| На пути из Нагасаки в Токио. На рассвете в Кокура на станции – катехизатор Иов Хиби с группою христиан, в числе которых несомый на спине другого был параличный Николай Мацуи, когда-то хороший архитектор, построивший знаменитую бумажную фабрику, потом многолетний страдалец от ревматизма, и ныне совсем лишенный возможности движения; даже и говорить не может, а только мычит; картина жалостью поражающая; мычит и заливается слезами, что, по объяснению Хиби, означает его радость. Боже, что за тяжелый крест дан человеку! К вечной радости его, конечно. 16/29 сентября 1909. Среда. На пути из Нагасаки в Токио. Пред утром в Нагоя сел в вагон японский Генерал с адъютантом. Посидевши, обращается ко мне: – Вы – Николай, возвращаетесь из Нагасаки? – Так точно. – Я – Генерал-майор Куросава, в Тоёхаси производить артиллерийский смотр еду. Я четыре раза был в России. В первый раз состоял два года на службе в русском егерском полку. Представлялся Государю; имею множество знакомых и друзей в России. – Так вы говорите по-русски? И он заговорил по-русски: – Говорил; теперь забываю; мало практики и так далее. Долго мы с ним беседовали, меняя русский и японский языки. Между прочим и о минувшей войне. Он откровенно говорил, что вина наших поражений «лежит на офицерстве, которое недеятельно (окотару) и предано пьянству. Японский же военный класс, воспитанный многовековым сёогунатом, стоит на завете: победить или умереть. Солдаты из простого народа – бессознательно (боняри сите), но следуют тому же». В Тоёхаси Генерал, любезно простившись, оставил вагон, в сопровождении своего адъютанта-молодца. В 3 часа дня я прибыл к себе, на Суругадай, нашедши здесь все в добром порядке. Вечером не мог долго читать корректуру: 4-дневное пребывание в вагоне утомительно для моих лет. 17/30 сентября 1909. Четверг. Целый день всё вперемешку: месячные расчеты, чтение корректуры и чтение японских писем. Из сих последних одно от Моисея Оота, доктора в Хамамацу, хорошего христианина; спрашивает, «правда ли, что я укоряю его за неуплату денег за церковные вещи? Кто-то из христиан в Оказаки это говорит про меня». |
| Прочие учителя – язычники. Языческая литература вливается в Семинарию – более, чем языческая, – атеистическая. Сенума постоянно требовал, чтобы в семинарскую библиотеку покупаемы были все новейшие хорошие сочинения по всем отраслям, также, чтобы выписываемы были педагогические журналы. Тщетно я говорил, что все это проникнуто нынешним модным атеизмом, утилитаризмом, эволюционизмом и прочим. Ныне он тоже просил денег на дальнейшую педагогическую литературу. Но на мои резоны, что пора перестать отравлять учеников атеизмом, иначе и все разбегутся из Семинарии, – склонился, наконец, и он, и не стал настаивать на выдаче денег. Вообще, плохое нравственное состояние Семинарии ныне! И если оно не улучшится, то, пожалуй, и хорошие ученики будут портиться у нас. Нужно ждать доброго педагога из России. Оным и будет тот, кто приедет сюда миссионером в этом или следующем году. Верно, что Господь пошлет такового. Особенно надеюсь я на будущий год, когда в Казанской Академии кончит один, просившийся сюда в миссионеры еще по окончании курса Нижегородской Семинарии. Господь, наверное, готовит в нем будущего хозяина здесь. Или же пошлет другого, откуда-нибудь. Когда прибудет миссионер, он должен здесь быть прежде всего наставником в Семинарии (и в то же время изучать японский язык), чтобы внести в Семинарию дух благочестия и ревности по Церкви; в то же время он будет воспитывать будущих сотрудников себе. Лет пять он пусть и занимается исключительно воспитательною частию. Так он воспитает людей, которые со временем будут старшими сотрудниками его по Церкви. В то же время он изучит японский язык. После этого периода он наполовину пусть учит в Семинарии, наполовину занимается посещением Церквей. Когда пять лет проведет и так, то будет в состоянии принять на свое попечение все по Церкви. К этому времени он уже должен быть Епископом, а я готов в могилу. Да сотворит Господь так во благо Японской Церкви! 1/14 февраля 1901. Четверг. Целый день не мог отделаться от печали, навеянной вчера неимением в Японии добрых церковных деятелей, и безнадежностью иметь их в ближайшем будущем. |
