| Сел на кровать. Сгорбился под шинелью. Задрожали губы. Рукой схватил себя за лицо. Рот зажал. Затрясся. Затрясся. — Простите… Поднял глаза. В дверях стояла Оля Потапова. Соседка. Молоденькая такая была. В больнице медичкой работала. Его все невестки когда-то сватали к ней: — Женись, Арончик, на Оле, будет тебе и жена и врач. — Что? – отнял с трудом руку от лица. Выпрямился. — Вы давно здесь? Не ответил. Вскинулся: — Где все? Почему двери опечатаны? — Все уехали. — Уехали? Уехали! Когда? – еще больше распрямился. — Уехали. Больше месяца как. Вот Вы приходили, и потом сразу как-то, через несколько дней. Фира сначала, их в Сталинград Илья вызвал. Потом практически сразу – Берта с Клавой. Уехали. Все уехали. Детки тоже все. Они Вам письмо написали. Вы не получали разве? Помотал головой. И увидел гребень. Гребень, гребень, гребень… — Только… — Что, только? Что, только?! — Только мама ваша не захотела уезжать. — Как не захотела? Почему не захотела? — Не захотела. Сказала, пускай молодые едут. Сказала, у вас дети, у вас мужья. Вам нужно. А я здесь останусь. Меня Арончик будет навещать. Проживу как-нибудь. Стариков, Вы знаете, не берут. Но Илья ей сделал вызов тоже. И все разрешения оформили. Но не поехала. Все говорила, зачем я место в машине буду занимать, молодые пускай едут, а я здесь, с Арончиком. Ему тоже куда-то приходить надо. — Бросили? Они ее бросили? — Нет-нет, Вы не думайте! Они уговаривали. Девочки плакали. Берта больше всех. Просили, чтобы поехала. Она ни в какую! Нет! Молодые пусть едут, а я останусь. Все. — Значит, бросили, — дыхания не хватало. Не отвечала. Потупила глаза. Попытался набрать в грудь воздуха. Надо было спросить. Посмотрел на нее. Она на него. — Она не ходила уже почти совсем. Я ей карточки отоваривала. Воду кипятила на печке. Я вечером после работы заходила. Кипятку нагрею, хлеб ей дам. Сядет. Все пыталась сама косу расчесывать. Я ей помогала. Я расчесываю, а она вспоминает. Все вспоминала, как в деревне пирожки пекла, а Вы бегали на станцию их продавать. А еще, что у вас в доме были одни сапоги на всех. Кому надо на двор – того и сапоги. Она смеялась: Арончик, маленький, худенький, в одной рубашечке, в сапогах этих огромных. Смеялась… |
| Борис Гребенщиков: Каждому – свои тяпки Мессиан меня впечатляет. А про Фейса я теперь имею в виду, что он есть 23 сентября, 2018 Мессиан меня впечатляет. А про Фейса я теперь имею в виду, что он есть Лидер группы «Аквариум» и попечитель фонда «МойМио» Борис Гребенщиков дал интервью журналистке Катерине Гордеевой о тяпках, девушках, благотворительности, рэперах Фейсе и Фараоне, власти, фильме «Лето», полицейских, композиторе Мессиане и о том, что нужно делать, если ничего нельзя сделать. «Правмир» продолжает серию разговоров о жизни, смерти и любви с нашими современниками. Мы не подгоняем ответы наших собеседников под православные каноны, а просим их поделиться своим личным миропониманием. – Начну со смешного: я помню, как впервые попыталась взять у вас интервью. Это было 25 лет назад, в Ростове-на-Дону, на дебаркадере, где в совершенно замечательной компании белокурых длинноволосых нимф заканчивался вечер после вашего супер-концерта «Аквариума». Мне тогда пришлось долго ждать, пока вы освободитесь. – Прекрасно помню эту историю: там одна замечательная девушка меня похитила и все пыталась утащить в лес. Девушку звали то ли Авария, то ли Катастрофа, словом, каким-то запоминающимся образом. – Примерно так. Я тогда смотрела на вас и диву давалась: каким магическим образом, не прилагая никаких усилий, вы действуете на людей вообще и на девушек в особенности. – Та девушка, насколько я помню, дала потом развернутое интервью в газету. И моя жена была в большой задумчивости. – Это интервью было не мне. Но с тех пор, всякий раз оказываясь на вашем концерте, я вижу, как в первых рядах стоят одна-две или даже несколько белокурых нимф и танцуют. Меняются города, программы, а нимфы – всегда свежи, хороши и танцуют! – Это разные девушки! Мы к ним не имеем отношения, но радуемся, что они есть: красота всегда радует. 80-е. Фото: Борис Гребенщиков/Facebook – Целое поколение девушек выросло на ваших определениях любви и на обещаниях вроде того, что придет некто и скажет: «Я не могу оторвать глаз от тебя». Некоторые так и не вышли замуж из-за подобных завышенных ожиданий. |
