| Далее, профессор Завитневич почему-то не изучает ни почерка, ни портретов Хомякова, хотя и тем и другим пользуется для исследования личности и установления ее тождества даже такое ответственное учреждение, как суд. Изучить развитие почерка Хомякова и изменение черт его лица по ряду последовательных портретов – это значило бы заполнить многие пробелы в понимании духовного развития Хомякова, которые пока остаются пустыми. На странице 98-й говорится о книжных покупках Хомякова, причем указывается, что в один год было куплено книг на 10 000 рублей. Состав библиотеки, сознательно приобретаемой (а так именно приобретал книги Хомяков) в высокой степени показателен для умственных интересов и кругозора владельца ее. Профессор Завитневич где-то бросает в примечании несколько слов, что по Богучаровской библиотеке можно было бы выяснить, что именно читал Хомяков. Но позвольте, чья же эта обязанность, как не самого исследователя Хомякова, и почему он сваливает ее с себя на читателя? Богучарово 81 находится не на Гималаях, и чем приглашать туда своего читателя, Завитневичу проще было бы самому поехать туда из Киева, да, кстати, попросить у сына Алексея Степановича, Димитрия Алексеевича Хомякова, разрешения покопаться в старых приходо-расходных книгах его отца. В книге профессора Завитневича, особенно при ее обширности, огромным недостатком должно признать отсутствие указателей – именного и предметного, таблицы «трудов и дней» Хомякова и разного рода справочных таблиц и схем, столь необходимых в нашей литературе вообще, а в особенности – в книгах исторического характера. Мы надеемся, однако, что профессор Завитневич выпустит еще дополнительный том, где восполнит эти пробелы. Подобных вопросов профессору Завитневичу я имел бы и еще немало. Но, оставляя их, равно как и те возражения его Хомякову по поводу древнерусского просвещения и характера связанной с ним народной веры в иконы, чудеса и вообще всякие непосредственные проявления помощи Божией (тут я как раз стал бы на сторону Хомякова, против профессора Завитневича, подчеркивающего и закрепляющего уклон Хомякова к имманентизму в имманентизм уже определенный), я выскажу тот итог, который сложился у меня при чтении почтенного труда киевского профессора. |
| 4 . А.С. Хомяков. – Т. 1, Кн. 2. Труды Хомякова в области богословия. – Киев., 1902. 5 . Место Алексея Степановича Хомякова в истории русского народного самосознания. – Харьков., 1904. 6 . Из системы философско-богословского мировоззрения А.С. Хомякова. – Киев., 1906. 7 . Вопрос о народности в его научной постановке//ТКДА. – 1912. – – Т. 2. – С. 87–117; 8 . А.С. Хомяков. – Т. 2. Система философско-богословского мировоззрения Хомякова. – Киев., 1913. 9 . Критика начал немецкой философии школы Канта А.С. Хомякова//ТКДА. – 1913. – – Т. 1. – С. 256–277; 10 . Гносеология А.С. Хомякова//ТКДА. – 1913. – Кн. 3. – Т. 1. – С. 382–423. В конце XIX века в журнале «Труды Киевской духовной академии» впервые печатается уникальная работа профессора В.З. Завитневича «Алексей Степанович Хомяков» (1898 г.). Позже эти материалы были изложены в отдельных томах, общий объем которых в сумме составил 1 728 страниц текста! В своей работе профессор дает весьма высокую оценку творчеству А.С. Хомякова, несмотря на то, что в некоторых моментах абсолютно не соглашается с ним. Позже В.З. Завитневич признается, что «до того проникся воззрениями Хомякова, что хомяковские взгляды в значительной мере сделались его собственными взглядами» c. X]. В.З. Завитневич ставит Алексея Степановича в один ряд с такими выдающимися людьми России, как Петр I, Ломоносов и Пушкин, каждый из которых смог внести существенный вклад в развитие России, а так же ее просвещение. Но у Хомякова, как и у Петра Первого, в свое время, была задача потруднее, чем у самого императора России, уточняет профессор. Причина в том, что «Петр В. касался внешних форм жизни, а Хомякову пришлось иметь дело с самыми ее началами, для понимания существа которых нужно такое формальное развитие, которое является в результате уже значительного культурного роста народа и которое вообще бывает уделом немногих» c. II]. Завитневич, как и другие исследователи творчества Хомякова, не может не согласиться с тем, что А.С. Хомяков «не был профессиональным богословом» c. 966], но тем не менее уточняет, что философско-богословское мировоззрение А.С. Хомякова «доставило ему славу выдающегося богослова» c. XIII]. |