| 8/20 декабря 1899. Среда. О. Петр Сибаяма просит Симона Тоокайрина к себе, но пишет, что «едва ли Симон может сделать по проповеди до Собора что-либо такое, чтобы на основании сего можно было ходатайствовать пред Собором о возвращении ему звания катехизатора, ибо нужно сначала привыкнуть к языку и обычаям народа в Нагоя». Но Симон Тоокайрин – человек образованный, ему же товарищем был по Катехизаторской школе, и язык знает обще-японский, а не одно северное наречие. Письмо о. Сибаяма послано к о. Катакура; пусть сей последний даст свое мнение, а также узнает от Симона, хочет ли он в Нагоя, или же предпочтет попроситься к о. Борису, у которого Куроиси остается без проповедника. О. Игнатий Като пишет, что очень холодно там (в Немуро, Кусиро и прочих), а теплого платья недостает; просит дать, не в зачет, по половине месячного жалованья на платье катехизаторам его и, конечно, так же ему; а Моисею Минато на Сикотане просит дать полное месячное жалованье. – Дано: всего тридцать шесть ен; но написано, что это совершено частно, чтобы не обратилось в пример для других, на что у Миссии не хватит средств. Протестантские «бокуси» делают сходки и выражают недовольство вероисповедным биллем; восстают особенно против правила, которым запрещается учителям религии держать политические речи. 9/21 декабря 1899. Четверг. Вчера до полудня был на экзамене в седьмом классе Семинарии, где семь учеников, и в первом, где семнадцать; сегодня в четвертом классе с тринадцатью учениками и во втором с девятнадцатью. Отвечали все хорошо, за исключением второго класса – по русскому языку, потому что учитель Емилиан Хигуци плохо учил. Всего учеников в Семинарии ныне шестьдесят восемь. Кончили сегодня мы с Павлом Накаем исправление в третий раз Евангелия от Матфея. Из редакции газеты «Майници» приходил репортер [?] Нисикава спрашивать мнение православных о религиозном билле. Я сказал, что мы одобряем его. – А как Вы думаете, – спрашивает, – насчет запрещения религиозным учителям вмешиваться в политику? |
| 5/17 октября 1899. Вторник. Японский гражданский праздник – не учились, и мы с Накаем днем не занимались переводом, а писал я письма к о. Сергию Страгородскому и прочим. Яков Тоохей, катехизатор в Усигоме, пришел сказать, что женится, что о. Савабе сосватал ему невесту в Банчёо, двадцати шести лет, – родственницу ему. – Отчего же не из Женской школы берешь? Там теперь столько молодых учительниц, которых назначение – выходить за служащих Церкви и тем исполнять назначение Женской школы… Молчит. Хорош о. Алексей Савабе! Сестра и жена воспитались в Женской школе, и вот благодарность за это! Как будто враг Женской школы! Не враг, конечно, а деревянный чурбан: служит Церкви и к Церкви ни малейшего интереса, ни на каплю радения о ней, ни мысли о ней. Сколько раз и на Соборах, и при разных случаях толковалось, что служащие Церкви должны брать себе в замужество воспитанниц из Женской школы – в этом ихний собственный интерес и ихнее счастие. Не видно ли уже на опыте, как счастливы те, кто женились так? Их молодых супруг все христиане уважают и любят, потому что они везде прямо становятся во главе христианок, способные руководить их своим знанием вероучения, церковных обычаев, церковного пения, не говоря уже об общей развитости и богатом образовании… Но где же таким чурбанам, как Савабе, соображать все это! И Тоохей мог бы подумать лучше, но и он – то же; а я надеялся было на него. Эх, наши служащие Церкви! Где у них души? 6/18 октября 1899. Среда. Как нужно за катехизаторами следить, особенно за молодыми, и не полагаться на священников, которые или скрывают, или совсем бездушничают! Думал я, что Павел Саваде – хороший человек и катехизатор; в школе он был таким добрым и усердным; притом же сын катехизатора. Спеша вывести его в люди, послал недавно на самостоятельный пост, в Карасуяма. И что же оказывается? Здесь, в Токио, вошел он в долги – Нумабе, секретарь, говорит – ен на двести. Для каких причин? Неизвестно. Но надавал расписок с полномочиями получать из его катехизаторского содержания прямо из Миссии, так что теперь при отсылке содержания за одиннадцатый и двенадцатый месяцы разом нужно уплатить – по одной предъявленной расписке двенадцать ен, по другой сорок, тогда как все содержание его за два месяца двадцать ен. Будет уплачено по первой, остаток послан ему и затем пусть живет, как знает. Видно, что недолго прослужит катехизатором. Священник его здесь, в Токио, о. Алексей Савабе, знал, что он делает долги, но хоть бы слово мне, в видах исправления его, или предупреждения от посылки в Карасуяма, где он, конечно, не будет полезен, а скорее вреден, потому что не преминет и там просить у всех в долг. |
