| В 1747-м и 1748-м годах проявилось сильное своевольство в разных краях России. Близ Олонца, на севере, в уездах Новгородском и Порховском, и в средине государства, в уездах Калужском и Белевском, разом закипели разбойничьи шайки, составленные из разных беглых, преимущественно из помещичьих крестьян. Они так были дерзки, что не останавливались перед святынею храмов, хватали священнослужителей в облачении и мучительски били . Атаманом разбойников в Брянском уезде явился помещик Зиновьев: он ловил купцов по дорогам, завозил к себе в имение и держал на цепи, а когда после того обиженные подавали на него иск, Зиновьев, по родству своему с обер-президентом главного магистрата, был оправдан и после находил способ мстить своим противникам . В 1749 году появилось множество мелких шаек в пограничных областях, а также близ Москвы, по большим дорогам, и в муромских лесах: были шайки человек в 20, 30, 50; на севере, в Каргопольском уезде, в этом году отыскана была шайка, жившая в избах, построенных в дремучих лесах. В следующем, 1750 году, в Белогородской губернии захвачена была шайка разбойников, состоявшая под покровительством отставного прапорщика Сабельникова, который держал разбойничий притон, отпускал своих удальцов на разбои, делился с ними добычею, а иногда и сам с ними езжал. В Новгородском уезде около этого же времени прославилась знаменитая Катерина Дирина, дворянка и помещица: вместе со своим братом и с родственниками Дириными она, собрав шайку из своих и чужих беглых людей и крестьян, нападала на помещичьи усадьбы, производила убийства и грабежи . В делах, касающихся усмирения бунтующих крестьян, сенат предписывал не только не подвергать виновных пыткам, но и не пристращивать ими ; местным властям вменялось в обязанность доносить в сенат о каждом из виновных, подлежащих розыску, и ожидать решения. В 1759 году, в разгар Семилетней войны, замечено было, что в числе солдат, находившихся в войске, были беглые, и тогда постановили не преследовать их и не наказывать, равно как и тех, которые неправильно сдавали рекрут. |
| Теперь вернемся к гипотезе Покровского, считавшего, что оба сиона были созданы после погрома 1067 г. Благодаря изысканиям советских реставраторов стало очевидно, что сохранились не «большой» и «малый» сионы, а старый, собранный из византийских остатков софийской ризницы, и новый, созданный русскими мастерами позднее. Значит, справедливо и предположение проф. Покровского о византийском происхождении этой формы богослужебного сосуда, поскольку первый (несохранившийся) новгородский сион был сделан в Константинополе. Но зачем самим византийцам понадобились такие странные сосуды как новгородский сион? В чине современной литургии есть два сосуда — дискос и потир, и их вполне достаточно. Действительно, если обратиться к истории евхаристических сосудов, то древнейшие литургические комплекты состоят только из дискоса и потира, как, например, обнаруженный в начале двадцатого века клад из Рихи, сирийской деревушки рядом с Алеппо (20). Самая ранняя византийская богослужебная утварь не знает ни звездиц, ни лжиц. Но серебряные предметы из Рихи, Струмы и других кладов относятся к тому периоду эволюции византийской литургии, когда в ней еще не было Великого входа. Первые свидетельства об этом нововведении относятся к шестому столетию, а первый символический комментарий возникает на рубеже седьмого-восьмого веков. В нем говорится: «Херувимская песнь… знаменует шествие святых, невидимых ангельских воинств, и великого Царя Христа, идущего на таинственную жертву» (21). То есть, имеется в виду путь Христа на Голгофу, изображенный как триумфальный парад императора. Далее, от десятого века сохранились документы, описывающие порядок совершения этого пространного ритуала в момент его наибольшего развития при императоре Константине VII Порфирогените (22). На великие праздники, когда император участвовал в Великом входе, ритуал византийской литургии имел следующий вид. В протесисе выстраивалось духовенство. По реконструкции Нила Морена протесис располагался в портике за алтарной апсидой, где ныне северо-восточный минарет (23), а по реконструкции о. |