| Далее, Дворкин набрасывается на его духовника, на священника, к которому Борис непосредственно ходит на исповедь. Какое право он имеет осуждать священника, который сам знает, что делает? Притом, это вполне православный священник, не экуменист и не модернист. Или он знает тех людей, которые дружат с Борисом, много лет с ним общаются, пытаются помочь воцерковиться ему и его последователям? А здесь многолетний труд этих людей просто перечёркивается этой нелепой выходкой, непонятным судилищем! – Отец Сергий, как я поняла, в письме Дворкина акцент сделан не на духовном пути Бориса. Сектоведы обращают внимание на то, что отдельные фразы Гребенщикова, поскольку он публичный человек, могут соблазнить его последователей. Прекрасно, если Борис станет подлинно православным человеком, и я от всей души этого желаю, но вопрос в том, смогут ли отдельные его почитатели пройти за ним этот путь от начала до конца? Например, услышав от своего кумира хвалебные отзывы в адрес Шри Чинмоя, они могут отойти от самого Гребенщикова и примкнуть к секте, а дальнейшие шаги Бориса на них уже не повлияют. – Дело в том, что фразы про Шри Чинмоя произносились пять, а то и пятнадцать лет назад. Борис о нём давно не упоминает, точно так же, как и о Саи-Бабе. – Прекрасно! Но тогда расскажите нам о сегодняшнем мировоззрении Гребенщикова, чтобы разрешить это недоразумение. – Сегодня Борис – уже не тот человек, над кем велось судилище. Да, он что-то когда-то говорил, но если внимательно проанализировать его последние альбомы, мы увидим абсолютно христианские тексты. Если он и упоминает в них какие-то элементы восточной философии, то это именно философия, проявление культуры, и не более того. Это не делает Гребенщикова автоматически практикующим буддистом. Увлекаться культурой – его право как художника и поэта. – Отец Сергий, но, помимо анализа творчества, были ли у вас в последнее время личные разговоры с Борисом? Что он говорил вам о Православии, о своём мировоззрении? – Я отслеживаю его интервью, выступления, но самый животрепещущий показатель – это его творчество. В последних его альбомах явно звучат христианские покаянные мотивы, и я уверен, что он верит в христианского, православного Бога. Восточных мотивов я там уже не замечал. |
| Поверх этого рогатого каркаса русские накидывали узорный платок особого покроя, известный под названием сорока, сорочка. Сзади у сороки хвост (также назатылень, позатылень), а по бокам – крылья, и, возможно, свое название она получила от птицы сороки, на которую она была похожа благодаря своей пестрой расцветке. Есть, однако, не меньше оснований связать это название с древнерусским словом «сорочка», имеющим значение «воротник рубашки, расшитый бусами или вообще как-либо украшенный». Для сороки были очень характерны украшения на лбу и на затылке, сделанные из мелких стеклянных бус, жемчуга, мишуры или вышитые. Малороссийская склендячка, происхождение которой аналогично происхождению русской сороки, получила свое название от украшения из стекла – продолговатых стеклянных бус. У севернорусских сорока в н. XX в. сохранилась только на западе (Тверская губ.); напротив, у южнорусских она использовалась почти повсеместно. К белорусам она проникла только в Себежский у. Витебской губ., возможно благодаря