| 27 января/9 февраля 1911. Четверг. Дай Бог вновь открыть Катехизаторскую школу! Говорил Преосвященному Сергию по Церквам высматривать молодых людей, способных для Катехизаторской школы, не объявляя, однако, что будет Катехизаторская школа. Сегодня же призвал Ивана Акимовича Сенума и прямо сказал, что непременно надо опять Катехизаторскую школу – пусть он об этом посоветуется с наставниками и составит оповещение для напечатания. Трудно только собрать хороших людей. Положиться на рекомендацию священников, как показал долголетний опыт, почти совсем нельзя – суют в школу всех, кто просится; и в последнее время существования ее добрых учеников почти не было; соберутся много, а оканчивают курс немногие, и из этих часть оказывается потом негодною. Усердные и самоотверженные люди нужны, а где их взять? Материализм одолел Японию; прежних идеалистов, из которых вышли первые наши проповедники и священники, совсем не видно. Впрочем, будем надеяться, что Бог пошлет нужных Ему людей. 28 января/10 февраля 1911. Пятница. О. Симеон Мии из Кёото пишет, что там принимаются строгие гигиенические предосторожности против чумы, угрожающей зайти в Японию, и что чиновники гигиенического отделения осматривали миссийские здания и нашли нужным сделать небольшие переделки в кухнях его, Мии и диакона, чтоб впустить в них больше света и воздуха. Переделки, по присланной смете, на 15 ен 33 сен, каковая сумма и послана о. Симеону. Из Уцуномия прибыл старик Акуцу, учитель школы, на свадьбу своего сына Самуила Акуцу, готовящегося здесь в учителя церковного пения. – Христиане теперь мирны ли между собою? – спрашиваю. – Нет, по-прежнему в разделении. – О. Тит Комацу часто ли бывает у них? – Тоже, как прежде, два раза в год. – К богослужениям много ль собирается? – Человек 27–28; меньше 20 не бывает. – И пение порядочное? – Поют хорошо. Значит, усердные христиане есть. А о. Тит устарел, ослабел. Другого бы надо. 29 января/11 февраля 1911. Суббота. Японский гражданский праздник. С 8-ми часов Литургия; после нее благодарственный молебен, на который и я выходил с иереями. |
| Был один новый христианин с маленьким сыном – торговец музыкальными инструментами, коренной кёотский житель, предки которого преемственно занимались тою же торговлею. – Был газетчик Павел Окада; дал ему мысль для статьи, пришедшую в голову, когда ездил к литейщику: древние государства, особенно Египет и Индия, оставили по себе несокрушимые памятники, свидетельствующие, правда, и о славе их, но в то же время ясно говорящие, что правители их не щадили крови народной для осуществления своих честолюбивых замыслов. В Японии нет таких памятников, зато прямо видно, что японские Императоры были отцами своих подданных, щадившими их кровь и пот; даже Дворец Императора такое же простое и легко сокрушимое здание, как дом простого японца, только величиною отличающийся. Что нужно для самих подданных, о том Императоры прилагали попечение: наглядное доказательство тому хоть бы каналы, проводящие воду по Кёото, – и они как просто и в то же время практично устроены – ни намека на бесполезное щегольство! Но зато японские Императоры воздвигли себе несокрушимый памятник в сердцах своего народа. Любил ли когда-нибудь какой-либо народ своего Императора так, как любят японцы своего?! В четыре часа мы с о. Мии отправились за город полюбоваться прекрасным ландшафтом у Арасияма; река у подножия этой горы и лес за нею, покрывающий гору, все, залитое близким к закату солнцем, действительно, составляют прекрасное зрелище. По дороге туда со станции Сага видели великолепные кумирни, но нигде у них, или поблизости, ни единого богомольца, или бонзы – точно заброшенное и пустое место, хотя везде подметено и чисто. Не были, конечно, эти места безлюдны прежде, ни в какой час дня. Знамение времени! 26 июля/8 августа 1901. Четверг. В Кёото и в Оосака. Утром вновь рассуждали о помещении для школы и решили занять под нее и дома, где ныне помещается катехизатор, чрез что устранится большая часть предположенных переделок в главном доме и не нужно копать новый колодезь; катехизатор же с семейством переведется в противоположный дом, что в линии с домом священника. |
