| Так писал Хаджи Рахим, сидя в плетеной корзине, собравшись в комок, держа на коленях лист серой самаркандской бумаги. Он старательно продолжал свои «Путевые записки». Верблюд шел размашистым шагом, не отставая от охранной тысячи «бешеных» Субудай-багатура. Тот ехал впереди на саврасом иноходце, то замедляя шаг при подъеме и останавливаясь на вершине холма, то ускоряя его на гладкой равнине. Тогда верблюд, раскачиваясь, мягко бежал сильной, стремительной иноходью и равномерно подбрасывал вцепившихся в края корзины Хаджи Рахима и старого Назара. Хаджи Рахим писал: «…Выйдя из Сыгнака весной, войско шло на запад, в течение всего лета, сухого, знойного, без дождей. Путь, проложенный веками, направлялся от одной степной речки к другой, так что громадное скопище коней не особенно страдало от жажды и бескормицы. Степь зеленела весенними побегами, а чем дальше, тем больше попадалось сохранившихся после весенних разливов поемных лугов, болот и речек с камышами, где было достаточно корма для неприхотливых татарских коней. Тридцать три тумена, каждый в десять тысяч всадников, шли по тридцати трем дорогам такой широкой лавой, что понадобилось бы три дня пути, чтобы проехать от левого крыла до крайнего правого крыла огромного монгольского войска. Каждый тумен знает только свою тропу и останавливается особым лагерем. Передовые разведчики отыскивают для него заблаговременно удобные для остановок места, богатые камышами или луговой травой. Самое крайнее к северу правое крыло ведет хан Шейбани и с ним два других брата Бату-хана. Каждый из них имеет свой тумен, они поддерживают друг друга и с помощью гонцов находятся в постоянной связи. Они выполняют приказ джихангира: покорить северное, Булгарское царство, лежащее на реке Каме, притоке Итиля. Середину всего войска занимает Гуюк-хан, а дальше, к левому крылу, движутся тумены других царевичей-чингисидов. Гуюк-хан нарочно избрал себе середину войска – он все еще надеется, что власть над всеми отрядами перейдет к нему, что Бату-хан будет смещен или внезапно умрет – да сохранит его небо от этого! – и тогда, уже без спора, Гуюка объявят джихангиром. |
| Хан Гуюк всматривался узкими глазами в лица четырех монголов. – Вы опять пришли с голыми, как у гуся, лапами? Где же его пояс? Где его шапка? Где его рубиновые пуговицы?.. Хан схватил костяную лопатку и стал колотить монголов по щекам. Они стояли с каменными лицами, неподвижные и коренастые; казалось, при каждом ударе головы их уходили глубже в широкие плечи. – Прости нас, владыка мира! – воскликнули они хором и снова повалились лицом на войлок. – Говори ты первый, Мункэ-Сал. Ты самый разумный из всех. – Сейчас расскажу, мой хан! Мы узнали, что протянувший руку к далекой звезде Бату-хан, покинув Субудай-багатура, поскакал в Сыгнак с пятью нукерами… – Он поссорился с Субудай-багатуром? – Этого я не слышал… – Вот когда нельзя было зевать! Почему вы не захватили его? – Он примчался прямо к брату, Тангкут-хану, во дворец. Они оба громко спорили, они ужасно кричали. Тангкут-хан стал звать нукеров: «Убейте его!» Бату-хан выбежал, проклиная брата, вскочил на коня и ускакал… – Вы проследили его? Где он? Монголы снова повалились лицом на войлок. – Вы не воины! Вы желтые дураки, пожравшие мясо своего покойного отца! – завизжал Гуюк-хан. – Вы хромые козлы!.. Недоверчиво озираясь, он продолжал злобным шепотом: – Скачите вокруг города! Ищите моего ненавистного врага! Он в синем чапане с шестью рубиновыми пуговицами… Если вы задушите его, то будете сотниками!.. Будете тысячниками!.. Если же снова вернетесь с пустыми руками, если этот хвастун станет вождем – джихангиром, то