| Выход Болгарии из унии состоялся благодаря союзу Иоанна Асеня II (1218–1241) с никейским императором Иоанном III Дукой Ватацем. После смерти униата Василия новый архиепископ Иоаким был хиротонисан в Никее патриархом Германом, а в 1235 году на Соборе в Лампсаке под председательством последнего Иоаким был возведен в сан патриарха. По словам Георгия Акрополита, ему были дарованы преимущества прочих предстоятелей, а Болгарская Церковь была почтена самоуправлением «решением царя и Собора», по причине признания царского сана Ивана Асеня . Новый патриарх подчинил себе Охридский диоцез. Помимо него и Тырновского, Болгарский Патриархат насчитывал 14 епархий, 10 из которых возглавлялись митрополитами (митрополии Преславская, Червенская, Ловчанская, Средецкая, Овечская (Проватская), Дристрская, Серрская, Видинская, Филиппийская (Драмская), Месемврийская; епископии Вельбуждская, Браничевская, Белградская и Нишская) . У нас отсутствуют сведения о митрополичьих округах, однако, судя по наличию митрополитов, можно предположить, что они были. Таким образом Болгарский Патриархат Второго Болгарского царства приближался к классическому типу патриархата. Весьма важно, что его основатель патриарх Иоаким I (1235–1246) был прославлен как святой сразу после смерти . Увеличение и уменьшение Болгарского Патриархата было связано с внешнеполитическими и внешнецерковными событиями. Так, Скопская епархия в 1219 году после создания Печской архиепископии перешла в ее юрисдикцию, а Призренская (ок. 1216) вернулась в Охридскую архиепископию. В результате ряда поражений, постигших Болгарию после смерти Ивана Асеня, территория Болгарского Патриархата сократилась: были потеряны епархии во Фракии и Македонии, затем Белградская и Браничевская, позднее Нишская и Вельбуждская епархии. Следует отметить значительную зависимость патриарха от царя: сам институт патриаршества возникал в связи с развитием и признанием царской власти, и временами цари имели столь большую власть над патриархами, что могли предавать их смертной казни . |
| 151 Таким образом, и Арсений принадлежал к числу образованных Византийских патриархов, хотя тяжёлые условия времени (господство латинян) и личной деятельности (борьба с императором Михаилом Палеологом) не дали ему возможности проявить себя на поприще просвещения так же благотворно и разносторонне, как это было в области его архипастырской деятельности. Патриарх Никифор II (1260–1261), сначала архидиакон Большого царского дворца, а потом митрополит Ефесский, также был образованным церковным деятелем. Георгий Акрополит говорит о нём: «На патриарший престол был возведён проэдр Ефеса Никифор, муж по образованию и жизни весьма почтенный и уважаемый, приятный для всех знавших его». 152 Историк Георгий Пахимер называет Никифора мужем благоговейным, славившимся добродетелью и знанием словесных наук, пользовавшимся уважением и за нравственные свои качества, и за просвещённость. 153 Особенную важность имеет характеристика патриарха Никифора, сделанная его знаменитым современником, философом и богословом Никифором Влеммидом. В своей автобиографии Влеммид пишет, что патриарх Никифор вёл жизнь по Боге, взирал на Бога, был исполнен знания в Священном Писании , пользовался почётом и уважением со стороны всех его знавших, и сам оказывал всем внимание и покровительство, отличался образованием, нравственной чистотой и девственностью, сиял своим нравственным авторитетом, ревностью о священном и канонах и вообще был истинным и достойным иерархом. 154 Но патриарший престол Никифор занимал лишь около года и не успел заявить себя какими-либо крупными трудами на поприще просвещения, хотя, несомненно, был человеком очень образованным. Герман III (5 июня – 14 сентября 1267г.), бывший Адрианопольский митрополит, принадлежал к выдающимся по своим личным достоинствам архипастырям Византийской церкви. По свидетельству историка Георгия Пахимера, Герман был муж нрава свободного и независимого, добродетельный и учёный в высшей степени, отличавшийся замечательным совершением богослужения. Ему известно было всё прекрасное, что могло быть полезно не только для добродетели, но и для управления делами. |