сезонным рабочим. У южнорусских был широко распространен особый тип головного убора в виде маленькой шапочки, в которой очень легко узнать сшитую сороку. Такую шапочку делали обычно из малинового бархата и украшали на лбу и на затылке золотым и серебряным шитьем. Покрой этой шапочки, так же как и маленькие рожки сзади, не оставляли никаких сомнений относительно ее близкого родства с сорокой. Однако были распространены шапочки и др. фасона. Их называли кокошник, однако они отличались от обычного кокошника, для которого был характерен гребень. В этом головном уборе мы также видим сороку, сшитую по образцу женской шапочки. Обычно кончики рогов под сорокой соединялись перекладиной, которая называлась князёк. Это название заимствовано из архитектуры русского крестьянского дома, где так назывался гребень крыши. Вместе с князьком рога образовывали своего рода гребень, похожий на куриный или петушиный. Такой гребень являлся специфической особенностью русского головного убора, известного под названием кокошник. Само это название подчеркивало связь с гребнем: оно происходило от слова «кокошь», обозначавшего у русских петуха или курицу, и в дословном переводе слово «кокошник» должно обозначать «присущий курице», хотя кокошник был сходен с курицей лишь по одному признаку. Из всех многочисленных видов кокошника только упомянутая шапочка не имела гребня. |
| Он уходит, когда к этому никто не готов… Совершенно случайно я познакомилась с известным церковным регентом, дирижером, руководителем Московского Синодального хора Алексеем Пузаковым. И на следующий же день, созваниваясь с ним по неким церковным делам, я вдруг выпалила: «Алексей, а давайте Ваш хор исполнит песни Гребенщикова». 28 марта, 2013 Совершенно случайно я познакомилась с известным церковным регентом, дирижером, руководителем Московского Синодального хора Алексеем Пузаковым. И на следующий же день, созваниваясь с ним по неким церковным делам, я вдруг выпалила: «Алексей, а давайте Ваш хор исполнит песни Гребенщикова». 40000 лет группе «Аквариум». Лично для меня — именно столько, то есть, вне времени. От многих людей я слышала фразу, которая и мне не раз приходила на ум: «Такое ощущение, что „Аквариум“ был всегда». Хорошо помню, как после выхода фильма «АССА», моя тогда еще совсем молодая мама дразнила меня маленькую: «Здравствуй, мальчик Бананан», а папа пел про религиозный фикус. Позже и я открыла для себя свой «Аквариум», он начался с песен «Гарсон «Здравствуй, сестра» и «Горный хрусталь». Почти сразу же мне пришла в голову мысль исполнить песни Бориса Гребенщикова с симфоническим оркестром и хором, но ни хоров, ни солистов, ни дирижеров у меня среди знакомых тогда не было, идея была просто блажью, из разряда «вот бы научиться летать». Однако десять лет спустя, совершенно случайно, я познакомилась с известным церковным регентом, дирижером, руководителем Московского Синодального хора Алексеем Пузаковым. И на следующий же день, созваниваясь с ним по неким церковным делам, я вдруг выпалила: «Алексей, а давайте Ваш хор исполнит песни Гребенщикова». Аншлаг Воспоследовал ответ: «А давайте!». Я подумала, что известный дирижер шутит и своим скорым ответом дает мне понять, что хор, который он возглавляет, на такое никогда не пойдет, но Алексей был абсолютно серьезен! Начались подготовительные работы, отбор песен, переписка. И… ничего не получилось… Окончательно похоронив проект, и я, и Алексей вернулись к своим делам. |
