| Слово о сътворении жития началник соловецскых Зосимы и Саватия Слово о создании жития основателей Соловецкого монастыря Зосимы и Савватия Вдомо да будет о сих началникох соловецскых, како житие их начало приат написанию. Азъ, многогршный и неключимый ни в коемъ же дле блаз и грубый разумом священноинок Досифей, 286 ученикъ блаженаго Зосимы, пребых у него и до скончаниа его, скутах и погребох честное и трудолюбное тло святаго, и елика очима видх и слышах от честных его устъ, сие и предах писанию. По преставлении же государя своего преподобнаго игумена Зосимы пребых у его спутника у старца Германа в клии. Б же той Герман пришедый прежде со преподобным Саватием. И повда ми вся яже о преподобнмь – бывшее житие и отчасти чюдес. Но азъ, грубый смыслом, недоумвах сие удобрити, но толико памети ради написах, да не в забытии будет такова праведнаго мужа житие. Потом же начах въпрашати старца Германа о блаженм Зосим: како прииде с ним на остров и како при живот преподобнаго чюдодйствоваша святыя его молитвы и кая суть до нашего пришествие къ старцу съдяшеся чюдеса. Сиа вся написах памети ради и сим ползовахся. Б же той Герман от простых человекъ, не учився Божественному Писанию, но тако просто повдааше святых житиа и чюдеса. Азъ же, неразумный, како слышах, тако и написах, не украшая писаниа словесы, понеже груб сый и невжда, но точию памяти ради писах. Братиа же – овии любяще писанная мною, а иныи глумящеся о написанных и въ смх сиа полагааху. Прииде же нкий священноинок именем Иосиф з Бела-езера тамошних манастырей и пребысть у нас время немало въ обители Соловецской. И той испроси почести житиа святых, и удержав в клии у себя много время. И пакы отиде въсвоями, и житие святых, написаное Германом, с собою увезе. Мы же остахом бес паметий о житии началником, понеже Герман преставися. 287 По времени же послан бых игуменом и братиею на службу в Великий Новоград. И приидох къ архиепископу Генадию 288 благословитися от него. И благослови мя, и начат въпрашати многими словесы о вдании места, и о устрои манастыря, и о началникхмста того и манастыря, како и от кого зачатся. Азъ же, елико помня, вся подробну повдах архиепископу. Онъ же рече: «Напиши ми, брате, о житии и о чюдесх началников манастыря вашего вся сиа, еже ми еси повдал». Азъ же отвещах: «Господи архиепископе, человекъ есмь груб естеством, на сие дло не доволенъ, како добр изложити». Архиепископъ же рече: «Елико Богъ вразумит тя, напиши. Вру бо имам к началником манастыря вашего, понеже Саватие, началник вашь, старець ми был, 289 азъ у него в послушании бых немало время и вм достойна житием старца, велика и свята. Нын же благословляю тя: иди и напиши». И так, понужен бых от архиепископа, приах благословение, испросихся у него писати в манастыр и к нему привести. |
| Вскоре он нашел себе доброго спутника и помощника, отшельника Германа. Савватий разведал, где есть пустынное место, пригодное для жизни, и выбрал Соловки. Первое путешествие на Соловки длилось, согласно записям, три дня. После поселения монахов на острове местное население, кемь, возмутилось и пожелало занять остров, отняв его у монахов. С этой целью на Соловки перебралась крестьянская семья. Отшельники не знали об этом, но Господь открыл им. Однажды Савватий и Герман совершали положенные церковные песнопения воскресного дня. Для каждения Герман вышел из хижины и, помахивая кадилом, обошел ее, и даже дошел до креста, который поставили монахи вскоре после появления на острове. Внезапно раздались стоны, крики и плач. Герман призвал в помощники Бога, оградил себя крестным знамением и направился к тому месту, где раздавались стоны. Он увидел женщину, которая рассказала ему о своем видении. Она была из той самой крестьянской семьи, которая перебралась на остров. Она возвращалась к мужу. Внезапно на нее напали два