| Появилась Зоя и стала ходить по комнате на цыпочках, давая тем знать, что Анна Васильевна еще не проснулась. Берсенев ушел. В тот же день, вечером, принесли от него записку Елене. «Вернулся, – писал он ей, – загорелый и в пыли по самые брови; но зачем и куда ездил, не знаю; не узнаете ли вы?» – Не узнаете ли вы! – прошептала Елена. – Разве он говорит со мной? 14 На следующий день, часу во втором, Елена стояла в саду перед небольшою закуткой, где у ней воспитывались два дворовые щенка. (Садовник нашел их заброшенными под забором и принес их барышне, про которую ему сказали прачки, что она, мол, всяких зверей и скотов жалует. Он не ошибся в расчете: Елена дала ему четвертак.) Она заглянула в закутку, убедилась, что щенки живы и здоровы и что солому им постлали свежую, обернулась и чуть не вскрикнула: прямо к ней, по аллее, шел Инсаров, один. – Здравствуйте, – промолвил он, приближаясь к ней и снимая картуз. Она заметила, что он точно сильно загорел в последние три дня. – Я хотел прийти сюда с Андреем Петровичем, да он что-то замешкался; вот я и отправился без него. В доме у вас никого нет: все спят или гуляют, я и пришел сюда. – Вы как будто извиняетесь, – отвечала Елена. – Это совсем не нужно. Мы все очень рады вас видеть… Сядемте тут на скамейке, в тени. Она села. Инсаров поместился возле нее. – Вас, кажется, дома не было в это время? – начала она. – Да, – отвечал он, – я уходил… Вам Андрей Петрович сказывал? Инсаров глянул на нее, улыбнулся и начал играть картузом. Улыбаясь, он быстро моргал глазами и выдвигал вперед губы, что придавало ему очень добродушный вид. – Андрей Петрович, вероятно, вам также сказал, что я ушел с какими-то… безобразными людьми, – проговорил он, продолжая улыбаться. Елена немного смутилась, но тотчас почувствовала, что Инсарову надо всегда говорить правду. – Да, – сказала она решительно. – Что же вы подумали обо мне? – спросил он ее вдруг. Елена подняла на него глаза. – Я подумала… – промолвила она, – я подумала, что вы всегда знаете, что делаете, и что вы ничего дурного не в состоянии сделать. |
| После первого формального знакомства с новым учеником Елена Васильевна в конце пробного занятия вдруг заинтересовалась, «с кем имеет честь» и каково «хобби» автора: Анатолий Холодюк (Далее – А.Х.): Пенсионер. На досуге пробую писать статьи сугубо церковного содержания. Посещаю храмы, музеи, архивы, Государственную библиотеку. Хожу в оперу, гуляю, путешествую… Волонтер, коллекционер. Что еще?.. «Начитался» в интернете о деменции. Вот тренирую и развиваю в свои годы память. Пожалуй, это все… Прошло недели три, и в первые минуты очередного занятия Елена Васильевна неожиданно предстала перед автором совсем другим человеком. Елена Васильевна (далее – Е.В.): Минувшей ночью два раза читала ваше произведение об отце « Филипок из Киево-Печерской лавры ». По-моему, рассказ получился пронзительным. Он вызвал и меня на откровение. Я долго думала и решила…поведать вам одну необычную историю. Она обо мне и о моих родителях. Вы не против?! Вы не спрашивали меня о моем происхождении, потому и не говорила, что имею американский паспорт, я давно сторонница Республиканской партии США, а также … (смеется. – Примеч. автора) крыса по китайскому календарю. А.Х.: …и родились вы в Харбине или на Тайване. Е.В.: Не угадали. Я - русская, родилась в Воронеже. А.Х.: Да я давно понял, что у вас славянские корни вперемешку с чопорными манерами. Простите, я могу воспользоваться диктофоном и записать ваш дальнейший рассказ? (Ученик приходил на занятия с диктофоном, чтобы фиксировать на нем «американское произношение» репетитора родом из России. – Примеч. автора). Е.В.: Да, можно. Но с одним условием. Я не позволя-я-яю вам ничего рассказывать и публиковать обо мне. Вы только что произнесли: «чопорные манеры»?! Как это понимать? А.Х.: Никак. Не стоит обращать внимания на мои шутки: я могу ошибаться. Да, договорились с вами, не буду публиковать, коль «не позволяете». Однако мне хотелось бы осмыслить все в вашем повествовании! Вдруг в нем будут интересные мысли для моего дневника! Е.В.: Думаю… да. Когда я впервые увидела вас в черном пиджаке и такой же рубашке, то решила, что вы – католический священник. |