| И вновь он на гребне, земли все не видно. Далеко слева плотные облака — или корабли? Вниз, вниз, снова вниз — конца этому нет. На сей раз он ощутил, какой здесь расплывчатый свет. Такая теплая вода, такое славное купание на Земле бывает только при ярком свете Солнца. Но здесь все иначе. Вода сияла, небо горело золотом, но все это смягчала и окутывала дымка — он любовался этим светом, не щурясь. Сами цвета — зелень, золото — которыми он назвал те краски, слишком резки, жестки для нежного, изменчивого сияния, для этого теплого, матерински ласкового мира. Да, мир тут теплый, как летний полдень, прекрасный, словно заря, и по-вечернему кроткий. Этот мир прекрасен — так прекрасен, что Рэнсом глубоко вздохнул. На этот раз он испугался нависшей над ним волны. Мы на Земле болтаем о «волнах, величиной с гору», хотя этим волнам не под силу перехлестнуть и мачту. А вот тут и вправду была морская гора. На суше ушел бы почти весь день, чтобы забраться на такую вершину. Волна вобрала Рэнсома и вознесла его ввысь за несколько секунд. Но еще не достигнув вершины, он вскрикнул в испуге — на самом верху волны его ждала не гладкая поверхность, а какой-то фантастический гребень — странные, громоздкие, неуклюжие и острые выступы, вроде бы даже не жидкие. Что это, пена? Скалы? Морские чудовища? Гадать ему было некогда — он столкнулся с этим, невольно закрыл глаза и снова почувствовал, что летит вниз. Что бы это ни было, оно позади. Но ведь что-то было, оно ударило его по лицу. Он ощупал лицо; крови не было. Значит, он столкнулся с чем-то мягким, оно не поранило, только хлестнуло, и то потому, что он мчался слишком быстро. Он вновь повернулся на спину — к этому времени очередной гребень уже поднял его вверх на несколько тысяч футов. Глубоко под ним на миг открылась долина, и он увидел что-то неровное в изгибах и впадинах, разноцветное, вроде лоскутного одеяла, изумрудное, ярко-желтое, оранжевое, розовое, голубое. Что это, Рэнсом понять не смог. Во всяком случае, оно плавало — поднялось на гребень соседней волны и теперь, миновав вершину, скрылось. Оно плотно, словно кожа, прижималось к поверхности воды, изгибаясь и искривляясь вместе с ней. Поднимаясь на гребень, оно принимало форму волны, так что какое-то мгновение Рэнсом еще видел одну половину, а другая уже соскользнула по ту сторону гребня. Словом, эта штука вела себя так, как вела бы циновка, которая движется вместе с водой и сморщивается, когда вы гребете мимо, и по воде идет рябь. Только размеры тут были посущественней, акров тридцать. |
| Поздний Гребенщиков приоткрывает то, каким видится ему собственная роль в истории. « Но тяжелое время сомнений пришло и ушло//Рука славы сгорела, и пепел рассыпан, и смесь//Вылита» («Тайный Узбек», 2010). Образ руки славы, отрезанной кисти висельника, магического инструмента воров, с помощью которого они усыпляют бдительность обкрадываемых хозяев дома – проливает свет на многое. Да, «Аквариум» тоже усыплял бдительность великой страны. Это был не спор, не гнев, не переубеждение, а скорее седативный (успокаивающий, обезболивающий) эффект воздействия психоделического рока на население в преддверии шокотерапии. Мама Бориса в уже цитированных мемуарах приводит одну из надписей в подъезде их дома, которая ей особенно понравилась: «Советская урла, ты еще поймешь, как тебя на..ал Гребенщиков своей философией!» Однако, в сущности никакого фундаментального различия между СССР и исторической Россией в картине мира «Аквариума» нет. Поэтому ненависть к советскому незаметно переходит в русофобию и наоборот. Это ненависть не только к эпохе железного занавеса и брежневского застоя, а к гораздо более продолжительным реалиям: «На много сотен лет — темная вода». «Мы знаем, что машина вконец неисправна.