прекрасных юноши и стали избивать ее. Они приказали ей и ее мужу покинуть Соловки — остров уже принадлежит монахам. Вдали, за юношами, стояло великое множество прекрасных сияющих воинов. В видении было приоткрыто будущее острова: сонмы иноков прославят здесь Господа. Вскоре крестьянская семья действительно покинула остров. Расцвет Соловецкого монастыря связан с Филиппом, митрополитом Московским (Колычевым) , жившим в середине XVI столетия. Именно его молитвами и инженерным даром создавались уникальные и почти неприступные строения крепости. Внутренние постройки обители и коммуникации тоже были спроектированы им. Митрополит Филипп был богато одаренным человеком. Он видел весь организм обители в целом. Восстановление обители началось после страшного пожара 1538 года. Мало что уцелело тогда от прежнего монастыря. Но прошло еще десять лет, пока игумену Соловецкого монастыря удалось добиться от царя желанной помощи. В 1550–1551 годах игумен Филипп путешествовал в Москву и возвратился оттуда с жалованными грамотами и богатыми дарами. |
| Рукопись из Софийского собрания была названа П. М. Строевым «самым полным и любопытным Патериком Соловецким», так как помимо житий основателей Соловецкой обители и служб им в сборник вошли службы и жития соловецких святых Германа, Филиппа митрополита, Иринарха Соловецкого, Елеазара Анзерского, повести о Яренгских и Пертоминских чудотворцах и соловецких пустынножителях, «Сказание вкратце от Летописца о соловецких игуменах...» (Строев П. М. Библиологический словарь и черновые к нему материалы. СПб., 1882. С. 383385). Традиция патерикового повествования, характерная для соловецкой литературы XVIIIXIX вв. в связи с необходимостью пропаганды соловецких святых после разгрома Соловецкого восстания 16681676 гг., способствовала появлению других рукописных сборников, содержащих жития соловецких святых и пустынножителей, отличных по составу от выделенных П. М. Строевым (Голоскова Н. А. 1) «Соловецкий Патерик» XVII века и традиция патерикового рассказа в соловецкой литературе XIX в.//Устные и письменные традиции в духовной культуре народа. (Тез. докл.). Ч. 2. Лингвистическое изучение европейского Севера. Сыктывкар, 1990. С. 26; 2) Повести о соловецких пустынножителях//Устные и письменные традиции в духовной культуре Севера. Сыктывкар, 1989. С. 126134; Севастьянова С. К. Патерик Соловецкий//СККДР. Вып.3 (XVIII в.). СПб., 1998. С. 1720). «Сказание» о Елеазаре составлено не ранее 1704 г., что устанавливается по упоминанию в нем об иконе Спасителя, написанной Елеазаром и хранящейся у гроба святого. По описям имущества Анзерского скита лишь после 1704 г. образ Христа фиксируется в часовне Елеазара. По характеру сообщаемых сведений «Сказание» близко «Истории» о Елеазаре в той части, где речь идёт о жизни подвижника от рождения до строительства каменной церкви в ските. Если дальше «История» заканчивается сообщением о смерти анзерского строителя, то «Сказание» продолжается рассказами о написании Елеазаром образа Спасителя, приезде к святому беса в образе посланника от игумена Иринарха, перечисляется ряд добродетелей Елеазара и лишь затем сообщается о кончине подвижника и месте его погребения. |
| Слава, и ныне. Богородичен: Небесную дверь и ковчег, пресвятую гору, свьтлый облак воспоем, неопалимую купину, словесный рай, Еввино возведение, вселенньи всей великий сосуд, яко в том содьлася//спасьние миру и оставление первым согрьшением, тьм же и вопием Ей: моли Христа Бога согрьшением оставление даровати благочестно покланяющимся пресвятому Рожеству Твоему. Пьснь 4. Ирмос: Из горы присьнныя Слово пророк, из единыя Богородица хотящу воплотитися, боговидно разсмотрь и со страхом славословяще силу Твою. В другий рай входяще добродьтелеи чюдных отец, сих вкусим присноживотнаго дарования одушевленныя пища, тепль восхваляюще