| – Мой хозяин два месяца лежал… Молчал, не отвечал мне. Как обиделся. Хожу по двору, вернусь: «Батька, как ты?». Глаза только на голос поднимет, а мне уже легче. Пусть бы лежал, молчал, а был в хате. Когда человек умирает, плакать нельзя. Перебьешь ему смерть, будет долго трудиться. Я в шкафу свечку взяла и в руки ему вставила. Он взял и дышит… Глаза, вижу, мутные… Не плакала… Об одном просила: «Передай там привет нашей дочушке и моей любой мамочке». Молилась, чтобы нам вместе… Некоторые Бога и упросят, а мне он смерти не дал. Живу. – А я помирать не боюсь. Никто два раза не живет. И лист отлетает, и дерево падает. – Бабоньки! Не плачьте. В передовиках все годы ходили. Стахановки. Сталина пережили. Войну! Если бы не смеялись и не тешились, то давно б повесились. Значит, разговаривают две чернобыльские женщины. Одна: «Слыхала, у нас у всех теперь белокровие?». Другая: «Ерунда! Я вчера палец порезала, кровь текла красная». – В родном краю, как в раю. А на чужине и солнце не так светит. – А моя мама когда-то меня научила: возьми иконку и переверни ее, и чтобы она так три дня повисела. Где б ты не была, обязательно домой возвратишься. У меня было две коровы и две телки, пять свиней, гуси, куры. Собака. Руками голову обхвачу и хожу по саду. А яблок, яблок-то сколько! Пропало все, тьфу, пропало! – Помыла хату, печь побелила… Надо оставить хлеб на столе и соль, миску и три ложечки. Ложек столько, сколько душ в хате. Все чтоб вернуться… – А гребешки у кур были черные, а не красные – радиация. И сыр не получался. Месяц жили без творога и сыра. Молоко не кисло, оно в порошок сворачивалось, белый порошок. Радиация… – Эта радиация у меня на огороде была. Огород весь побелел, беленький-беленький, как чем-то посыпанный. Какими-то кусочками… Я думала, может, что-то из лесу принесло. Ветер насыпал. – Не хотели мы уезжать. Ой, не хотели! Мужики выпившие… под колеса бросались. Начальство ходило по хатам и каждого уговаривало. Наказ: «Имущество не брать!». – Скот три дня не поенный. Не кормленный. На убой! Приехал корреспондент из газеты: «Как настроение? Как дела?». Пьяные доярки чуть его не убили. |
| Два дня ныряли за пулеметом… «Собрал в корзинку…» Леонид Сиваков – 6 лет. Сейчас – слесарь-инструментальщик. Уже солнышко взошло… Пастухи собирали коров. Каратели дали время выгнать стадо за речушку Грезу и стали ходить по хатам. Заходили со списком и по списку расстреливали. Читают: мать, дед, дети такие-то, по стольку лет… Проследят по списку, если одного нет, начинают искать. Под кроватью ребенка найдут, под печкой… Когда всех найдут, тогда стреляют… У нас в хате собралось шесть человек: бабушка, мама, старшая сестра, я и два младших братика. Шесть человек… Увидели в окно, как они пошли к соседям, побежали в сени с братиком самым маленьким, закрылись на крючок. Сели на сундук и сидим возле мамы. Крючок слабенький, немец сразу оторвал. Через порог переступил и дал очередь. Я разглядеть не успел: старый он или молодой? Мы все попадали, я завалился за сундук… Первый раз пришел в сознание, когда услышал, что на меня что-то капает… Капает и капает, как вода. Поднял голову: мамина кровь капает, мама лежит убитая. Пополз под кровать, все залито кровью… Я в крови, как в воде… Мокрый… Слышу: заходят двое. Пересчитывают: сколько убитых. Один говорит: «Тут одного не хватает. Надо искать». Стали они искать, нагнулись под кровать, а там мама припрятала мешок жита, а за ним я лежу. Вытянули они мешок и пошли довольные. Забыли, что одного по списку не досчитались. Они ушли, я потерял сознание… Второй раз пришел в себя, когда загорелась наша хата… Мне стало невыносимо жарко и тошнота такая. Вижу, что в крови, а не понимаю, что я раненый, боли не чувствую. Полная хата дыма… Как-то я выполз в огород, потом к соседу в сад. И только тут почувствовал, что у меня ранена нога и перебита рука. Боль ударила! Какое-то время опять ничего не помню… Третий раз вернулось сознание, когда услышал страшный женский голос… Мычали телята. Пищали свиньи, кричали и горели раненые куры… А людских голосов не слышно… Один этот крик… Я пополз на него… Крик висел и висел в воздухе. Кто-то кричал так, что, мне казалось, он не останавливается. Полз по этому крику, как по ниточке, и приполз к колхозному гаражу. Никого не вижу… Крик откуда-то из-под земли идет… Тогда я догадался, что кто-то кричит из смотровой ямы… Из глубины… |