//Мы знаем, что дороги нет и не было здесь никогда». Отсюда не просто высокомерие, но порою и глумление над «большим народом», носителем большой культуры, которая в России всегда имперская, государственническая. Эти мотивы звучат в таких программных вещах как «Царь сна», где под образом Рамзеса IV скрывается обитатель мавзолея на Красной площади, или как «Юрьев день», песня адресованная чему-то вроде русской соборной души – в мифологии Даниила Андреева эта сущность называлась бы Навной. Интересно, что в последнем случае выстраивается связка с «недобрыми песнями» начала 80-х – на этот раз под прицел иронизатора попадает уже не кто-то из встретившихся людей, но высшая женская ипостась России. Печально то, что и здесь, воспевая Россию, пусть и неоднозначно, Гребенщиков все еще следует в фарватере Дилана, повторяя многие его мотивы из песни «It Ain " t Me, Babe». Оттуда же взята и парадоксальная мысль: когда наступит катастрофа и большая беда – «Я вспомню тех, кто красивей тебя,//Умнее тебя, лучше тебя;//Но кто из них шел по битым стеклам//Так же грациозно, как ты?» Здесь смешивается злорадство и сострадание, странная смесь! Эти битые и резаные стекла тоже дилановские. И скорее всего Гребенщиков даже не догадывается, что такие слова могли бы быть спеты про святую праведную Иулианию Лазаревскую, ходившую в сапогах на босу ногу, подкладывая в них битые черепки и скорлупу орехов. Такая ассоциация могла бы и спасти эту песню. |
| Борис Гребенщиков: Верите ли вы, что дышите воздухом, что вода вскипит, когда она на огне, что дважды два четыре – верить не нужно, это вытекает из природы вещей и собственного опыта. Бог один, в Него не надо верить — Его надо любить. Любая жизнь говорит о том, что любовь это взаимная с обеих сторон. Протоиерей Максим Козлов: Я как самый старый из академической корпорации, как самый близкий вам по возрасту, хочу рассказать две коротеньких истории. Мы тут вроде как образованными считаемся, но образованны мы фрагментарно – что-то знаем, а многого не знаем. У нас есть заочный сектор, где учатся батюшки, там есть предмет история философии. И вот как-то на экзамене отвечает один батюшка про Гегеля. Гегеля не читал, а учебник читал. И говорит: «Гегель был электрик». Экзаменатор даже опешил: «Вы уверены? Годы жизни его, может вспомните?». – «Да нет, точно, у меня и в конспекте записано». Несет конспект, показывает – «Гегель был эклектик». Я потом вернусь к этой идее. Потом, вы сказали, что подбирали для нас песни с библейскими образами. Для нас часто подбирают диетическое, что бы такое предложить духовной аудитории – если песни, то тихие, если поэзию, то патриотическую и никакой любовной лирики. Но мы совсем не такие «диетические». Борис Гребенщиков: Я не подбирал, так сложилось, с библейскими аллюзиями. Пел, что на сердце легло. Протоиерей Максим Козлов: Здесь, в малом зале Духовной академии, за Вами есть задник – медаль Академии, на которой Нерукотворный Образ Христа. Знаю, что вчера на концерте Б2 задник был с другим изображением. И хотя «Небо цвета дождя» улетное, и «Аделаида» поразительна, и многим людям было хорошо, но для кого-то, для кого образы что-то значат, этот задник непросто давался. Что для Вас значит тот задник? Борис Гребенщиков: Это индийская богиня вдохновения музыки, культуры, творчества — Сарасвати. Когда-то мне попалась пластинка с образом Вишну, и я был удивлен, что это такое необыкновенное, очень заинтересовался – мне нравится то, что поощряет человеческое воображение. Мы ставили мантры, музыку, которая позволяет что-то сделать с энергетикой помещения. Особенно в советские годы, когда в залах до нас были партсобрания. