| Сначала дело как бы улыбнулось: только что он доложился, его тотчас же приняли с необыкновенною быстротой. «Точно ведь ждала меня», — мелькнуло в уме Мити, а затем вдруг, только что ввели его в гостиную, почти вбежала хозяйка и прямо объявила ему, что ждала его… — Ждала, ждала! Ведь я не могла даже и думать, что вы ко мне придете, согласитесь сами, и, однако, я вас ждала, подивитесь моему инстинкту, Дмитрий Федорович, я всё утро была уверена, что вы сегодня придете. — Это действительно, сударыня, удивительно, — произнес Митя, мешковато усаживаясь, — но… я пришел по чрезвычайно важному делу… наиважнейшему из важнейших, для меня то есть, сударыня, для меня одного, и спешу… — Знаю, что по наиважнейшему делу, Дмитрий Федорович, тут не предчувствия какие-нибудь, не ретроградные поползновения на чудеса (слышали про старца Зосиму?), тут, тут математика: вы не могли не прийти, после того как произошло всё это с Катериной Ивановной, вы не могли, не могли, это математика. — Реализм действительной жизни, сударыня, вот что это такое! Но позвольте, однако ж, изложить… — Именно реализм, Дмитрий Федорович. Я теперь вся за реализм, я слишком проучена насчет чудес. Вы слышали, что помер старец Зосима? — Нет, сударыня, в первый раз слышу, — удивился немного Митя. В уме его мелькнул образ Алеши. — Сегодня в ночь, и представьте себе… — Сударыня, — прервал Митя, — я представляю себе только то, что я в отчаяннейшем положении и что если вы мне не поможете, то всё провалится, и я провалюсь первый. Простите за тривиальность выражения, но я в жару, я в горячке… — Знаю, знаю, что вы в горячке, всё знаю, вы и не можете быть в другом состоянии духа, и что бы вы ни сказали, я всё знаю наперед. Я давно взяла вашу судьбу в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и изучаю ее… О, поверьте, что я опытный душевный доктор, Дмитрий Федорович. — Сударыня, если вы опытный доктор, то я зато опытный больной, — слюбезничал через силу Митя, — и предчувствую, что если вы уж так следите за судьбой моею, то и поможете ей в ее гибели, но для этого позвольте мне наконец изложить пред вами тот план, с которым я рискнул явиться… и то, чего от вас ожидаю… Я пришел, сударыня… |
| Сначала дело как бы улыбнулось: только что он доложился, его тотчас же приняли с необыкновенною быстротой. «Точно ведь ждала меня», – мелькнуло в уме Мити, а затем вдруг, только что ввели его в гостиную, почти вбежала хозяйка и прямо объявила ему, что ждала его… – Ждала, ждала! Ведь я не могла даже и думать, что вы ко мне придете, согласитесь сами, и, однако, я вас ждала, подивитесь моему инстинкту, Дмитрий Федорович, я все утро была уверена, что вы сегодня придете. – Это действительно, сударыня, удивительно, – произнес Митя, мешковато усаживаясь, – но… я пришел по чрезвычайно важному делу… наиважнейшему из важнейших, для меня то есть, сударыня, для меня одного, и спешу… – Знаю, что по наиважнейшему делу, Дмитрий Федорович, тут не предчувствия какие-нибудь, не ретроградные поползновения на чудеса (слышали про старца Зосиму?), тут, тут математика: вы не могли не прийти, после того как произошло все это с Катериной Ивановной, вы не могли, не могли, это математика. – Реализм действительной жизни, сударыня, вот что это такое! Но позвольте, однако ж, изложить… – Именно реализм, Дмитрий Федорович. Я теперь вся за реализм, я слишком проучена насчет чудес. Вы слышали, что помер старец Зосима? – Нет, сударыня, в первый раз слышу, – удивился немного Митя. В уме его мелькнул образ Алеши. – Сегодня в ночь, и представьте себе… – Сударыня, – прервал Митя, – я представляю себе только то, что я в отчаяннейшем положении и что если вы мне не