| В XI b. в Византии славились, как дидаскалы, сначала Пселл, потом Иоанн Итал, в XIII b. известны были школы Георгия Акрополита и Никифора Григоры, в XIV b. – Халкоматопула. Ввиду того, что частные школы с успехом исполняли своё назначение и много содействовали росту просвещения в Империи, правительство не ставило стеснений в их устройстве. Однако, по существовавшему в Византии закону, не все дидаскалы имели право на материальное вознаграждение. Так, в Малом Синопсисе Василик (XIII b.) сказано: «Дидаскалы наук и свободных искусств, а именно – грамматики, геометры и риторы получают от архонта соответствующее вознаграждение за те занятия, которые они ведут» (в правительственных школах), так как они относятся к числу «воспитателей» – παιδευτα – народа. «Но философы, – продолжает законодатель, – стоят во главе всех воспитателей по превосходству своей мудрости, однако и они не получают ничего, никакого жалованья, потому что должны презирать деньги ( διτυ χρημτων καταφρονεν οφελουσι)», да и в законе (Василики) так буквально и сказано: «Их занятие – священно ( τ πρ γμ οτιν ερν), и они должны пренебрегать золотом. Толкователи законов также относятся к числу преподавателей наук, и они не должны требовать денег в вознаграждение за изучение и преподавание законов. Но если кто-либо добровольно станет вознаграждать их, то им не возбраняется получать, и они за это не ответственны, но если будут требовать, то должны подлежать ответственности по суду». 370 В изложенном законе выразился возвышенный взгляд византийцев на значение философии (вместе с богословием) и юриспруденции, преподавание которых признавалось делом священным и свободным от всяких материальных расчётов. И в истории Византии встречаются примеры бескорыстных и самоотверженных тружеников, которые из любви к науке всецело посвящали себя этому священному делу. Таков был, например, Иоанн Мавропод, который, имея в своём доме школу, целые дни, даже ночи посвящал наукам и занятиям с учениками, одно исправляя, другое сочиняя, наставляя учеников, исполняя обязанности дидаскала, готового дать ответы всем желающим у него учиться, прилежно занимаясь сочинениями и книгами; в своей школе Иоанн сам приобретал знания и раздавал их другим, делая всё это даром ( προκα) и безвозмездно содействуя юношам становиться мудрецами. |
| Арсений соглашается и – вступает. IV. Вторичное вступление Арсения на патриаршество должно было совершиться вскоре по вступлении Михаила в Константинополь. Это видно из того, что Арсений вторично короновал Палеолога в первый, по своем прибытии в столицу, воскресный день; а в этот день на ектениях, после царя и царицы, велено было поминать кесаря Алексея Стратигопула, за совершенный им подвиг освобождения Константинополя. Следовательно, дело освобождения столицы тогда было еще столь новое, что виновников его до того дня царь не успел и вознаградить. Итак, если положим, что Константинополь взят кесарем Алексеем 25 июля 1261 года (Пах. II. 28), а торжественное вступление Михаила в эту столицу, по Акрополиту (с. 88), происходило в день Успения Божией Матери, т. е. 15 августа; то возвращение Арсения на патриарший престол надобно относить к концу августа, а коронование Палеолога – к началу сентября. С этого времени до 25 декабря 1261 года зрела в голове царя мысль об ослеплении отрока Иоанна. V. Зная время вторичного вступления Арсения на патриарший престол, можно, по некоторым признакам, определить время и низложения его. Иоанн был ослеплен 25 декабря 1261 года: но это хранилось втайне, и патриарх о том узнал нескоро. Весть о злодейском поступке Михаила дошла до патриарха, кажется, не раньше 1263 года, и тогда же предстоятель подверг царя анафеме. Подпав под анафему, царь сперва молчал и надеялся получить прощение, а потом стал упрашивать патриарха о прощении, и притом упрашивал многократно, чрез долгое время. Наконец, оскорбленный решительным отказом, он возбуждает против Арсения суд собора, который не успев преклонить обвиняемого, объявляет его низложенным. Когда же произошло низложение?– Узнать это можно только по одному приводимому Пахимером обстоятельству: «пред наступлением вондромиона (т. е. апреля), говорит Пахимер, во время Великого поста, в праздник, который обыкновенно называли Стоянием, один из клириков, Эпситопул, поднес царю записку, наполненную обвинениями на патриарха». Из рассказов Пахимера известно, что этот донос подан царю тогда, когда собор уже рассматривал вопрос об Арсение, и что Арсений был низложен в конце мая. Но в котором году? Праздник «Стояние», бывающий обыкновенно на пятой неделе Великого поста, приходился тогда пред наступлением апреля: но он принадлежит к числу праздников подвижных; поэтому надобно смотреть, в котором году около тех времен падал он на указываемый Пахимером месяц. Пасхальные таблицы показывают, что то был год 1266-й, в котором Пасха была 18 апреля, следовательно «Стояние», бывающее обыкновенно за 16 дней до Пасхи, приходилось 3 апреля. И так с поприща вторичного своего патриаршествования Арсений сошел в конце мая 1266 года, а потому патриаршествовал в другой раз четыре года и семь месяцев. |