| Я отправилась в Саров и, по прибытии моем туда, нашла, что о. Серафим затворился и никого к себе не принимал. Несмотря на то, я пробралась сквозь множество народа, ожидавшего выхода о. Серафима, к его келье, и вдруг старец Божий, как бы провидя мою крайнюю нужду видеть его, показался в дверях своей кельи и, не обращая внимания на остальной народ, обратился ко мне и сказал: «Дочь Агрипина, подойди ко мне скорее, потому что тебе нужно поспешить домой». Когда я подошла к нему, он, предупреждая слова мои, дал мне св. воды, антидора, красного вина и несколько сухарей и сказал: «Вот, скорее вези это к своему мужу». Потом, взяв мою руку, он положил ее к себе на плечо и, дав осязать бывший на нем большой железный крест, сказал: «Вот, дочь моя, сперва мне было тяжело носить это, но ныне весьма приятно. Спеши же теперь и помни мою тяжесть. Прощай». С этими словами он благословил меня и ушел опять в свою келью, где снова затворился и никого к себе не принимал. По приезде домой я нашла своего мужа при последних минутах жизни; у него уже отнялся язык. Тогда я вспомнила о кресте старца и поняла, что он предсказывал мне о трауре. Едва дала я, по приказанию о. Серафима, больному красного вина с антидором и потом св. воды, больной снова заговорил и сказал: «Прости меня, святой отец, в последний раз получаю от тебя благословение». После этих слов он благословил еще детей наших, простился со мной и сказал: «Велики дела о. Серафима!» – лег снова и мирно отошел к Господу». Нижегородской губернии Ардатовского уезда, в родовом своем имении селе Нуче, жили сироты брат с сестрой, дворяне-помещики Михаил Васильевич и Елена Васильевна Мантуровы. Михаил Васильевич много лет служил в Лифляндии на военной службе и женился там на лифляндской уроженке Анне Михайловне Эрнц, но затем так сильно заболел, что принужден был оставить службу и переехать на жительство в свое имение, село Нучу. Елена Васильевна, гораздо моложе своего брата по годам, была веселого характера и мечтала только о светской жизни и скорейшем замужестве. |
| Это лицо я вижу в первый раз. У меня, знаете ли, очень странная память. Забываю многое, а лица встреченных людей запоминаю навсегда. - Надо же… - Да, это профессиональное. Уже холодает, Елена… - Евгеньевна… - Елена Евгеньевна. Давайте по существу. - Хорошо. Перед вами моя старшая сестра, Екатерина. - Надо же, сплошные буквы «е». - Точно подмечено. Если еще сказать, что фамилия наша Ермоловы, а отца звали Евгений Егорович, то будет понятно, каким затейником был наша папа, царствие ему Небесное. - А маму, случаем, не Елизаветой зовут? - Нет, Наташей. Натальей Ивановной. С той стороны у нас все проще. Хотя мамочка у нас натура тонкая и даже артистичная… - Она жива? - Слава Богу. Катюша вся в маму пошла. И лицом и характером. - Можно еще раз посмотреть фотографию? - Пожалуйста, может, вспомните. - А вы, наверное, на папу похожи? - Точно. - Значит, счастливая. - Да уж, счастья столько… Послушайте, Арсений Васильевич, вы своими вопросами меня постоянно отвлекаете. Мне, между прочим, тоже холодно. Давайте все выясним – и закончим. - Вы хотите сказать – закоченеем. - Значит, с моей сестрой вы не знакомы? - Не знаком. - А название города – Среднеокск – вам что-нибудь говорит? - Разумеется, если я проходил его в… - 1991 году. - Точно, в 1991 году. А откуда вы знаете? Елена грустно улыбнулась: - Я знаю не только это. Теперь вспомнили? - Среднеокск? Да. - Екатерину Ермолову. - Я же вам сказал, что не встречался с ней ни разу. Слушайте, я начинаю нервничать. Уже понял, что Энск – город чудес, но если еще и Среднеокск… - Хорошо, что нервничаете. Так вам и надо. Девушка отдала вам самые светлые чувства, более того, родила вам ребенка… Молчите? Теперь узнали, что Наташа выросла, приехали утверждать отцовство? Неожиданно Елена разрыдалась. Покровский, не успокаивая ее, сидел молча, невидящим взглядом уставившись на старинное надгробье. - Почему… почему… вы… вы молчите? – повернулась к нему Елена. - Почему молчу? Представьте себе, на вас падает стена… - Какая стена? - Бетонная. Бац! – и на голову. |