| 1. Алексей С. Павлов сын причетника томской епархии (родился в 1832 году). По окончании воспитания в Тобольской Семинарии, как даровитый питомец ее, он поступил в 1854 г. для довершения образования в Казанскую духовную Академию. С умом острым, при темпераменте живом и увлекающемся, талантливый А. С. Павлов хотя и выдвинулся из среды своих сотоварищей по академии 1 и занял в списке 7 курса первое место, но не был оставлен при Академии бакалавром. Причины этого обстоятельства кроются, во-первых, в нерасположении нового ректора Академии арх. Агафангела 2 , вообще, и лично к А. С. Павлову , в частности, за его студенческие увлечения и живой темперамент 3 и, во-вторых, в желании ректора видеть в академической корпорации молодых людей с наклонностями к монашеству, на что Алексей Степанович не подавал никаких надежд. Назначенный, по окончании курса в Академии, преподавателем общей и русской церковной истории в Казанскую духовную Семинарию, Алексей Степанович, однако же, не оставался в Семинарии и одного года и был перемещен в Академию 11 марта 1859 года бакалавром по кафедре канонического права и литургике, так как желательных кандидатов не было на лицо. Но «литургика, по замечанию П. В. Знаменского , бывшего одним из первых слушателей А. С. Павлова , не смотря на множество совершенных им работ по этому предмету 4 , была у него менее любимой наукой, и разрабатывалась им менее самостоятельно, чем каноника» 5 . Главным толчком к самостоятельным изысканиям в области канонического права вообще и русско-византийского права в частности послужило богатое собрание канонических сборников в рукописях Соловецкой библиотеки, переданной в ведение Казанской Академии 6 . С увлечением отдавшись их всестороннему изучению на первых порах своей службы в Академии, Алексей Степанович заложил здесь прочные основания тому научному и богатому запасу сведений по излюбленной специальности, которым он мастерски пользовался всю свою не кратковременную жизнь, и который он не успел исчерпать и до самого конца, несмотря на свою необыкновенно плодовитую деятельность. Доказательством для сего может послужить ряд статей, напечатанных в «Византийском Временнике» за 1895 и 1896 годы, и множество материалов для предположенной, но не осуществившейся 2 части «Памятников древнерусского канонического права». Что же касается прямых и очевидных результатов его увлечения и серьезного занятия каноническими памятниками на первых порах его службы, то они сказались в целом ряде изданий новых и неизвестных памятников, как, напр. «Церковно-судебные определения Киприана, митрополита новгородского» (Прав. Соб. 1861, т. 3), «Послание старца Елеазарова монастыря к великому князю Василию Иоанновичу» (там же, 1863, т. 1), «Послание Геннадия Новгородского к Московскому собору 1490 г.» (там же), «Три, доселе неизданных, послания князя Андрея Курбского» (там же, т. 3), «Полемические сочинение инока-князя Вассиана Патрикеева» (там же) и «Апокрифическое слово о судиях и властителях» (там же, 1864 г., т.1) |
| Древние знамена стали менее понятны позднейшим певцам; к тому же и сами „мастера пения“ произвольным толкованием певческого значения знамен, вносили путаницу и затруднение при чтении крюковых знаков. Желая сделать знаменный распев более доступным для пения, „песнорачители“ того времени сделали попытку облегчить изучение древних мелодий чрез введение во все общее употребление киноварных помет, или „подметных букв“, которыми точно определялась звуковая высота знамен и их мелодическое значение и благодаря которым обеспечивалось буквальное воспроизведение живого напева и его точная запись. Пометы, изобретенные Новгородским доместиком XVI века Иваном Шайдуровым, наиболее удовлетворяли их назначению и потому были приняты во всеобщее употребление. Они состояли из букв славянского алфавита, изображались красною краской (киноварью) и писались с левой стороны крюковых знамен. Киноварные пометы, определяющая высоту звуков, назывались пометами степенными, или согласными; пометы, определяющие способ исполнения крюков – указательными; третий вид помет, называвшихся осмогласными, определял глас того или иного песнопения. Самый почерк безлинейных нотных знаков за весь период их существования подвергался многим изменениям. Рукописи XI–XIII вв., с буквами и в средине, имеют очерк прямой, ровный без всяких утолщений и выгибов в фигурах знамен. В них попадаются много таких нотных знаков, которые в XIV в. вышли из употребления. Текст их писан древним, косым слева вниз пером, знамена же, несомненно, писаны очином не пера, а чего-либо в роде килима, до сих пор употребляемого на востоке 2497 . В рукописях XIV–XV в.в., в которых ъ и ь в сре- —93— дине слов постепенно исчезают и употребляются только в конце, безлинейные нотные знаки приобретают начертания более длинные и наклонные по сравнению с начертанием прежних крюков, а почерк их становится более скорописным, уступающим в каллиграфии прежним знаменам. Письмо книг, крупное вначале, затем мельчает, равно как и форматы книг. Заставки, заглавные буквы и вязи – весьма изящны. |