их. Свьтилник миру явися огнесвьтлый в пощении Димитрие, и с ним озаряют//житием Корнилие и Сергие, и сопросияет дьяньми Григорие пребогатый. В пьснех да восхвалится прехвалный Саватие, постивыйся в Соловецком отоць изрядно, и всю уяснивый тварь свьтлолучными чюдес своих сиянии. Да почтен будет Евфимие, пресвьтлая звьзда, денница Авраамие, Сава Вишерский всеславный с Крыпетцким всепьтым, с ними же и богодухновенный Евфросин, иже дьлы и чюдесы облиставша конца. Честь добродьтелем Макарие Колязиньский, Унежъский же — хвала благочестия, Проповьдается с сими Никита славный, с Григорием же —//Касиян вкупь предобрый. Пьсньми восхвалим священными великаго Германа, иже во отоць Соловецком свьтло постившагося, свьтилника великого всей вселенньи, егоже молитвами спасаемся вси. Слава: Умовидно неськомое существо в единорасленую Троицу простирающе, единого Бога надо всьми исповьдаем и составы три проповьдаем. И ныне: Радуйся, Божие пространное вмьстилище, радуйся, ковчеже Новаго Завьта, радуйся, ручко, из нея же манна небесная дастъся всьм человьком. Пьснь 5. Ирмос: Страстей мя мглы, яко от нощныя глубины, избавляя,// утреневати сподоби дух мой, Владыко, молюся, свьтом дневным Твоих повельний, Христе. Едемъского рая, приидьте, видим цвьты присноживотныя, богонасажденая здания отец тщания, имже есть един дьлатель Господь. Нила струями словесными напаяется всяка душа мысленая, |
| Третьим видным миссионером " старой веры» из числа соловчан был соборный старец Геннадий, в миру Качалов, из старой новгородской дворянской семьи. Геннадий был вызван в Москву во время соборов 1666–1667 годов 814 . Бежав из Москвы, Геннадий до 1683 года жил в своей пустыне на реке Тихвинке, где и был пойман, и послан в Новгород 815 . Там он долго не задерживался и, ускользнув из рук приставов двора св. Софии, снова пошел в Поморье, неся " правду о старой вере». К началу 90-х годов этот редкий среди старообрядческих вождей дворянин-монах был уже на Выге, где и окончил свою жизнь 816 . Где-то вблизи Онежского озера жил еще один из немногих уцелевших соловецких старцев, Иосиф Сухий; дальше на восток, в селе Терехове, миссионерствовал какой-то Яков Иванов, который сжегся зимой 1676–1677 года»с немалыми людьми, с женами и детьми, и с пасынками, и с соседи, в хоромах своих« 817 . На Рогоозере, на маленьком островке между Пудожским и Водлозерским погостами, устроил свою пустыньку чернец Тимофей, который состоял в переписке с Аввакумом, а в 1693 году вместе с Иосифом Сухим, Емельяном Ивановым, Семеном Журавлицким и дьячком Василием прославился своим походом на Пудожский погост 818 . В конце 1670-х и начале 1680-х годов он проживал вместе со старцами Авксентием, Савватием и Ефимием, и за проповедь самосжигания Аввакум называл эту четверку»четвероконечной колесницей огненного горения» 819 . Вокруг них около Онеги озера, в Шунте, в Толвии, в Повенце»паче сей в Выговской и Водлозерской пустыни«, гнездились другие многочисленные скиты и починки скрывавшихся от властей старообрядцев, среди которых следует еще раз отметить переходившего с места на место мафусаила старообрядчества того времени старца Корнилия. Старообрядческий историк начала XVIII века Иван Филиппов еще упоминает жившего у Повенца инока Германа, Емельяна Иванова у Столпозера, еще одного инока Епифания у Тихвина, инока Антония, строителя мостов и плотин у Олонца и ревностного миссионера Илариона Пуллаева 820 . Почти в каждой волости и в каждом погосте Поморья дело старой веры было в надежных руках ревностных и беззаветно преданных ей старцев, и бельцов. |
