| И хорошо, если исследует. Только пользы от этого не выйдет, потому что все-таки останется под башмаком своей Нонны и не перестанет быть самооплевателем: горбатого могила исправит. А мне потом досадно стало, что не в меру рассердился. Но, знать, это – напоминание «скрепиться и быть настороже», ибо ежегодно в это время много раздражающего – то неосновательные требования, то неисполнимые предложения и подобное; так пусть сегодняшнее не повторится ни в каком случае, а быть всегда хладнокровным и рассудительным, – этого совершенно достаточно, чтобы дело шло как следует. Если бы я сказал сегодня Хорие хладнокровно и спокойно: «Елене не нужно поступать ни в какую школу, и она не поступит», было бы то же самое, что будет ныне, но без треволнений и перебранки, что безгрешнее и авторитетнее. Вперед и поступать так. Впрочем, и меня, знать, нелегко исправить от гневливости. 22 июня/4 июля 1899. Вторник. На экзамене в Женской школе у средних по Закону Божию отвечали отлично. Сказал Ивану Акимовичу Сенума, чтобы наставники рассудили и решили, кого из двух оставить для преподавания в Семинарии из ныне кончающих курс, Петра Суда или Никона Мацуда, на место ушедшего Андрея Минамото. Сказал еще ему, чтобы наставники-академисты не вздумали и ныне, как при уходе Исигаме, просить о надбавке жалованья: была бы тщетная просьба: раз – денег на то нет, другое – они получают больше всех священников; надбавить им было бы несправедливо, не надбавляя священникам; на последнее же Миссия не имеет средств. Елисавета Котама, начальница Женской школы, просила позволения напечатать формы аттестата для кончающих курс так, чтобы обозначены были предметы преподавания в школе, а не как доселе, что, мол, «кончила курс в Духовном училище». Разумеется, пусть напечатают. Елисавета рассказала, что принимали совсем разно, смотря по тому, чему училась: какую-то из наших приняли за простушку сначала, но узнав, что она изучала, совсем переменили обращение с ней. Фома Оное, катехизатор в Коодзимаци, родом из Кагосима, приводил свою тетушку-язычницу, недавно прибывшую оттуда, чтобы посмотреть Токио. |
| – Известили ли жену? – спросил. – Она уже здесь, в Семинарии, сидит вот там, – ей сказали, что муж заболел, чтобы не испугать разом, – исподволь приготовляют к поразительной для нее вести, – объяснил Сенума. Постоял я – грустно очень, даже и похоронить его с молитвою не можем, – не христианин; сказал, чтобы учеников его классов отпустили проводить его тело из дому его до могилы, и ушел. Печальное начало занятий нынешнего года. Что-то обещается дальше? Бог весть! Закрыта для нас книга будущего. И слава Богу за это! 3/15 января 1899. Воскресенье. Обычная служба. Потом занятия отчетами. – О. Фаддей Осозава приехал из Оотавара, чтобы представить свое прошение об отставке. Но, к великому удовольствию моему, он значительно поправился. Говорит, что доктора ошибочно лечили его от чахотки, которой у него нет; нынешний доктор напал на его настоящую болезнь, от которой успешно и лечит; голос у него восстановляется, хотя долго говорить не может. Я положил его прошение под сукно на месяц; если выздоровление пойдет вперед, то он будет служить по-прежнему. Посоветовался я с ним, как разделить его приход на время его лечения между отцами Романом Циба и Феодором Мидзуно. Положили вызвать Игнатия Мацумото в Токио, ибо он недавно писал о. Фаддею, что у него в Курури нет слушателей. Здесь, по испытании, он может быть поставлен диаконом к Собору, а потом и священником. 4/16 января 1899. Понедельник. До обеда обычные занятия: в школах ученье, у меня перевод. После двенадцати часов приходит Никон Мацуда, первый ученик в старшем классе Семинарии: – Пришел с просьбою: одолжите денег ученикам. – На что? – На цветы к гробу учителя физики, которого сегодня хоронят. – Вместо вас всех я дал на похороны: двадцать ен (пятнадцать ен его жалованье за январь и пять ен так). Вы люди бедные, зачем вам тратиться, да еще в долг? Довольно будет, если проводите его до могилы. – Но ученики непременно хотят, мы возвратим занятое. – Неблагоразумная трата, коли средств нет. Не дам. Ушел, но мне после жаль стало; следовало бы дать им не в долг, а так – на цветы. |
