| Вскоре после ареста Василия Григорьевича его семья, в составе которой в это время была и его годовалая внучка, была выселена из академического дома и переселена в непригодное для жилья помещение 387 . Это был полуподвал в доме 47 по улице Петра Лаврова (ныне Фурштатская улица); в настоящее время это помещение благоустроено и принадлежит Российской академии естественных наук. Этот последний адрес Василия Григорьевича (до настоящего времени не упоминаемый ни в одном источнике) я узнал от его внучки М.А. Коростылевой, Василий Григорьевич лишился также своей уникальной библиотеки, состоявшей, по его оценке, из 40 тысяч томов, которую он собирал, начиная с ученических лет и которая содержала очень редкие издания. После его увольнения и выселения библиотека была «присвоена», как писал В.Г. Дружинин в своих воспоминаниях, «новой канцелярией Правления» 388 . К настоящему времени сохранилась лишь часть его библиотеки, история расхищения книг из нее и определение мест их нахождения еще ждут своих исследователей. В 1990 г. книги из его библиотеки были обнаружены в Вайднеровской библиотеке Гарвардского университета, книги с экслибрисами Дружинина в настоящее время рекламируются в интернете. При его аресте была конфискована и его уникальная коллекция поморского медного литья 389 . Жизнь в ссылке была очень тяжелой для Василия Григорьевича. Существовал он за счет очень скромных «гонораров», не очень регулярно высылаемых ему директором Государственного литературного музея В.Д. Бонч-Бруевичем в качестве оплаты за «Воспоминания о литературных встречах и знакомствах», которые он писал по его просьбе и высылал в Москву примерно по 50 листов в месяц. Тем временем, в 1933 г. в Ленинграде скончалась его жена Евдокия Александровна 390 . В мае 1935 г. он получил разрешение на возвращение в Ленинград, но смог осуществить это лишь через несколько месяцев; 3-го июня 1935 г. он писал Бонч-Бруевичу: «Я теперь освобожден и не могу выехать из Ростова за отсутствием денег... ни ответа, ни денег». А 22 июня он написал ему уже так: «Очень прошу Вас ускорить перевод заработанных мною денег. Сижу впроголодь и не могу выехать отсюда» 391 . |
| Но страсть в душе Анны побеждает, она принимает ухаживания Алексея. Еще до физической измены происходит измена мысленная: лежа рядом со спящим мужем, «она думала о другом, она видела его и чувствовала, как ее сердце при этой мысли наполнялось волнением и преступною радостью… — Поздно, поздно, уж поздно, — прошептала она с улыбкой. Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами, блеск которых, ей казалось, она сама в темноте видела». После этого «прелюбодеяния в сердце» Анна закрывается от мужа, и тут Каренин наконец осознает губительность той неуклюжей и неестественной внешней формы их отношений, которая раньше его не беспокоила. Он не умеет выбрать верный тон и потому не может пробиться сквозь броню лжи и притворства, в которую теперь одета Анна, не может преодолеть то противление сил тьмы, которые борются теперь на стороне изменяющей ему жены: «Каждый раз, как он начинал думать об этом, он чувствовал, что нужно попытаться еще раз, что добротою, нежностью, убеждением еще есть надежда спасти ее, заставить опомниться… Но каждый раз, когда он начинал говорить с ней, он чувствовал, что тот дух зла и обмана, который владел ею, овладевал и им, и он говорил с ней совсем не то и не тем тоном, каким хотел говорить. Он говорил с ней невольно своим привычным тоном подшучиванья над тем, кто бы так говорил. А в этом тоне нельзя было сказать того, что требовалось сказать ей». Наконец, Анна изменяет мужу и в реальности. И вдруг оказывается, что в этот миг, которого они с Вронским так долго ждали, на самом деле совершилось нечто ужасное и непоправимое: они оба чувствуют, что переступили какую-то страшную границу, о существовании которой, видимо, даже и не подозревали, этот поступок нарушил, сломал что-то важное и очень дорогое в их душах и их жизни. Вронский чувствует себя убийцей (с этого момента начала супружеской близости с чужой женой на него иногда будет находить «странное чувство» — «чувство омерзения к чему-то: к Алексею ли Александровичу, к себе ли, ко всему ли свету»; Анну же с этого дня начинает преследовать ночной кошмар, в котором оба мужа одновременно расточают ей свои ласки). |