вам не миновать смерти! Палачи отрежут вам уши и переломают хребты! Запомните это! Торопитесь! Монгольские воины попятились и выползли за черную дверную занавеску, расшитую серебряными аистами. Глава девятая. Храбрый Назар-Кяризек Старый Назар-Кяризек, полный тревоги, вернулся в свою юрту с базара в Сыгнаке. – Эти новости вызывают дрожь! – бурчал он себе под нос. – Отправлюсь к моему хану Баяндеру, проверю, правильно ли все, что я слышал. Назар стал торопливо одеваться. – Надо успеть, пока не увидела Кыз-Тугмаз! Опять начнет ворчать, что я не работаю, без дела шатаюсь… Все жены ворчат. Побью ее. Я хозяин!.. |
| – Все ли идут на Рязань? – Чтобы идти всем на Рязань, не хватит места войскам, корма коням. Войска идут рядом, широкими крыльями, как облавой на охоте. Самый правый – Шейбани-хан, самый левый – Гуюк-хан. – Кто из них идет на Рязань? – На Рязань сперва пойдет Гуюк-хан, а за ним Бату-хан. – А что делают другие начальники? – Они идут на другие города урусутов. Князь Юрий Ингваревич обратился ко второму пленному: – Как тебя зовут? – Меня зовут Мусук, сын Назара-Кяризека. – Верно ли то, что говорил твой товарищ, Урянх-Кадан? – Почти все верно. – А что не верно? – Сами догадайтесь. Я говорить не стану. – Это твой начальник? – Да, это мой большой начальник. – Как вы попали в плен? – Мой начальник хотел посмотреть, где войска урусутов. Мы сбились с дороги. Здесь нас схватили. Князь задумался, и воеводы поникли головами. Поняли, что тяжелая будет борьба с надвигающимися как тучи татарскими войсками. – Кто же скажет бодрое слово? Кто даст дельный совет? – спросил Юрий Ингваревич. На лице монгольского пленного как будто мелькнула насмешливая улыбка. Князь Юрий сказал Лихарю Кудряшу: – А ну-ка, Кудряш, возьми обоих пленных и держи их крепко. Завяжи им ноги сыромятными ремнями, веревки они перегрызут зубами и убегут. Уведи их отсюда! Кудряш вышел с пленными. Ратибор, расправляя бороду, кряхтел и вздыхал, словно что-то душило его. Воеводы молчали. Князь обратился к Ратибору: – У тебя, отче Ратибор, опыта воинского много. Ты бы сказал, что думаешь о тех вестях, какие нам поведали нечестивые мунгалы? – Прихвастнул мунгал перед нами. Войско у них большое, верно, – но тут для них и выгода, тут им и горе. Большое войско, такое, как у них, стоять долго на месте не может. Монгольские кони уже объели всю траву, выбили копытами даже корни из земли. Еще несколько дней – и у мунгалов начнется падеж их табунов, кони друг у друга начнут отгрызать хвосты. Поэтому не все идут на Рязань, а широкими крыльями движутся на другие города за хлебом и сеном. Если бы наши князья дружно стояли одной ратью, никакие мунгалы нам бы не были страшны. |
| Рядом сидел на пятках Субудай-багатур. Он взглянул на вошедшего Арапшу, остановившегося у входа. На тихий вопрос: «Можно ли остаться?» – ответил движением головы. – Он и Гуюк-хан были моими злейшими врагами, – сказал Бату-хан. – Что же мне остается, как не радоваться? Никакого утешения дать я не могу. Я радуюсь: злого змееныша нет! – Бату-хан может радоваться, джихангир обязан горевать! – тихо, но твердо возразил Субудай. – Кюлькан искал моей гибели, Кюлькан громко говорил, что я баба с бородой. Только ты помешал мне распороть ему грудь и вырвать ядовитое сердце. Многие из моих врагов еще живы. Главный из них Гуюк-хан, я с ним разделаюсь. – Зачем ты напоминаешь об этом? Разве я, твой верный слуга, не сторожу тебя днем и ночью?.. – Арапша трижды спасал меня от подосланных черных собак, наемных убийц… – Тише!.. – Субудай начал сердито сопеть. – Никто в войске не должен знать об этом. Не говорил ли ты сам, что