| 6/18 ноября 1899. Суббота. Утром послал фотографические карточки двум епископшам, согласно выраженным ими вчера желаниям. После обеда с Накаем в Уено осматривал картинную выставку. Между японскими картинами много хороших, особенно хороши павлины Сато, молодого христианина из Ициносеки, что недавно с отцом был у меня; недаром картина взята в Кунайсе. Картины масляными красками – rubbish, не исключая и тех, что предназначены для выставки в Париже. 7/19 ноября 1899. Воскресенье. До Литургии крещено трое взрослых и несколько детей. Вечером был Павел Ямада из Фукуока, на Киусиу, молодой человек, служащий в Обществе страхования жизни, очень помогавший катехизатору в Фукуока, Стефану Мацуока, как пишет он, и по разговору – весьма религиозный: о чем бы ни заговоришь, разговор сведет непременно на христианство; побольше бы таких! 8/20 ноября 1899. Понедельник. Утром побыл в Иокохаме, чтобы разменять вексели полугодового содержания Миссии из Казны на будущий год. В обоих банках: «Hong Kong and Shanghai» и «Chartered» сказали одинаковый размен, и потому разменял один вексель в одном, два в другом (деньги – 2592 фунта стерлингов – пришли в трех векселях), а деньги – 20000 ен – привез сюда и положил на год в банке Мицубиси на 5 1/2%. Василий Накараи, катехизатор в Какута, пишет, что «бывал бы в Сироиси, но далеко, нужно по три ены каждый раз на дорогу – так не даст ли Миссия это?» Много уже Миссия на Сироиси издержалась: целых три года тот же Накараи или жил там, или часто ездил для проповеди из Сендая – и плода ровно никакого. Пусть ныне о. Петр Сасагава скажет, имеет ли он в виду верный успех проповеди там; если имеет, то даны будут дорожные. О. Василий Усуи обозрел Церкви в Идзу и прислал краткий дневник того. Пишет, что нигде не встретил ничего «кообасики». Ни одного крещения, ни у кого из катехизаторов нет и слушателей учения. Совсем плохо! Как жаль, что нет миссионера – благочинного для посещения Церквей и побуждения катехизаторов и самих священников к деятельности! 9/21 ноября 1899. Вторник. |
| После Заутрени удивил Давид Фудзисава: пришел сказать, что в углу ограды за Собором слева найдена жестяная коробка, наполненная наполовину порохом и щебнем, видимо, предназначенная для взрыва, ибо сделаны два фитиля из тлеющей травы «моксы» и зажжены были, но погасли, не дошедши до пороха; и показал мне эту коробку: круглую, высокую, из-под бисквитов, с множеством проделанных дыр на верху крышки, для притока воздуха к огню. Коробка сдана была полиции, начальник которой, квартала Канда, приходил, чтобы все расспросить, осмотреть. Господь, видимо, хранит Миссию и сохранит! Выходя от Часов, встретил на крыльце одного христианина из Ода- вара, вместе с самой усердной и умной тамошней христианкой, Марией Такахаси. Сказали, что ко мне, по делу, явились. – Какому делу? – Не оставляйте навсегда о. Павла Савабе в Одавара и не берите от нас о. Петра Кано. – Да кто вам сказал, что это будет? – Они, бывшие немирные говорят это: «Видите, – говорят, – о. Павел прислан исповедать и приобщить, – разве это было бы, если бы о. Петр остался в Одавара?» – Но о. Павел там потому, что сам о. Петр просил прислать его поисповедать помирившихся, так как у него, о. Петра, они, быть может, еще стеснялись бы вполне раскрыть свои души, как это требуется на исповеди. – Они говорят, что о. Петр будет выведен в Идзу, а Одавара останется навсегда за о. Павлом. – Никому и в голову не приходило это. Это не может быть уже и потому, что о. Павел должен быть в Сиракава, куда он прошен, куда согласился и назначен. Все эти попытки показывают только, что помирившиеся еще не совсем успокоились, как не вдруг успокаиваются волны после бури. Не обращайте внимания ни на это, ни на всякие другие в подобном роде толки; выслушивайте их спокойно и не отвечайте, чтобы не развязался спор, который может окончиться ссорой и опять разладом. Пусть говорят, что хотят. О. Петра у вас никто не отнимет. Толки улягутся, и все со временем войдет в свою обычную колею, – И так далее. Они успокоились; оба наделенные христианскими брошюрами и иконками и угощенные великолепным обедом, возвратились, чтобы успокоить пославших их. |