| —524— поставить в ней св. престол, помазать стены ее св. миром и водрузить на ней св. крест, или же ей, этой стройке, так и суждено оставаться благородным, но не священным, зданием. Проф. Завитневич почему-то не только не сомневается в «да» Церкви, но и самый вопрос, ставимый сейчас нами, не предносится его соображению: небольшое количество страниц в начале первого тома 1200 , посвященных довольно голословной полемике с упрекавшими Хомякова в протестантизме, едва ли могут идти в счет. Предпосылкой всего изложения проф. Завитневичем безмолвно принято, что Хомяковское здание лишь по форме отличается от обычного православного храма. Но рецензенту это простое тождество содержаний церковного и Хомяковского учений не представляется аксиоматическим, и он считал бы безусловно необходимым появление еще третьего тома книги Завитневича, где бы подводились окончательные итоги и давалась бы принципиальная критика учения Хомякова, проведенная с той же основательностью, которая характеризует и первые два тома. Из сказанного доселе явствует, что г. Завитневич удачно выполнил поставленную себе задачу. Но вопрос о ценности книги этим еще не решается, а лишь задается: мало ли какие задачи можно ставить себе и удачно их выполнять, причем, однако, ценность выполнения стоит в прямой связи с ценностью самой задачи. Всякая книга возбуждает у читателя прежде всего вопросы: Нужна ли она? каков смысл ее существования? стоило ли писать и издавать ее? и конечно, эти вопросы в особенности относятся к книге столь большого объема, как исследование проф. Завитневича, – книге, потребовавшей для себя множество времени и труда, и не только от самого автора, но и от всех, так или иначе обслуживавших умножение ее экземпляров на печатном станке, и требующего порядочной затраты времени и усилий даже от читателя. Оправдывается ли труд и потеря времени всех их: автора, наборщиков, корректора и т. д., включительно до читателя? В значительности самой темы сомнение едва ли может быть. И друзьями своими и врагами Хомяков, при жизни |
| —226— Правительством политическим партиям. 6) Предложить доценту той же академии по кафедре истории и обличения русского раскола Илии Громогласову немедленно оставить занятия в других учебных заведениях, обязав его более серьезно относиться к преподаваемой им в академии науке. 7) Сделать внушение профессорам Киевской духовной академии ординарному по кафедре Русской гражданской истории Владимиру Завитневичу и экстраординарным по кафедре нравственного богословия Василию Экземплярскому и по кафедре истории философии Петру Кудрявцеву за их незакономерные отношения к студентам во время бывших учебных забастовок и сходок. 8) Предложить профессору Завитневичу отказаться от заведывания частными курсами, отвлекающего его от его прямых профессорских обязанностей. 9) Поручить Вашему Преосвященству представить Святейшему Синоду свой отзыв о том, признается ли удобным вообще или при каких-либо ограничительных условиях проживание преподавателей Московской духовной академии в г. Москве, а не в Сергиевом посаде. Г) По хозяйственной части академии. В виду обнаруженных при ревизии означенной части в академиях непорядков и упущений, предписать Правлениям академий неукоснительно руководствоваться в своих хозяйственных распоряжениях подлежащими статьями академического Устава, Счетным Уставом мест и властей ведомства Святейшего Синода и отдельными распоряжениями Святейшего Синода и его органов. – В частности: 1) Подтвердить Правлениям академий, чтобы в представляемые ими сметы вносились все без исключения суммы, ожидаемые к поступлению в сметном году. 2) Вменить Правлениям в обязанность, во всем составе, следить за неуклонным соблюдением ведущими книги лицами существующих на сей предмет узаконений. 3) Подтвердить Правлениям о своевременном производстве периодических освидетельствований находящихся в их распоряжении сумм (ежемесячно) и имущества (по полугодиям) с представлением о результатах таковых освидетельствований надлежащих актов на рассмотрение подлежащей власти. 4) Предписать Правлениям следить за надлежащим составлением, по- |