| В Старый Новый год мы, дети помладше, ходили по хатам «посивать». «Сию-вию, посиваю,/з Новым роком поздравляю», — возглашали мы хором и рассыпали пшеницу от порога по всем углам, а потом пели щедривкы: «Павочка ход ы ть/Пирьячко губ ы ть. Щедрый вэчир, добрым людям,/Добрым людям на здоровье». Конечно, нам достались уже остатки песенной народной культуры. Но как же радостно было детской душе участвовать в этом действе с песней, стихами, почтительными обращениями к хозяевам! Следующий праздник, который мы ждали, — Пасха. Здесь мама на кухне не стряпала, а царствовала, не давая нам подходить близко к тесту, к мискам с разведёнными в них красками — для крашения яиц. Больше всего яиц мама красила в луковичной шелухе. А мы были «помощниками», которые в кухне только «путались под ногами», когда мама быстро перемещалась то туда, то сюда. Но уйти от сдобного духа пасок (куличей) было невозможно. А до этих приготовлений к празднику в доме была большая приборка: хата белилась внутри и снаружи, начищалась до блеска вся металлическая посуда, стирались, гладились и развешивались на окнах занавески. И всё это — мамиными трудами. Пасхальное приветствие «Христос Воскресе!» услышала я в раннем детстве. Его произносили соседи при встречах. Но чаще всего слышала я пасхальное приветствие в Радоницу на кладбище, когда весь окрестный народ сходился, а родственники погребенных приезжали издалека помянуть своих близких. Детям раздавали угощение, как только мы отвечали «Воистину Воскресе!» Писанки, крашенки, конфеты несли домой, как первый вклад в семейное благополучие, думая о том, что это дар от тёти Лены или дяди Коли. Но, конечно, мы ещё не умели возносить свою душу гор е . Самым нарядным домашним праздником была Троица. Мама уходила в дальнюю рощу за берёзовыми ветками, а нам, детям, поручала нарвать на луге мешок травы и собрать большой букет полевых цветов. Духмяные дни и ночи Троицкой недели, дом, превращённый в сказочный зелёный терем, — яркое воспоминание детства. Дом, превращённый в сказочный зелёный терем, — яркое воспоминание детства |
| — Ей не привыкать. Значит, на зорьке выходим? — На зорьке мы уже в лесу должны быть. Зайду раньше, будьте готовы: рюкзачок за плечи, ну и в рюкзачок на перекус в дорогу. Ушицей я вас, так и быть, сам угощу. Рыбных мест хороших там много. С голоду не помрем, коль не утонем. На небе еще горели звезды, когда они вышли. Баграй в предвкушении охоты на дикого зверя рвался вперед, подгоняя хозяина и его напарника. — У него нюх не собачий, а волчий, — Максим погладил своего любимца. — Он ведь у меня наполовину собака, а наполовину волк. — Как это? — удивился отец Игорь. — У нас так делают: привязывают собаку-суку в лесу, когда та только-только начинает гулять, и оставляют на пару дней одну. Волки самку никогда не тронут, в смысле не загрызут, а вот жизнь новую подарят. И тогда щенята появляются на свет особой породы. Мне Баграя старый лесник подарил: жил он, кстати, недалеко от той самой гати. Они помолчали, наслаждаясь предрассветной тишиной, свежестью, запахами. — Лесника того Косым звали. Жил с одним глазом, второй почти ничего не видел, а тот, что здоровый, не глаз был, а алмаз. Любую птицу стрелял с лету, белку, любого пушного зверька тоже в глаз без промаха целил, чтобы шкурку не испортить. Не человек, а живая легенда. Хотя нет его уже, помер года два назад. Жил отшельником — отшельником и помер. А ведь что интересно: ни один зверь его не тронул: лежал возле своей хижины, пока на него не наткнулись. Зверь его боялся, но и уважал. Косой с ними умел общаться. Языки, что ль, их знал — никто не мог понять. Его бы правильнее было назвать Лешим. Все тропы здешние исходил, каждую нору звериную, каждое болото знал. К нему многие обращались: и геологи, и путешественники разные, туристы — вроде вас, батюшка, любители приключений. Он всем рад был помочь: проводником с ними шел, карты чертил, на поиски вместе со спасателями выходил, когда кто терялся. Такое частенько случалось. Это теперь народ по своим хатам, домишкам, квартиркам замкнулся, на живую природу через «Клуб кинопутешествий» смотрит. Хотя не перевелись любители походить, полазить. Травы разные целебные ищут, зелье всякое — кому что. |