| – Да, достаточную. – То есть Ваша жена сотворила грех прелюбодеяния? – Нет, этого не было. – Больше этого мне ничего не нужно и слышать от Вас. Я вынес японское Евангелие, прочитал ему Мф. 5, 32 в доказательство того, что Спаситель придавал особенно важное значение заповеди нерасторжимости супружества; еще Мф. 19, 9 . – Видите, что Вы, будучи проповедником учения Спасителя, нарушили одну из самых прямых и важных заповедей Его. Поэтому самому Вы не можете быть больше проповедником и отрешаетесь от этой должности и звания. Знаю, что Вы можете многое наговорить в свою защиту: жена-де была дурного нрава, она-де сама оставила меня, мать ее не хотела, чтобы она жила со мной, и прочее, и прочее – все это я уже слышал от о. Мии, но все это языческие резоны, укажите мне в Слове Божием хоть одну из этих причин, как достаточную причину развода?.. Итак, если Вы желаете продолжать служение катехизатором, то сойдитесь опять с Вашей женою; пусть она уведомит меня, что живет с вами и вперед не оставит Вас. – Вы будете поставлены проповедником в одну из Церквей, исключая Каназава, где Вы так скомпрометировали себя. Если Вы не можете сего, то не можете и служить Церкви. – У Вас катехизаторское жалованье за восьмой месяц – возьмите его себе; кроме того, вот Вам пять ен на дорогу от Каназава; еще десять я пришлю Вашей матери на дорогу Вам и ей до Вашей родины Токусима. Эти пятнадцать ен я, конечно, не могу поставить на счет Церкви, потому расписки не нужно, – это мое личное дело. Сказавши все это, я встал и ушел, потому что, решительно, тягостно было; терять катехизатора всегда для меня составляет мучение; прошлую ночь я почти не спал, продумал и промучился. О. Мии молчал, когда я говорил с Такеици. Но когда ушли они, Нумабе пришел сказать, что о. Мии просит свидания и имеет нечто сказать – он не спокоен духом (фуансин). Я сказал, чтобы пришел в половине первого часа; думал, что он опять будет защищать Такеици, и собирался учинить за это ему отличную головомойку. Но, к счастью, опасение мое не оправдалось: пришел он опять в роли пастыря, заботящегося о своем стаде. |
| Всенощную пели полные хоры – в первый раз после каникул. Служил о. Василий Усуи и так хорошо, как хоть бы и старому священнику. 29 августа/10 сентября 1899. Воскресенье. Послал очень ласковое письмо Иоанну Нода в Сюзендзи в ответ на его, прося не мучить больше о. Петра Кано настояниями остаться у них священником, а с добрым сердцем принять его преемника. Послал неласковое письмо Игнатию Камеи, катехизатору в Хиросима; жена у него родила и после того нездорова; просит регулярной помощи на лечение ее; послал ему пять ен единовременно с выговором, что ровно никаких плодов службы нет у него – ни единого крещения – больше года; пусть трудится по проповеди, тогда христиане окажут ему помощь, коли понадобится; от Миссии же больше не будет ему. 30 августа/11 сентября 1899. Понедельник. После обеда, когда я в библиотеке отбирал книги, Давид Фудзисава пришел сказать, что катехизаторская вдова Дарья Судзуки, направляясь из Симооса в Сендай к родителям, зашла взять благословение. Возвращаясь из библиотеки, увидел ее в коридоре, и она, точно наседка, бросилась сзывать своих детей, разбредшихся по двору; скликав их – двух малых девчонок – привела ко мне; я, нашедши их проголодавшимися, стал угощать чаем с бисквитами; тут же дал в конвертике Дарье пять ен – «на дорогу»; думал, что этим и кончится. Но смотрю, Дарья в волнении и изъясняет просьбу – «прибавить пенсию, не могу-де зарабатывать рукоделием из-за этих малышей, а из дома мужа в месяц не больше одной ены». Действительно, одета с детьми очень бедно, при том же и больна «какке»; служила по школе у Филиппа Узава, уча шитью, но там ей ровно ничего не давали за это; направляется теперь к родителям, но те совсем бедные. Нечего делать, прибавил ей к трем енам, получаемым из Миссии ежемесячно, две ены в месяц – «до тех пор вся эта пенсия, пока дочки ее поступят на воспитание в Женскую школу». Дарья совсем ободрилась и ушла со своими дочурками, – Но при ней еще пришел Павел Саваде, катехизатор в Коодзимаци, направляемый ныне в Карасуяма на смену Василию Ямада, и стал просить прибавить ему содержания три ены в месяц – «мать-де у него»; пообещал давать две ены частно, от меня лично, так как прибавить из церковных было бы несправедливостью относительно его сверстников. – При нем еще пришел катехизатор из Сано, Павел Судзуки с больной женой, у которой огромные наросты на лице, требующие немедленной операции; средств же для лечения где взять катехизатору? Одна надежда на Миссию. И как же не помочь бедной страдалице? Обещал по полторы ены в день на месячное лечение в госпитале, где будет произведена ей операция. Десять ен сейчас же дал. |
