| Софийская новгородская библиотека, кроме материала для составления исторического словаря, дала преосв. Евгению обильный материал и для других исторических работ, из которых одни он тогда же печатал в журналах, другие оставались неизданными до удобного времени. В бытность в Новгороде им открыты грамоты новгородских князей Мстислава и Всеволода, жалованные новгородскому юрьеву монастырю и представлявшие собой один из первых памятников древнего русского церковного законодательства; на эти грамоты Евгений стал приготовлять свои замечания, которые впоследствии издавали несколько раз, с полным разбором этих памятников, со стороны исторической, канонической, археологической и палеографической 18 . Издавая в печати слово на память св. Никиты, епископа новгородского, произнесенное при переложении мощей этого святителя, Евгений присовокупил к нему и список всех новгородских архиереев 19 . Но самым замечательным трудом преосв Евгения в Новгороде были составленные им три исторических разговора о древностях новгородских, которые были читаны воспитанниками семинарии на публичных семинарских актах в присутствии самого Евгения и многочисленной публики, до последнего времени любившей собираться на семинарские публичные акты и экзамены. Евгений писал о своем труде Македонцу: «книга эта написана шутя для новгородцев, в ребяческих разговорах. Однако же разговоры сии столько полюбились митрополиту, что он на свой счет их напечатал. Пусть новгородцы памятуют, что Евгений, бывший у них, не оставил без внимания их древнюю славу, которую и сами они забыли и почти ничего ныне не знают» 20 . Второй из разговоров новгородских излагал соображения пр. Евгения о язычестве новгородских жителей, о распространении христианства в Новгороде и о деятельности новгородского духовенства. М. Амвросий, получивши эти разговоры в рукописи, отвечал Евгению: «письмо и акт экзаменов получа, много я утешен был, ибо читал с особым удовольствием. О Новгороде вы так написали, как будто с начала его сами живете доселе. Благодарю от глубины сердца. Объявите мое удовольствие и трудящимся в учении». Тогда же митрополит писал князю Голицыну: «не угодно-ли будет вам поднести оную книгу Государю Императору. Она содержит всю древность Новгорода. Все было забыто, или, по крайней мере, рассеяно, а Евгений собрал в одну кучу прекурьезную и прелюбопытную» 21 . |
| Евгения, а потому с каждым годом чувствовалась более и более потребность в новом сборнике сведений о жизни и сочинениях русских писателей. Благодаря м. Евгению, подобное предприятие не могло уже представлять тех трудностей, которые он непременно должен был встречать; тем не менее, однако продолжателю его предстояло выполнить немаловажную задачу, именно: привести в известность всю массу вновь накопившихся сведений и извлечь данные из самых разнообразных сочинений, периодических изданий и исследований. Задачу эту выполнил в своем «Обзоре» преосв. Филарет... «Обзор» задуман и совершен также без помощи сотрудников или каких-нибудь ученых обществ. В нем неизбежно находятся пробелы и неполноты». (Из «Записки Пекарского о разборе 2 ч. «Обзора духовной литературы» преосв. Филарета г. Пономаревым»). В наши дни в С.-Петербурге издается «Критико- биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней)» – С. А. Венгерова. С 1886 г. по сю пору издано 15 уже выпусков (в последнем из них помещены статьи только еще об Аполлосах). Судя по последним газетным известиям, их еще предполагается сделать до 185 выпусков. Казалось бы с выходом в свет такого колоссального и гигантского труда (около 600 печатных листов, – каждый выпуск выходит и будет выходить тремя листами) труд преосв. Евгения должен сойти со сцены и уступить свое место работе г. Венгерова и К°. Но послушаем, что говорит на этот счет сам С. А. Венгеров, ознакомившийся с «Словарем духовных писателей» в его сравнении со всеми другими однородными работами и потому имеющий несравненно большую возможность судить о пригодности Евгениевского сочинения в настоящем и будущем, чем мы лично. «Не чета исключительно компилятивному, справочному указателю Геннади 594 классические в свое время два Словаря м. Евгения. По совершенно справедливому замечанию Погодина 595 , «Киевский митрополит Евгений сочинением двух Словарей своих – писателей русских духовного чина и светских – положил твердое основание русской и славяно-русской словесности и вместе открыл пред очами ученого мира бесчисленное множество ее сокровищ, дотоле совершенно неизвестное». |