поможете, то все провалится, и я провалюсь первый. Простите за тривиальность выражения, но я в жару, я в горячке… – Знаю, знаю, что вы в горячке, все знаю, вы и не можете быть в другом состоянии духа, и что бы вы ни сказали, я все знаю наперед. Я давно взяла вашу судьбу в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и изучаю ее… О, поверьте, что я опытный душевный доктор, Дмитрий Федорович. – Сударыня, если вы опытный доктор, то я зато опытный больной, – слюбезничал через силу Митя, – и предчувствую, что если вы уж так следите за судьбой моею, то и поможете ей в ее гибели, но для этого позвольте мне наконец изложить пред вами тот план, с которым я рискнул явиться… и то, чего от вас ожидаю… Я пришел, сударыня… |
| Приблизившись, войска остановились. По обычаю того времени начиналась битва с поединка. Из ордынских рядов выехал Челубей —богатырь огромного роста. Выступит ли кто против него? Найдётся ли такой смельчак? Челубей копьём, как соломинкой, поигрывал. Ждал. Конь под ним испуганно всхрапывал, словно нёс на себе не человека, а зверя дикого. Но вот расступились русские воины, и навстречу богатырю выехал монах Пересвет. — Хорошо бы, братья,— сказал он,—старому помолодеть, а молодому чести добыть, свои силы испытать. — С богом!—крикнул ему вслед Родион Ослябя. Разогнали всадники коней, сшиблись и замертво оба упали, пронзённые копьями. Заиграли тут трубы, войско на войско двинулось. Дрогнула земля. Загудело всё окрест от ратного крика. Татары не могли зайти с флангов, потому прежде всего по центру ударили, как и предвидел князь Дмитрий Иванович. Стойко держался Передовой полк. Бились пешие русские ратники и с татарской конницей, и с генуэзцами. Всадников кололи копьями, рубили бердьшами и секирами. Только много их больно — свалят одного, глядишь, на его месте двое. Нелегко было драться и с генуэзцами: шли они плотным строем, копья положили на плечи воинов, закованных в панцири. Копья них длинные, брони крепкие. Попробуй-к достань таких! Но приноровились русские доставали и этих. Князь Дмитрий Иванович сражался в первом ряду ополченцев. На нём был плотно стёганный кафтан со вшитыми железными бля хами. Крепко рубился князь, некогда был дух перевести, но не мог не похвалить о дровосека Сеньку Быкова, что рядом с ним топором орудовал. — Ты откуда будешь… добрый человек?- спросил князь Дмитрий Иванович. — Из Рязани я… к тебе убёг. — Отчего же ты… не с Олегом своим? — Оттого, князь, что… Не успел ответить Сенька Быков: пока одно копьё подрубал, проткнули ему груд другим копьём. — Ай ты, Сенька, брат ты мой!..—воскликнул князь Дмитрий. Но вот уже со всех сторон окружили его недруги. Одного он мечом свалил, второй третьего, да тут и сам упал: ударили его сзади по темени.. Стойко бились ополченцы, да полегли все как один. Прорвались татары к Большому полку. И вновь закипела сеча кровавая. |
| В тот же день к стану русских подтянулись все отставшие войска. Князь Дмитрий Иванович стал держать военный совет. Нужно было решить, переправляться за Дон или же здесь поджидать Мамаево полчище. Одни говорили: «Здесь дадим бой. Незачем за Дон ходить. Ежели перейдём, река отрежет нам путь назад». Другие возражали: «На этом берегу татары с Олегом и Ягайлой соединятся. Нам же хуже будет» Третьи так высказывались: «Нужно перехондить Дон, чтобы ни у кого не было мысли назад ворочаться. Пусть всяк без хитрости бьётся, а не думает о спасении». И встал тут князь Дмитрий и сказал: — Любезные други и братья мои. Пришли мы сюда не Дон охранять, а землю русскую от плена и разорения избавить. Лучше б было совсем не идти против поганых, чем, выступив и ничего не сотворив, назад возвратиться. В