| выявил исключительно слав. характер поселения племени дреговичей, определил границы расселения не выше верховьев р. Неман. В 1885 г. исследовал городища под Минском, особенно выделял городище в пойме правого берега Немана между Столбцами и Нов. Сверженем под названием «Замчище». Эта территория проходила по границе литовско-русских поселений и представлялась ему особенно важной для изучения. Между Березиной и Неманом, по линии Минск-Борисов, З. исследовал множество курганов, сделал выводы о плотности заселения этих мест в доудельный период и борьбе за поселение между русскими, поляками и литовцами. В 1887 г. в экспедиции по р. Суле в Роменском у. Полтавской губ. З. определил сев. границы скифских поселений. На основании данных археологической экспедиции предоставил новые материалы о скифском происхождении славян. Он считал, что в V-I вв. до Р. Х. в районе рек Сулы и Десны поселилась часть народов, пришедших с Дуная при распаде скифской державы. Затем, по мнению З., Десну заняли северяне, суличи осели между Бугом и Днепром, впосл. анты были покорены хазарами и с ними вошли в состав Киевского княжества. Отсюда перекочевали дреговичи и кривичи. В 1890 г. З. стал действительным членом Имп. Московского археологического об-ва. В 1889-1891 гг. З. осуществил 2 археологические экспедиции в Припятское Полесье Минской губ., связанное с путем «из варяг в греки». В 1890 г. на основе данных археологической экспедиции заключил, что местом кончины митр. Киевского и всея Руси сщмч. Макария I было с. Скрыгалово. Также, сопоставив летописные сведения, установил предположительную дату мученичества митр. Макария - 1 мая 1497 г. Свящ. В. И. Завитневич из Скрыгалова, возможно родственник З., передал в музей КДА бронзовый крест-энколпион, найденный на предполагаемом месте убийства митрополита. В 90-х гг. по инициативе З. в память митр. Макария на месте его кончины возвели часовню и стелу, сохранившиеся до наст. времени. С 1885 по 1914 г. свои археологические находки З. передавал в Церковно-археологический музей КДА: рукописный нотный Октоих, визант. |
| Таким образом, проф. Соболевский не согласен с г. Завитневичем уже в самом способе вычисления лет, который, по его мнению, двоякий: первый по точным правилам арифметики и менее верный для решения данного вопроса, – его держится Завитневич, – второй – более простой, по пальцам, при помощи его ведутся вычисления годов в летописи и вероятно вычисляет сам ученый профессор. Правильность своего положения Соболевский доказывает, несколькими примерами. Таким способом, какой им указан, рассуждает ученый профессор, „наш древний летописец в известном хронологическом перечне определил количество лет княжения русских князей, сосчитав все годы с года вступления на стол по год смерти включительно. Так Ярополк, по перечню, княжил 8 лет, Ярослав, 40 лет, хотя из летописного рассказа видно, что первый был убит на 8 году, прежде чем исполнилось целых 8 лет княжения, а второй умер на 40 году, опять прежде истечения 40 лет княжения“. Далее Соболевский указывает на число лет сидения Судислава в порубе и число лет жизни Владимира Мономаха и на основании представленных примеров приходит к такому заключению: „чтобы узнать год крещения Владимира по Иакову, мы должны вычесть из 1015 не 28, а 27 и признать искомым годом 28-й=988-й год, т. е. тот год, под которым говорится о крещении в летописи» 231 . Несколько ниже возвращаясь к летописному способу счисления, проф. Соболевский говорит: „мы принимаем за первый год самый год события, согласно с древне-русским способом вычисления, употребленным между прочим и в нашей древней летописи» и представляет пример: „жена Яня, Яневая, умерла в 18-й год по смерти Феодосия Печерского . Смерть ее упоминается под 1091 г., а смерть Феодосия под 1074 г., следов. за первый год принят год смерти Феодосия» 232 . Уже количество представленных проф. Соболевским примеров в подтверждение правильности понимания им летописи показывает, что в данном случае этот ученый чувствует себя на почве самой твердой. Но – странное дело – г. Завитневич не только не доказывает, что летопись не так ведет свое счисление, как указывает Соболевский, но совершенно согласен со своим критиком, что первым годом нужно считать год возникновения известного события и в подтверждение представляет почти все те же примеры, какие приводятся и Соболевским 233 . |