| В тоже время, снискав этим путем доверие в братстве, Варфоломей с своими советниками мог теперь смелее смирять неспокойных людей, не опасаясь общего братского восстания, и действительно смирял. Между 1663 и 1666 гг. смиряемы были, например, соборные старцы:, Герасим Фирсов с отставкой от собора за воровство и пьянство, Александр Стукалов за отнятие у торгового человека Ивашки Корнилова 16 ведер вина и за то, что водился в монастыре «с ведомым вором», молодым червцом Питиримом, который в 1664 г. «зарезал до смерти старца Мартирия, и за всякими худыми делами и за бездельными хульными письмами ходил».... и т.д. Упрочив таким образом спокойствие в монастыре, Варфоломей в 1664 г. отправился в Москву в полной уверенности, что братии теперь не из-за чего волноваться, в чем и не ошибся. Между тем, келарь Савватий Абрютин в том же году свозил в Новгород 13 человек молодой братии для посвящения в иеромонахи и иеродиаконы, которые тем менее могли выходить из покорности своему настоятелю, как люди, облагодетельствованные от него. Но тем не менее, недовольные Варфоломеем по разным причинам старцы не оставляли своих намерений и попыток так или иначе мстить Варфоломею и волновать братию. По словам Герасима Фирсова с товарищами, пославшими на Варфоломея челобитную в 1666 г., они до этого времени «многажды об архимандритове бещинье к великому государю челобитные за руками посылали», но Варфоломеевы советники, «которых он в строителях на Москве держит, те их челобитные перенимали и выкупали, и на то монастырскую казну тащили и к великому государю не допускали» 219 . Не имея успеха в челобитных, недовольные и неспокойные монахи в последнее время начали пугать Варфоломея и волновать братию подметными письмами. Так Варфоломей в своей челобитной к царю в 1666 г. между прочим писал: «да в нынешнем во 174 (1666) году сей зимы, в Соловецком монастыре учали быть письма подметные у гробницы преподобного отца Германа, и те письма у той гробницы поднял инок Кирил». Но «набежал на него Корила дьякон Нил и те письма у него из рук взял, а сказал: я де те письма отдам мне, архимандриту, и с теми письмами он, дьякон ходил по кельям к своим единомышленникам, к попу Трифону и к иным, чтобы мятеж в братии учинить, и после те письма отдал отцу моему духовному и своему, священнику Леонтию, а сказал: тех де писем никому он, Нил, не объявлял, и те письма отец мой духовный, священник Леонтий сжег на огне, а те де письма писаны неведомо углем, или будет спицею; а то де письмо попись походило на письмо старца Геннадия; и то знатно, что то дело составное, и по сыску за то он, Нил, смирян, и рнясь тому тот Нил ныне всякие на меня, архимандрита, затейные наносы составляет» 220 . |
| Ольга Викторовна, человек не партийный, не была знакома с номинальным руководителем «контрреволюционной церковно-монархической организации» и, по-видимому, даже кружок его не посещала. Ее обвиняли в «контрреволюционных» связях с ее подругой Верой Петровной Герман, дочерью известного педагога П. А. Германа, дворянина и действительного статского советника. Вера Петровна, преподаватель русского языка, участвовала в заседаниях религиозно-философского кружка А. А. Мейера и, по версии ОГПУ, занималась по месту работы антисоветской агитацией (якобы один из курсантов Военноартиллерийской школы вышел под ее влиянием из комсомола); она также снабжала руководителей «Воскресенья» эмигрантской периодикой. Ольге Викторовне приписали еще и хранение «антисоветских документов, литературы, нелегальной переписки с заграницей и белых газет», принадлежавших Герман. В этом пункте обвинения прослеживается нестыковка. Обвиняемая признала, что неоднократно получала от подруги «на хранение различные документы», но сами документы найти не смогли (более того, она отказалась «назвать место, где они были спрятаны»), а значит, резонно предположить, что подследственная просто пыталась поддержать близкого человека, подтвердив соответствующие показания Веры Петровны. Фактически мемуаристка была осуждена за образ жизни, за общение с людьми своего круга, т.