сей же день пойдём за Дон и там либо победим, либо сложим свои головы за братию нашу. Честная смерть лучше позорной жизни. Воины стали строить мосты, искать броды. На другой день прискакал Семён Мелик со своей разведкой. Доложил Дмитрию, что уж дрался он с передним отрядом ордынским. Узнали татары, что русские на Дону стоят. Мамай в ярости, помешать переправе хочет. К утру 8 сентября рать князя закончила переправу. Пехота прошла по трём наведённым мостам, конница перебралась двумя бродами. Как только переправа была закончена, князь Дмитрий приказал: — Разобрать мосты! Назад нам пути нет. Ночь перед боем Между малыми речками Нижним Дубяком и Смолкой лежало большое поле, поросшее высокой травой. В поле том водилось много куличков. Оттого и поле звали в народе Куликовым. Как только переправились, стал князь Дмитрий Иванович объезжать место да прикидывать, где лучше расставить свои полки. Поле было перерезано оврагами. По их крутым склонам да по берегам речек росли густые леса. С южной стороны над полем поднимался Красный холм. Великий князь предполагал, что татары применят свой излюбленный приём и кинут главные силы на фланги, или «крылы» русского войска, чтобы прорваться в тыл. Нужно будет так поставить Полк правой руки и Полк левой руки, чтобы напасть на них было неудобно для вражеской конницы. Значит, Большому полку, что будет находиться в центре, нелёгкая выпадет доля. |
| Андрей Андреевич слизень Фёдор Андреевич корова Иван Андреевич зелёный Михайло Андреевич челядня, боярин Иван Владимирович Замыцкий Григорий Романович курица Иван Романович чёрный, родоначальник старшей ветви Каменских Юрий Романович Полуехт Романович, родоначальник второй ветви Каменских Дмитрий Романович, родоначальник младшей ветви Каменских КОЛЕНО IX: Иван Никитич курч, родоначальник угасшей фамилии Курчевых Никита Никитич Полуехт Никитич Василий Никитич Григорий Никитич Тимофей Никитич Иван Никитич булыга Константин Никитич Михайло Никитич родоначальник Рожновых Григорий Васильевич Тимофей Васильевич Семён Фёдорович Свиблов Роман Александрович безногий Тимофей Александрович Андрей Андреевич Данило Андреевич Иван Михайлович Василий Михайлович Фёдор Михайлович челядня, боярин, родоначальник угасшей фамилии Челядниных Василий Иванович чешиха Пётр Иванович, родоначальник Замыцких Роман Иванович Застолбский, родоначальник угасшей фамилии Застолбских Семён Иванович морохолье Василий Григорьевич налитка старший Василий Григорьевич налитка младший Иван Григорьевич чорт Юрий Григорьевич волк Михайло Юрьевич курица КОЛЕНО X: Михайло Тимофеевич муса, родоначальник Мусиных-Пушкиных Иван Тимофеевич кологрив, родоначальник Кологривовых и Поводовых Андрей Тимофеевич Истома Тимофееви Алексей Тимофеевич Степен Тимофеевич, родоначальник Шафериковых-Пушкиных Каур Тимофеевич Василий Тимофеевич Андрей Романович хрул Василий Тимофеевич чулок Дмитрий Тимофеевич жулеба Андрей Тимофеевич жулеба, родоначальник угасшей фамилии Жулебиных Фёдор Тимофеевич Иван Андреевич больший Иван Андреевич меньший Фёдор Андреевич Иван Юрьевич аминь, родоначальник графов, баронов и дворян Аминовых Алексей Юрьевич, родоначальник угасшей фамилии Курицыных Иван Юрьевич волчёнок КОЛЕНО XI: Фёдор Истомич Дмитрий Истомич тригуб Александр Истомич Леонтий Алексеевич Василий Алексеевич Иван Алексеевич бобрище, родоначальник Бобрищевых-Пушкиных Матвей Алексеевич Иван Каурович слепец Иван Васильевич чобот, родоначальник угасшей фамилии Чоботовых |
