| 8. Валентин Постников. «Вкусные картины» Класс отправляется на экскурсию в Третьяковскую галерею. Ребята не желают как следует погружаться в мир прекрасного. Поэтому с самого начала культурное мероприятие сопровождают досадные недоразумения. Большинство полотен известных русских художников детям хорошо известны. «Утро в сосновом бору», «Девятый вал», «Портрет неизвестной» ребята неоднократно видели на конфетных обертках. И чем дальше группа проходит по залам Третьяковки, тем голоднее становится. Учительница рисования никак не может угомонить своих не в меру эрудированных учеников. 9. Виктор Голявкин. «Тыква в сундуке» Если у человека есть любовь к земледелию, то она обязательно проявится. Герой этого рассказа решил вырастить тыкву на балконе, в условиях городской квартиры. Выросла репка... то есть тыква... большая-пребольшая. Мальчишка в восторге! Он воспринимает плод своего труда как самое настоящее, восхитительное волшебство. Ведь он сам, собственными руками вырастил плод из маленького семечка. Герой не расстроится даже после того, как увидит громаднейшие тыквы, выращенные на школьном приусадебном участке. У других тыквы обыкновенные, а у него — сундучная, единственная в своем роде, самая лучшая! 10. Григорий Горин. «Почему повязка на ноге?» Шутка перестает быть шуткой, если нуждается в объяснении. Об этом остроумно и точно говорит Григорий Горин. Придя в гости, он рассказывает короткий анекдот. Пациент приходит к врачу. Врач спрашивает: «Что у вас болит?» Пациент отвечает: «Голова». «А почему повязка на ноге?» — интересуется врач. «Сползла...» — объясняет пациент. Все вокруг смеются, кроме одного человека в строгом деловом костюме. Тот сохраняет каменное выражение лица, потому что не понял юмора. Желание понять «что смешного?» доводит делового человека до исступления, а для рассказчика «непонятный» анекдот превращается в настоящую пытку. Между тем веселая чепуха на то и чепуха, что не требует никаких объяснений. Детям это прекрасно известно. Сохранить Поделиться: Поддержите журнал «Фома» |
| 28 Влияние святителя Московского Филарета на это дело было весьма сильное. Когда в 1859 году профессор Московской Духовной Академии А.В. Горский вернулся с юбилея С.-Петербургской Духовной Академии, то из Петербурга, по словам другого профессора Московской же Академии П.С. Казанского , «привёз убеждение, что двигатель и душа Синода есть Московский митрополит. То делают, что он скажет; о том рассуждают, о чем он внушит» 29 . Так было при жизни первенствующего члена Синода, давнего друга и ученика митрополита Московского Филарета, митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Григория (Постникова) . Но совершенно так же было и после кончины митрополита Григория (в 1860 году), когда первенствующим сделался недавно почивший митрополит Исидор, как это можно видеть из случая, недавно нами впервые обнародованного 30 . О степени же участия святителя Филарета в деле перевода, по возобновлении его, могут служить свидетельством следующие сообщения современника дела, помянутого профессора П.С. Казанского , в письме от 15 декабря 1860 года: « Александр Васильевич (Горский) возвратился из Москвы. Изумляет рассказами о митрополите (Филарете), который субботу, воскресенье и понедельник сидел с ним непрерывно часов по 12 за переводом» 31 , и в письме от 7 декабря 1861 года: «приехал Александр Васильевич в воскресенье, пришёл после обедни, которую служил владыка, и прямо с 12 часов сел с ним за перевод св. Писания и просидел с ним до 9 часов. Александр Васильевич едва выносит это сидение» 32 . Так совершалось и совершилось дело перевода священного Писания на русский язык. При всей внимательности, при всей осмотрительности и осторожности, с какой ведено было дело перевода священного писания на русский язык, занимавшее, как видели, столько почтенных лиц и сильных умов, в нём, как в деле всё же человеческом, не могли не оказаться некоторые несовершенства, даже прямо недостатки, происходившие частью от корректурных недосмотров 33 , частью же от редакционных недоглядов, недоразумений и проч. |