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Проповедь синкретической эзотерики в стенах Московской Духовной академии 10.02.2012 684 Время на чтение 7 минут На днях православная общественность была в очередной раз шокирована обновленческими выкрутасами церковных либералов, на этот раз в системе духовного образования Русской Православной Церкви. «4 февраля 2012 года в Московской духовной академии состоялось открытие дискуссионного арт-клуба с участием Бориса Гребенщикова. В мероприятии участвовали студенты семинарии, академии, регентской и иконописной школ, а также члены профессорско-преподавательской корпорации», - сообщает сайт духовной школы ( http://www.mpda.ru/news/text/767994.html ). Однако наиболее подробный отчет о мероприятии представил портал «Православие и мир» ( ). Появление данного материала вызвало целый ряд вопросов, первый из которых - цель приглашения музыканта, известного своими увлечениями буддизмом, индуизмом и прочими восточными религиозными учениями, в стены старейшей духовной школы Русской Церкви. Может, ради публичного богословского диспута об «испытании вер», или ради обращения Гребенщикова в Православие силами академических богословов? Ответ можно найти, до конца прочитав материал на Правмире, где указано, что «репортаж подготовлен Миссионерской комиссией при Епархиальном совете Москвы ». Именно на этот орган возлагается ответственность за координацию миссионерских усилий приходов, подворий и монастырей. Стало быть, очевидна миссионерская цель приглашения и последующего выступления Б. Гребенщикова в МДА. И вот тут возникает основной вопрос, кто и кого должен был катехизировать, просвещать и наставлять в ходе данной встречи? Исходя из материала Правмира (при цитировании указанного текста орфография авторов сохраняется, наиболее важные места выделены. - А.М.), становится понятным, что с самого начала миссионерская (да, оказывается миссионерствуют не только православные) инициатива исходила от Гребенщикова, который, отвечая на вопросы аудитории, принялся по-хозяйски просвещать православное собрание истинами, далекими от учения Церкви. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > «Они едят русский хлеб и гадят на Россию» У либералов, ратующих за полную отмену нравственной цензуры в искусстве, нет идеологии, а есть только голый прагматичный расчет 07.09.2019 99065 Как сообщалось , известный музыкант, лидер группы «Аквариум» Борис Гребенщиков в интервью «Медузе» высказался о взаимоотношениях искусства и государства. Он заявил, что искусство должно быть независимым от государства. «Искусство даже не из-под палки, а искусство, у которого есть рамки, уже не искусство, - уверен музыкант. - Поэтому вывод печальный: если государство хочет выжить, то его искусство должно быть без каких-либо ограничений. Как только появляется власть, ограничивающая искусство, все, эта власть подписывает самой себе смертный приговор. Поэтому я очень желаю современным властям всех стран мира, включая Россию, все-таки иметь в виду, что нельзя перекрывать самим себе кислород». Высказывание Б.Гребенщикова прокомментировал в телефонном интервью «Русской народной линии» сопредседатель Правления Союза писателей России, член Президиума Всемирного Русского Народного Собора, первый лауреат Патриаршей литературной премии Владимир Николаевич Крупин : Это смертный приговор не государству, это Борис Гребенщиков провозгласил смертный приговор самому себе и таким, как он. Как же жить в государстве и не служить ему? Как?! Государство – это безопасность и забота о народе. Где же будет народ искать защиты, если не в государстве? И что делать искусству, которое не при государстве? Как так запросто можно болтать о независимости культуры от государства? Ссылка на Иисуса Христа, которую приводит Борис Гребенщиков, совершенно кощунственная. Невозможно понять либералов. Они хотят, чтобы мы стелились перед ними, и вместе с тем они хотят все поливать грязью. Что это, как не подлость людей, живущих в государстве? Они едят русский хлеб и гадят на Россию. Как не стыдно! Лет 15-20 назад Гребенщикова назвали БГ. Наш бог — Гребенщиков. Носились, канались с ним, вот и вырастили чудовище антирусское и антиправославное. Любуйтесь теперь, говорите и подчиняйтесь его повелениям. Где же он деньги берет, как не в нашем государстве? То, что он говорит, неприлично. Стыдно за него. |
|
|