| В 1841 году вся семья Менделеевых перебралась в Тобольск: приспел срок Дмитрию поступать в гимназию. Гимназические годы пролетели незаметно. Более всего полюбились ему математика и физика. Интерес проявлял он к отечественной истории и литературе и даже сдружился с инспектором гимназии — автором вышедшего в 1834 году «Конька-Горбунка» Петром Павловичем Ершовым (в 1856м Дмитрий Иванович поможет осуществить переиздание знаменитой сказки в стихах). Одно только омрачало воспоминания той поры: в 1847м не стало отца, Ивана Павловича. В 1849 году Дмитрий Менделеев оканчивает гимназию, и Мария Дмитриевна, распродав имущество, уезжает с ним в Москву, мечтая о поступлении сына в университет. Но по существовавшим тогда в Российской империи правилам окончивший гимназию в Тобольске мог поступать только в Казанский университет. После годичного пребывания в Москве Менделеевы приехали в Санкт-Петербург, и вскоре Дмитрий был принят в Главный педагогический институт, тот самый, который когда-то окончил его отец. В год поступления Дмитрия в институт умерла Мария Дмитриевна. Похоронили ее на Волковом кладбище. Спустя тридцать семь лет, в 1887м, в одном из своих сочинений, «Исследование водных растворов по удельному весу», Дмитрий Иванович напишет: «Это исследование посвящается памяти матери ее последышем. Она могла его возрастить только своим трудом, ведя заводское дело; воспитывала примером, исправляла любовью и, чтобы отдать науке, вывезла из Сибири, тратя последние средства и силы. Умирая, завещала: избегать латинского самообольщения, настаивать в труде, а не в словах и терпеливо искать Божескую или научную правду, ибо понимала, сколь часто диалектика обманывает, сколь многое еще должно узнать и как при помощи науки, без насилия, любовно, но твердо устраняются предрассудки и ошибки, а достигаются: охрана добытой истины, свобода дальнейшего развития, общее благо и внутреннее благополучие. Заветы матери считаю священными.Д.Менделеев». Теперь, после смерти матери, институт стал для Дмитрия единственным его родным домом. |
| Коломну воинства понаехало со всех сторон. На большом лугу близ Оки устроил князь Дмитрий Иванович смотр своей рати. Гремела военная музыка — трубили трубы, били бубны, свистели сопелки. 26 августа в походном порядке вышли полки из Коломны. А было всего ни много ни мало 150 тысяч ратников. Самый короткий путь к Дону лежал через земли рязанские. Но князь Дмитрий не вступил во владения Олега, а в обход пошёл по Оке, левым берегом. Делалось это умышленно. Князь Олег не мог теперь знать, как идёт войско Дмитрия Ивановича, не мог сообщить об этом Мамаю. У реки Лопасни, притока Оки, войско на один день остановилось. Нужно было обождать тех, кто опоздал прийти к Коломне. Сюда подоспела и приотставшая пешая рать, которую привёл воевода московский Тимофей Вельяминов. Здесь же князь Дмитрий получил от разведки известие, что с запада движется литовское войско Ягайлы. — Други мои,—сказал Дмитрий Иванович князьям и воеводам,— нельзя нам тут больше стоять. Нужно опередить Ягайлу, пока войско своё не привёл он к Мамаю. Ныне же переходим Оку и пойдём к Дону рязанской землёй. А посему даю строгий приказ: ничем не обижать жителей, ничего не забирать у них, ни единого волоса их не касаться. Великий князь понимал, что простые рязанцы, как и все люди русские, ему сочувствуют. Так оно и было. Даже бояре рязанские, узнав о переправе московских войск через Оку, сообщить о том своему князю «устыдились». Высланная вперёд разведка во главе с «крепким воеводой» Семёном Меликом всё время подавала князю Дмитрию «скорую весть» о противнике. Мамай же не знал, где русские, и не ведал, как они движутся. Почти десять дней шли полки Дмитрия Ивановича к Дону. Войско торопилось, останавливалось лишь на короткие передышки. Поднимались рано утром — затемно. Рассвет в пути встречали. Шли росистыми лугами, перелесками, окрашенными в золотой и багряный цвет, переходили неглубокие овраги и малые речки. Воинам шуму делать было не велено. Песен не пели. Негромко говорили меж собой ратники—про жён, да про детей, да про хозяйство. О бое грядущем вслух не поминали. Чему быть, того не минуешь. Но каждый думал о бое — срывал ли на ходу гроздь брусники, пил ли воду из лесного ручья, прислушивался ли к грустному курлыканью первых отлетающих журавлей. |