| Два брата условились идти в глубочайшую пустыню, причем решили не принимать никакой пищи, кроме той, какую пошлет им Сам Господь. Блуждая по пустыне, они сильно изнемогли и попали в плен к одному дикому народу. Дикари сжалились над ними и дали им хлеба. Один из пленников одумался и принял хлеб, считая его посланным от Бога. Другой же упорно стоял на своем, ничего не ел и в результате умер от голода. Некто из строгих постников и уединенников счел себя достойным общения с небесными силами — и враг не замедлил воспользоваться этим. Он стал являться ему как ангел, давать откровения о делах и мыслях человеческих, производить в келлии свет без светильника. Наконец, приобретя полное доверие, он велел принести своего сына в жертву Богу. И это было бы исполнено, если бы сын, увидя странные приготовления, не догадался бы покинуть прельщенного отца. Много, очень много можно привести и других подобных примеров, указывающих на то, как легко человеку, избегающему советов с опытными людьми, уклониться с истинного пути. В приведенных и им подобных примерах общая черта та, что у «самочинных» подвижников отсутствуют смирение и рассудительность. Так как у таковых самочинников, поясняет святой Григорий Синаит, «ум нечист по причине нерадения и высокомудрия и не очищен слезами, то они узревают паче срамные образы помыслов, нежели молитву, между тем как гнездящиеся в сердце их духи нечистые, будучи тревожимы страшным именем Божиим, скрежещут, желая погубить уязвляющего их. Почему, — добавляет святой Григорий, — если самочинник услышит или из книг узнает о делании сем и возжелает держать его, то одно из двух постраждет: или, если нудить себя будет, впадет в прелесть и останется неисцельным, или, если не радеть будет, во всю жизнь останется безуспешным». Вот к чему приводит отсутствие смирения и рассудительности. Святые отцы большое значение придавали этим добродетелям, связанным одна с другой и являющимися даром Божиим, развивать который, однако, следует человеку. «Как воспитывать и развивать рассудительность? — спрашивает святой Кассиан и отвечает: — Отдавая все свое на рассуждение опытнейших отцов. Это самая мудрая школа рассудительности, в которой научаются добре рассуждать о достодолжном даже и такие, которые не имеют особо к тому способности... Приобретается истинная рассудительность истинным смирением, коего первым доказательством служит — открывать отцам не только то, что делаем, но и то, о чем думаем, ни в чем не доверяли, своему помыслу, но во всем следовать наставлениям старцев и считать хорошим или худым только то, что они при знают таковым». |
| К концу второго года от Григориева заключения в темницу, некто из бывших сослуживцев его у князя Пенькова, по старой дружбе с Григорием, осмелился попросить сторожа темницы, чтобы дозволил ему подойти к окну заключенного и поговорить с ним о его состоянии. Сторож согласился. Сослуживец подошел к окну Григориевой темницы ночью, спросил его о его состоянии и предложил ему свою готовность доставлять ему приличную пищу. Такое предложение весьма радостно было бы принято всяким обыкновенным человеком, даже и при несравненно меньшем стеснении против того, в каком находился Григорий. Но Григорию тотчас пришло на мысль, что делаемое старым другом предложение, может быть, не есть воля Божия, и что он, доставив удовольствие своему телу, может лишиться Божией любви, а с нею и духовного утешения, каким доныне наслаждался, питаясь овсом. Все главнейшие потребности Григориева сердца в настоящее время были совершенно иного рода. По чувствуемой в себе глубокой, сердечной любви к Богу, Григорий теперь больше всего желал передать всем людям правильное понятие о Боге, о Божией воле и о неисчислимых Божиих благодеяниях людям, дабы Господь Бог , любящий всех людей и желающий всем им спасения, более и более имел людей спасающихся. И