| – Сынок, что-то давно тебя не было. Приводи Васеньку, я с ним посижу, соскучилась уже. А вы с женой, Верочкой, погуляете…. – Ты что, простила его? – спрашивали ее в храме, когда она приходила туда с Павлом, Верой и их Васькой. – Да… Как-то так само получилось. И так легко стало. Да и сроднилась я с ними уже. Жизнь… Через какое-то время у Павла с Верой родился ещё один сын, Ваня. И Василиса Васильевна стала его крестной. И я видела, как она сияла, когда подводила его ко Причастию… Была светлой и радостной, какой я ее всегда и знала. Но что, оказывается, ей пришлось пережить... И что она смогла простить... Мне это сложно вместить, честно... Иван Игнатьевич и Елена Сергеевна Иван Игнатьевич и Елена Сергеевна. Муж и жена. Пожилые уже и тоже очень светлые. Я и их видела в том храме. Приходили с детьми, внуками. И любовалась я, как трепетно, внимательно, с любовью относится мужчина к своей жене. То куртку на ней поправит, то платок. То просто по плечу погладит. А она улыбалась ему и благодарно брала за руку. Совсем как молодожены. Я спросила о них у местного батюшки. – Это удивительная история, сказал он мне. – История настоящего прощения и большой удивительной любви. Когда-то давно, в молодости ещё, Елена Сергеевна была судьей. И выносила обвинительный приговор Ивану. Несправедливый приговор. Сын одной местной «шишки», с которым дружил тогда Ваня, покалечил в драке человека. На всю жизнь сделал инвалидом. «Шишка» отстегнула, кому надо, и обвиняемым, а затем и виноватым оказался Иван. Знала об этом Елена Сергеевна, но и ее щедро отблагодарили. И поехал парень в колонию. Пыталась Елена совесть в себе заглушить, мол: «Не он покалечил, но все равно же хулиганьё. Не сейчас, так позже, сел бы все равно». Но не получалось. Уволилась она, другую работу себе нашла. Забываться все стало. Годы прошли. Но однажды раздался звонок в дверь. Ивана она узнала сразу. Как адрес нашёл – непонятно. Но позже он ей рассказал. И страшно было, что мстить он ей пришёл. И радостно, что хоть сейчас, когда ничего уже не исправить, прощения у него может попросить. Так и встретились... |
| ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Вам это интересно? МАРИЯ ШАШЛОВА: Интересно, конечно! ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Спасибо! Борис Николаевич, насколько часто сейчас в театральных институтах появляются молодые люди, которые хотят славы, популярности и совершенно не понимают, что такое профессия актёра? БОРИС ЛЮБИМОВ: Из тех молодых людей, которые окружают театральные вузы в мае–июне, я думаю, 80% думают, прежде всего, о сериалах, о славе… И даже уже не о сериалах, а о том, что после этого: машина, дача, фестиваль, красные дорожки и т.д. Этот слой отсеивается. Конечно, достаточно большая часть людей, которые уже поступили в вузы, тоже хочет сниматься. Мы это сразу видим: уже на втором курсе приходят заявления от киностудий с просьбой освободить от занятий наших студентов. И мы освобождаем, даём возможность сняться. Но счастье - жить так, как живет, скажем, Студия театрального искусства! Они уже третий год на профессиональной сцене вместе, домом, семьёй. Я думаю, ради такого театра очень многие откажутся даже от каких-то интересных предложений. ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Спасибо. Маша, у вас в студии очень много молодых людей. Бывает такое, что их пытаются зазвать в кино? Бывают предложения, от которых нельзя отказаться? МАРИЯ ШАШЛОВА: Конечно! Но Сергей Васильевич нас и не держит, он никогда не говорит: «Я тебе запрещаю!» Наоборот, он только переживает за нас. Просто так сложилось, что мы все мечтали о совместной работе, ещё когда учились. Вот мы и собрались вместе, стали театром. А то, что с нами случилось, это же так дорого! Поэтому можно даже от чего-то отказаться. ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Владимир Алексеевич, а ваши студенты понимают, что за профессию избрали? ВЛАДИМИР АНДРЕЕВ: Студенты ведь тоже разные. Есть такие ученики, для которых репетиции – любовь. У меня их много, поэтому фамилии называть не буду. Среди них много известных сегодня людей. «Репетиция - любовь моя!» - сказал в своё время удивительный режиссер Эфрос. ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Вы что-то советуете своим ученикам, когда к ним приходят с такими предложениями? Когда вы видите, что фильм будет провальным, что участие в такой картине человеку может только навредить, что вы говорите? |