| Дмитрий Хвостов Хвостов Дмитрий Иванович, граф (1757–1835) – поэт, переводчик. «Я смотрю с умилением на графа Хвостова за его постоянную любовь к стихотворству... Это редко и потому драгоценно в моих глазах... он действует чем-то разительным на мою душу, чем-то теплым и живым. Увижу, услышу, что граф еще пишет стихи, и говорю себе с приятным чувством: «Вот любовь достойная таланта! Он заслуживает иметь его, если и не имеет " », – так писал о нем в 1824 году Н.М. Карамзин , но ни в XIX, ни в XX веке ничто не смогло изменить совсем другое представление о графе Хвостове как о «мальчике для битья» нескольких поколений своих собратьев по перу. Уж кто только не пародировал и не писал эпиграммы на его басни и притчи, ставшие «потешною книгою» как для молодых арзамасцев, так и для Гавриила Державина, Ивана Дмитриева, которые знали и другого Дмитрия Хвостова – родственника и ближайшего друга фельдмаршала Суворова. В 1789 году он женился на племяннице полководца и стал самым близким ему человеком в годы славы и в годы опалы. «Сему великому мужу, – писал он впоследствии, – обязан я счастием моим. Могу хвалиться не только чинами и отличиями, кои приобрел, может быть, не столько по заслугам моим, сколько по его благоволению: он принял меня в особливую милость свою и удостоил неограниченной доверенностию; нет тайны, которой бы он мне не вверял. Когда он командовал армиями, все отношения к императрице Екатерине II и императору Павлу I во время Италианской кампании шли через мои руки. Наконец, мне ж определено было иметь печальное преимущество принять последнее издыхание непобедимого героя». Помимо басен графа Хвостова и пародий на них сохранилось 85 писем к нему Суворова, опубликованных лишь в 1872 году. В 1798 году опальный полководец писал ему из новгородской деревни о своих дочери и сыне: «Милостливый Государь мой Дмитрий Иванович! Должен я прибегнуть к дружбе Вашей. При выезде Наташи из Санкт-Петербурга прошу Вашего Превосходительства принять Аркадия на Ваши руки и как мой ближний содержать его так, как пред сим реченную его сестру содержали, соблюдая его благочестие благонравие и доблесть. В полной обязанности пребуду к вам до гроба моего преданным и с истинным почтением». |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 12 голосов: 4.0 из 5) Дмитрий Хвостов Хвостов Дмитрий Иванович, граф (1757–1835) – поэт, переводчик. «Я смотрю с умилением на графа Хвостова за его постоянную любовь к стихотворству… Это редко и потому драгоценно в моих глазах… он действует чем-то разительным на мою душу, чем-то теплым и живым. Увижу, услышу, что граф еще пишет стихи, и говорю себе с приятным чувством: «Вот любовь достойная таланта! Он заслуживает иметь его, если и не имеет»», – так писал о нем в 1824 году Н.