е. с представителями высокообразованной российской интеллигенции, на которую следственные органы навесили ярлык «правой» и «кадетской» 237 . По делу проходило (и было осуждено) большое количество питерских интеллектуалов (не менее 70 человек), представителей, в основном, неофициальной культурной элиты умирающей бывшей столицы 238 . Наиболее известные из них впоследствии – литературовед М. М. Бахтин, культуролог и краевед Η. П. Анциферов. В разные годы в деятельности кружка принимали участие философ и историк Г. П. Федотов , пианистка М. В. Юдина. В «нелегальный» кружок А. А. Мейера входила еще одна давняя подруга Ольги Викторовны – Т. Н. Гиппиус (сестра знаменитой поэтессы). Художник, она также работала на ниве народного просвещения. Принадлежа к рафинированной, изысканной петербургской интеллигенции либерального направления, стремящейся послужить народу, она давно, через свою сестру, была знакома с профессором Мейером, организатором религиозно-философского кружка. Срок ей дали такой же, как и автору опубликованных ниже воспоминаний – три года Соловков. Но с большей частью своих подельников Яфа познакомилась уже в тюрьме, на этапе и в самом концлагере, что красноречиво говорит о надуманности обвинений. |
| Обращаясь к вам, мои дорогие братья, насельники сей обители, хочу сказать, что жизнь на Соловках отличается особым духовным богатством. И если кто-то этого не чувствует, то лишь потому, что нечто внутри препятствует духовному зрению. Но знаю, что тысячи людей приезжают на Соловки помолиться — именно потому, что видят духовную красоту и чувствуют присутствие Божественной благодати. Хочу сказать и о вашей совершенно особой ответственности за паломников. Помните — это не какое-то дополнение к вашим иноческим послушаниям, а приоритетное служение, потому что от вашего с ними общения во многом зависит их будущее духовное развитие или отсутствие такового. Всякий раз спрашивайте себя: а что еще я не сделал, что должен был сделать? Может быть, не прочитал что-то из того, что непременно должен был прочитать? Может быть, мои проповеди становятся шаблонными и повторяющимися? Может быть, мне не хватает мудрости ответить на вопрошания паломников? Вот для того чтобы восполнить какие-то возможные и свойственные человеку недостатки, нам очень важно действительно обновлять наше призвание — через чтение Священного Писания, святоотеческих творений и, конечно, через личный, живой, искренний опыт молитвы. Ведь в молитве обновляются все наши религиозные чувства, потому что молитва — это и есть сила, созидающая религиозное чувство. Само слово «религия» и означает связь, то есть связь человека с Богом. А связь эта осуществляется через молитву. Будем просить Господа, чтобы обитель сия продолжала оставаться местом духовных подвигов, местом особенно горячей молитвы и за Родину, и за воинство, и за народ наш, за монашествующих, зде пребывающих, и, конечно, за самих себя. Пусть никогда не оскудевает здесь сила молитвы. Пусть никогда не становится слабее огонек того духовного подвига, который приняли на себя монашествующие. Потому что от духовной энергии, которая здесь присутствует, во многом зависит и духовное состояние паломников, а в каком-то смысле, поскольку молитесь вы и за весь наш народ, о всех и за вся, и благополучие Отечества нашего. |
