| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Фото Сергея Бобылева/ТАСС Сравнение очереди к Серову с очередью к святыням неслучайное, – Иван Глазунов 2 мин., 01.02.2016 В воскресенье в Третьяковской галерее завершилась выставка художника Валентина Серова. Экспозиция вызвала большой ажиотаж среди посетителей: последние дни работы выставки ознаменовались многочасовыми очередями – в связи с этим день закрытия выставки дважды переносился, а накануне закрытия была проведена акция «Ночь Серова», когда кассы работали «до последнего посетителя». За три месяца (с 7 октября по 31 января) выставку посетили около полумиллиона человек: пресс-служба Третьяковской галереи сообщает, что это небывалый рекорд для галереи и для отечественного музейного сообщества в целом. Заслуженный художник России Иван Глазунов рассказал «Фоме», чем, с его точки зрения, вызван такой большой интерес россиян к творчеству Серова: – Конечно, ажиотаж был создан, в том числе, и большим вниманием к выставке средств массовой информации, и прецедентами, которые постоянно были у всех на слуху. Но это лишь постфактум того, что уже люди идут. Я думаю, что, в первую очередь, большое скопление людей вызванотем, что сегодня очень мало выставок, от которых веет чистым воздухом искусства. А сейчас в условиях кризиса, когда все кругом политизировано, когда везде слышатся разговоры про деньги, выставка Серова – как глоток свежего воздуха. Серов, как яркий представитель дореволюционной России, сумел донести до нас обаяние той эпохи, красоту, вечные ценности русской истории. От таких выставок веет чем-то чистым. Туда можно пойти, не боясь никаких провокаций, с детьми, на этом можно воспитываться. Поэтому сегодня подобные выставки очень актуальны и очень нужны людям. Длинные очереди к картинам Серова вызвали в обществе насмешливые сравнения с очередью за колбасой в советские времена, с очередью к святыням, и т.д. – Многие СМИ, – считает Иван Глазунов, – хотят навязать представление о том, что в очередях – к святыням ли, к Серову – выстраивается какая-то безликая и бездумная масса людей. Я очень не люблю, когда про людей говорят в общем: толпа, масса – мне это кажется глумлением над человеком. Ведь очередь состоит из конкретных людей, у каждого из которых есть своя душа, своя вера, каждый за чем-то сюда пришел. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Подарок России В Москве при галерее народного художника России, академика РАХ Ильи Сергеевича Глазунова открылся «Музей сословий России» 16.06.2017 859 Время на чтение 4 минуты Несколько дней назад, 12 июня, в день нашего национального праздника, в Москве при галерее народного художника России, академика РАХ Ильи Сергеевича Глазунова открылся, наконец, удивительный музей – «Музей сословий России». Почему наконец? Дело в том, что открытие планировалось ещё два года назад - на 10 июня 2015 года, в день 85-летия его создателя. Тогда Глазунова и уже готовый музей посетил Президент РФ В.В. Путин , но, в силу разных причин, открытие состоялось только сейчас. Музей расположился в отреставрированном особняке, находящемся рядом с галереей И.С. Глазунова. Первое, что необходимо подчеркнуть: нигде в мире подобного музея нет! Музей занимает три этажа. Один этаж посвящён российскому дворянству, другой – священству, и третий – крестьянству. Экспозиция музея уникальна: она насчитывает более 4-х тысяч аутентичных экспонатов, которые Илья Сергеевич собирал на протяжении всей своей жизни. И если до осмотра музея знаешь, что сословия – принцип организации русского общества, то после посещения экспозиции проникаешься мыслью, что Россия – действительно целая уникальная цивилизация! Русский публицист Михаил Меньшиков, в 1918 г. расстрелянный большевиками, в своей работе «Письма к русской нации» (1908 г.) писал: «Сословия – это разграничение по труду… Сословия были трудовыми профессиями, корпорациями весьма реального, необходимого всем труда. Дворянство было органом обороны народной, органов управления. Оно действительно воевало, рождаясь для войны, оно часто умирало на войне. Духовенство действительно управляло духом народным. Доказательство – глубокая религиозность того времени и уважение к священству. Купечество торговало и ничем другим не увлекалось, ремесленники занимались ремёслами, земледельцы – земледелием… Этот порядок вещей дал возможность расцвести чудной цивилизации…». |