| Но тут для Анны наступает время родов, после которых она заболевает. В очередной критической ситуации в душе Карениной, неожиданно для Вронского и, наверно, для нее самой, вновь пробуждаются христианские чувства: будучи при смерти (врачи говорят, что вероятность летального исхода — девяносто девять процентов из ста), она вызывает уехавшего из города мужа и просит у него прощения. Удивительны два момента в ее покаянии. Во-первых, она, в духе христианской аскетики, отделяет овладевшую ее душой страсть от себя самой: «Я все та же… — говорит она мужу. — Но во мне есть другая, я ее боюсь — она полюбила того, и я хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде. Та не я. Теперь (в момент покаяния. — Е. В. ) я настоящая, я вся» — страсть ушла, и восстановилась цельность ее личности, собственно, то, что и обозначается словом цело-мудрие. И второй момент ее желание деятельного христианского покаяния: «Я ужасна, но мне няня говорила: святая мученица — как ее звали? — она хуже была. И я поеду в Рим, там пустыни, и тогда я никому не буду мешать, только Сережу возьму и девочку…» Это искреннее покаяние Анны — чудо, которое преображает и ее душу, и сердце Каренина: он вдруг смог по-настоящему, по-христиански простить ее, «радостное чувство любви и прощения к врагам наполняло его душу». Еще одна маленькая деталь в этом эпизоде подчеркивает его житийный дух: несмотря на то что она покаялась и обиженный муж простил ее, Анна вдруг восклицает: «Опять они пришли, отчего они не выходят?» Кто они? Невольно вспоминаются предсмертные видения, многократно описываемые в житиях святых, когда умирающий видит бесов, подступающих к его душе, то в образе эфиопов, то в образе каких-то незнакомых недобрых людей. Но Господь дает Анне возможность деятельного покаяния: несмотря на большую вероятность смертельного исхода, она выжила. У Карениных начинается новая жизнь. Они вместе, Алексей Александрович ухаживает за чужим ребенком, которого любит, как своего, и даже больше, чем любил Сережу. Каренин действительно переродился, неуклюжая, сухая оболочка его поведения прорвана, он живет теперь жизнью милующего, сострадающего сердца. Он полностью открыт, искренен и беззащитен. И потому новый удар со стороны Анны оказывается самым болезненным: ей не нужно его прощение, ей не нужна его любовь, ей не нужна их семья — она уезжает с Вронским. |
| Во время царских походов по монастырям, по дорогам, где ехал царский поезд, выходили нищие и ложились, и им подавалась милостыня. Точно также и в монастыри ко времени царского приезда стекалось множество нищих. «Как царь ходит в походы и по монастырям и церквам, – пишет Котошихин, – и для его выездов и выходов наготавливают деньги в бумаге по две и по полуполтине, и по полтине, и по рублю, и по два, и по 5, и по 10, и по 20 и по 30, кому сколько прикажет дати, чтобы было готово, так же как и царица ходит и ездит и за нею деньги возят и носят против того-ж обычая, раздача денег бывает всяким людям, кому что прикажет» 263 . Из исследований г. Забелина «о троицких походах» я приведу несколько цифр, которые укажут на размер и смысл царской милостыни. В 1636 г., сентября 21-го, как царица Евдокия Лукьяновна пошла из Москвы в троицкий осенний объезд, и по ее государынину приказу на Москве и по дорогам нищим и всяким бедным людям роздано на милостыню рубль двенадцать алтын. Октября 8-го, как государыня пошла из Александровы слободы и, идучи дорогою, пожаловала разных сел попом – четырем человекам, да дьячку милостыни рубль, да черному старцу пустыннику, да уродливому по 8 алтын, по 2 деньги человеку, да нищим по рукам 18 алтын 264 . Во время свадеб, великих праздников и в поминальные дни покои царские наполнялись толпами нищих, обедавших за особыми столами. Еще супруга князя Владимира, по народным преданиям, угощала нищих заморскими винами: в покоях ее нищие – «пили, ели, потешалися». Воспитанные в началах домостройных наши цари, царицы и царевны старались со всею точностию осуществить в своей жизни заповедь иерея Сильвестра: «...и всякого скорбна и нища, и бедна, и нужна непрезри; и введи в дом свой, напои, накорми, согреи и одежи со всею любовию и чистою совестию» 265 . В неделю Жен Мироносиц, в 1665 г., в теремных покоях царя кормлено было 60 человек нищих; кроме того им было роздано от имени царицы 7 рублей. У царевны Татьяны Михайловны в 9 дней было накормлено 220 человек нищей братии. У царевны Евдокии Алексеевны, с сестрами, в течение недели питалось 350 человек 266 . Царь Феодор Алексеевич, при вступлении своем на престол, по свидетельству голландского резидента в Москве – фон-Кланка – угощал целые шесть недель нищих и роздал бедным людям 12.000 тал., т. е. 24.000 руб. 267 . В царском дворце, в Кремле, существовал особый класс нищих, известный под именем «богомольцев верховых». Они получали от царя не только пищу, но даже жалованье и форменную одежду. |