| Две следующие критические статьи П. В-ча вызваны трудом Н. И. Костомарова : «Северно-русские народоправства во времена удельно-вечевого уклада» (Спб. 1863). Это прежде всего названные уже нами «Заметки касательно устройства древней новогородской иерархии» (Прав. Соб. 1863, I, 174–201, 244–291). Здесь проф. Знаменский дал яркую картину земского положения новгородских владык и белого духовенства новгородского и псковского, – не только их прав, но и обязанностей, что у Костомарова было опущено. Дефекты работы Н. И. Костомарова наряду с её достоинствами выявляются в статье П. В-ча во всей отчётливости. В другой работе Знаменского «Ещё статья о новой книге», 52 напечатанной в журнале «Время», 53 в качестве недостатков работы Костомарова указаны: опущение вопроса о новгородской колонизации, не изученность составных стихий городской жизни и потому невыясненность городских волнений и вечевых схваток, отсутствие истории должностей и учреждений административных и судебных, недостаток характеристики областных типов и сравнительного очерка новгородской народности и – какая то незаконченность... Затем следует ряд отзывов официальных, об сочинениях, представленных авторами в различные учреждения на премии или на соискание учёных степеней. Начинаются они с 1888 г., когда по поручению учебного комитета при Св. Синоде написана рецензия на сочинение В. И. Жмакина: «Митрополит Даниил и его сочинения» (М. 1881) (Церковный вестник 1884). По его же поручению в 1887 г. рецензирован I том монографии С. Т. Голубева : «Киевский митрополит Пётр Могила и его сподвижники» (Киев 1888) (Христианское чтение 1886, II, 239–252). В 1887 г. по просьбе Академии наук П. В. Знаменский дал отзыв о книге Н. О. Каптерева: «Характер отношений России к православному востоку в XVI и XVII ст.» (М. 1885). По этому отзыву Академия наук присудила автору Уваровскую премию, а рецензенту – золотую медаль. 54 В 1892 г. вышла «Историческая записка о состоянии Казанской дух. академии после её преобразования. 1870–1892» проф. С. А. Терновского (Казань). Совет академии по представлению и отзыву Петра Васильевича присудил автору Макариевскую премию в 570 р. (Отзыв – в Протоколах Совета академии 1892, 351–358). В 1898 г. по поручению учебного комитета при Синоде проф. Знаменский написал разбор книги проф. Т. В. Барсова : «Св. Синод в его прошлом» (Спб. 1896). Отзыв напечатан учебным комитетом в Христианском чтении 1900, I, 142–156; II, 306–318, под заглавием: «К истории Св. Синода». В 1899 г. П. В. представил отзыв, увенчивавший большой Уваровской премией II том исследования С. Т. Голубева : «Киевский митрополит Пётр Могила и его сподвижники» (Киев 1898) («Отчёт о присуждении наград гр. Уварова». Отт. 1900 г., стр. 1–28). |
| В сборнике XV века, принадлежащем Московскому Публичному Музею 2515 (из собрания покойного А. Н. Попова 147), находится на лл. 174–184 одно древнерусское архиерейское поучение духовенству, не надписанное ничьим именем и вообще оставленное писцом без всякого оглавления, но в высокой степени интересное по своему содержанию и языку. Ознакомившись с этим поучением при самом поступлении указанной рукописи в Музей, мы тогда же решились издать его вполне, как необходимое (хотя, к сожалению, и запоздалое) дополнение к своему сборнику памятников русского канонического права XI–XV в., напечатанному по определению и на средства Археографической Комиссии в VI томе Русской Исторической Библиотеки. Исполняя теперь это намерение, считаем себя обязанными предпослать своему изданию нисколько замечаний по вопросу о вероятном авторе поучения и о самом поучении, как памятнике древнерусского церковного права, литературы и языка. Поучение несомненно принадлежит одному из новгородских владык XII века. В речи автора часто слышатся известные особенности тамошнего говора: венечь, конечь, тачех, отричалъся и т. п. Кроме того, он не раз упоминает в своем поучении о «святой Софии» и в одном случае называет ее настолько «неубогою», что она могла бы прокормить какое угодно число попов, опасающихся, при известном обстоятельстве, «помереть с голоду» (статьи 14 и 30). Время написания поучения довольно точно определяется на основании следующих данных в его содержании. С одной стороны, автор говорить своим слушателям: «вы сами ведаете, оже наша земля недавно хрьщена», и припоминает некоторые речи «первых поповъ» своей родины (ст. 12), с другой – ссылается уже на «устав блаженнаго Нифонта» (ст. 10), то есть, своего знаменитого предшественника, носившего это имя († 1156). Наконец, в поучении находится одна такая черта, которая дает возможность прямо указать личность автора и назвать его по имени. Он говорит о себе, как бывший приходский священник, еще недавно поставленный на святительство по «избранию» своей прежней братии – новгородских попов, которые поэтому и называли его «своим». |