| У меня в школе — пионеры, комсомольцы, за окном моей комнаты — демонстрация трудящихся с транспарантами. Как же все диссонировало с тем, что было в нашем ковчеге, внутри мастерской на Воздвиженке! Мне трудно было это осознать и оценить в детстве, но сейчас я понимаю, что все впитанное мною в детстве дало мне ту опору, на которой я стою и сейчас. Помню, мы с сестрой дома наблюдали, как при реставрации оживает образ, как из-под черного слоя старой олифы вдруг будто из ничего появляется изображение лика, нимба, голубого неба — это самые незабываемые впечатления детства. И.С. Глазунов с режиссером С.Ф. Бондарчуком в мастерскои художника. Москва. 1969 Для нас было редкостью ездить куда-то вместе. При всей своей искрометности и зажигательности папа с нами, с детьми, был чаще весёлым, но иногда сдержанным и чопорным. Мы редко вместе путешествовали, поэтому я так хорошо помню нашу с ним единственную поездку вдвоем — в Суздаль и Владимир. Помню, как мы неслись на его жигуленке, параллельно его кто-то снимал для фильма. В той поездке он научил меня плавать: вместе со мной переплывал речку Каменку в Суздале, которая сейчас мне кажется ручейком, а тогда представлялась чрезвычайно широкой полноводной рекой. Папа тогда больше делал вид, что плывет, — эту реку можно было перейти вброд. Помню, как мы с ним сели на другой стороне реки, где местные мальчишки ловили рыбу. Я полез в ведро и меня за руку укусила щука. До этого момента я не видел живых рыб. Потом он часто вспоминал эту поездку и рассказывал мне, как я попал на территорию музея деревянного зодчества и, пораженный, стал часто дышать, будто страшно чем-то взволнованный. Папа сказал мне: «Когда я увидел твою реакцию, сразу понял, что эта тема будет твоей. Твоим интересом и любовью». И что-то он действительно угадал, потому что та поездка особенно запала мне в душу. В нашем доме почти всегда звучала музыка, «Всенощная» Рахманинова или Мария Каллас — папа очень любил итальянскую оперу. Отец собирал старинные вещи, книги. Я довольно рано стал читать те фолианты, которые сейчас дают листать только в белых перчатках. «Древности Российского государства» Федора Солнцева, Энциклопедия Брокгауза и Ефрона — эти книги хранились в его мастерской. |
| Памяти Ильи Глазунова: как его " открыли " в семидесятые и поняли только в двухтысячные 15.08.2017 06:32:12 Владислав Георгиевич Краснов Кончина художника Глазунова 9 июля 2017 г. в возрасте 87 лет заставляет оглянуться на эпоху, из которой он вырос. Мне довелось наблюдать за его ростом с его первой выставки в Москве, потом издалека—даже из-за океана, но с пристальным вниманием, наконец, снова в Москве крупным планом. Скажу сразу: для меня он, прежде всего, феномен героического выживания русского художника во враждебной, жестокой, капризной среде тоталитарного однопартийного государства, шедшего на поводу всеобъемлющей и всезнающей глобальной идеологии. Эти условия вынуждали идти на нравственный компромисс даже очень сильных людей, оставляя самую малую толику для маневра и выживания индивида, который сохранял в себе врождённое национальное чувство. Илья Сергеевич сумел мастерски воспользоваться этой толикой, выразить своё провидение будущего страны в монументальных полотнах и «выйти из игры» триумфатором, когда многое предвиденное им уже сбылось. Он победил благодаря яркому таланту, огромному мужеству и способности чувствовать настроения