – 4-ое воскресенье поста: жертвоприношение Авраама; – 5-ое воскресенье поста: Исаак благословляет Иакова; – Великий Понедельник: Иосиф. По поводу 2-ого воскресенья и захода воспоминания Иосифа на Страстную Седмицу французский издатель делает предположение о последующем наложении цикла новозаветных воспоминаний на ветхозаветные с вытеснением последних на другие дни. Недостающее звено в чреде ветхозаветных воспоминаний Х. Гродидье де Матон предлагает восполнить историей с Лотом, что не засвидетельствовано гимнографией, однако имеет косвенное подтверждение в гомилетике (начиная с Гомилий Оригена на Бытие). Авторство Романа практически не оспаривается: по оценке Гродидье, кондак на Адама и Еву, не относясь к первому разряду по качеству, все же достоин пера Романа. Единственное, что вызывает подозрения, это то, что кондак не самогласный, а подобный, и подобный не самому достоверному с точки зрения авторства кондаку на Ниневитян, не содержащему даже имени Романа в акростихе и дошедшему все в той же единственной Патмосской рукописи. В отличие от своего метрического и мелодического образца, наш кондак имеет в акростихе имя Романа, однако буквы Р, А и Н (12, 15 и 16 икосы соответственно) реконструируются по конъектурам издателей, в то время как контекст дозволяет другие конъектуры с другими буквами. Впрочем, Гродидье рассуждает об этом скорее в нереальном, нежели в потенциальном наклонении. Не касаясь сейчас тонкостей, связанных с метрикой этого кондака, как и кондака вообще, укажем лишь на то, что мы попытались в своем изометрическом переводе хотя бы отчасти приблизиться к метрическому строю оригинала путем нахождения «среднего арифметического» всех возможных вариантов внутри схемы в строгом следовании выбранному варианту (указан ниже). Снятие допускаемых в оригинальном тексте метрических вариантов при переводе имеет целью за отсутствием музыкальной составляющей, увы, не поддающейся восстановлению, дать почувствовать читателю внутреннее метрическое единство кондака, в котором икос за икосом повторяется причудливый полуразговорный-полустихотворный метрический рисунок, каждый раз неизменно приводящий к заключенному в последних словах припеву (в нашем кондаке это – жизнь вечная), являющемуся своего рода лейтмотивом всего произведения. Задавшись этой целью мы, с одной стороны, постарались как можно ближе передать греческий текст, в том числе в порядке слов и выражений, а с другой стороны, пошли на вынужденное добавление некоторых слов, прямо отсутствующих в тексте, но вполне допустимых, а иногда и необходимых по контексту: эти добавочные слова стоят в круглых скобках. Реконструируемые слова и выражения заключены в угловые скобки. Припев выделен курсивом. |
| Четыре последние в нашем переводе гимна: 57–60 не вошли в греческое издание творений Симеона по весьма понятным причинам: 57 гимн — частнаго характера и, несомненно, написан преп. Симеоном по поводу смерти одного из близких к нему лиц; в 58 гимне высказываются, и при том весьма откровенно, очень смелыя мысли о всецелом обожении человека, которыя однако тесно связаны со всею богословскою системою преп. Симеона и находят для себя параллели и в других местах его творений; 59 гимн есть не что иное, как пространное послание, только написанное стихами по одному частному случаю в жизни преп. Симеона, и скорее походит на богословский трактат, чем на гимн; 60 же гимн есть собственно небольшая эпиграмма к одному из слов преп. Симеона. Хотя все эти гимны и не вошли, говорим, в греческое издание творений Симеона Новаго Богослова, однако в подлинности их не может быть никаких сомнений. Гимны 57 и 58 имеются не только в Патмосской рукописи, но указаны и Алляцием в полном оглавлении гимнов Симеона и существуют, кроме того, и в латинском переводе среди других гимнов Симеона. Что 59 гимн написан именно преп. Симеоном — об этом со всею очевидностию говорит житие его, в некоторых списках котораго он целиком даже и помещается. Наконец, 60 гимн с именем Симеона Новаго Богослова имеется во многих рукописях, в которых он помещен обычно при известном слове Симеона «о трех образах внимания и молитвы». Кроме того, нужно сказать, что во всех этих гимнах развиваются излюбленныя идеи Симеона Новаго Богослова. Скорее, думается, можно сомневаться