| Последний подвешивает искусственную бороду, усы, горб, опоясывается соломенным поясом и к боку привешивает деревянную саблю. Эта веселая компания в сопровождении скрипача ходит по селу и щедрует под окнами. Домохозяева дают хлеб мехоноше и бросают медные деньги (крейцеры) в передник Меланки. Если колядовщики ничего не получают, то Дед вскакивает в хату, разливает воду, опрокидывает горшки, корпает печь и затем быстро убегает под защиту товарищей. Любопытны местные галицкие особенности празднования Меланки. Под Коломыей парубок делает из дерева фигурки разных животных, преимущественно бычков, иногда солнце и месяц, носит их по домам, показывает детям и получает за то подарки от их родителей; затем уже следует хождение Меланки, причем являются добавочные маски, цыган, коза, жандарм и жолнер. Меланка входит иногда в хату, выметает ее, моет полы и шутки ради исполняет другие женские домашние обязанности. Обычай «Меланки» огрубел и стал падать. Меланка и ее спутники, в особенности Дед, стали красть, и потому полиция стала преследовать этот выродившийся обычай (Kolberg, т. I, стр. 121–129). С хождением Меланки иногда связывается глубоко древний обычай таскать плуг по хатам, образное пахание и разбрасывание хлебных зерен (Голов., т. III, стр. 145). Обряд Меланки живет еще на Поднестровье; в остальной Малороссии обряд этот, по-видимому, не встречается, но пекутся блины, поются щедривки, сходные с теми, которые поются в Галиции. Великорусские поверья и песни не знают Меланки. А.Н. Веселовский, высказывая предположение, что галицкие песни о Меланке и самый обряд захожия, сближает Меланку с западноевропейской Бертой. «Берта, олицетворение рождественского цикла, обходит людей в дни, посвященные ее чествованию и требует их соблюдения; не то она наказывает непослушных, оскверняя пряжу работниц, грозя работнику, у которого пахатный снаряд не в порядке, как в галицком обряде Меланка производит беспорядок в хозяйстве, мотивированный ее неумелостью. Что хозяйки (в Галиции) прячут от нее посуду, веники и т. |
| 13. Ответ на 10., рудовский: какие права имел в виду понтифик? Буквально он причислил гомосексуалистов ко всем угнетаемым и высказался сразу о всех. Вы можете сами прочитать: http://goo.gl/DlPdLY (в самом конце, вопрос Cindy Wooden. Очень размытый текст, планирующий скорее создать впечатление, чем передать смысл... 12. Re: Папа Римский требует покаяния от Бога электрик сколько раз еще попросить вас не писать мне свои глупости? :) А ваша способность определить национальную и религиозную принадлежность через экран монитора роднит вас с чумаками, джунами и прочими кашъпиродамусами :) Вот так вот, электрик, вот так... 11. Ответ на 3., рудовский: Заголовок сомнительный, " желтый " . Лев Хоружникесли не секрет, кого и где победили содомиты? :) Парад - это шествие победителей,рудовский. У вас модифицировано нравственное чувство - это потому, что вы не русский и не православный. 10. Re: Папа Римский требует покаяния от Бога В.Семенко вот я никогда не видел :) а вы, стало быть, смотрели... А зачем? Андрей Карпов какие права имел в виду понтифик? 9. Re: Папа Римский требует покаяния от Бога 5. the temptator : Так унижали или не унижали?! " ... где там говоритя, что геев надо унижать, маргинализировать или дискриминировать?! " В чем Вы увидели унижения, маргинализацию и дискриминацию геев? В том, что им говорят ПРАВДУ? А именно: гомосексуализм - это НЕ норма, а патология. В лучшем случае болезнь, в худшем - развращенность. А что, мы ради ваших розово-голубых соплей должны лгать? Сидели бы вы тихо по своим гей-хатам и проблем никаких бы и не было. Но ведь замахнулись на то, что бы считаться в обществе нормой, которой НЕ являетесь. Значит будете получать в нормальном обществе достойный вас ответ. 8. Ответ на 5., the temptator: Вобще-то Папа говорил о маргинализации и дискриманации геев - а это намного шире простого унижения.Так вот. В Ветхом Завете предписывается убивать тех, кто совершал грех мужеложества. С этим не поспоришь. Но где там говоритя, что геев надо унижать, маргинализировать или дискриминировать?!Не уловили о чем говорится? Вспомните современную концепцию прав личности: человек обладает неким достоинством " по умолчанию " , издеваться над которым не дозволено никому. И поэтому возможность казни гомосексуалиста в Ветхом Завете по приговору суда вовсе не означала возможности как-то издеваться над ним или унижать его, или оскорблять, или относится к нему как к второсортному человеку.Так ответье, Василиск: унижали ли не унижали?! |