| «Бикини-на-ватине» и две наволочки сухарей Воспоминания школьницы из блокадного Ленинграда 27 января, 2018 Воспоминания школьницы из блокадного Ленинграда Школьнице Вере было всего 10 лет, когда началась блокада ее родного Ленинграда. «Правмир» публикует воспоминания женщины, записанные ее дочерью. Когда я спрашиваю маму, что больше всего ей запомнилось из ее блокадного детства, что она чаще вспоминает, или — какое ее воспоминание о блокаде ей кажется наиболее ярким, она всегда теряется, мямлит что-то вроде: «Но как ты не понимаешь, ведь это же не один день длилось, 900 же. И все по-разному. И мы же не просто страдали, геройствовали, — о геройстве как-то тогда даже не говорили, это теперь только, — мы же жили, был быт, уклад жизни, привычки, свои радости, горести, кого-то хвалили, кого-то ругали… Нельзя так, взять что-то и выделить, много было странного на сегодняшний взгляд, вот я тебе и рассказываю; — а тебя не поймешь, то ты о деталях спрашиваешь, то — о самом главном, запоминающемся. Что же главное-то?.. Что ты хочешь от меня услышать?..» 13 января 1944 года. Справа налево за столом сидят — девочка с чашкой чая (моя мама Вера в возрасте 13 лет), прабабушка Дуня (Евдокия Артемьевна), прадедушка Петр Александрович, бабуля (Анна Петровна, ей в этот момент 40 лет). На столе хлеб, несколько соевых батончиков, чай. Все самое страшное для людей на снимке позади: блокада была прорвана 18 января 1943 года, а через несколько дней, после того, как сделана эта фотография, блокада будет снята. Тогда я захожу с другого конца, — психоаналитического. Спрашиваю маму, а снится ли ей блокада и что конкретно. Мама опять в растерянности: «Нет, даже сразу после блокады ничего такого, чтобы ужасного, блокадного не снилось. И в блокаду тоже. Мне иногда снится ужас. Всю жизнь, но иногда. Сам по себе. Ну, как тебе объяснить, такой щемящий, захватывающий, леденящий, когда задыхаешься — вроде я никогда больше его не испытывала в жизни, только тогда… иногда, когда бомбы или голод… Но ничего конкретного, никаких событий. Может, это и просто так, а не из-за блокады в детстве. |
| Автор книги - кандидат филологических наук, доцент кафедры древних языков и древнехристианской письменности ПСТГУ. Книга рассчитана как на специалистов по истории и литературе данного периода, так и на широкий круг интересующихся историей поздней античности и Византии. Данная работа посвящена сложной, малоизученной и недооцененной эпохе: периоду правления императора Феодосия II (401-450), самому продолжительному в истории Византии. В это время империя переживала противоречивые процессы: упадку и нестабильности на Западе соответствуют подъем и расцвет на Востоке, в котором историки парадоксальным образом долгое время не видели никакой заслуги царствующего императора. В работе предпринимается попытка взглянуть на итоги его правления по-новому, с учетом современных исследований. Супруга Феодосия II, императрица Афинаида-Евдокия (ок. 405-460) -дочь афинского профессора, язычница, ставшая христианкой, правительница, поэтесса и подвижница - является одной из символических фигур этой эпохи. Ее имя окружено легендами, далеко не все из которых достоверны, однако возникновение их само по себе знаменательно и имеет свои причины, разобраться в которых стремится автор. Автор книги - кандидат филологических наук, доцент кафедры древних языков и древнехристианской письменности ПСТГУ. Книга рассчитана как на специалистов по истории и литературе данного периода, так и на широкий круг интересующихся историей поздней античности и Византии. Настоящий сборник включает переводы цикла стихотворений «О вен- цах мучеников» (Peristephanon) крупнейшего христианского поэта конца IV в. Пруденция и избранных стихотворений замечательного поэта Стация (I в.) из сборника «Сильвы», одно из которых посвящено выдающемуся поэту эпохи принципата Лукану (данное стихотворение стало отправной точкой для биографического очерка об этом поэте). В основу сборника положена идея культурной преемственности между классической античной и христианской латинской поэзией. Купить книгу можно здесь. Другие публикации на портале: |