в обществе, которые подтачивали государственную идеологию, пока она сама не рассыпалась в прах с приходом гласности. Первое знакомство: «оттепельные» выставки Будучи студентом истфака МГУ в 1955-60 годах, я и мои сокурсники жадно вдыхали дуновения оттепели: ХХ-й съезд КПСС, антисталинская речь Хрущёва, восстание в Венгрии (несколько студентов венгров с истфака были отозваны или сами вернулись домой). Зашевелился и наш факультет. Сначала - дело комсомольского секретаря Льва Краснопевецва, по которому он и ещё с десяток студентов и аспирантов схлопотали по десять лет лагерей за создание подпольного «Союза патриотов» - всего лишь за то, что проповедовали уравнительный социализм. Потом порицание однокурснику Владимиру Осипову за то, что написал в стенной газете статью «Евтушенко – горнист поколения». Ещё одного студента исключили из комсомола за курсовую работу «с троцкистских позиций». |
| Восьмидесятилетний юбилей Как у писателя Солженицына, так и у художника Глазунова, всё творчество было героическим подвигом по извлечению Святой Руси «из-под глыб», под которыми коммунисты надеялись похоронить её навсегда. Об этом я говорил на торжественной встрече, организованной в Манеже в июне 2010 в связи с 80-летием художника. Художник сам пригласил меня на это чествование, правда, сделал он это через Володю Осипова, моего товарища по инакомыслию. В советский период Володя отсидел два срока, в общей сложности 15 лет, за русский православный патриотизм. Теперь же он преподавал историю в самой Академии. Чествование прошло на высокой ноте. Высокие гости выступали один за другим, вспоминали, соревнуясь друг с другом, кто раньше всех и больше всех полюбил юбиляра и его искусство. Мы с Володей затесались где-то в толпе, но Илья Сергеевич заметил меня и распорядился, что «теперь будет выступать наш американский гость». Прорываюсь к микрофону и вспоминаю вслух, как развешивал его картины в общежитии МГУ на Ленинских горах в 1957-ом, как несколько студентов истфака МГУ первыми бросились выразить свою солидарность художнику из Питера, старавшемуся сказать правду о блокаде города и о творчестве Достоевского. Художник был доволен и по окончании церемонии охотно сфотографировался со мной. Снова в Академии: возвращение на круги своя С тех пор наши контакты были не часты. Но однажды он пригласил меня на выпускное собрание Академии, чтобы я мог воочию убедиться в её развитии, педагогическом, нравственном и финансовом благополучии его детища. Подробно поговорить с ним не получилось, но по атмосфере в зале я понял, что Илья Сергеевич добился своего и как художник, и как администратор, и как сын отечества. О нём можно сказать словами Солженицына при получении Нобелевской премии по литературе в 1972 году: «Так может быть, это старое триединство Истины, Добра и Красоты - не просто парадная обветшалая формула, как казалось нам в пору нашей самонадеянной материалистической юности? Если вершины этих трёх дерев сходятся, как утверждали исследователи, но слишком явные, слишком прямые поросли Истины и Добра задавлены, срублены, не пропускаются, - то, может быть, причудливые, непредсказуемые, неожидаемые поросли Красоты пробьются и взовьются в то же самое место, и так выполнят работу за всех трёх? И тогда не обмолвкой, но пророчеством написано у Достоевского: " Мир спасет красота " ? Ведь ему дано было многое видеть, озаряло его удивительно.Это ключ к феномену художника Глазунова: в течение почти всего 70-летнего периода советской власти было практически невозможно для ученых гуманитарных наук сказать слово правды о состоянии общества: ни историкам, ни социологам, ни философам, ни экономистам, ни даже священникам, не говоря уж о политиках и общественных деятелях. Воистину «поросли Истины и Добра (были) задавлены, срублены, не пропускаются». |