как люди обыкновенно получают правильные понятия о Боге и Божией воле только из божественных и святоотеческих писаний; то Григорий желал, чтобы, сколько можно, большее число людей могло читать те писания, основательно узнавать из них Божии свойства, Божию волю, и, живя сообразно с полученными сведениями о Боге, передавать те сведения другим так, чтобы везде все люди знали Господа Бога, жили по воле Божией и достигли своего спасения. Итак, благодаря своего друга за участие, он отказался от принятия всякой иной пищи, кроме той, какая ему доставляется, и сказал, что «его питает многа и преизобильна благодать Божия» 12 . За сим Григорий просил своего друга, чтобы он, вместо пищи, приносил ему бумаги, чернил и перьев, для писания азбук, употребляемых при обучении детей грамоте; потом принимал у него написанные азбуки, продавал их и на полученные деньги покупал и доставлял ему бумаги, чернил и перьев для написания новых азбук; а что из полученных денег останется, то раздавал нищим. Так это несколько времени и делалось. Оба означенные желания: желание учить детей читать слово Божие и желание помогать нуждающимся, остались в Григории живым желанием до самого конца его. |
| Никон Черногорец из начала второй половины XI в. оставил нам ценное историческое показание по этому вопросу. В слове 30-м своего «тактикона», адресованном монаху Василию и имеющем вид ответа на запрос со стороны последнего, Никон, сославшись на Златоуста, на «глаголемый Постников номоканон», на Василия В., Григория Нисского и Григория Богослова и объясняя словами этого последнего необходимость выхода кающихся из церкви (что стыд, чувствуемый при выходе, есть часть наказания, которая, будучи претерпеваема здесь на земле, избавляет от посрамления на будущем суде), продолжает: «ныне же не вем, како удержа безсловесное и неведомое смотрение, и от своего хотения и не свидетельствованное же не исходити неприобщенным от оглашенных, и от сего бысть обычай человеком еже не срамлятися, и сего ради достиже в страшная умышления человеческий род о святем и божественном причащении, и творением множицею бываемем и многообразне, яко да не познани будут яко не причащаются человеческаго ради срама храними суть в будущей, якоже имать отеческое последование и божественных писаний, ниже согрешением прощение, увы мне окаянному! в таковых бывает. Обаче Богови ведома суть таковая...» 60 . Итак, в действительности держался неразумный, своевольный и ни на чём не основанный обычай не выходить от оглашенных и даже причащаться наравне с людьми, не проходящими покаяния, – обычай, ведущий к тому, что из-за ложного стыда в здешней жизни сберегается всецелое посрамление на будущем суде, и прощения грехов не получается. Добытые мною в настоящей моей работе результаты, по вопросу о времени происхождения покаянно-исповедных уставов на востоке и о первоначальном составе «учения отцов» и правил Василия, заставляют меня оглянуться назад, на время полемики между мною и покойным А.С. Павловы м, и заявить, что теперь я более, чем когда-либо, убеждён 1) в том, что славянский чин над исповедающимся, изданный Лавославом Гейтлером в его «Euchologium glagolski», Zagreb, 1882, стр. 122–147 и перепечатанный проф. Алмазовым в III томе его «Тайной исповеди», стр. |
| Признавая, что служба его при Миссии была бы весьма полезна, так как он мог бы действовать на польских и русских евреев, живущих в Иерусалиме, и при помощи своих отношений с евреями доставлять Миссии нужные сведения о тайных кознях врагов православия, осмеливаюсь всепокорнейше просить Ваше Высокопревосходительство употребить Ваше ходатайство к причислению Левисона к Иерусалимской Миссии. Долг имею присовокупить к сему, что в случае соизволения начальства на причисление профессора Левисона к Миссии справедливо было бы вознаградить 17-летнюю службу его двумя третями получаемого им ныне жалованья, в виде пенсии, на основании прежде бывших примеров (смею указать на пример профессора Ростиславова 144 , получившего полный пенсион за 17 лет службы при увольнении из Академии по болезни). Что же касается до жалованья проф Левисону при Миссии, то полагаю справедливым ходатайствовать об уравнении его по содержанию с состоящими при Миссии иеромонахами. С чувством глубокого высокопочитания и пр. /Подп./: Арх Кирилл Внизу запись: «Св. Синод слушали означенную записку. Приказали: признавая сделанный начальником Иерусалимской Миссии выбор лиц соответствующим, сообщить Управляющему министерством иностранных дел о сем выборе. Октября 2/6 1857. 