в подлинности 54 гимна, представляющего собою молитву ко Св. Троице. Эта молитва в славянском переводе имеется в некоторых старых рукописных и в старопечатных следованных псалтирях, но не с именем Симеона Новаго Богослова, а — Симеона Метафраста. Вот одно основание. Другим основанием к тому, чтобы сомневаться в принадлежности этой молитвы Симеону Новому Богослову, может служить то, что она хотя и написана политическими стихами (в 12 слогов), но имеет довольно своеобразную, не встречающуюся в других гимнах Симеона форму, состоящую в неоднократном повторении одного и того же стиха в начале молитвы и в постоянном параллелизме весьма многих выражений и слов во всем почти дальнейшем тексте молитвы. Однако ни то, ни другое основание не являются достаточными для отрицания подлинности этого Симеонова гимна или молитвы. Каким образом эта молитва могла быть ошибочно надписана именем Симеона Метафраста, об этом сказано нами в примечании к ней (на стр. 245). В данном же месте в пользу принадлежности указанной молитвы Симеону Новому Богослову присоединим еще следующее: точный анализ содержания данной молитвы показывает, что она от начала и до конца состоит не только из мыслей, но и выражений, особенно характерных именно для Симеона Новаго Богослова, и не содержит в себе почти ничего новаго по сравнению с тем, что сказано в прочих гимнах Симеона. |
| 81) даёт твёрдую точку отсчёта начавшегося процесса. Оно датировано 1334 г. Обрамление в виде крыш и фронтона вроде бы по-прежнему подчёркивает замкнутость пространства, создающего интерьерную среду вокруг евангелиста Марка. Однако консоли фронтона ломаются под углом, и формы архитектуры приобретают неожиданную подвижность и диссонансное напряжение. Музыкальность ритма, характерная для начала столетия, сменяется острой пульсацией. Линейное начало обостряется. Его новая роль заметна в угловатых изломах складок, подчёркнутости границ всех форм. Тканей драпировок становится очень много. Хрупкие, негнущиеся, они образуют острые углы. Нервный ритм подчёркивается опрокинутым подножием, поднятыми вверх острыми коленями евангелиста, а все грани складок усилены дробным светом и линейными росчерками. Свет становится гораздо более интенсивным, резким. Цветовые сочетания отличаются неожиданными контрастами. Ведущую роль в колорите большинства миниатюр рукописи играет глубокий синий – цвет тайны. В ликах утяжеляется и уплотняется карнация, черты становятся резкими, острыми. Евангелист Марк. Миниатюра Евангелия лавры Св. Афанасия на Афоне. 1330-е гг. Миниатюры Евангелия из лавры Св. Афанасия на Афоне (А 46) используют тот же иконографический образец, что и патмосская рукопись – с крышами-фронтонами, объединяющими пространство сцены. Но в самом построении пространства не используется типичный для начала века приём постепенного освоения его глубины некими последовательными слоями. Напротив, оно бурно движется по диагонали, и его движение отмечено расположенными под острыми углами друг к другу элементами архитектурного стаффажа. Иногда кажется, что архитектура, окружающая евангелистов, «пустилась в пляс» – столь динамичны соотношения табуретов, пюпитров, изгибающихся в ритме общего «танца» подставок под книги и держателей для чернильниц. Позы евангелистов подчёркнуто лишены естественности. Фигуры не опираются на табуреты, а повисают в воздухе, готовые соскользнуть с опрокинутых седалищ. |
| На мое желание посмотреть их библиотекарь отвечал, что там неважные рукописи (δεν φλιμα χειργραφα [sic!]). Предполагаю, что есть славянские рукописи, о которых каталог умалчивает, но о существовании которых заставляют меня предполагать встречающиеся на книгах славянские приписки, оберточные листы с славянскими письменами, одна даже виденная мною славянская Псалтырь». Многие материалы поствизантийского времени Пальмов скопировал. В константинопольских письмах Пальмов жалуется на подозрительность греков к русскому ученому; ему приходится скрывать свои занятия славянством и утверждать, что он занимается византийской церковной историей. Сообщает он сведения и о греческом ученом мире: «До сих пор Гедеон и К ученых здешних греков считали Вас чуть не семидесятилетним стариком, а я в свою очередь заметил 32-летнему Гедеону, что заочно я считал его шестидесятилетним