| XX+514 стр. «Хотя, пишет г. Белокуров, видевший Штралевский труд, переводчик в предисловии и говорит (стр. XIX), что его «труд нельзя назвать буквальным переводом, что уже заметно при беглом сравнении; некоторые части, как напр., Кирилл, Никон, Феофан Прокопович и т. д. совсем переработаны, в другие прибавлено новое и все сочинение чрез эти изменения, а также и чрез приложенный указатель, сделалось более полным и удобным для употребления», но на самом деле его труд буквальный перевод Словаря м. Евгения с весьма ничтожными изменениями. Даже те статьи, которые он считает «переработанными», как, напр., ст. о пат. Никоне, не представляют ничего нового сравнительно с Словарем м. Евгения; переработка коснулась только иного распределения материала, находящегося у м. Евгения. Действительная разница между трудом Strahl и Словарем м. Евгения в системе расположения материала. M. Евгений, как известно, держался алфавитного порядка, тогда как Strahl хронологического, – того же, который принят Филаретом, архиеп. черниговским, в ее «Обзоре русской духовной литературы». («Адам Олеарий о греко-латинской школе Арсения грека в Москве в XVII ст». Чт. в Общ. люб. дух. просвещения, 1888 г., апр., стр. 363, пр. 9-е). Второму изданию Словаря более посчастливилось относительно журнальных отзывов. О нем первее всего высказался, тогда еще молодой, а впоследствии известный историк М. П. Погодин. Вот его отзыв о Словаре, появившийся на страницах «Московского Вестника» (1827 г. 18, 187–192): «Нет нужды, полагаю, говорить много о пользе и даже необходимости, слишком очевидной, подобных словарей в литературе. Они весьма много облегчают труды ученых, занимающихся науками, к области которых относятся. Так с объявляемым здесь Словарем часто будет справляться при исследованиях и историк русский, и литератор, и филолог, и даже неученый читатель, и всякий раз получит ответ удовлетворительный о нужных для себя лицах. Кроме сей пользы, общей сему Словарю со всеми подобными сочинениями, он имеет еще свое особливое достоинство: в нем находится множество новых материалов и множество указаний на новые материалы истории русской политической, церковной, литературной, – материалы, о коих не было у нас никакого сведения. |
| «Чтобы понять этот отзыв, продолжает Венгеров, надо вспомнить, что в эпоху составления Евгениевских Словарей не было еще ни одной истории русской литературы, не было еще даже тощего «Опыта» Греча, впервые давшего общую картину хода нашей письменности. Вот почему Словари Евгения имели в свое время тоже значение, что история Карамзина для общей истории нашей 596 . Как из книги Карамзина очень многие впервые узнали, что и у нас есть своя заправская история, так и из Словарей Евгения не мало таки людей с удивлением увидели, что русская литература явление совсем не такое маловажное. А что касается Словаря духовных писателей, то он явился важным откровением даже для людей, знакомых с ходом русской образованности: как известно, м. Евгений был замечательный знаток до-петровской рукописной и старопечатной литературы и, давши в своем Словаре свод этой обширной литературы, он, таким образом, впервые подвел итоги умственного богатства древнего периода нашей письменности. – Но с тех пор, как м. Евгений сделал свой поистине бесценный вклад в изучение русской письменности, прошло очень много времени. «Словарь светских писателей» закончен (?) в 1812 г., «Словарь духовных писателей» издан в первый раз в 1818 г., во второй – в 1827. Много, очень много с тех пор произошло перемен в области русского слова и его изучения и притом не только потому, что за эти 60–70 л. народилась целая огромная литература, и качеством и количеством несколько раз превосходящая литературу предшествующих ей периодов, но и потому еще, что развитие русской историографии и в древнем же период нашей письменности открыло целый ряд писателей во времена Евгения неизвестных; кроме того, значительно пополнился запас сведений о писателях, у митрополита отмеченных. Есть, затем, делая область – литература раскола, которой совсем не коснулся Евгений, но которой уделяет очень много внимания историография современная 597 . – И вот, почему классические для своего времени Словари ученого митрополита в настоящее время крайне устарели и неполны. |