366». АВП РИ, ф. РИППО, оп. 873/1, д. 694, л. 98–99 об. 74. Указ Св. Синода митрополиту Новгородскому Григорию (Постникову) 145 об объеме финансирования РДМ в Иерусалиме С.-Петербург 7 октября 1857 г. Копия Указ Его Императорского Величества, самодержца Всероссийского, из Святейшего Правительствующего Синода, синодальному члену, Преосвященному Григорию, Митрополиту Новгородскому, С.-Петербургскому, Эстляндскому и Финскому, СвятоТроицкой Александро-Невской Лавры священноархимандриту и кавалеру. По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали следующее: по случаю предложенного Св. Синоду в апреле месяце текущего года господином обер-прокурором, графом Александром Петровичем Толстым Высочайше утвержденного штата новой Духовной Миссии нашей в Иерусалиме и сметы единовременным издержкам для упомянутой Миссии, определением 9 числа того же месяца поручено Хозяйственному при оном управлению войти в соображение: а, какою ризницею, утварью и прочими церковными вещами необходимо снабдить Миссию и на счет каких источников можно будет отнести расходы как на сии предметы, так и на те, которые назначены Высочайше утвержденными штатом и сметою. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ДОБРОТВОРСКИЙ Иван Михайлович (10.06.1832, Нижегородская губ.- 7.09.1883, Казань), церковный историк. Родился в семье священника. В 1852 г. окончил Нижегородскую ДС, в 1856 г.- КазДА со званием магистра богословия, 1-м по списку. Среди сокурсников Д. был А. П. Щапов . Принимая деятельное участие в систематизации рукописей Соловецкой б-ки (поступили в КазДА в 1855), Д. особое внимание обращал на материалы, связанные с рус. расколом. Курсовое соч. Д. «Иргизские монастыри: Исторический очерк» (НАРТ. Ф. 10. Оп. 2. Д. 38) было зачтено как магист. диссертация (опубл. в переработанном виде в 1857 в «Православном собеседнике»). Исследование представляет собой объективный труд по истории старообрядчества в степном Заволжье. Внешне лояльное к политике властей, но объективно излагающее события, сочинение Д. о разорении старообрядческих монастырей на Иргизе использовалось старообрядцами в исторических и полемических сочинениях (см. Мельников Ф. Е. и др.). По рекомендации архиеп. Казанского и Свияжского Григория (Постникова) 14 нояб. 1856 г. Д. был назначен бакалавром КазДА на кафедре истории и обличения рус. раскола, 12 нояб. 1864 г.- экстраординарным профессором на той же кафедре. П. В. Знаменский , младший сокурсник Д., отмечал его энциклопедические познания, умение «сразу попадать при ученых работах в самую сердцевину данного вопроса», добросовестность, основательность лекционных курсов. При этом он указывал на излишнее самомнение Д. и «скучность» его как преподавателя. Хотя кафедра создавалась специально для борьбы со старообрядчеством, лекционный курс и сочинения Д. имели научно-исторический, а не обличительный характер. На основе полицейских материалов и конфискованных рукописей Д. изучал историю секты хлыстов , неск. раз был экспертом во время следствий и судебных процессов над ними в Казанском окружном суде и Казанской судебной палате. Исследования Д. о хлыстах сохраняют научное значение, в них дана обоснованная критика намного более известного, но менее научного сочинения о хлыстах П. И. Мельникова-Печерского . Во время работы в ДА впервые на высоком для своего времени археографическом уровне Д. подготовил к печати и издал Деяния Стоглавого Собора 1551 г. «в полном его виде, по нескольку рукописей с предисловием»; сочинения Ивана Пересветова и др. слав. и переводные труды (в основном по рукописям Соловецкой б-ки). Эти публикации сразу вошли в научный оборот и сыграли важную роль в исследованиях по церковной истории и истории России, ими пользовался С. М. Соловьёв при составлении «Истории России с древнейших времен». Д. участвовал в переводе на рус. язык и издании соч. свт. Григория Двоеслова «О жизни италийских отцов и бессмертии души» (в 1858) и Деяний Вселенских Соборов (в 1859). |