| А если так, то очевидно этот автор считал протекшие до болезни Владимира 28 лет не от того года, от которого вычисляет ученый профессор. Г. Завитневич, на основании „Сказания“, делает попытку определить даже число месяца крещения Владимира, но подобная попытка слишком субъективна и самим автором не признается безусловно авторитетною, – касаться ее мы не будем. Вообще же такие точные даты, как день и месяц принятия Владимиром христианства, при наличных исторических памятниках, не поддаются даже и приблизительному определению; „но за то точность года не может подлежать сомнению», как справедливо замечает г. Завитневич 258 , и этим годом должен быть признан 987. Что соблазняющая исследователей цифра лет жизни Владимира в христианстве, указанная в «Похвале» и в «Сказании», правильно должна быть понимаема несогласно со взглядом Соболевского, в этом убеждает нас третий древнейший памятник – „Чтение о погублении Бориса и Глеба“ преп. Нестора. Между тем как Иаков и писатель „Сказания“ определяют общее число лет жизни Владимира по крещении, вызывая тем разногласие в определении самого года крещения, преп. Нестор поступает иначе: он отмечает год указанного события 6495 от сотворения мира (987 от Р. X.), т. е. тот самый, который нам кажется правильным на основании указаний Иакова и писателя „Сказания“. На основании „Чтения“ преп. Нестора, вопрос о том, как правильно понимать 28 лет жизни Владимира по крещении, обозначенные Иаковом, какой год нужно признать годом Владимирова крещения, мог бы быть решен утвердительно и окончательно. К сожалению, в древнейшем списке „Чтения“ в указанной дате оказалась ошибка – вместо 6495 года стоит 6490-й, – ошибка конечно не намеренная, объясняемая вполне просто и естественно, в которой ученые не усумнились признать описку переписчика 259 ; но она, без сомнения, подала повод к тому, что показание Нестора игнорируется и замалчивается некоторыми защитниками летописи. Проф. Соболевский, впрочем, не принадлежит к числу таких лиц; он признает, что, по Нестору, Владимир крестился в 987 г. Но так как дату эту нельзя истолковать в пользу летописной хронологии,– ее нужно принять или отвергнуть на каких-нибудь основаниях, то он и делает последнее. „Чтение Нестора, говорит ученый профессор, мимоходом упоминает, что крещение Владимира имело место в 987 г., и мы не думаем, чтобы его случайная заметка могла заслужить предпочтение перед датой Иакова, тем более, что последняя есть также дата летописи» 260 . |
| Завитневича» (371 стр.). Это – «во-первых», смею думать, не служит основательной причиной для того, чтобы совершенно уклоняться от доказательств несправедливости моего мнения, как то делает г. Матченко. И «самостоятельные воззрения» легко могут оказаться менее справедливыми, чем «чужие взгляды», и даже хуже их. А в «спорных вопросах по истории крещения Руси» прежде всего и больше всего, полагаю и нужно обращать внимание на справедливость мнения и основательность доказательств, и даже предпочтительно пред оригинальностью и «самостоятельностью» воззрения. Затем, я не вижу ничего предосудительного и нехорошего в том, что разделяю мнение не г. Матченко, а профессора Голубинского и пожалуй, даже г. Завитневича, хотя последнему, по мнению того же г. Матченко, так же иногда не достает «самостоятельности». Выбор мнения – дело свободное. С своей стороны, я имею дерзость не только думать, но и высказать печатно, что профессора Голубинского а считаю более авторитетным и серьезным ученым, нежели г. Матченко. Мало этого. Я по своему разумению нахожу мнение профессора Голубинского, о времени крещения св. Владимира и Руси, более справедливым (хотя бы и не во всех частностях и подробностях), чем мнение о том же предмете г. Матченко. Знакомясь (насколько было для меня возможно) с «спорными вопросами по истории крещения Руси» по доступным мне исследованиям, определяя по своему разумению степень относительной справедливости различных мнений по этим вопросам, проверяя такие мнения по источникам, я и остановился на мнении профессора Голубинского, как более, сравнительно с другими, приближающимся к истине. Таково мое мнение. Отсюда, естественно, что призвав за взглядом профессора Голубинского по упомянутым спорным вопросам большую справедливость сравнительно с другими мнениями, я и сам стал в общем разделять этот взгляд, который, таким образом, стал и моим взглядом. Читателям моих статей и без г. Матченко известно, к чьим воззрениям по вопросу о времени крещения Руси я примыкаю и я указывал ясно, что в решении этого вопроса, не я первый начал опираться на показания мниха Иакова. |