полководец должен быть скрытным… Если бы ты стал радоваться, все бы сказали: «Бату-хан такой же, как все!» А ты, как внезапный гром с неба, порази вокруг всех ротозеев, зубоскалов, гуюкских блюдолизов! Укажи цель, куда идти и что делать. Оставайся необычайным, неведомым, непонятным… Бату-хан очнулся, вскочил: – Где эти «черные вестники»? Теперь я знаю, что делать. Арапша ответил: – Они здесь, близ юрты, ждут твоих повелений. Бату-хан с мечом в руке вышел из юрты, обвел взглядом сидевших гонцов. Они упали на колени. Бату-хан начал говорить тихо, сквозь зубы. Постепенно голос его усиливался. Под конец он выкрикивал слова: – Вам было вверено великое счастье, кусок солнца – сын Священного Правителя. А как вы сберегли его? – Он сказал, что сам хочет биться, – лепетали гонцы. – А вы и обрадовались? Разве дело полководца рубить мечом в передовом отряде? Разве так поступал Священный Правитель – великий Чингисхан? Он был настоящим полководцем. Он находился позади войска и передвигал девятью словами десятки и сотни тысяч всадников. Так он одерживал победы, потрясавшие мир… – Мы это знаем… Мы это помним… |
| Царевич Кюлькан смеялся, пьяно взвизгивал и старался перешагнуть через сидевших вокруг него ханов: – Воткни этой бабе с бородой деревянный хвост! Пропустите меня, я это сделаю! По знаку Гуюка все его сторонники вскочили и, доставая из-за пазухи ножи, толкая друг друга, бросились к трону. Голова Бату-хана ушла в плечи, зубы оскалились, глаза обратились в щелки. Он вдруг выпрямился, отбросил в сторону меч и выхватил из-за голенища короткую плеть. С размаху он стал колотить ею по головам наступавших на него ханов. – Я проклинаю великим проклятием тех, кто в походе не повинуется джихангиру! А тебе, Гуюк, не бывать великим ханом, как не летать курице над облаками! Назад! На колени! Вдруг прогремел хриплый, яростный голос Субудай-багатура: – Ойе! Урянх-Кадан! Зови «бешеных» и «непобедимых»! Молодой сильный голос повторил: – «Непобедимые» и «бешеные», сюда! Из-за занавески, из кожаных сундуков, из-за скатанных ковров мгновенно выскочили монгольские воины. Одни бросились к Бату-хану, подхватили его на руки, и он исчез за полотнищами шатра. Другие воины колотили метавшихся ханов кулаками прямо в лицо, опрокидывали их и тащили за ноги из шатра. Бронзовые подставки с горевшими светильниками повалились на дерущихся ханов. В шатре стало темно. Последние ханы и нойоны старались ползком пробраться к выходу. С яростными проклятиями ханы и свита собирались около шатра, где еще слышались глухие удары и звон разбиваемой посуды. Оправляя разорванную одежду, стирая рукавом кровь с лица, некоторые порывались войти обратно в шатер, но невозмутимые дозорные их не пускали, грубо отталкивая копьями. Из-под бокового полога шатра вылез Субудай-багатур, бережно держа в руках оставленный Бату-ханом его наследственный кривой меч с алмазной рукоятью. Около Субудая строились тесными рядами «бешеные» и «непобедимые». К ним подбегали все новые нукеры. Субудай-багатур спокойно ждал, пока его сын Урянх-Кадан вместе с другими воинами выносил барахтавшегося Гуюка. Переваливаясь на кривых ногах, Субудай приблизился, кряхтя, низко наклонился, рухнул на колени и коснулся лбом земли. Гуюк пытался ударить в лицо Субудая ногой в красном сафьяновом сапоге, но монголы оттянули его назад. |