М. Карамзин, но ни b XIX, ни в ХХ веке ничто не смогло изменить совсем другое представление о графе Хвостове как о «мальчике для битья» нескольких поколений своих собратьев по перу. Уж кто только не пародировал и не писал эпиграммы на его басни и притчи, ставшие «потешною книгою» как для молодых арзамасцев, так и для Гавриила Державина, Ивана Дмитриева, которые знали и другого Дмитрия Хвостова – родственника и ближайшего друга фельдмаршала Суворова. В 1789 году он женился на племяннице полководца и стал самым близким ему человеком в годы славы и в годы опалы. «Сему великому мужу, – писал он впоследствии, – обязан я счастием моим. Могу хвалиться не только чинами и отличиями, кои приобрел, может быть, не столько по заслугам моим, сколько по его благоволению: он принял меня в особливую милость свою и удостоил неограниченной доверенностию; нет тайны, которой бы он мне не вверял. Когда он командовал армиями, все отношения к императрице Екатерине II u императору Павлу I bo время Италианской кампании шли через мои руки. Наконец, мне ж определено было иметь печальное преимущество принять последнее издыхание непобедимого героя». Помимо басен графа Хвостова и пародий на них сохранилось 85 писем к нему Суворова, опубликованных лишь в 1872 году. В 1798 году опальный полководец писал ему из новгородской деревни о своих дочери и сыне: «Милостливый Государь мой Дмитрий Иванович! Должен я прибегнуть к дружбе Вашей. При выезде Наташи из Санкт-Петербурга прошу Вашего Превосходительства принять Аркадия на Ваши руки и как мой ближний содержать его так, как пред сим реченную его сестру содержали, соблюдая его благочестие благонравие и доблесть. В полной обязанности пребуду к вам до гроба моего преданным и с истинным почтением». |
| Памяти Федора Абрамова: его книги стали русской классикой Крестьянского мира, о котором писал Абрамов, больше нет, но его тетралогия «Пряслины», повести по-прежнему читаются на одном дыхании. В годовщину со дня смерти замечательного писателя о своем отношении к его творчеству рассказали прозаик и журналист Дмитрий Шеваров и писатель Борис Екимов. 14 мая, 2013 Крестьянского мира, о котором писал Абрамов, больше нет, но его тетралогия «Пряслины», повести по-прежнему читаются на одном дыхании. В годовщину со дня смерти замечательного писателя о своем отношении к его творчеству рассказали прозаик и журналист Дмитрий Шеваров и писатель Борис Екимов. 30 лет назад, 14 мая 1983 года скончался писатель Федор Абрамов (1920–1983) — автор пронзительных романов и повестей о русской деревне, о трагедии, которую пережил народ в ХХ веке. Того крестьянского мира, о котором писал Абрамов, больше нет, но его тетралогия «Пряслины» и повести по-прежнему читаются на одном дыхании. В годовщину со дня смерти писателя о своем отношении к его творчеству Правмиру рассказали прозаик и журналист Дмитрий Шеваров и писатель Борис Екимов, которого многие критики называют последним «деревенщиком». Абрамов показал хрупкую и ранимую цельность русской жизни Дмитрий Шеваров, журналист, прозаик, постоянный автор журналов «Фома» и «Лампада»: — Федор Александрович Абрамов долго и трудно продирался к правде о советской деревне, но он прозрел одним из первых в своем поколении. Его роман «Братья и сестры», первая часть тетралогии «Пряслины», и повесть Александра Яшина «Рычаги» вышли примерно в одно время — в конце пятидесятых, и деревня Абрамова и Яшина разительно отличалась от той, которую показывали в «Кубанских казаках». Само название первого романа Абрамова — «Братья и сестры» — очень важно сегодня для нас, переживающих распад всех личных и общественных связей. Он показал хрупкую и ранимую цельность русской жизни. Абрамов вместе с Ю. П. Казаковым и А. Я. Яшиным проторил дорогу другим деревенщикам: Виктору Петровичу Астафьеву, Василию Ивановичу Белову, Валентину Григорьевичу Распутину, Виктору Ивановичу Лихоносову, Борису Петровичу Екимову, и все они продолжили размышления о крестьянском стержне России, который начиная с Первой мировой многократно ломался, чудом восстанавливался, а в девяностые был сломлен вновь. |
|
|