| Ими можно и должно пользоваться, потому что при составлены их митрополит очень часто пользовался рукописными материалами и, следовательно, в этих своих частях Словари Евгения являются первоисточниками, но в общем все-таки они современного исследователя не могут снабдить всеми теми сведениями, которые ему нужны. Не забудем в заключение, что Словари Евгения, как и все, впрочем, даже иностранные словари этого рода, исключительно «исторические», т. е. биографические и библиографические. Литературной характеристики писателя они (в большинстве случаев!?) не дают» 598 . Ее обещает и дает сам г. Венгеров. Он же, с другой стороны, сообщает в своем труде более уже обстоятельный библиографические и отчасти биографические сведения о писателях, пользуясь многими новыми пособиями, которые обязательно и указывает в примечании к каждой биографии (чего нет у нашего автора). Нечего и говорить, что у Венгерова помещено будет гораздо большее число духовных писателей даже за тот самый период русской истории, который обнимается Словарем м. Евгения 599 . Полагаем, что мы достаточно выяснили значение Словаря духовных писателей для исторической науки в годы его появления, в последующее, настоящее и даже будущее время. Насколько он пригоден в каждом частном случае, о том узнает и скажет всякий, специально изучающий какого-либо духовного автора или какую-нибудь эпоху родной литературы. Требовать же и ожидать от нас подробных указаний в этом роде значило бы требовать невозможного. – Пользование Словарем в значительной степени обличают приложенные преосв. Евгением ко II тому: 1) Азбучный список имен и прозваний бывших в России писателей духовного чина греко-российской церкви с указанием частей и страница» исторического Словаря; 2) Хронологической и азбучный список духовных писателей греко-российской церкви и некоторых других лиц, достопамятных в истории духовной словесности и книгопечатания в России, с означением веков, в которых они жили, также лет их рождения и кончины, сколько оные показаны в историческом Словаре, и с нужными, для скорейшего приискивания их статей, ссылками на части и страницы сей книги: 3) Перечневый список упомянутых в сем историческом Словаре писателей и некоторых других лиц, замечательных в истории духовной словесности и книгопечатания в России, с показанием степеней, каковые они занимали в иерархии греко-российской церкви, или других званий 600 . |
| В обоих же изданиях Словаря (т. I. стр. 26–28 но 1 изд. и т. I, стр. 35–37 по 2 изд.) статья о Братановском значительно пополнена и увеличена, что, по нашему мнению, объясняется тем обстоятельством, что в 1807 г. была издана 4-я часть проповедей Анастасия и при ней обстоятельное жизнеописание его, присовокупленное H. H. Б.-Каменским (2-е изд. словар. т. I, стр. 36–37); здесь же фактическое доказательство и занятий последнего нашими писателями и иерархами. 515 Известно, впрочем, что письменный сношения Евгения с Качановским, не смотря на все несочувствие первого скептическому направлению второго, не прекращались еще и в декабре 1828 г. 5 числа этого месяца он посылал письмо Н. М. Снегиреву и тут же приложил письмо на имя Каченовского. (Старина русской земли, Спб. 1871 г. вып. 1). 516 Чтобы понять эту заметку Калайдовича, нужно иметь в виду, что он, сравнительно с другими московскими знакомыми Евгения, был более коротко знаком с тамошнею синодальною библиотекою, где он и открыл, между прочим, своего «экзарха». Войдя в Румянцевский кружок, Калайдович, говорит Кочубинский, «стал посредником между канцлером и недававшейся ему синодальной библиотекой» (Начальные годы русского славяноведения. Од. 1887–1888 г., стр. 255–256 и 261). Пользуясь своею близостию к московской синодальной библиотеке, Калайдович не мало помогал и Сопикову в его, подобно Евгениевскому, библиографическом труде (см. письма Сопикова к Калайдовичу в 45 т. записок Имп. Ак. Наук, 1883 г., стр. 7, 11, 14, 15, 19, 21, 25 и 26). 517 Поговорив в нем (т. I, стр. 249–251) об Иоанне Болгарском Евгений прямо в копии статьи ссылается на «Исследование (об этом экзархе) К. Ф. Калайдовича», сделав, таким образом, из него самый маленький экстракт. – О печатании наследования исследования см. «Переписку Евгения с Румянцевым», стр. 98, 99 и 110. Посылая Евгению 28 сентября 1824 г. только что отпечатанный экземпляр его, Румянцев писал (стр. 110) : «И кому же первому сделать мне таковое приношение? Я в Вас имею себе друга и Вы у нас лучший судья в сем деле». |