| Линия христианизации монголов могла быть продолжена при потомках Докуз-хатун. Однако она умерла бездетной, а во главе улуса оказались дети ильхана от других жен. Были, по всей видимости, христианки и среди жен Бату. Вильгельм де Рубрук сообщал, что у правителя улуса Джучи было 26 жен. Они брались преимущественно из покоренных народов. Очевидно, что среди 26 жен не могло не быть христианки. Более точных данных в источниках нет. Все эти жены находились статусно ниже старшей жены Боракчин-хатун – тенгрианки. Но какое-то влияние при дворе и в политике христианские жены правителя улуса также могли иметь 42 . Перспектива христианского правителя Монгольской империи Чингизиды в XIII столетии оказались разделены в вере. Религиозное разделение Чингизидов явилось одним из важнейших и недоучтенных факторов дезинтеграции Монгольской империи. Часть из них остались в традиционной для монголов тенгрианской вере, другие – приняли ислам , третьи – буддизм. Но были среди Чингизидов и христиане. Третьим великим ханом всей Монгольской империи являлся внук Чингисхана Гуюк (1206–1248), который на начальной фазе своего правления был близок к принятию христианства. Его окружали христиане-несториане, влиявшие на формирование политики великого хана. По свидетельству францисканского миссионера Плано де Карпини, монгольские христиане твердо верили, что Гуюк будет крещен 43 . Л.Н. Гумилев в книге «Поиски вымышленного царства» утверждал, что из всех Чингизидов к христианству в наибольшей степени склонялся Хубилай. Его христианские симпатии были будто бы общеизвестны. Хулагу же, возглавивший в итоге «желтый крестовый поход», был, согласно Гумилеву, открытым приверженцем буддизма. Он верил в приход будды Майтрейи в конце приближающейся к своему завершению кальпы. Это направление мистического буддизма, как указывал Л.Н. Гумилев, пользовалось особой поддержкой у монголов 44 . Принципиальные решения для развития Монгольской империи в целом и для выбора религиозной самоидентификации монголами были приняты на Курултае 1253 года. Производились стратегические назначения. Христианин Хубилай направлялся в Китай, а буддисту Хулагу предписывалось освободить от мусульман Иерусалим. Христианин направлялся, таким образом, к буддистам, а буддист – к христианам. Гумилев полагал, что Мунке специально принял такие решения, дабы предотвратить сепаратизм. Правители улусов, находясь в чуждой для себя религиозной среде, вынуждены были бы искать поддержку в центре. |
| – Верно ли говорили мунгалы? – Конечно, врут, что татарское войско надо считать девяносто девять лет, ну, а все прочее – правда. – Что же, по-твоему, надо делать? – Мунгалы растянулись отсюда до самого Пронска. Одним валом они на нас не ударят. Если не соврал мунгал, то перед нами стоят полки Гуюк-хана и самого Батыги. Надо, не теряя ни часа, двинуться вперед и отколоть Гуюка от середины, где стоит войско Батыги. В такую метель они ничего не заметят. Нападем на войско Гуюка и погоним его. Затем повернем на Батыгу. Это будет трудное дело, но если на нас навалятся мунгальские полки, то будет еще труднее. Тогда – наш конец! Кто только защищается – будет разбит. Мы должны сами наброситься на татар… Воеводы заговорили, заспорили, каждый давал свой совет. Князь Юрий Ингваревич принял в конце концов совет Ратибора, приказал с рассветом поднимать войско и наступать на левое крыло татар. Глава восьмая. Битва в диком поле …Лежали на земле пусте, на траве ковыле, снегом и ледом померзоша, никим брегома, и от зверей телеса их снедаема, и от множества птиц растерзаемо. Вси бо лежаша купно, умроша, едину чашу пиша смертную… «Повесть о разорении Рязани Батыем», XIII в. На рассвете полки были наготове. Дружинники ночевали в снегу. Костров не разводили. Метель затихла, снег повалил крупными хлопьями. За холмами занималась заря. Воины подымались, отряхали снег, брали мечи, секиры и копья. Кто имел, надевал кольчугу. Князь Юрий Ингваревич