| Его тело было положено вместе с телом Бориса, и оба брата признаны нашей Церковью святыми. Но жестокому Святополку казалось мало погубить двух братьев: он приказал убить и третьего — Святослава, князя Древлянского. Такие злодейства не могли долго оставаться без наказания. Ярослав, князь Новгородский, отомстил убийце трех своих братьев. Он нанял Варягов, вместе с ними и Новгородцами пришел к Киеву и на берегах Альты, на том самом месте, где погиб святой Борис, победил своего жестокосердного брата. Святополк убежал далеко из Отечества, в густые леса Богемии, но и там совершенные им преступления постоянно представлялись ему; мысль о них так мучила его совесть, что он, наконец, лишился рассудка и умер на чужой стороне без родных и друзей. Никто не плакал и даже не сожалел об этом несчастном князе, и все называли его Окаянным. Великий князь Ярослав I Владимирович от 1019 до 1054 года Ярослав Новгородский, победив Святополка, вошел в Киев и один стал великим князем почти всей Руси. Только два княжества не принадлежали ему: Тмутараканское, лежавшее на берегу Азовского моря, и Полоцкое. В первом княжил последний оставшийся в живых его брат Мстислав, прозванный Удалым, а Полоцкой областью владели дети его старшего брата Изяслава, того самого, который, еще будучи ребенком, спас свою мать Рогнеду от государева гнева и смерти. Мстислава недаром называли Удалым: он был очень храбр, силен и любил войну. Народы, жившие около его владений, скоро испытали это: он победил Хазар и Касогов. Прослыв знаменитым победителем, Мстислав думал, что уже стыдно быть государем только одной Тмутороканской области, и пошел с покоренными народами к Киеву. Ярослав опять прибегнул к своим храбрым помощникам, Варягам, и вместе с ними и со своей собственной дружиной встретил брата у города Листвена, в Черниговской губернии. Началось сражение. Бог как будто бы для того, чтоб показать, как гневит Его ссора двух братьев, покрыл все небо черными тучами; непрерывно сверкали яркие молнии, дождь с шумом лил на сражавшихся, но они ничего не видели и не слышали: все их мысли были заняты битвой. |
| Вы видели, сколько беспорядков происходило в продолжение тридцатисемилетнего княжения Всеволода III; вы видели, что его нерешительность не могла удержать в повиновении князей южной России, которые вовсе не считали его своим государем. В северных областях его власть была гораздо действеннее, так что он мог держать в страхе беспокойных Новгородцев и по своей воле менять их князей. Гордые Новгородцы славились богатой торговлей. Всеволод Юрьевич знал, что, препятствуя этой торговле, можно скорее покорить сильный Новгород, и не ошибся! Как только он начал мешать Новгородским купцам торговать по России заморскими товарами, а чиновникам разъезжать по Двинской земле за податями, вольные люди, чтобы умилостивить хитрого князя, вынуждены были выбрать своим государем одного из его сыновей по имени Святослав. Всеволод только того и ждал, и с тех пор начались несчастья Новгорода! Вместе с четырехлетним Святославом Всеволодовичем приехали в Новгород опытные Владимирские бояре, управлявшие Новгородом от имени маленького князя. Много несправедливостей и обид терпели Новгородские граждане от этих приезжих бояр, но не смели жаловаться, потому что боялись, что придется терпеть еще больше. Надеясь на Бога, они ожидали помощи от него одного. Эта надежда не обманула их: к ним явился защитник, сын их прежнего любимого князя, знаменитого Мстислава Храброго, также Мстислав, названный потом Удалым. Этот молодой князь, горячо любивший свое Отечество, с печалью смотрел на беспорядки, происходившие во всех его областях, и решил употребить все свои силы, чтобы поправить дела и примирить, насколько это возможно, князей. Дела было довольно для великодушного Мстислава Мстиславича: беспорядки были и в Киеве, и в Галиче, и в Новгороде. Прежде всего он отправился в этот последний город, объявил себя защитником Новгородцев, которые, с восторгом принимая нового государя, называли его своим спасителем, отцом, своим воскресшим Ярославом! Он усмирил Владимирских бояр и отправил их вместе с маленьким Святославом к великому князю. Потом он защитил Новгородские земли от нападений Немецких рыцарей и Литовцев, принудил Чудь заплатить ее обычную дань Новгороду и наконец, приведя все в порядок, объявил на вече, что должен идти в южную Россию, где жадные Венгры, Поляки и Олеговичи безжалостно мучили бедных жителей. |