| 3) История, под которой понимается описание скверных жизней разных негодяев королей, императоров, диктаторов, военачальников, то есть извращение истины, и 4) венец всего – бессмысленные, глупые предания и догматы, которые дерзко называют законом божиим» (Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 т. Т. 22. Дневники. 1895–1910. М., 1985. С. 194). С.Ф. Воспоминания о женском Ермоловском училище в Москве//Русская школа. 1892. 5–6 (май-июнь). С. 58–59. Гарусов И.Д. Провинциальные училища в 30-х и 40-х годах [XIX в.] (Воспоминания прежнего гимназиста)//Русская школа. 1910. 4 (апрель). С. 10–11. Лесков Н.С. Владычный суд. Быль (Из недавних воспоминаний)//Лесков Н.С.Собр. соч. в 11 томах. Т. 6. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. С. 125. Нестор (Анисимов Н.А.) [митрополит]. Мои воспоминания: Материалы к биографии, письма. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1995. 192 с. Волков С.А. Возле монастырских стен. Мемуары. Дневники. Письма. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2000. С. 59–60. Макаров М. Из жизни православной Москвы: Воспоминания православного христианина. М.: Галактика, 1996. С. 45–47. Евдокия, игуменья. Воспоминания об о. Сергии Щукине//Вестник РСХД (Париж). 1977. 122. С.185–194. Петров З.С. Картинки прошлого. Воспоминания ученика быв[шего] Саратовского городского Александровского ремесленного училища, ныне профтехшколы имени А.В. Луначарского. М.- Саратов, 1930. С. 8. Отчёт о состоянии церковных школ Саратовской епархии в учебно-воспитательном отношении за 1913–1914 учебный год/[Саратовский Епархиальный наблюдатель священник Владимир Знаменский]. Саратов, [Б.г.]. С. 45. Из протоколов педагогических советов Камышинской Алексеевской женской гимназии от 27 октября 1911 г. и 12 сентября 1913 г.//ГАВО. Ф. 304. Оп. 1. Д. 18. Л. 49, 182 об. Из протокола заседания Педагогического Совета Камышинской Алексеевской женской гимназии от 8 января 1913 г//Там же. Л. 131. Из протокола педагогического совета Камышинской Алексеевской женской гимназии от 16 октября 1913 г.//Там же. |
| Матушку звали Евдокия Петровна. У нее был брат, Александр Петрович; матушкина мать называлась Ирина Ивановна, а старший брат ее – Федор Иванович Скулябин. Дед мой (матушкин отец) Петр Александрович Сурин, вместе с Федором Ивановичем Скулябиным жил в приказчиках у Ивана Максимовича Рыбникова, они езжали в Сибирь. На возвратном пути из Сибири дед мой Сурин умер. Бабушка Ирина Ивановна, овдовевши в молодых летах, осталась со своими двумя детьми жить у своей свекрови, которой имя было Наталия; она была женщина благочестивая, самых строгих правил, соблюдавшая все обычаи того времени. У нее был брат, Алексей, холостой человек, весьма благочестивый, средних лет, болевший помер, и когда пришли священники для выноса тела, он ожил и жил до 40 дня, сидел у окна, подавал милостыню и ничего не говорил. Матушка осиротела, будучи еще в пеленках; бабушка же была еще очень молода и собой весьма красива, и потому свекровь ее имела за ней самый строгий и бдительный надзор, доходивший иногда до того, что когда бабушкина свекровь отлучалась куда-нибудь из дома, то оставляла в пробоях дверей некоторые заметки, дабы увериться, что никто не приходил к ее снохе во время ее отсутствия. Она ежедневно ее журила и часто, казалось, без всякой причины, так что бабушка немало поплакала от нее. Когда мать ее приходила навещать мою бабушку, она не раз жаловалась ей, что от свекрови ей совсем нет житья. Вот та и станет ее усовещевать и говорить ей: «Матушка сватьюшка! За что это ты мою Оринушку все забижаешь? Она и без того все горюет: не оплакала горюшка, что мужа лишилась, а ты вот все еще ее журишь?» А свекровь-то и отвечает ей: «Эка ты, сватьюшка, недогадливая какая: что ж не знаю что ль разве я, что подчас и вовсе даром журю Оринушку; да это для того, что она молода и гожа, так чтобы дрянь в голову не лезла!» Вот какова была в то время у нас в Вологде зависимость от старших в семействе! Бабушку я зазнал, когда ей было уже лет 70; роста она была высокого, стройная, полная; наряд носила старинный: юбку, душегрейку, воротушки (то есть широкие рукава), на голове фату, а сверху чабак (шапку) с собольим, или куньим, околышем, а дома у себя кокошник с повязкой. |