| В 1797 году Петербургскую Семинарию переименовали в Академию, но поскольку в ту эпоху между учебными штатами семинарий и академий существенной разницы не было, переименование не повлекло за собой почти никаких перемен ни в составе изучавшихся дисциплин, ни в методике преподавания. Важной вехой в истории Академии стал 1809 год, когда она была открыта как первая в России высшая богословская школа нового типа. Ректором преобразованной Академии стал архимандрит Евграф. Его преемником был архимандрит Филарет (Дроздов) , которого пригласили в Петербург из подмосковной Троицкой Семинарии как одного из самых талантливых молодых богословов и педагогов. Это был блестящий, вдохновенный профессор. Его ученик архимандрит Фотий, относившийся к нему далеко не благожелательно, писал о нем: «Говорил остро, высоко, премудро, но все более к уму, менее же к сердцу. Свободно делал изъяснения Священного Писания, как бы все лилось из уст его. Привлекал учеников так к слушанию себя, что когда часы кончались ему преподавать, всегда оставалось великое усердие слушать его еще более без ястия и пития. Оставлял он сильные впечатления в уме от учений своих». В 1814 году состоялся первый выпуск реформированной Академии. Ректор ее был тогда впервые в России удостоен ученой степени доктора богословия. После архиерейской хиротонии архимандрита Филарета ректором назначили апологета Православия и бесстрашного борца с Библейским обществом архимандрита Иннокентия (Смирнова) . В 20-е годы Петербургскую Академию возглавлял ученик и друг митрополита Филарета, выпускник ее первого курса архимандрит Григорий (Постников) . Вслед за своим учителем он преподавал богословие на русском языке. Даже Священное Писание он разбирал на лекциях и цитировал в русском переводе. Особой заслугой будущего митрополита явилось основание при Академии богословского журнала «Христианское чтение», который начал выходить в 1821 году. На страницах журнала публиковались богословские, канонические, церковно-исторические события и статьи. Редакция журнала с самого начала стала помещать в нем переводы избранных творений святых отцов. |
| «Долг верности перед Богом и святым Его словом и святою Его Церковию обязывает свидетельствовать здесь, что суждения о Священном Писании, основанные на усиленном внимании открывать в нем мнимые недостатки, без указания в то же время на истинные его совершенства, сколь не сообразны с достоинством богодуховного Писания, столько могут быть опасны для православия..». Так резко и тревожно отзывался не один только Филарет. В 1845-м году прот. В. Б. Баженову, духовнику Государя, по званию члена академической конференции, пришлось читать экзаменские сочинения студентов. В одном из них он встретил нечто, над чем остановился с недоумением. Это было сочинение Тарасия Серединского (впоследствии известный посольский протоиерей в Берлине). Автор ставит Евангелие и отеческие творения под общее обозначение: Слово Божие. И различает только тем, что Евангелие названо Словом Божиим писанным, а сочинения помянутых церковных писателей Словом Божиим изустно преданным. Такая новизна совершенно противна учению православной Церкви и касается важного пункта его, и рецензент счел своей обязанностью обратить внимание конференции на то, откуда студент Серединский мог получить такое неправильное понятие о Слове Божием, – вина ли это его собственная или плод