| Она объявила о том мужу своему и он начал расспрашивать о гробе святителя Феоктиста. Узнав же, что он находится в обители Благовещенской, дьяк Зиновьев привел туда супругу свою и, попросив здесь отслужить панихиду по блаженном Феоктисте, раздал обильную милостыню братии, прося ее помолиться о здравии рабы Иулиании. С тех пор она получила облегчение и вскоре совершенно исцелилась. Признательный дьяк Зиновьев, возымевший великую веру к святителю Феоктисту, пожелал найти такого живописца, который бы мог написать лик святителя Феоктиста, чтобы поставить таковый в бывшей его обители Благовещенской. Такой живописец нашелся. Это был клирик Софийского собора, по имени Феодор, занимавшийся иконописанием. Он первый написал лик святителя Феоктиста в молитвенном положении пред иконою Благовещения и написал с первообразного подобия, которое сохранилось на стене паперти Софийского собора, где были лики и прочих святителей Новгородских. Знаменского собора священника Евгла Александрова дочь, ослепшая после долговременной болезни, прозрела сряду после того, как, пришедши в обитель Благовещенскую, простояла в ней с отцем своим литургию и выслушала молебное пение святителю Феоктисту. Купеческий сын Михаил Афанасьев, бывший без языка 9 лет, в первый раз проговорил у раки святителя Феоктиста, которому был отслужен молебен, и с радостью возвратился домой. Холынского погоста крестьянина Антония Иванова дочь Мария, после двадцатилетней болезни, впала в расслабление и ослепла. Ей стало легче от одного даже обещания побывать в обители святителя Феоктиста. Когда же она, приведенная своими родителями в сию обитель, с благоговением облобызала гроб святителя и с усердием помолилась ему во время молебного пения: то совершенно исцелилась и от расслабления, и от слепоты. Жене новгородского дворянина Силы Корсакова, долго страдавшей внутреннею болезнью, явился во сне неведомый муж в архиерейской одежде и велел идти на гроб святителя Феоктиста. Она исполнила это таинственное веление и тотчас получила исцеление при гробе его. |
| На севере, в Новгородско-Поморской области, в 1705 году возникает новое, согласие – федосеевское – и также учит, что царь Петр Алексеевич – Антихрист, что отнюдь не должно признавать его власти над собой. Вследствие такого учения, – по свидетельству раскольничьей Выговской Летописи. – постоянно собирались в Поморье от гоненья Антихристова староверы, отовсюду приходили всякого рода люди, и поморский раскол стремился к завладению всею древнею Поморскою областью. или Северным Поморьем, к самостоятельному, общинно-областному самоустройству, экономическому и народному саморазвитию и к общинному выборному самоуправлению. В царствование Петра, в Северном Поморье образовалась уже федерация из 13-ти скитов или станов, общин, наподобие старинных посадов, или сел, где селились мужчины и женщины, и свободно занимались торгом, пашнею, рыболовством и разными промыслами. Колонизационная связь и совокупность всех поморских скитов и примыкавших к выгорецкому общежительству по речной системе Выга и по расколу погостов, образовала одно целое федеративное или союзное согласие, наподобие одной волости или области. Раскольничья колонизация Поморья была сильная: отовсюду бежали туда крестьяне, посадские, бобыли, солдаты, казаки и всяких чинов люди. Там искали спасения от Антихриста. К 1729 году поморский раскол завладел большею частью олонецких волостей, которые в старину были новгородскими черными, народоправными. В этом году число поморско-олонецких раскольников дошло до 12448 человек. В то же время, в Псковско-Новгородской области распространилось учение, что Антихрист пришел в мир уже в 1688 году и живет он «духовне по действу» в Велико-России. В связи с новгородско-поморскою раскольничьею областью и псковские, и новгородские общины выразили свою местную религиозную автономию, антагонизм Москве, как царству Антихристову. В царствование Петра, новгородско-поморские раскольничьи историографы, в укоризну Москве и наперекор московскому собору 1667 года, внесли в свою историю северного, псковско-новгородско- поморского раскола известную, любимую раскольничью, повесть «О новгородском белом клобуке», и в историческом сборнике своем поставили ее на ряду с «Историею об отцех и страдальцех Соловецких», в числе которых были псковские и новгородские страдальцы, и вместе с знаменитою «Соловецкою челобитною». |
|
|