| «И бысть в то время всем староверцем страх велий, говорит Иван Филипов, по поводу погони сыщиков за старцем Питиримом, и в то время Даниил Викулов с Устрецкого завода сестру свою с мужем Леонтием Баталовым и с детьми вывез с заводу, и бысть из заводу в след их погоня и сыск, и оной Даниил и с сестрою и зятем, не смеявше в Суземок ехати, ни в волостях жити, для погоны, и заехавши в Онежскую Кумсогубу и тамо по островам в пустых келиях ловецких и на лесу у нудей огненных весь пост скитахуся. А в Суземки бысть страх всем боящимся гонителей и всякому жителю пустынному бежащу от своея келии» 110 . А другие сами жгли свои кельи– «того ради, дабы слух прошел, яко бы людие гонимые сгореша» 111 . Но не всегда успети сыщиков ограничивались только тем, что они сожигали бедные хижины раскольников н забирали их убогое имущество. Выбирая для своих поисков большею частью осеннее время и глухую, темную ночь, они часто успевали ловить и самих раскольников. «И прислаша с Олонца начальника с солдаты, говорит сочинитель истории выговской пустыни об одном из таких случаев, и взяша к себе людей в помощь, знающих по лесу ходити, и шедше в выговскую пустыню к Тамбичь озеру во осень нощию, и поймаша соловецкого старца Германа да келейника его каргопольца Василия Быкова н келию разграбиша и сожгоша, а самих озлобиша и скованных послаша за крепким караулом в новгородский разряд» 112 . Таким образом к кочевой, трудовой, холодной и голодной жизни раскольников, скрывавшихся в лесах, часто присоединялись еще канцелярские допросы, никогда не кончавшиеся добром для пойманных раскольников, если только они не хотели изменить мнимо «древнему благочестию». A после этого становится понятным известие историка выговской пустыни, с которым согласны и православные писатели, что не только те из защитников старины, живших в лесах, которые были неженаты, даже и не мечтали об удовольствиях семейной жизни, а скорее принимали иночество и жили «жестоким житием», но и те, кои селились в лесах в одних кельях с женами, жили, «яко не имущие жен» 113 . |
| Но в это пространство светлого духа, творящего в согласии с природой, вторгается дух вражды и насилия, который превращает эти соборы в тюрьмы, священные алтари – в уборные, застраивает их нарами, заселяет человеческим сбродом, заполняет их чадом и смрадом. Эпический стиль повествования сменяется сгущенно-натуралистическим: «В новом Троицком соборе, как бы приткнувшимся к старому Преображенскому, было устроено огромное помещение 13 роты. (...) Уборная была сделана, как полагается, в алтаре. В часовне Германа был ларек, в склепах – кладовые. Всюду под сводами с великолепной акустикой гулко раздавался мат. (... ) Высокие помещения соборов как нельзя лучше подходили для многоэтажных нар, фантастически громоздившихся, вздымавшихся вверх, затемнявших свет. Толпы людей, сменившие паломников, жили здесь, ели, испражнялись, извергали испорченный воздух, обильно накапливавшийся в желудках от черного хлеба и чечевицы, чесались до кровавых расчесов от вшей и клопов, ругались, изощрялись в подлости, чтобы продлить свое существование на несколько недель или месяцев, играли в карты, ругались, пели блатные песни, дрожали от холода, прятались от нарядчиков под нары, воровали, рассказывали анекдоты, пошло острили. В конце концов – кого выносили на носилках умирать в лазарет, а кто умирал тут же, и ему писали, еще живому, чернильным карандашом на запястье руки фамилию, чтобы будущий труп нельзя было спутать с трупом соседа». Вся эта картина, нарисованная Д.С. Лихачевым, напоминает образы стихотворения «Тризна», где также в пространство святости вторгаются «исчадия ада», чтобы надругаться над ней и сотворить здесь свою кровавую тризну. Но, в отличие от стихотворения, здесь автор словно выхватывает из мрака светом теплящейся свечи нечто такое, отчего наступает катарсис. Он видит представителей трех уходящих сословий, достойно встретивших посланное им испытание, – духовенства, интеллигенции и кадрового офицерства. И замирает от осознания величия их подвига: «И среди всего этого ужаса тихо теплилась жизнь святых, пораженных значительностью совершающегося. Скромно и благородно заканчивали свою жизнь интеллигенты старой формации. Мужественно выполняло свой долг жизни старое кадровое офицерство, чудом сохранившееся в мировой войне и гражданской». |
|
|