старцем. О Вашем труде об Арсении и арсенитах они узнали от меня только в первый раз. Вообще знакомства здесь с русской литературой почти нет, даже у тех, которые воспитывались в России; да и стремление к науке здесь почти незаметно» (письмо от 15 ноября 1883 г.). В письме от 1 января 1884 г. Пальмов сообщает о своем посещении Афона. В славянских монастырях он не встретил препятствий для своих занятий, зато в греческих, несмотря на рекомендательные письма, он получил очень мало рукописей, и даже те, что получил, ему не разрешили списывать. Пальмов побывал и на о. Патмосе, где «рукописей всех на пергамене и на бумаге около 600. Каталога пока нет, а готовится подробное описание всех рукописей: половину труда взял на себя бывший патмосский дидаскал, а теперь кустос рукописного отделения в Афинской университетской библиотеке Иоанн Сакеллион... другую половину работает библиотекарь иеромонах Иерофей» (письмо от 15 апреля 1884 г.). 65 В архиве Троицкого хранится также несколько писем Пальмова, которые тот отправлял ему из своих заграничных поездок более позднего времени. Так, в письме из Афин от 29 марта 1893 г. (4 л.) он говорит о занятиях в библиотеках и, кроме того, высказывает свой взгляд на создание Археологического института: «Я имел возможность немного ознакомиться с немецким Археологическим институтом и нахожу, что это тот идеал, который может быть желателен, но что нам, русским, нужно в самой России устроить что-либо подобное, прежде чем стремиться устраивать за границей». |
| В пределах Сирии, а также отчасти Палестины и Египта развивалась «провинциальная» арабо-православная культура. Там же в Сирии постепенно таяли островки сироязычной мелькитской письменности. В епархиях Восточной Анатолии сохранялась малоизученная армяноязычная православная субкультура. Для полноты картины можно упомянуть книжность грузинской и славянской монашеских колоний в Святой земле XVI–XVII вв. В состав Антиохийского патриархата, напомним, входила и часть собственно грузинских земель (Ахалцихский пашалык), которую, впрочем, мы не будем здесь рассматривать, так как она принадлежала к грузинской, а не к ближневосточной культурной традиции. Греческая интеллектуальная элита, действовавшая в Палестине, Синае, Египте, была ориентирована на грекоязычный культурный ареал – Балканы, Архипелаг, греческую диаспору в Европе – и оказывалась теснее связанной с Константинополем, Афоном или Венецией, чем с окрестным арабским населением. Духовные потребности «туземцев» обслуживала арабская православная элита Сирии и Ливана. Развитие двух основных православных культур Ближнего Востока – греческой и арабской – шло параллельно, не сливаясь. В то же время арабо-православная культура испытывала сильнейшие воздействия со стороны греческой. В XVII–XVIII вв. можно выделить не сколько эпох таких «культурных вливаний», выбросы импульсов, олицетворенные именами Мелетия Кармы, Макария аз-За‘има, иерусалимского патриарха Досифея, антиохийских первосвятителей Афанасия III Даббаса и Сильвестра. Для образованного христианина-араба знание греческого языка было обязательным. Переводы с греческого на арабский были массовыми, в том числе переводы самых современных на тот момент исторических и теологических трактатов. Как пример тесного переплетения этих двух культур можно назвать и становление арабского книгопечатания в греческих монастырях Валахии, и деятельность в Сирии просветителя Иакова Патмосского, о котором шла речь в предыдущей главе. Особенно показательно в этом контексте наличие «пограничного» двуязычного культурного пространства, творчество ряда «промежуточных» в культурно-языковом отношении фигур – эллинизированных арабов XVIII века Софрония аль-Килизи, иерусалимского патриарха Анфима и других, писавших на обоих языках и игравших роль «посредников» между арабским и греческим мирами. |