проезжал вдоль полка. Воины строились плечом к плечу. В тихом воздухе четко разносилась речь князя: – Готовьтесь, братья мои молодшие, воины смелые, удальцы, узорочье рязанское! Окаянный враг с мечом у русских пределов. Занес он руку над нашей волей. Готовьтесь к борьбе. Зачем поднялся на нас лукавый враг средь мира и покоя? Он уже владеет всей землей половецкой. Чего он от нас еще хочет? Огонь и меч пустить по нашей земле! Поганые мунгалы камня на камне не оставят в свободной Рязани. Только ваша храбрость – ваша защита, судьба родного города, наших пашен, сел, любимых детей, жен и родителей наших. Грозный враг не дремлет. Он спешит на Рязань, чтобы отогреться пожарами, поживиться добром нашим. Враг здесь, перед вами! Скоро начнется бой. Не отступите перед ним!.. Я, брат ваш, напредь вас иду испить чашу смертную. Умрем за вольную отчизну отца нашего Ингваря Святославича! |
| Нукеры, державшие Гуюк-хана, скрутили ему руки за спиной и проволокли к его коням. Субудай-багатур оглянулся. Нукеры, положив блестящие мечи на правое плечо, стояли как каменные. Ханы и нойоны, тихо переговариваясь, удалялись. Субудай подозвал мрачного, спокойно за всем наблюдавшего Арапшу. – Где джихангир? – Мы отнесли его в твой шатер. Я усилил дозорных. – Верно поступил. Надо ожидать нового удара. Прикажи трубачам и большим барабанам с первыми петухами подымать войско в поход. Глава десятая. На берегу реки Итиль Была пора, татарин злой шагнул Через рубеж хранительныя Волги. Орест Миллер Монгольское войско, вышедшее из Сыгнака ранней весной, прибыло к берегам Итиля поздней осенью. Переход через степи до первых рубежей земель урусутов, булгар и других непокоренных народов продолжался полгода. Бату-хан и «у стремени его» Субудай-багатур прибыли во главе передовой тысячи «непобедимых» к берегам великой реки Итиль. Всадники, покрытые густой пылью, забыв порядок, рассыпались по береговым песчаным холмам, пораженные величественной, могучей рекой, которая свободно несла обильные глубокие воды. – Если ее запрудить, – толковали монголы, – вода в один день поднялась бы до неба! Воины стояли на холмах, с трудом сдерживая потных коней, тянувшихся к воде. – Это не то что наш голубой Керулен или золотой Онон, которые мы переходили вброд… Попробуй-ка переплыть эту реку… Однако упрямый Субудай перетопит половину войска, но если он решил переправляться здесь, то он заставит нас плыть… Бату-хан, в кожаном шлеме, закутанный в плащ, на белом жеребце, потемневшем от пыли, спустился к берегу. Беспокойные серые волны набегали на песок, выбрасывая клочья дрожащей от ветра пены, и перекатывали большие полосатые раковины. – Здесь кончились наши монгольские степи, – сказал Батый подъехавшему Субудаю. – Там, за рекой, все будет другое! Там засверкает наша слава! На противоположном берегу реки по отлогим холмам тянулись кудрявые леса, уже тронутые золотом осени; кое-где яркими малиновыми пятнами выделялись заросли осины. На холмах подымались две высокие сторожевые башни, сложенные из бревен. Песчаные отмели длинными желтыми полосами отделялись от зеленых берегов. Стаями проносились кулики, утки и другие птицы. |