| В октябре 1970 года, после присуждения Александру Солженицыну Нобелевской премии по литературе, министр Николай Щёлоков направил Генеральному Секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу официальную записку, в которой писал: «Была возможность издать сочинения Солженицына в Союзе, но после тщательного редактирования…. В данном случае надо не публично казнить врагов, а душить их в объятиях. Это элементарная истина, которую следовало бы знать тем товарищам, которые руководят [в СССР] литературой». Именно так позднее Николай Щёлоков «придушивал» известного русского художника Илью Глазунова, с которым внешне поддерживал дружеские отношения В 2010 году, в большом интервью известному журналисту Андрею Ванденко Илья Глазунов вспоминал: «Скандал, поднятый «Мистерией XX века» [картиной 1978 года], разгорелся до небес. Итальянская La Stampa опубликовала репродукцию, сопроводив ее заголовком: «Картина, которую никогда не увидят русские». Илья Глазунов. «Мистерия ХХ века». 1978 г. «Тогда, в расцвет брежневского застоя, министр внутренних дел СССР Николай Щёлоков, чей портрет я также рисовал, кричал благим матом: «Для таких, как вы, Глазунов, есть лагеря! Антисоветчину удумали разводить? Не пройдёт! По какому праву издеваетесь над товарищем Лениным? Почему Христос у вас выше всех?» Николай Анисимович мгновенно забывал о добрых отношениях, существовавших до того между нами. А ведь я в какой-то момент даже преподавал историю искусств в академии МВД! Это перестало что-либо значить. Щёлоков привык уничтожать врагов, если они не сдаются, меня же он автоматически отнес в неприятельский лагерь». Во времена Н. Щёлокова система тюрем и лагерей входила в состав руководимого им Министерства внутренних дел и являлась не только пенитенциарной системой, но и средством подавления свободомыслия в СССР. И в этих советских лагерях, в жестких условиях сидели десятки тысяч инакомыслящих, так или иначе неугодных советскому государству. В том числе, многие священники, писатели, поэты, художники и многие монархисты разных профессий. |
| «Каждый студент ощущал его помощь» — памяти Ильи Глазунова О художнике вспоминает его ученик 9 июля, 2017 О художнике вспоминает его ученик Об Илье Глазунове, Народном художнике СССР вспоминает художник Виктор Маторин, выпускник Московской государственной академии живописи, ваяния и зодчества. Виктор Маторин Испытываю ощущение личной утраты, потому, что, окончив Московскую государственную академию живописи, ваяния и зодчества, я всегда знал, что она – мне как родной дом, а Илья Сергеевич Глазунов всегда поможет, поддержит, если нужно. Это давало силы и уверенности в жизни. Теперь чувствую себя осиротевшим. И те же чувства, я уверен, испытывает каждый выпускник, каждый студент нашей академии. Илья Сергеевич жил для всех людей, щедро делясь своим талантом, своим мастерством и при этом не забывая о том, что у студентов (и не только) могут быть и житейские, бытовые сложности. Каждый студент ощущал, что он помогает, конкретно ему. Все, что я имею в моей жизни, дал мне Илья Сергеевич Глазунов – профессиональные навыки, жизненную позицию, отношение к творчеству, да вообще все. Сегодня я разговаривал со своими с друзьями, которые у него учились, и все единодушно говорят то же самое. Я ни разу не слышал от людей, которое учились у Ильи Сергеевича, ни одного отдаленно плохого слова о нем. Он, конечно, человек — глыба. Имя Ильи Сергеевича уже давно записано в историю русского искусства. И при всем этом он не был каким-то недоступным жителем Олимпа, он был абсолютно открыт для общения, оказывал помощь, хотя, казалось бы, разница огромна — знаменитый ректор и студенты! Сколько раз я слышал от разных людей: «Вот вы, «глазуновцы», друг за друга держитесь, друг другу помогаете. Как так происходит?» А я всегда удивлялся этому вопросу. Как почему? Да потому, что есть Илья Сергеевич Глазунов, он вложил это, причем не поучениями, а своим личным примером, готовностью поддержать. Я всегда знал, что можно прийти, попросить у него помощи в любом вопросе. Он поможет всегда, несмотря на разницу в возрасте, в положении. Представляете, сколько людей потеряли близкого, родного человека?! |