| 450 Если это собирание не составляло особенно большого труда по отношению к истории школ новой, петровской Руси, так как в данном случае Евгению помогал отчасти Регламент, а главное указы, которые ему, жившему в Петербурге и не вдалеке от него, доставать было весьма легко, (хотя, заметим в скобках, и не так легко, как ныне – при существовании «Полного собрания законов Российской Империи»), то совершенно в ином положении он стоял по отношению к истории до-петровских училищ и древне-русской образованности. Тут ему приходилось адресоваться за сведениями и к Нестору, и к Никоновской летописи, и к Степенной книге, и к житиям святых, и к другим, рукописным источникам, к Татищеву, Вивлиофике, и даже к иностранцам – Стрыковскому, Олеарию, Буало и Беру. При этом нужно еще было избегать некоторых крайностей и обращаться с такими, напр., источниками, как «История» Татищева, осторожно и критически. Слов нет, критика Евгения далеко не блестяща и недостаток ее бьет в глаза каждому, теперь читающему «Обозрение училищ» до-петровской эпохи. Но, ведь, в свою пору этого недостатка не замечали, и не замечали потому, что еще у ученых того времени, так же как и у преосв. Евгения, мало была развита потребность строго-научной исторической критики. В наше счастливое время, когда так много уже опубликовано церковно-исторических материалов, когда историческая критика получила полныя права гражданства, стала обязательною для каждого исследователя, – в наше время, говорима», никто уже не преклонится пред авторитетом Евгения (имеем в виду 1-ю ч. его «Обозрения», – до 1700 г.) и, лишь воспользовавшись сделанными им указаниями источников истории школ, отнесется к ним критически и извлечет из них свои собственные выводы. Выводы эти могут быть сходны с выводами нашего автора, но могут быть и противоположны, смотря по направленно критики известного историка. Так, покойный профессор-филолог Лавровский, писавший исследование «О древне-русских училищах» (Харьков, 1854) и опиравшийся, кроме Нестора, также, как и Евгений, на компетенцию Татищева и доказывавший ее, немного расходится с нашим автором по вопросу о числе школа» в до-монгольский период русской истории, который он обозревает на стр. |
| 379 Посылая 2-е изд. И. М. Снегиреву , Евгений 8 апр. 1831 г. писал ему, что 1-е изд. «Описания» в количестве «1200 экземляров распродано в 3 года». (Старина русской земли, т. 1, кн. 1, Спб. 1871 г.). Первого издания мы не имели под руками и пользовались одним вторым. 382 Рукопись лаврской библиотеки, 194, л. 1–42 in qu. Подчеркнутые нами слова писаны рукою Евгения. 383 Оно появилось в 1791 г. и было переиздано в 1795, 1805 и 1817 г. г. Последние два издания – дополненные. Литературное киевское предание и Закревский (Опис. Киева, 1868, т. 1., стр. 282 и др.) приписывают настоящее «Описание» перу м. киевского Самуила Миславского (1796 г.), но пр. Евгений, говоря об его авторстве в своем «Словаре писателей духовного чина» (т. 11, стр. 196–199), ничего не упоминает о принадлежности ему этой книжки. 384 Ср. напр. л. 15 об.–16 и стр. 19–11, л. 18 об.–22 и стр. 12–13, л. 23–24 об. и стр. 14, л. 39–34 и стр. 134 и пр. Страницы «Кр. описания» цитуются и впредь будут цитоваться по изд. 1817 г. 386 На заглавном листе сделана помета рукою Евгения. «Записано в каталоге Киевопечерской библиотеки». Пред этим чьею-то другою рукою отмечена дата – «1832 г. февр. 17» –, указывающая надо полагать, на время поступления книги в библиотеку. Составитель каталога на каком-то осповании заметил, что это рукопись XVIII ст. Между тем письмо здесь новейшее и мы полагаем, что она ничто иное, как копия, сделанная по поручению Евгения, с Румянцевского экземпляра, о котором речь впереди. 388 Описание рукописей церковно-археологического музея при Киевской духовной академии, Киев, 1878 г., вып. 1, стр. 189. 389 Чтобы убедить читателей в одинаковости лаврского и академического экземпляров грамот, которые почему-либо не могут видеть их лично, для примера укажем на 1, 10 и 24 «Прибавления» к Евгениевскому «Описанию Киево-Печерской лавры», которым в лаврском экземпляре соответствуют листы 92–103, 16 об.–19 и 48 об.–64, а в академическом 91–102, 16 об. и д. 48 и д. (первая половина «книги»). 393 книга 2 и 3. По реэстру самой Коллегии 5, 31, 22, 51 и 61 – в книге второй; и 22 и 51 – в третьей книге. |