| 11/23 сентября 1899. Суббота. Японский гражданский праздник; школы не учились, мы с Накаем не переводили. Я целый день писал в Россию по поводу о. Вениамина: послал Владимиру Карловичу Саблеру и о. Феодору Быстрову копии нашей с ним переписки и просил Саблера, если Святейший Синод еще не назначил о. Вениамина сюда, ходатайствовать об ускорении сего назначения. Послал иподиакона Моисея Кавамура в Одавара поучить пономаря у о. Василия Усуи – его сынишку – хорошенько служить кадиловозжигателем и священосцем, также отвезти приготовленные здесь сему пономарю два стихаря, еще – побыть в Тоносава вместе с плотником и черепицекровельщиком и сообразить с первым, сколько будет стоить переделка внутри дома, с вторым – поправка крыши. 12/24 сентября 1899. Воскресенье. Был после Обедни (запоздавший, впрочем, к Обедне) Спиридон Араи из Накацу, торгующий в Корее – вывозящий оттуда рис, а туда ввозящий аптекарские товары – и богатеющий этою торговлею, не теряющий, однако, и христианского чувства; рассказывал про корейский народ, про его бедность, забитость от чиновников-взяточников, его и добрые качества: детскую простоту, неиспорченность; говорил про успехи инославной проповеди там; и посетовали мы с ним, что православной проповеди не можем мы водворить там – людей нет. 13/25 сентября 1899. Понедельник. «Наймусё» (Министерство внутренних дел) еще в июле потребовало сведений от миссионеров: о них самих (риреки), о их действиях, храмах и прочем. Я возможно скоро доставил свои, но их сегодня вот уж пятый раз присылают для поправок и дополнений, хотя каждый раз мы с черновым отправляемся в Министерство спросить – «так ли вот будет?» «Теперь так, это будет удовлетворительно» – отвечают и затем вновь присылают для поправок и дополнений. Должно быть, вновь еще сами не могут ориентироваться. 14/26 сентября 1899. Вторник. Праздник Воздвижения. Токио и Тоносава. Отслуживши Литургию, отправился (в один час сорок минут) в Тоносава и Одавара по делам. В седьмом часу вечера прибыл в Тоносава и, побывши у себя наверху и поговоривши с Михеем, спустился вниз переночевать в гостинице Таманою. |
| Потом пришел Павел Накаи: сегодня-де нужно ехать смотреть императорский сад в Синдзику, к чему приглашал служащий там Феодор Миягава, – погода хорошая. Отправились мы с ним в половине девятого и вернулись за двенадцать. Осмотрели во всех подробностях. Место, занимаемое садом, принадлежало прежде удельному князю Найто и тридцать лет тому назад подарено Императору, но всего семь лет назад серьезно занялись разведением здесь сада, и результат блестящий; теплицы, в которых содержатся и разводятся южные цветовые растения, собранные со всех стран, длиннейшие, содержатся в образцовом порядке и поражают обилием видов и индивидов растений. Фукуба, сын которого был здесь в Семинарии и вышел по дурному поведению, начальник сада; товарищ его показывал сегодня нам теплицы; под рукой у них четыре чиновника, из которых один Миягава Феодосий; садовников и рабочих человек сорок. Отпускается в год на сад тридцать тысяч. Кроме теплиц, мы смотрели огромные пространства, занятые огородными растениями, потом два сада в японском стиле, – новый, где множество птиц в клетках и на воле, тоже из разных стран; наиболее интересные – пленники из Китая, привезенные с войны, – орлы, соколы и прочие; есть и несколько четвероногих – овцы, козы, верблюд, олень; красивейший экземпляр – белый павлин, при нас распустивший свой великолепный хвост; старый японский сад, бывший еще при князе, которого и дворец был здесь, с большим озером, холмиками, замечательно обработанными деревьями и прочее. Впрочем, самая поразительная вещь сего императорского сада – «кику» с 900 цветами на одном стебле; живым мы этого цвета не видали, а видели его фотографию на стене приемной. Это – то «кику», о котором осенью прошлого года распространялись в описаниях газеты. Особенная еще прелесть сада ныне, что «сакура» в цвету, и мы проезжали и ходили по длиннейшим аллеям их с бесподобным видом, если смотреть вверх на едва видную, всю в цветах, синеву неба. Во втором часу отправился я в Посольство взять паспорт на поездки по Японии (вероятно, в Пасхальную неделю найду время побыть в Кёото), отвести накопившиеся иллюстрации, которые посланница присылает смотреть, и прочее. |