| Сочинение проф. Завитневича представляется в буквальном смысле монографией. Тут – Хомяков и только Хомяков. Автор исследования о Хомякове почти не считает нужным говорить ни об исторической почве учения Хомякова, ни о произросших из него побегах позднейшей мысли, ни даже об окружающем обществе. Говорю «не считает нужным», а не просто – «не говорит», ибо не сомневаюсь, что это делается не по неведению, а преднамеренно, вследствие той же преданности ученика учителю, которая побуждает ученика поставить своего учителя на пьедестал и сделать его, таким образом, вне сравнений, вне сопоставлений, вне критики, и вот поэтому-то, если правильно наше суждение, что Хомяков и учение его есть проблема, то ничуть не меньшую проблему содержит в себе и сочинение проф. Завитневича: загадочная по своему сюжету картина – в уменьшенной копии, хотя бы и превосходной, вовсе не делается понятнее, и копия столь же нуждается в истолковании, как и самый подлинник: а сочинение проф. Завитневича и есть такая уменьшенная копия, точно передающая рисунок Хомякова, но оставляющая читателя, который недоумевает пред сочинениями Хомякова, как раз в том же недоумении, – чтобы не сказать, что в более сухом, чем у Хомякова, воспроизведении его рисунка проф. Завитневичем двойственный смысл Хомяковской системы выступает с еще большей выпуклостью. Повторяю, для проф. Завитневича не существует самой проблемы о Хомякове. Может быть, при критическом отношении к Хомякову, его идеи получили бы даже большую убедительность, имея новое подтверждение, приобретя новые подходы к своим вершинным пунктам. Но проф. Завитневич, убежденный в полной правде системы Хомякова, думал лишь о передаче того, что есть, думал удовлетвориться описанием мыслей Хомякова, воспроизводя их шаг за шагом. Разумеется, это описание имеет свои хорошие стороны; мы можем быть уверены, что в таком копировании ничего не прибавлено и, вероятно, не упущено ничего существенного. Но тут же содержится и важный недостаток: проф. Завитневич, держась описательного метода, не |
| Под черной отшельнической одеждой увидят вампирный лик инквизитора». Причем маска не одна, масок много, и, сдирая их последовательно, не рискуем ли мы увидеть пустоту – ни лица, ни тени? Что же, были и раздосадованные этой сложностью критики, с наскока отрицающие присутствие в Леонтьеве некой тайны, а значит, и предмета для понимания. К примеру, профессор Киевской Духовной академии В. Завитневич, автор исследования о Хомякове, выступавший в качестве оппонента у о. К. Аггеева , защищавшего в академии в 1909 г. магистерскую диссертацию о Леонтьеве. Рецензия на диссертацию превратилась прямо-таки в анафему, которую проф. Завитневич провозглашает Леонтьеву, считая его язычником и позитивистом. «Чтобы верно понять, что такое был Леонтьев, – говорит рецензент, – достаточно пересчитать следующие особенности его личности: это был мыслитель, не веривший в силу разума; философ – без гносеологии и онтологии; верующий человек – без живого Бога, активно воздействующего на мир; христианин – не признававший первой и главной заповеди Христовой; моралист – отрицавший нравственное достоинство человеческой личности, просвещенный человек, отрицавший европейское просвещение...» Здесь я прерываю эти бесчисленные антиномии, без которых русский человек, поверив свой разум Кантом, жить не может, и подхожу к цитированию вывода проф. Завитневича: «Пересчитав все эти нет, естественно спросить, да что же было у Леонтьева такое, что делало его натуру сложною?» 418 Но подчеркну, что все-таки чаще мы встречаем применительно к Леонтьеву суждения в модусе апофатическом – неизвестный, забытый, неразгаданный, сложный. А так ли уж неизвестен был Леонтьев русской интеллигенции начала века? «Ренессанс» постоянно возвращается к Леонтьеву; по числу рецензий среди своих современников Леонтьев уступает Достоевскому, едва ли Соловьеву, но тем не менее постоянно присутствует в поле зрения. В религиозно-философских обществах Москвы и Петербурга свои доклады ему посвящают священники К. Аггеев (1909) и И. Фудель (1916), поэт В. |
|
|