| Не обладая искусством седого и доброго старика, можно было знать, что умирает доктор Алексей Турбин. Он лежал, источая еще жар, но жар уже зыбкий и непрочный, который вот-вот упадет. И лицо его уже начало пропускать какие-то странные восковые оттенки, и нос его изменился, утончился, и какая-то черта безнадежности вырисовывалась именно у горбинки носа, особенно ясно проступившей. Еленины ноги похолодели, и стало ей туманно-тоскливо в гнойном камфарном, сытном воздухе спальни. Но это быстро прошло. Что-то в груди у Турбина заложило, как камнем, и дышал он с присвистом, через оскаленные зубы притягивая липкую, не влезающую в грудь струю воздуха. Давно уже не было у него сознания, и он не видел и не понимал того, что происходило вокруг него. Елена постояла, посмотрела. Профессор тронул ее за руку и шепнул: — Вы идите, Елена Васильевна, мы сами все будем делать. Елена повиновалась и сейчас же вышла. Но профессор ничего не стал больше делать. Он снял халат, вытер влажными ватными шарами руки и еще раз посмотрел в лицо Турбину. Синеватая тень сгущалась у складок губ и носа. — Безнадежен, — очень тихо сказал на ухо бритому профессор, — вы, доктор Бродович, оставайтесь возле него. — Камфару? — спросил Бродович шепотом. — Да, да, да. — По шприцу? — Нет, — глянул в окно, подумал, — сразу по три грамма. И чаще. — Он подумал, добавил: — Вы мне протелефонируйте в случае несчастного исхода, — такие слова профессор шептал очень осторожно, чтобы Турбин даже сквозь завесу бреда и тумана не воспринял их, — в клинику. Если же этого не будет, я приеду сейчас же после лекции. Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвертого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, теплыми огнями зажигались в гостиной зеленые еловые ветви. Но теперь коварная огнестрельная рана, хрипящий тиф все сбили и спутали, ускорили жизнь и появление света лампадки. Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке у кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе. Когда огонек созрел, затеплился, венчик над смуглым лицом Богоматери превратился в золотой, глаза ее стали приветливыми. Голова, наклоненная набок, глядела на Елену. В двух квадратах окон стоял белый декабрьский, беззвучный день, в углу зыбкий язычок огня устроил предпраздничный вечер, Елена слезла со стула, сбросила с плеч платок и опустилась на колени. Она сдвинула край ковра, освободила себе площадь глянцевитого паркета и, молча, положила первый земной поклон. |
| ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: На факультете журналистики преподаватель давал нам задание составить как можно более длинное предложение из междометий. АННА БРУССЕР: Чудесно! ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Скажите, пожалуйста, а что еще кроме сленга, угрожает русскому языку? АННА БРУССЕР: Мне иногда кажется, что малое количество прочитанных книг. Пускай язык некоторых наших замечательных классиков сегодня уже сложен для восприятия шестнадцати-семнадцатилетних людей, но их все-таки надо читать! Кто-то увлечется Булгаковым, а кто-то – Толстым, а кто-то найдёт для себя Чехова, но для этого нужно прочитать эти книги! И тогда у тебя будет и выбор, и критерии, и что-то, позволяющее понять, что твой язык не так хорош, как ты думаешь, твой язык может быть лучше. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Анна Марковна, спасибо большое, что вы пришли к нам! Присаживайтесь, пожалуйста. ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Она преподавала русский язык, как иностранный, учила детей в частной школе на Рублевке и работала репетитором для дошкольников. И сделала вывод: учить русскому языку надо не только детей, но и их родителей. В студии программы «Русский взгляд» – учитель начальных классов, преподаватель русского языка Лидия Васильевна Максимова. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Здравствуйте, Лидия Васильевна! Проходите, пожалуйста. ЛИДИЯ МАКСИМОВА: Здравствуйте! ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Скажите, с какими проблемами вы сталкиваетесь при работе с детьми? ЛИДИЯ МАКСИМОВА: Когда к тебе приходит ребенок, возникает очень много проблем, ведь он – как чистый лист. Каждый раз, когда я беру первый класс, мне кажется, что я их ничему не научу. Вот такой у меня страх всегда! ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Лидия Васильевна, а бывает так, что вы чему-то учите детей, получаете результат, они уходят домой, потом возвращаются – и их надо переучивать, потому что проблема в родителях? ЛИДИЯ МАКСИМОВА: Бывают и такие случаи. Тут уже приглашаешь родителей для разговора. Кстати, последний мой класс – просто удивительно удачный в этом отношении. Во-первых, все детки были взяты без всякой предварительной подготовки. Сейчас бытует ложное мнение, что детей обязательно надо подготавливать к школе. Не надо их готовить к школе! Задача учителя – учить ребенка с нуля. Да, он пришел, не знает ни одной буквы, не знает даже, как ручку держать. А ты для чего? |