| Само собою понятно, что стеснительные цензурные и другие условия нередко удерживали нашего историка от различных, даже нужных, выводов обобщений и характеристик, от опубликования некоторых материалов, и, таким образом, делали его, без того уже объективного автора, еще более объективным и осторожным. А насколько цензура способствовала изданию церковно-исторических памятников, можно судить по следующим словам митрополита Евгения в письме к Анастасевичу от 1 ноября 1818 года: «Великое дело затевает (граф Румянцев), чтобы издать все любопытные рукописи, в моем Словаре упоминаемые. Хоть бы одного Максима грека издал и за то спасибо бы ему. Он в духовной московской цензуре уже 10 лет валяется, взятый из новгородской Софийской библиотеки». 606 Письмо Евгения к Городчанинову от 15 января 1811 г. Сб. ст. И. Ак. Н. по отдел. р. яз. и сл., V, I, стр. 56–57. 609 Доказательство это имеет силу, впрочем, только тогда, когда мы предположим, что вопрос, о котором трактует § 29, всегда входил в план Евгениевской «Истории». 610 На основании всех этих данных мы не можем согласиться с г. Шмурло, утверждающим, что Евгений трудился над «Историею» только «во время управления Калужскою епархиею». (M. Евгений, как ученый. Стр. 321). 612 То были: «1) реэстр греческим делам старых и новых лет (начиная с января 1509 г. и по 1760 г.) (Л. 1–8 об. fol.); 2) Реэстр грамотам греческим вселенских патриархов, греческих и сербских монастырей настоятелей и равных духовных и светских греков (1590–1673 г.) (л. 9–17 об.); 3) Реэстр духовным российским делам (1581–1734 г.) (л. 18–22 об.); 4) Реэстр греческим жалованным грамотам (1501–1718 г.). (л. 23 и д.) 5) Реэстр малороссийским делам старых и новых лет (1649–1755 г.)» (л. 1–16 особой пагинации). 613 Без посредства Румянцева даже приятель Евгения H. H. Б.-Каменский не мог в ту пору снабдить его нужными материалами и в Коллегии. 614 Переписка госуд. канцлера, гр. H. П. Румянцева с управляющим московской государственной коллегии иностр. дел архивом, Н. Н. Б.-Каменским, об издании «Собрания» государственных грамот и договоров, 1811–1814. В приложении к монографии проф. Кочубинского – «Начальные годы русского славяноведения». Зап. Новоросс. универс., т. 46, Одесса, 1888 г., стр. XXXII, 28. |
| Эпоха Просвещения как широкое идейное течение, в рамках которого была осуществлена постановка проблемы человеческой личности, способной к критическому восприятию и творческому преобразованию окружающей действительности на рациональных началах, способствовала развитию различных форм интеллектуальных коммуникаций, в том числе эпистолярного общения. Переписка, являясь нормой повседневной жизни образованных людей XVIII–XIX вв., сочетала в себе и практические функции средства общения и обмена информацией, и служила формой выражения личностного начала, передающей отношение человека к описываемым событиям, его чувства, размышления. В большей степени субъективность автора проявлялась в письмах частного характера, отличающихся от деловой переписки свободной формой изложения, эмоциональной окраской речи, мозаичным содержанием и тем, что они, как правило, не предназначались для публикации. Частное письмо как исторический источник личного происхождения интересно для исследователя именно этой субъективной своей стороной, позволяющей приоткрыть завесу внутреннего мира его автора, образа его мыслей, ценностных ориентаций, этических и эстетических предпочтений 1 . Обращаясь к изучению идейных и нравственных исканий в русском обществе последней трети XVIII – начале XIX в., Б. И. Краснобаев отмечал, что знамением того времени было «стремление людей к сближению на основе общности взглядов, интересов, жизненных позиций, вкусов, возникновение различных обществ» 2 . Дружеское письмо рождается в этот период как продолжение личного разговора разделенных расстоянием духовно близких людей, испытывающих насущную потребность в общении друг с другом 3 . Помимо других присущих частной переписке черт дружеская переписка несет в себе отражение того стиля общения, того тона, который характерен для дружеского сообщества, члены которого в ней участвуют 4 . К такому типу относится переписка представителей одного поколения – митрополита Евгения (Болховитинова) и Василия Ивановича Македонца, принадлежащих к дружескому по характеру общения и просветительскому по целям и направлению своей деятельности воронежскому кружку конца XVIII– начала XIX в. |
|
|