| Образцом щедрости почитался у арабов Хатам из племени Тай. В своих стихах он так говорил своей жене: «Ежели ты приготовила мне кушанье, то добудь мне еще и товарища для обеда; один я не могу есть. Призови или соседа, или путешественника: я не хочу, чтобы после моей смерти говорили обо мне худо… Как человек может досыта наедаться, когда желудок его соседа пуст? Лучше смерть, нежели изобилие скупца, который утомленного путника без жалости пропускает мимо! Я слуга моих гостей, пока они находятся под моим кровом; только для этого одного – рабское во мне чувство. Клянусь Тем, Который один знает сокровенное и оживляет истлевшие кости, что мне приятнее угощать моих гостей и самому голодать, нежели слыть скрягой». На основании Д’Ербело и Ганье, историк Гиббон замечает, что характер Хатама представляет полнейший образец арабских добродетелей: он был храбр и щедр, был даровитым поэтом и счастливым в своих предприятиях хищником; для его гостеприимных пиршеств жарили по сорока верблюдов, а молившему о сострадании врагу он возвращал и пленников, и добычу. Его соотечественники, из привычки к свободе, пренебрегали требованиями правосудия, но с гордостью руководствовались теми внушениями сострадания и милосердия, какие были им свойственны 257 . Щедрость и великодушие прославляются во многих древних арабских стихотворениях 258 , а скупость порицается. «Оставь меня, мать моего Хатамэ! говорит один поэт: скупость лишает человека лучших его достоинств. Дозволь мне быть великодушным: благородная слава без пятна весьма дорога моему сердцу. Оставь меня! Мне должно исправить важные дела; священные обязанности призывают меня помогать несчастному. Вольный (бедуин) страшится только того, чтобы его гостеприимство не было осуждаемо, а путь, которым идут такие люди, есть путь добродетели. Клянусь твоей жизнью, никакая земля не тесна для таких жителей!.. Одни только пороки делают ее для нас тесной». Другой поэт говорит: «Я поклялся, чтобы, когда мрачная ночь окружает мою юрту, никогда не скрывать огня своего от странника. |
| Стала проявляться нервность. Около двух-трех часов дня увидел Днестр. Забилось крепко мое сердце. Нужно было совершить переправу в незнакомой, невиданной ранее местности, среди незнакомых людей. Жутко. Но и продуктов нет, денег только тринадцать рублей, да и они бесполезны: назад не доедешь, да и некуда. Надо кончать дело. Топография места переправы отлично, по рассказам, известна: гора, овраг, изгибы реки, глубина, мели. Дорога действительно привела к середине расстояния между деревнями М. и Ж., только не видно двух островков на реке, пройдя которые я должен был раздеться и переправиться вплавь. Повернул направо, стал спускаться к деревне. Перешел овраг, опять поднялся влево к косогору вверх: нет островков. Не сообразил, что из-за жары река обмелела и островки стали сушей. Впрочем, я и не спрашивал, давно ли были дожди. Сообразили бы, что я чужой. Было уже около семи часов вечера. Отошел на две-три версты от берега, нашел заранее облюбованное мной поле высокой кукурузы и растянулся голым на разбросанной одежде. Лежу, закусываю. Запиваю водой. Думаю. Вечер. Спокойная ночь, звезды. К утру пятнадцатого августа тучи собираются, особенно за рекой. День пасмурный, но пока без дождя. Оделся, съел последний блин. Воды уже не было. Пошел. Весело. Нет слабости ни физической, ни духовной робости. Дорога знакомая, иду уверенно и твердо. Дошел до развилки дорог, взял круто вправо, не спускаясь к хатам, пошел к тополям, по дороге к мосту. Перешел мост и стал подниматься наверх горы. Не больше полверсты дорога к деревне Ж., но от нервного состояния длинна показалась мне она, окаянная. Взошел на лысину горы. Слава Богу! Вот Днестр. Вот спуск по дороге в деревню, вправо. На дороге никого нет: в ожидании дождя жители по домам разошлись. Начался дождь, сначала небольшой. Кладбище. Прошел его, повернул влево мимо невысокой стены прямо к реке. Завернул за стену влево. С улицы не видно. Сел. Никого нет. Река в двух шагах. Дождь уже крутой. Ветер сильный, против течения. Нож при мне. Разделся. |