| – Пойдемте же кушать, пойдемте, – проговорила жалостливым голосом хозяйка, и все отправились в столовую. – Сядьте подле меня, Zoe, – промолвила Анна Васильевна, – а ты, Hélène, займи гостя, а ты, Paul, пожалуйста, не шали и не дразни Zoe. У меня голова болит сегодня. Шубин опять возвел глаза к небу; Zoe ответила ему полуулыбкой. Эта Zoe, или, говоря точнее, Зоя Никитишна Мюллер, была миленькая, немного косенькая русская немочка с раздвоенным на конце носиком и красными крошечными губками, белокурая, пухленькая. Она очень недурно пела русские романсы, чистенько разыгрывала на фортепьяно разные то веселенькие, то чувствительные штучки; одевалась со вкусом, но как-то по-детски и уже слишком опрятно. Анна Васильевна взяла ее в компаньонки к своей дочери и почти постоянно держала ее при себе. Елена на это не жаловалась: она решительно не знала, о чем ей говорить с Зоей, когда ей случалось остаться с ней наедине. Обед продолжался довольно долго; Берсенев разговаривал с Еленой об университетской жизни, о своих намерениях и надеждах; Шубин прислушивался и молчал, ел с преувеличенною жадностию, изредка бросая комически унылые взоры на Зою, которая отвечала ему все тою же флегматической улыбочкой. После обеда Елена с Берсеневым и Шубиным отправилась в сад; Зоя посмотрела им вслед и, слегка пожав плечиком, села за фортепьяно. Анна Васильевна проговорила было: «Отчего же вы не идете тоже гулять? – но, не дождавшись ответа, прибавила: – Сыграйте мне что-нибудь такое грустное…» – «La derniere pensee» de Weber? – спросила Зоя. – Ах да, Вебера, – промолвила Анна Васильевна, опустилась в кресла, и слеза навернулась на ее ресницу. Между тем Елена повела обоих приятелей в беседку из акаций, с деревянным столиком посередине и скамейками вокруг. Шубин оглянулся, подпрыгнул несколько раз и, промолвив шепотом: «Подождите!», сбегал к себе в комнату, принес кусок глины и начал лепить фигуру Зои, покачивая головой, бормоча и посмеиваясь. – Опять старые шутки, – произнесла Елена, взглянув на его работу, и обратилась к Берсеневу, с которым продолжала разговор, начатый за обедом. |
| – За год эта секта лишила меня семьи, – рассказал мне 43-летний самарец Анатолий Васильев. – Сначала из дома ушла жена Елена, а теперь и сын. Анатолий и Елена поженились более 20 лет назад. Жили на Безымянке, работали на оборонном заводе, растили сына. В прошлом году, когда задержки по выплате зарплаты превысили все мыслимые сроки, Елена стала нервничать и винить мужа во всех бедах. Скандалы в доме происходили почти ежедневно. В один прекрасный день подруга пригласила Елену Васильеву на лекцию в клуб " Победа " , откуда та вернулась другим человеком. Поначалу спокойствие жены Анатолия только радовало. Насторожился он, когда она стала реже бывать дома, много молиться и таскать сумки с религиозной литературой. Он узнал, что жена вместо работы ходит по домам, пристает к людям на улице, раздает журналы. Более того, приобщает к этому делу и сына-студента. – Потом она стала " пионеркой " (так называется низшая ступень в иерархической лестнице секты – Прим. авт. ) и вошла в доверие к старейшине. Получала благотворительную помощь – одежду типа " секонд хэнд " , – рассказывает Анатолий Васильев. – Уверяла, что ей уготована райская жизнь на земле, кормить ее якобы будут бананами и апельсинами, позаботятся и о других благах. Она должна только работать на секту и третью часть зарплаты отдавать в общину, таков закон. Через несколько месяцев Елена стала пытаться приобщить мужа к сектантской деятельности. – Из любопытства я один раз сходил на собрание, но все это мне не понравилось, – говорит Анатолий. – Жена настаивала, агитировала меня. Я устоял. Но потерял семью. Еще через пару месяцев Елена ушла от Анатолия. У нее появился новый муж. Потом она заявила, что уезжает в Америку вместе с сыном, будет продолжать начатое дело, а бывший муж для нее умер или стал призраком. – Представляете, она проходила мимо, будто меня не существовало вовсе! Даже глаз не поднимала, – возмущен Анатолий. – Я ее люблю, но не хочу стать таким же сумасшедшим! Наша справка |
|
|