| Халкинское богословское училище, о котором Русский Вестник в Москве провозгласил (в мае сего года), что оно закрыто после (мнимой) покупки острова Халки армянами, существует и процветает, благодаря неутомимой деятельности начальника его. Я провел у него вечер и несколько часов ночи в духовной беседе с ним и с наставниками управляемого им училища. Приятно мне было видеть в библиотеке оного пожертвованные иерусалимским патриархом Кириллом все классические творения латинских и эллинских писателей в хороших переплетах и принести в дар училищу свои собственные сочинения. Отрадно было встретить там образованных наставников и согреться их верой, смирением, самоотвержением, усердием к духовному просвещению и надеждой на лучшую будущность восточной церкви. Трогательно было слышать от маститого, но бодрого духом, митрополита Тибалдо, какой опасности подвергался он во время последней войны турок с нами и как уклонился от нее. «Турки, говорил он, повесили бы меня по наветам одного ученика моего (из болгар), наклеветавшего им, будто я внушаю ученикам своим ненависть к султану и сочиняю возмутительные письма; но Бог вразумил меня спастись так, как некогда апостол Павел спасся от врагов своих. Он защитил свою жизнь и честь правом римского гражданина, а я избавился от виселицы по праву гражданина английского». Общая беседа наша стала живее и занимательнее, когда я с увлечением говорил о необходимости издать Библию и творения св. отцов церкви на греческом языке и издать общим иждивением греческого и русского народа и племен славянских и румынских, а для издания собрать самые лучшие и древнейшие рукописи, какие только находятся в монастырях Синайском, Святогробском, Саввинском, Патмосском, в обителях афонских и метеорских и в библиотеках владычних. При рассуждении об этом предмете наведена была мною тень сомнения на издания творений отцов церкви, обнародованные католиками и протестантами, выражено было желание мое доказать самостоятельность православной церкви ее собственными изданиями текстов Библии, соборных деяний и проч., говорено было о важности текстов владычних, признанных церквами, и о маловажности рукописных текстов, древле изданных частными лицами, также о разности текстов Библии, хранящихся в Ватикане и Оксфорде, и наконец открыта была цель моего путешествия по Востоку. Я с искренностью говорил, что еду на Афон, в Метеоры, на остров Патмос и в Иерусалим для изучения церковной живописи и для сличения ватиканского текста Библии с чтениями из Ветхого Завета, помещенными в греческих минеях, и с рукописными Библиями, хранящимися в Ватопедской обители на Афоне и в святогробском монастыре в Иерусалиме. Собеседники мои одобряли все, что я говорил им, и молитвенно желали мне успеха в предприятии моем. |
| Да и, как увидим впоследствии, в самом деле хвалить Василия Куталиноса было не за что. Назначение Куталиноса на должность наставника в школе произвело удручающее впечатление. Последовало неудержимое бегство учеников с Патмоса. Многие уехали «восвояси»: «разбегошася яко овцы, оставшиися пастыря» (по замечанию Барского). Барский, впрочем, не увлекся в этом случае примером своих сотоварищей. Он остался в школе вместе с некоторыми другими скромными любителями наук; но таковых, считая и нашего соотечественника, было немногим более 12 человек. Были времена — школа имела сотню учеников, но эти времена прошли. Удержавшиеся от бегства ученики принялись за науку. «Аз же прилежах, елико же можах», — говорит о себе при этом случае Барский; то же, конечно, делали и другие. Но недаром говорится, что беда не приходит одна. Лишь только наладилось ученье в школе при новом учителе, как пришлось прервать его. В 1740 г. остров посетила страшная гостья — моровая язва, и «училище затворися», школа закрылась. Шесть месяцев делала свое дело губительная болезнь и потом утихла. Но не совсем прошла. Вторично проявилось это «губительство» на острове, к счастью, на короткое время. Все это мешало школе правильно вести свое дело. Но дело не остановилось. 100 Барский и его товарищи стойко выдержали это несчастье, по крайней мере, наш паломник не говорит, чтобы число учеников еще уменьшилось по сравнению с тем, какое было в начале открытия курса наук при учителе Василии. 101 Во всяком случае, начался вялый период в жизни школы и продолжался он во все время единоличного учительствования Василия — почти 30 лет. 102 Наш соотечественник Барский разлучился с Патмосской школой в 1743 г. Он уехал с Патмоса, прекратился и его дневник, сообщающий так много интересного об изучаемой нами школе, а с этим мы лишились наблюдательного и неподкупного свидетеля исторических фактов, касающихся той же школы. Расставаясь с Григоровичем-Барским, скажем несколько слов о школьных его годах, проведенных на острове Патмос. |