внушений сторонних... Вслед затем Бажанов должен был выйти из членов конференции... Сторонники «обратного хода» стремились сдвинуть Библию далее, чем на второй план. Настойчиво говорили о том, чтобы вовсе воспретить чтение Слова Божия мирянам, во избежание ложных толкований. «Одна мысль о запрещении чтения Священного Писания простым христианам приводит меня в страх», писал Григорий Постников , тогда архиепископ Тверской, Филарету Московскому . «Не могу постигнуть, откуда происходит такое мнение. Не есть ли оно изобретение скрытно действующих агентов латинства? Или это мнение есть порождение умножающегося в наше время вольнодумства, дабы потом, как оно прежде поступало с духовенством западной церкви, смеяться над нами?.». Подымался вопрос и о том, чтобы провозгласить славянский текст Библии, на подобие Вульгаты, «исключительно самостоятельным», утвердить его в обязательном и исключительном употреблении, храмовом, школьном и домашнем... |
| В книге Ровинского упоминается несколько икон, подписанных Истомою Савиным. Из них одна, «Воскрешение Лазаря» в собрании графа Строганова в Петербурге, другая – «Знамение» с предстоящими святыми, соименными членам семьи Никиты Григорьевича, принадлежит С.П. Рябушинскому. Эта икона сохранила новгородские традиции, Она едва ли написана позже 1600г. Успение. Икона. XVII в. 134х101,5 см. СИХМ 1601г. помечена икона другого строгановского иконописца, Семена Бороздина. Рядом с Семеном Бороздиным Ровинский называет еще Ивана Соболя и некоего Михайлу или Михайлова. Иконы этих мастеров есть в собрании гр. Строганова. Прекрасным примером мастерства таких ранних строгановских мастеров могут служить створы на Рогожском кладбище, подписанные «писмо Емельяново». Емельяна знал Ровинский и упоминал о его иконе «Три отрока в пещи» в собрании графов Строгановых. У Постникова была икона, подписанная «писмо Емельяна Москвитина». Емельяновы створы выражают изысканное чувство цвета и линии. Желтый, зеленый и розовый цвета приведены здесь в удивительную, несколько холодноватую гармонию. Рисунок Емельяна восходит вполне определенно к новгородской традиции. Манерное изящество поз и вся эта «острая», несколько мелочная раскраска говорят о каком-то конце, о каком-то тупике, в который уперлось искусство, но, вместе с тем, и о каком-то долгом предшествовавшем пути. На московской почве не могло создаться ничего подобного. В Емельяновых створках слышится как бы последний отголосок того увлечения красотой, которое сказалось с такой силой в Ферапонтовских фресках Черты, отличающие «письмо Емельяново» – это, в сущности, самые художественно ценные черты строгановской школы. По-видимому, они были более свойственны иконам, написанным еще до наступления XVII в. Подобная же тонкость цвета и более спокойная грация фигур отличают превосходную, неизвестно кем написанную, икону «Сретение Господне», в начале ХХ в. находившуюся в собрании Г.К. Рахманова в Москве. Ряд миниатюр введен в эту композицию весьма удачно, и мастер выказал здесь высокое совершенство миниатюрного письма, еще не жертвуя этой способности всем остальным, как то делали другие и, вероятно, более поздние строгановские мастера. К описанным иконам Истомы Савина, Емельяна Москвитина и неизвестного автора «Сретения» довольно близки по стилю некоторые иконы, подписанные на задней стороне «письмо Никифорово». Такова, например, особенно типичная по цвету, всеми особенностями указывающая еще на XVI в., «двурядница» в собрании С.П. Рябушинского. Икон с подписью «письмо Никифорово» известно относительно много, – Ровинский упоминал более 15 таких икон. Нельзя сказать, чтобы они были все строго одного стиля. Именем Никифора подписаны и такие цветные, вовсе без золота иконы, как упомянутая «двурядница», и такие белолики, сплошь залитые бледным золотом иконы, как икона в Русском музее. Остается предположить, что у Никифора в разное время было 2 манеры, более ранняя – «цветная» и более поздняя – «золотая». |
|
|