| 4/17 ноября 1900. Суббота. О. Петр Ямагаки из Мориока явился за антиминсом, крестильным ящиком, дароносицей, просит еще воскресное облачение (великопраздничное там есть). Дадим все. Говорил о Хакодате мирно; при отъезде оттуда до тридцати христианских домов любовно проводили его и с печалью расстались. В Мориока христиане приняли его хорошо. В церковном доме – там, где следовало бы жить ему, – помещается два христианских семейства – на каких правах? Неизвестно; должно быть, по бедности их и потому, что дом большой. Впрочем, там, кроме их, ютится и один катехизатор, бессемейный. О. Петр, за невозможностью поместиться в церковном доме, нашел себе квартиру и поселился с женой и четырьмя детьми в ней. Мать он оставил с младшим своим братом в Хакодате в одном из миссийских домов. О. Борис Ямамура извещает, что помер Фома Михора, бывший катехизатором в Мориока. Царство Небесное! Но для Миссии здесь, на земле, результат плохой: семь лет воспитываем был в Семинарии, три с половиной года содержим на проповеди без малейшей пользы от него, так как немедленно по выходе из школы захворал – сколько расходов, и вот! Но так как цель проповеди Евангельской – спасение людей, Михона же, вероятно, чистым юношей отошел в тот мир и спасен, то да будет хвала Господу и за него! Сегодня заключено условие с типографией на отпечатание нашего перевода Нового Завета. Больше 800 ен будет стоить напечатание тысячи экземпляров. А печатать пора. Не одни наши христиане с нетерпением ждут нашего перевода. Ждут и протестанты, не раз спрашивавшие у меня, скоро ли выйдет. И сейчас вот по выходе со всенощной я нашел на столе письмо от одного из протестантских миссионеров в Иокохаме, Rev. Bernett’a, просящего уведомить, где можно купить копии нашего перевода – «two or three of my friends, as well as myself, would like to obtain copies, – пишет он, ссылаясь на то, что – a recent issue of the Japan Mail announced the publication of your translation, – каковой публикации, однако, я в „Japan Mail” не видел, но, должно быть, она где-нибудь есть; во всяком случае, видно, что наш перевод ожидается». |
| Погорячились наши молодцы! Сколько раненых! У других, тоже бравших крепость, почти никого, даже у японцев, взявших, как и паши, бастион, всего пять убитых и раненых, из них один убитый лейтенант. Впрочем, вполне верных известий, оправдывающих то или иное действие, еще не получено. Одно верно: если эта стрельба с бастионов крепости Таку по иностранным судам – действие самого китайского правительства, то трудные времена наступают: сначала, конечно, Китаю достанется, а потом наоборот. 9/22 июня 1900. Пятница. Вчера поздно вечером о. Сергий известил, что посланник посылает его и Вильма, драгомана, в Нагасаки позаботиться о наших раненых. Поэтому сегодня утром я послал к о. Сергию сто крестиков, более ста небольших икон и больше ста евангелий, молитвенников и других духовных книг и брошюр в благословение раненым и другим больным в Нагасакском госпитале. Но в часу десятом о. Сергий явился сказать, что раненые наши отправлены не в Нагасаки, а кажется, в Порт-Артур, поэтому его и Вильма поездка оказывается излишнею. – Замечательно, что до посланника каким-то путем дошло сведение, что «о. Вениамин, по молодости, не надежен» (даже для такого дела, как доставить духовное утешение больным!). О. Сергий говорил, что от моряков слышно, что «о. Вениамин ходит там, поднявши голову и желая, чтобы все подходили к нему под благословение». Мания величия, с которою далеко не уедешь в Японии. Замечательна еще патриотичность нашего нового посланника, так заботиться о раненых наших может только человек чисто русский. «Рюрик» вчера ушел в Владивосток, не имея времени ждать, пока барон Розен возьмет аудиенцию у Микадо пред своим отъездом. Из Китая самые дикие слухи – будто десять посланников в Пекине убито, Китайский Император тоже убит, Императрица-регентша лишила себя жизни. Но, конечно, всему этому верить нельзя; с Пекином сообщение прервано – телеграф испорчен, железная дорога тоже – вот и сочиняют кто что хочет. Кажется, верно, что китайское Правительство свалит все на инсургентов; Лихунчану поручено возобновить мирные соглашения. |