| 3/16 октября 1910. Воскресенье. О. Феодор Быстров пишет, что Преосвященный Сергий был у него. Это первое известие о Преосвященном Сергии из России; от него до сих пор ни слова; значит, ни миссионера в сотрудники себе, ни денег для Храма в Хакодате не добыл, ибо договор с ним – тотчас известить, если успех в том или другом. О. Феодор прибавляет, что он «в следующий понедельник отправляется в Японию» – значит, скоро возвратится. Но весьма жаль, если совсем безуспешна для Миссии будет его поездка; я немало рассчитывал на нее, особенно относительно сотрудника. 4/17 октября 1910. Понедельник. Японский гражданский праздник. В школах, по обычаю, отдыхали, но мы с Накаем переводили, так как ему скоро надо будет по семейным делам отлучиться на несколько дней в Оосака, и время для перевода будет потеряно. Кончили мы исправление Триоди до Страстной недели; отсюда начнется исправление печатного, и труд будет немалый, ибо перевод уже старый, в котором, вероятно, найдем много неудовлетворительного. 5/18 октября 1910. Вторник. Письмо от одного офицера из Троицка, Оренбургской губернии; просит выслать ему для коллекции 100 фотографий, выписав их из Ямагуци от фотографа Асо, у которого он «снимался вместе с девочками», когда был в плену там; выслать также для коллекции японских бумажных и золотых денег на 50 рублей. О плате за все это ни слова. Какие иногда бесцеремонные просьбы! Ответил ему, что сам может выписать от Асо фотографии. Довольно того, что во время плена я почти два года служил военнопленным, теряя это дорогое время для перевода богослужений. 6/19 октября 1910. Среда. Наконец, день прекрасной погоды; и состояние духа бодрей, и работается веселей. 7/20 октября 1910. Четверг. В 12-м часу ночи подают телеграмму: «Очень прошу Вас, Владыко, сообщить мне возможно скорее список морских офицеров и матросов, умерших в Японии от ран, полученных в боях, для помещения их имен и фамилий на стенах Храма-памятника. Константин». Очевидно, Великий Князь Константин Константинович. |
| 2/15 февраля 1910. Вторник. Сретение Господне. После богослужения были у меня и пили чай два курильца с острова Сикотан, Евтихий Причин и Максим Сторожев, вместе с товарищем, японцем Лазарем. С выбритыми лицами, кроме усов, одетые в пиджаки – совсем и не похожи на курильцев. Нанял их японец, владелец судна, имеющего отправиться бить котиков, бобров и проч.; ждут изготовления судна. По-русски говорить не умеют, но веру держат крепко. 3/16 февраля 1910. Среда. Отпели в Соборе и похоронили Хакугоку, престарелую учительницу Женской школы, много лет служившую. И. А. Сенума читал мне свое сочинение, написанное в опровержение Rev. Sweet’a, англиканца, защищающего Filioque и говорящего немало других неосновательных вещей. Обстоятельно написал. Напечатаем и разошлем по Церквам, в предостережение, чтобы епископалы не смущали наших: у нас с вами, мол, совсем одно и тоже учение. Мы с Накаем стали переводить службу Св. Иннокентию Иркутскому для включения ее в Праздничную Минею вместо оставленной без перевода службы Св. Александру Невскому, слишком уж специально относящейся к русским. Христианин из селения Маока, на Сахалине, принес мне в подарок двух чудовищно больших раков оттуда. Он их ловит в большом количестве и делает консервы из мяса, вырезаемого из ног; консервы эти ценятся гораздо дороже консервов из рыбы, которые он тоже готовит. 4/17 февраля 1910. Четверг. Послал Ксении Феодоровне Колесниковой письмо Иоакима Окада из Уцико с переводом его, также ящик зеленого чаю и барашка, вырезанного из тутовицы, времен Императрицы Суико (593–562 г. до Р. Хр.) – подарок Окада ей, и в письме объяснил все это о барашке и о том, как надо японский зеленый чай пить. 5/18 февраля 1910. Пятница. Преосвященный Сергий пишет, что его опечалило кое-что из русской корреспонденции ему. По-видимому, это то, что он невыгодно, хотя и безыменно, задет в брошюре «О ревизии Киевской Академии» Преосвященным Антонием Волынским, на которого Преосвященный Сергий намекает в своем письме. Поэтому-то я и не отослал эту брошюру ему для прочтения. Я написал ему, чтоб не обращал он внимания ни на что подобное из России и не тревожился ничем; не до того ему теперь здесь, при совершаемом им служении. |
|
|