| - Верьте, - сказал он между прочим. - Как бы не были тяжелы времена, которые переживает наша Родина, она все же останется могучей, нераздельной и великой, какой мы привыкли ее видеть с детства. Затем Государь поздравил гардемарин офицерами. Август месяц начался нехорошо. 1 числа в Государственной Думе к. д. Аджемов, соц.-демократ Чхенкели и соц.-революционер Керенский произнесли резкие против правительства речи, а председатель правых, бывший Нижегородский губернатор Алексей Хвостов, говоря о немецком засилье смешал с грязью Министерство Внутренних Дел, и высмеял непригодность ушедшего Маклакова и оставшегося Джунковского. Речь этого правого депутата, как он сам говорил про себя - «человека без задерживающих центров», по резкости и по нападкам на власть была гораздо хуже речей «левых» и потому произвела на всех особенно сильное впечатление. Было в ней что-то не только демагогическое, но даже страшное для власти. 4-го числа произошло событие, коснувшееся Распутина, а потому всполошившее и его сторонников и противников. Одним из ярких анти-распутинцев считался генерал Джунковский, про которого даже говорили, что он как-то побил Распутина, что, конечно, являлось полнейшим вздором, но когда об этом спрашивали генерала, то он в ответ только загадочно улыбался - понимай как хочешь. Оба они, министр и его помощник, после знаменитого скандала «у Яра», в общем ничего неприятного Старцу не сделали. И вот теперь, четыре месяца спустя, 4 августа, Джунковский, воспользовавшись правом Всеподданнейшего доклада по делам полиции, сделал Государю в Царском Селе доклад о Старце, взяв за основу скандал «у Яра». Джунковский, состоя в правительстве и в свите Государя, по существу оставался москвичом, принадлежавшим кружку Вел. Кн. Елизаветы Федоровны. Там были все его воспоминания по приятной, службе при Вел. Кн. Сергее Александровиче, по губернаторству, по его личным, общественным и сердечным симпатиям. Оставшаяся при Елизавете Федоровне его сестра Евдокия Федоровна, являлась его живою, физическою связью с Москвой. |
| Это ни в коем случае не оправдание измены и прелюбодеяния. Толстой говорит здесь о другом. Смысл романа скорее в апостольском: «Блюдите, како опасно ходите». То, что измены приняты в развращенном свете, — это не самое страшное обрамление жизни Анны. Страшнее другое, на что указывает Толстой: искушению плоти подвержен любой , даже очень хороший и семейственный по природе своей человек. В романе два тому примера. Первый — это размышления Долли, которым она предается по дороге к Вронскому и Анне. Долли, как мы уже говорили, — воплощение в романе семейного начала, причем в чистом, «бескорыстном» его виде. Муж ей изменяет, но она все равно остается с ним: у них дети. Ради них она и живет, заботится об их здоровье, воспитании, то радуется, какие они хорошие, то сокрушается о их дурных поступках. И вот, когда Долли едет навестить Анну, она задумывается о том, осуждает ли она поступок Карениной. Незаметно мысли переключаются на ее, Долли, собственную жизнь. Ее сомнения в осмысленности собственной жизни знакомы, наверно, большинству современных многодетных мам: «Беременность, тошнота, тупость ума, равнодушие ко всему и, главное, безобразие… Роды, страдания… потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные… Потом болезни детей, этот страх вечный; потом воспитание, гадкие наклонности, ученье… И все это зачем? Что ж будет из всего этого? То, что я, не имея ни минуты покоя, то беременная, то кормящая, вечно сердитая, ворчливая, сама измученная и других мучающая, противная мужу, проживу свою жизнь и вырастут несчастные, дурно воспитанные и нищие дети. …В самом лучшем случае они только не будут негодяи. Вот все, чего я могу желать. Из-за всего этого столько мучений, трудов… Загублена вся жизнь!» Все могло быть по-другому — эта искусительная мысль постепенно завладевает Долли. Она могла развестить с неверным мужем и начать жизнь заново. На ум пришли поклонники, которые когда-либо выражали ей свою симпатию, и вот уже «самые страстные и невозможные романы представлялись Дарье Александровне». Да, когда она вживую столкнулась с «семьей» Анны, ее искусственность (как в театре, как на званом обеде) оттолкнула Долли, она вновь вернулась к своему выстраданному семейному идеалу, и непрозвучавшее, но слышное в подтексте «спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви…» снова вступило в свои права, но немаловажно то, что и она, хоть ненадолго, но тоже соблазнилась возможностью страстной любви. |
|
|