| В этой книге было много мрачного. Одни названия гриновских рассказов 1908–1910 годов чего стоят: «Убийца», «Кошмар», «Маньяк», «Конец одного самоубийцы», «История одного убийства», «Позорный столб», «Смерть». Пожалуй, влияние Леонида Андреева чувствуется в них сильнее всего. Так, в рассказе «Ночлег», который позднее выходил под названием «Конец одного самоубийцы», Грин рассказывает полуанекдотическую, абсурдистскую историю некоего неудачника, маленького человека по фамилии Глазунов, которого случайно в темном парке веселые, смеющиеся девушки перепутали с неизвестным ему Петей и на которого эта ошибка производит ужасное впечатление: «Образ Пети преследовал его. Петя – начальник станции, Петя – инженер, Петя – капитан, Петя – купец. Неисчислимое количество Петей сидело на всех крошечных престолах земли, а Глазуновы скрывались в темноте и злобствовали. И хотя Глазуновы были умнее, тоньше и возвышеннее, чем Пети, последние успевали везде. У них были деньги, почет и женщины. Жизнь бросалась на Глазуновых, тормошила их, кричала им в уши, а они стояли беспомощные, растерянные, без капли уверенности и силы. Неуклюже отмахиваясь, они твердили: „Я не Петя, честное слово! Я Глазунов!“» Заканчивается история тем, что Глазунов вешается. Тот же мотив самоубийства как протеста против обыденности жизни встречается и в рассказе «Река». Рыбаки находят утопленницу, гадают, как и почему она утонула, а потом обнаруживают записку «Хочу умереть. Рита». Они переносят труп в лодку и, выплыв на середину, долго разговаривают «об упрямцах, предпочитающих скорее разбить о стенку голову, чем примириться с существованием различных преград». Примечательна заключительная сентенция рассказчика: «А я все не мог оторваться от милого и близкого теперь почему-то лица утопленницы». Но самыми мрачными стали в той книге два других рассказа – «Рай» и «Окно в лесу», которые, вероятно, именно по причине их беспросветности не включили в изданный в шестидесятые годы «Огоньком» полумиллионным тиражом шеститомник Грина. |
| Здесь ей и маленькой дочери предоставили комнату для проживания. Хозяйка большого дома Елена Павловна, престарелая мать композитора Александра Константиновича Глазунова, чувствуя общее недомогание и трудности в ведении домашнего хозяйства, наняла себе в помощницы Ольгу Гаврилову. Обратимся к воспоминаниям писательницы и журналистки Нины Берберовой, рассказавшей в эмиграции о доме композитора Глазунова: «…Отец его умер, а мать в голодные годы революции, окруженная приживалками, после былого купеческого раздолья, голодала и холодала, была уже древней старухой, никого к себе не пускала, едва разговаривала с собственным сыном. В доме был полумрак, закрытые двери, узкие лестницы…» Точная дата появления Ольги и маленькой Леночки Гавриловых на парадном крыльце дома семьи Глазуновых – в трудные предреволюционные годы или уже после событий 1917 года – до сих пор не установлена. Однако известен такой биографический факт: во время первого знакомства с Еленой Павловной и ее сыном-композитором дочь Леночка Ольги Гавриловой была «маленькой». Небольшого роста домработница занималась уборкой, всячески помогала и ухаживала за больной матерью музыканта. К работе энергичной Ольге Гавриловой присмотрелись, стали ей больше доверять и, наконец, поручили вести домашнее хозяйство. Полумрачные комнаты большого дома посветлели и приведены в порядок, окна выглядели чистыми. В разных уголках квартиры слышался не только топот детских ножек, но и звучали голос и веселый смех Леночки, что скрашивало грустные моменты жизни и умиляло хозяев дома. Стареющая Елена Павловна, радуясь появлению в доме девочки, носившей к тому же ее имя, жалела отроковицу