| —185— (λλλοις πιουοντες, α λλλους πανοϑομενοι ν τας σμασιν). Таким образом, разумно исполняя псалмы (ψαλλντες), найдем полный покой душам нашим, а для других будем прекрасным примером» 270 . Разумеется, если псалмыь пелись всеми, то увещание внимательно слушать псалмы означало бы внимательно слушать собственное пение, что было бы странным. Термин νωτιο указывает на нечто, что выполнялось вслух всей братией, но не всеми, а отдельными лицами, которых все остальные должны были слушать. «Это “нечто” в нашем слове, по редакции кодекса Parisis 891, данной в Nova Patrum Bibliotheca, называется «αϑσματα». Так как, кроме псалмов, литургическая практика знает употребление этого термина только в отношении песнопений, которые полагались между отдельными статьями богослужебного пения псалтири и библейских песен канона и назначались специально для краткого отдохновения братии, как в отношении положения тела (сидения вместо стояния), так и голосовых органов (замена общего всем одновременного исполнения священных песнопений исполнением их со стороны одного лишь лица), то несомненно, что именно о них и идет здесь речь. Самый термин «седальны» определяет собою не характер строения или содержания песнопения, а лишь специальное назначение, какое дается песнопению в ряду богослужебного последования – назначение занять внимание братии и во время физически-необходимого отдыха голоса и ног, утомляющихся от продолжительного стояния и пения при певческом исполнении псалмов и библейских стихов. По существу же содержания и строения это суть стихиры или тропари 271 , и становились αϑσματα лишь когда исполнялись одним лицом в моменты отдыха братии среди богослужебного последования. Поэтому их настоящее название должно быть в сущности —186— двойное – τοπαια αϑσματоς или αϑσμτων, т. е. тропари седальные или сидений, или же в другом обороте речи: τοπαια-αϑσματα, т. е. тропари-седальны, сидения. Если отсюда в редакции Патмосской рукописи стоит вместо «αϑσματα», «τοπια», то этот вариант не исключает чтения рукописи Parisis, а лишь дополняет и поясняет. |
| Pemim’oм 50 , Van den Ven’oм 51 и Vogm’oм 52 ; значительное большинство остальных житий мы имеем или в старинных публикациях по случайно доступному тексту, принадлежащих богословам XVII и XVIII вв. 53 , или, что ещё досаднее, в одних латинских переводах, которыми довольствовались первые болландисты, и которые далеко не все пополнены изданием своих греческих подлинников в приложениях к позднейшим перепечаткам соответствующих томов «Acta Sanctorum» 54 . Далее следует отнести к разряду малоудовлетворительных все издания и перепечатки житий в Патрологии Миня, преследовавшей цели возможно скорейшего полного издания богословской литературы, без особенного внимания к качеству самих текстов 55 . Наконец, значительных и существенных исправлений могут потребовать жития, изданные, так сказать, спешно, с намерением поскорее познакомить учёную публику с неизвестными дотоле сокровищами агиографии, причём не было возможности принять во внимание разночтения других рукописей и произвести более или менее серьёзную критику текста. К таким изданиям относятся: сборники «Mνημεα γιολογικ» Феофила Иоанну, жития Феодоры Солунской и Евфимия Мадитского, изданные арх. Арсением, жития Христодула Патмосского, изданные Сакеллионом и др. Малоисправное состояние агиографических текстов иногда представляет серьёзные затруднения при пользовании ими. Конечно, если понимание фактов, сообщаемых житием, зависит не от отдельных слов, то ошибочное чтение этих последних мало значит в общей вразумительности контекста. Но иногда исследователю приходится наталкиваться и на такие места источника, где одно слово может значить всё, и где это слово, – какой-нибудь terminus technicus, – как раз явно искажено и изменено до неузнаваемости. Тогда становится ясным, как может обесценивать даже очень важный агиографический материал его поверхностное чтение и небрежное издание, и ощущается настоятельная потребность в критической обработке, по крайней мере, наиболее важных памятников агиографии, обработке, которая бы предоставила исследователю все средства самостоятельно разбираться в запутанных местах текста. |
|
|