| В 1801 году первых было 21 и вторых 12 человек 2588 . В 180 6/7 учебном году число воспитанников, получавших от казны пособие в содержании (обоих родов) было уже 50 2589 . Наконец, в 18 11/12 учебном году число казённых и пользовавшихся казённой пищей воспитанников понизилось – и первых до 19, а вторых до 22 человек 2590 . До 1805 года, когда в Слуцкой семинарии появилось особое здание для казённых воспитанников, последние жили «по обывательским хатам», с платой за помещение и пищу из семинарских сумм 2591 . Содержание каждого воспитанника, состоявшего на полном казённом содержании, обходилось семинарии в 1798 году в 27 рублей, а состоявшего на одной казённой пище в 20 рублей 2592 . С каждым годом, с увеличением дороговизны на все жизненные потребности, увеличивался и размер потребной для содержания воспитанников суммы. В 1807 году содержание своекоштных воспитанников оценивалось уже в 50 рублей 2593 . Правда, такой крупной суммы никому из воспитанников в действительности платить не приходилось, так как все жизненные продукты они получали обыкновенно из дома и ограничивались лишь уплатой 810 рублей в год «за отапливание квартиры, за мытье белья и варение пищи» тем монастырским подданным, у которых они имели даровое помещение 2594 . По установленной в 1810 году св. синодом норме на полное казённое содержание ученика полагалось 40 рублей, на полуказённое 20 рублей 2595 . Ещё по высочайшему повелению 1785 года на семинарию в Слуцке была положена сумма от казны 2,000 рублей 2596 . Высочайший указ 18 декабря 1797 года делал прибавку для всех семинарий, получавших по 2,000 рублей, ещё по 1,000 рублей 2597 . Однако, Минской семинарии не удалось воспользоваться этой прибавкой. Дело в том, что при образовании викарной Житомирской епархии забыли внести в штат потребную на содержание в ней семинарии сумму, а учредить семинарию было постановлено. Первые два года преосвященный Житомирский Варлаам обходился без казённой помощи, изыскивая на содержание своей семинарии местные средства 2598 . |
| Против батюшки с матушкой сидели две их родственницы, очень похожие одна на другую лицами и одеждой и отличавшиеся между собой тем, что у одной были платком подвязаны зубы. А левый край стола с достоинством занимала высокая грузная фигура дьяка Леонида, с красным, мясистым, лоснящимся лицом, на котором всё было выдающееся, крупное, словно сделанное по особому заказу деревенским плотником Акимом при помощи топора, — и нос, и губы, и брови, и скулы. Комната в доме отца Макария была ярко освещена горевшими на столе толстыми свечами. А посредине стола стояло круглое блюдо с пшеничной кутьей, искусно украшенное кусочками грецких орехов вперемешку с белым чищеным миндалем. Рядом — миска со взваром из сушеных груш, слив, яблок, изюма и корицы. Но к этим блюдам пока никто не прикасался. Ели пока кто жареного судака, кто пироги с капустой, у кого к чему был вкус. Разговор не умолкал, но говорили все больше две родственницы, которым обеим было лет девяносто и у которых поэтому было много воспоминаний. Иногда вмешивалась матушка, но ее нелегко было понять, потому что долгая жизнь оставила ей во рту всего только три зуба. По временам вставлял свое веское, хотя и сказанное тоненьким, дребезжащим голосом, замечание отец Макарий. Учитель усердно копался в куске судака, пристально всматриваясь в самую его глубину, чтобы не проглядеть как-нибудь косточку и не подавиться ею, потому что он находил жизнь сельского учителя прекрасною и дорожил ею. Время от времени он подымал голову и взглядывал на одну из родственниц, как будто собирался высказать ей неопровержимое возражение, и откашливался в салфетку, которую подносил ко рту. Но потом как бы раздумывал и опять погружался в кусок жареного судака. Что касается дьяка Леонида, то он даже не делал попыток, а просто ел; ел так добросовестно, как может делать это человек, с утра вместе с отцом Макарием переходивший от хаты к хате «с молитвой», причем позади их церковный сторож ехал на телеге и подбирал в нее все, что давали прихожане: и колбасу, и сало, и хлеб и даже, если бы то случилось, целого поросенка; потом отпел вечерню и затем еще готовился завтра отпеть утреню с обедней, поехать на хутора и там опять с батюшкой же путешествовать по хатам, славя Бога и собирая законную дань. |
|
|