| – Все равно, что благодетеля (онся) убил! – заключил он свой грустный рассказ. Правда, чрез минуту он прибавил: – Но ведь я чрез то услужил своим: принес им известия о китайском отряде и тем, быть может, избавил их от поражения. Но по лицу его видно было, что это самооправдание нисколько не облегчает его. Я подтвердил ему, что действительно он совершил большой грех . Но, во-первых, святым крещением после того он уже смыл этот грех, в котором так искренно раскаивается пред Судом Божиим; во-вторых, для окончательного умиротворения своей совести пусть всегда жалеет ближних и делает им столько дел милосердия, сколько может. О. Симеон Мии тут же подтвердил, что он, действительно, жалостлив и благотворитель. – Живет он своим трудом – расписывания вееров, идущих на продажу в Европу; родом из Цу, в Исе; бессемейный. 28 июля/10 августа 1900. Пятница. В Кёото и на пути в Токио. Утром приехал архитектор Мацуморо и с ним был обстоятельный разговор, после которого я передал ему план храма и иконостаса к нему и «цуморигаки» подрядчиков Оониси и Кодзима. Условлено следующее: 1 . Мацуморо в продолжение месяца приготовить подробные планы храма, четырех японских домов в том виде, в каком они должны быть перенесены с ныне занимаемых мест, причем два двухэтажные станут позади храма по обе стороны от него – для священника и диакона; два одноэтажные с отнятием у них нынешних верхних этажей впереди храма, с улицы, по обе стороны от него, возможно дальше к стороне – для катехизатора и церковника-сторожа, с комнатой здесь для собраний христиан; наконец, план кирпичной ограды вокруг места. 2 . Планы эти будут присланы ко мне в Токио и, по одобрении мною или же указании перемен, которые я сочту нужными, возвращены в Кёото, после чего (по окончательном утверждении планов) о. Симеоном Мии будет представлено властям в Кёото об имеющихся произвестись постройках, сообразно с прошлогодним распоряжением Министерства внутренних дел. 3 . Произведены будут подрядчиками окончательные расчеты (цуморигаки) цен на постройки – по перенесению домов отдельно и по храму и ограде отдельно, так как первое – собственно ремонт, второе – новая постройка. |
| Читал об этом прежде в английской иокохамской газете «Japan Daily Mail» ежедневно, точно пирог, начиненный всем, что служит к поношению и обесславлению России, но не верил. Увы, правда! В русской газете «Владивосток», 34, 22 августа 1900 года, говорится то же о жестоком акте потопления 3000 китайцев. В сегодняшнем же номере «Japan Daily Mail», в статье «The Massacre at Blagoveshchensk», еще более подробное, чем было прежде, описание ужасной жестокости, со слов двух бельгийских журналистов, проезжавших Владивосток после события и ныне находящихся в Нагасаки. Сущность следующая: «Когда 1/14 июля китайцы с противоположного берега Амура внезапно открыли огонь по Благовещенску (продолжавшийся восемнадцать дней), то 4/17 июля благовещенский полицмейстер Баторевич получил телеграмму от генерала Грибского, бывшего в это время в Айгуне „Do Chinese Amur”. Полицмейстер попросил разъяснения ее, но ему отвечено было: „Obey orders”. Вследствие сего Баторевич собрал всех китайцев, бывших в Благовещенске, и под конвоем казаков послал их за семь верст от города по Амуру, где они и были казаками потоплены; казаки сначала ограбили их, потом связали многих из них косами вместе, чтобы они потонули, а не выплыли. Так было погублено все китайское население Благовещенска, то есть около пяти тысяч, потом казаки разграбили их дома». – Конечно, это несколько преувеличено. В русской газете не так резко. Но если и три тысячи только потоплено – Боже, что за варварство! И где найти успокоение от печали о сем? (Смотри иную версию катастрофы под числом 18 ноября/1 декабря). 10/23 сентября 1900. Воскресенье. Один из крестившихся сегодня – полицейский, из тех, что оберегают Миссию, имея своей будкой здешнюю привратницкую, благодаря чему в Соборе и библиотеке давно уже не бьют стекол. Фома Танака, катехизатор в Оосака, просит исследовать чрез церковных старшин, кто это написал такое неблагоприятное ему письмо, копия которого отправлена ему 18-го числа. Как бы не так! Подлить масла в огонь к тамошней неурядице! Отвечено ему, что этого не будет сделано; а если он чувствует себя не повинным в том, что говорится о нем, то правота его сама собою для всех будет ясна, если он будет честно и прямо служить; равно как подтвердится содержание письма, если он станет заводить интриги против священника и прочих. |
|
|