Лену, которая росла и воспитывалась без отца. В то же время она и тяжело вздыхала от мысли, что ей так и не пришлось нянчить собственных внуков. У ее любимого сына Александра, как известно, не было своих детей. Он был лишен радости отцовства по причине перенесенной болезни, но об этом старались не говорить вслух. Ольга Гаврилова наблюдала, как композитор постепенно привязался к ее дочери и относился к Леночке как к собственному ребенку. По настоянию Александра Константиновича одаренная девочка начала заниматься музыкой. Обнаружив музыкальные способности Елены Гавриловой, композитор выкраивал время, чтобы обучать ее игре на фортепиано. Добросовестная ученица Елена тоже полюбила своего старшего наставника и называла его «папенькой». Она воспринимала Александра Константиновича как своего приемного отца. В течение нескольких лет на глазах экономки Ольги Николаевны развивались и крепли заботливые отцовские чувства композитора к ее дочери Елене, которой он позже посвятил одно из своих музыкальных произведений. Занятия музыкой сблизили композитора и ученицу. На волне этого сближения сердце Ольги Гавриловой наполнялось радостью. Она испытывала благодарность и нежные чувства к композитору. |
| Примерно тогда же Глазунов высказывает мысль, что нет ничего фантастичнее реальности. Он декларирует себя как художник современности, стремящийся воссоздать зримый образ Родины. В беседах с коллегами и оппонентами, в своей статье «Поиски» он говорит: «Каждое художественное произведение, несущее правду о человеке, о тьме и свете в душе его, — это подвиг, требующий от художника гражданского мужества. Искусство — не монолог с самим собой, оно всегда обращено к кому-то. Важно, во имя каких духовных ценностей ведет разговор художник с миром. Велика ответственность художника перед людьми, перед нацией, перед человечеством. Думая о смысле творчества и задачах искусства, я сделал для себя вывод, что главное в искусстве — это личное отношение художника к миру». И добавляет: «Без прошлого нет будущего, без традиций нет свободы». В своих творческих поисках Глазунов идет через прошлое к настоящему, создавая циклы работ на историческую тему. Впрочем, художника-мыслителя Глазунова, с его историчностью и иконографичностью, с его особыми стилевыми приемами, не было бы без очень и очень многого: без блокады Ленинграда, во время которой он потерял родных; без новгородской деревни, куда он был эвакуирован; без Академии художеств, в которой он впитывал традиции академической живописи; без письма Крамского к Репину («Возьмите небольшой холст, запритесь в своей мастерской и выразите в нем себя и саму жизнь…»). Наконец, его не было бы без Блока, Островского, Лескова, Мельникова-Печерского и Достоевского, к которым он обращается, увлекшись книжной графикой. Искусствоведы признают, что в литературных источниках, и в первую очередь у Достоевского, Глазунов нашел материал, созвучный его представлениям и идеалам. Алеша. Иллюстрация к роману Ф. Достоевского «Братья Карамазовы». 1983 г. Именно в работе над иллюстрациями к произведениям Федора Михайловича (первым был роман «Идиот», иллюстрации к которому опубликовал журнал «Огонек») художник утвердился в своих представлениях о России, открыл для себя русскую тему, которая стала основной для его творчества. Создавая портреты Грушеньки, Алеши Карамазова, князя Мышкина, Настасьи Филипповны, он отработал стилистические приемы и манеру письма, по которым сегодня мы узнаём Глазунова. И то, что им было создано за несколько лет работы над текстами, зритель, пришедший в залы его галереи, оценит не столько как иллюстрации и дополнения к тексту, сколько как самостоятельные произведения. Иллюстрации Глазунова — новая изобразительная реальность, в которой художник стремится показать собственное прочтение истории, национальной ментальности. Набережная. Иллюстрация к роману Ф. Достоевского «Идиот». 1982 г. |
|
|