| Вслед за стариками, для большего почета, плелись с тоскливо скучающими лицами двадцать тощих и голодных учеников. Белоснежные тюрбаны обоих стариков, их длинные выхоленные бороды, озабоченность и важность их лиц – все указывало, что они принадлежали к разряду священных имамов или ишанов, посредников между обыкновенными грешными людьми и восседающим за облаками на хрустальных небесах всемогущим Аллахом. Дозорным у ворот было запрещено впускать в сад кого бы то ни было. Имамы попросили вызвать к ним главного векиля. Долго пришлось ждать, пока он явился, озабоченный и взволнованный. Его тюрбан сдвинулся на затылок, и векиль поминутно стряхивал пальцами пот со лба. Увидев пришедших, векиль извинился, что заставил долго ждать почтенных служителей бога. – Тангкут-хан приказал мне исполнять без возражений все желания монгольских царевичей. А каждый царевич приехал во дворец со своими конями, соколами, борзыми собаками и слугами. Всем надо найти место, всех накормить, легко ли это? Зачем вы пожаловали, святые отцы? Старейший имам сказал: – Со дня приезда в Сыгнак знатных царевичей мы должны произносить их имена в наших молитвах. Мы слышали, что готовится великий поход против неверных, – да покарает их Аллах! Мы должны молиться Аллаху – да будет его имя вознесено и прославлено! – чтобы поход был удачен, чтобы все царевичи процветали и покрылись блеском славных подвигов! Векиль вздохнул: – Всего приехало одиннадцать царевичей, но самый главный и самый беспокойный из них – хан Гуюк, сын великого кагана и наследник всего монгольского царства. Он приказывает сперва одно, потом другое, рассылает гонцов, кричит, топает ногами и костяной лопаточкой бьет по щекам каждого, кто ему не угодит… А больше всего он пугает. Говорят, что он будет главным начальником войск. Разве крикливый гусь может повелевать соколами? – Да сохранит нас Аллах от этого! – воскликнули старики. – А мы слышали, что во главе войск будет молодой хан Бату, сын погибшего Джучи-хана – да будет благословен и спит в мире прах его! Верно ли это? |
| А. не участвовала в нападении, но по требованию монг. нойона Байджу Хетум I доставил в его ставку жену и дочь Кей-Хосрова, к-рые бежали в К. А. во время нападения монголов на Иконий. Это было использовано сельджуками как предлог для нападения на К. А., но Кей-Хосров овладел лишь неск. пограничными крепостями в Горной Киликии, к-рые армяне позднее сумели отвоевать. С первых лет вторжения монголов в М. Азию и Сирию К. А. пришлось выбирать между противостоящими политическими силами: Иконийским султанатом и Монгольским гос-вом. Хетум I сделал смелый выбор, признав себя вассалом монголов, к-рые в этот момент испытывали к христианам расположение. Из христ. правителей его примеру последовал только кн. Боэмунд VI Антиохийский (уже в 50-х гг. XIII в.). В 1246 г. старший брат короля Смбат Спарапет, а в 1254 г. Хетум I посещали в ханской ставке владык Гуюк и Мунке, чтобы выхлопотать милости по отношению к арм. населению завоеванных монголами земель и укрепить положение К. А. В ходе этих поездок Смбат и Хетум встречались в городах Вел. Армении с князьями, пытаясь согласовать свою позицию с интересами новой Монгольской державы. Правителям К. А. удалось добиться от монголов освобождения от податей для арм. церквей и монастырей Анатолии. В 1258 г. Хулагу начал завоевание Месопотамии. В его походах участвовала и армия К. А. во главе с Хетумом I, арм. князья Гугарка, Айрарата, Сюника и Арцаха, к-рые номинально оставались вассалами Грузии. Монголы захватили Майяфаркин, Эдессу, Халеб, Дамаск и Багдад. Однако на Ближ. Востоке сложилась и коалиция противников монголов (Хулагуидов) во главе с Египетским мамлюкским султанатом. В нее со временем вошли Иконийский султанат и др. тюрк. гос-ва М. Азии и Сирии, к-рые тем самым стали противниками К. А. Хетум I в рамках армяно-монг. союза принял деятельное участие в этой борьбе, пытаясь расширить территорию К. А., чтобы связать сухопутные пути Монгольской державы со Средиземноморьем и с итал. торговыми городами. Хетуму удалось нанести поражения Румскому султанату (1259) и туркоманам М. |
|
|