| Впрочем, не много завидного – носить красные сандалии и украшаться именем царя тому, кто имеет гораздо больше; это, говорил он, дает ему право только на земные поклоны и рабские встречи, на заключение мирных договоров и сношение со всеми. После того, державный рассудил поступить с Иоанном иначе, особенно соображая, что он в правительственном своем служении еще слишком молод. У него родилось намерение принять Иоанна в родство и тем изгнать из его души подозрение, будто царь хочет ограничить царские его права и, вместе с царским титулом, снять с него и приличную этому сану одежду (кто захочет у своих детей отнимать принадлежащие им права?). С этою целью царь прежде всего счел нужным избрать особенно умных вельмож и послать к Иоанну в качестве послов, чтобы они и отличались своею знатностью, и могли убедительно говорить и, обладая силою слова, умели изгнать из него всякую вредную в отношении к царю недоверчивость. И вот послан был великий логофет Акрополит, который тогда был еще жив 129 , и великий эконом великой церкви Ксифилин, как посредники при заключении брака; ибо у царя была и третья дочь Евдокия, которую он хотел отдать замуж за Иоанна. Они должны были убедить как его самого, так и приближенных его: – последних, чтобы они отпустили юношу к царю; а его самого,– чтобы он смело ехал с несомненною надеждою, найти счастье там, куда его зовут. Так располагал царь; но с той стороны ни вельможи не думали отпускать своего правителя, ни сам он не изъявил желания ехать: ибо издавна уже вошло у них в обычай, говорили они, что их правители женятся в соседстве и живут дома, а на царское семейство привыкли смотреть, как на звезды, и его величию и блеску предпочитают скромность своей жизни. После многократных совещаний послы, не могши убедить лазов, которые, по отношению к своим желаниям, все ставили на втором плане, возвратились к царю без всякого успеха. Однако, царь не совсем отказался от своего намеренья, но высылая посольства одно за другим, то угрожал, то старался приманить обещанием будущих благ, если склонятся на его убеждения и приедут. |
| Plin. 1. 29. с. 4. phalangium... est plurium generum, unnm simile formicae, sed multo majus, rufo capite. Вероятно, этому-то пауку Пахимер уподобил того военачальника. 128 О достоинстве под этим именем часто упоминает Кодин (in libr. de offic. anl. с. 2), поставляет его на тридцать шестой степени придворных чинов (с. 4) и описывает официальный его костюм, замечая под конец (с. 5), что с этим достоинством не соединялось никакой служебной деятельности. У латинян Тата было имя, которым дети, только что начинавшие лепетать, называли отцов, как мамою матерей. Так у Марциала: «Mammas atque tatas habet Afrä adipsa tatarum dici et mammarummaxima mamma potest». И русские дети употребляют его в том же значении и произносят: «Тятя». Можно почти наверное сказать, что упоминаемый здесь евнух, придворный Тата, состоял при детях царя, когда они были еще детьми; и потому теперь Кодин не назначает ему никакой должности. Даже можно догадываться, что и имя Андроника дано ему, как почетное, в память того, что он был Татою теперешнего царя Андроника. 129 Из этого видно, что Пахимер писал свою историю в царствование Андроника, и притом спустя много лет после смерти царя Михаила; потому что Георгий Акрополит умер в темнице, в которую был посажен Андроником за то, что не хотел оставить латинства и возвратиться в недро православной Церкви. 130 У Пахимера EQ o( α;’) κτουριος – имя должности довольно неопределенное. По Аврелию Виктору, актуарии были как будто военные комиссары, заведовавшие продовольствием армии. Но кажется яснее можно видеть значение актуария из следующих слов Акрополита (Hist. p. 34, ed. Reg.): «Его словам противоречил врач Николай – человек, философствовать не любивший, но глубоко знавший домоводство, и известный своею опытностью. Он пользовался благосклонностью царицы и почтен был именем ее актуария». Из этих слов можно заключать, что актуариями назывались домашние врачи. 131 После этих слов в Ватиканском кодексе читается еще следующее, чего в других кодексах нет: EQ o( ο;) μηδEQ o( ν τEQ o( παρπαν πποτε τεθνξεσθαι προσδοκσας, διEQ o( καEQ o( EQ o( ο;; ´) ρκ ς τοEQ o( ς EQ o( ο;; ´) νομα Θεο φροντας εEQ o( ς οEQ o( υ;’) δEQ o( ν EQ o( ε;’) λογζετο, καEQ o( EQ o( α;’) δικαν καEQ o( φν ς καEQ o( τιμωρας EQ o( ω;) ς κνωπας πρEQ o( α;˜) ξιν EQ o( η;) γετο· EQ o( ο;; ´) μως EQ o( ε;’; ´) κειτο νεκρς, καEQ o( δκρυσι τEQ o( ω;˜) ν οEQ o( κεων EQ o( ε;’) βρχετο. |
| Восточная церковь в отличие от Западной, по-видимому, не знала пика эсхатологических ожиданий в 1000 г. Приближение страшного 7000 г. инициировало в Византии процессы, аналогичные тем, что пережила Западная Европа в X-XI вв. Всемерно способствовали обострению эсхатологических чаяний в Византии внутренние смуты и внешнеполитические неудачи, поставившие некогда могучую империю перед лицом неизбежной катастрофы. В широких слоях общества распространилось убеждение, сформулированное Михаилом Пселлом: " Все устремилось к гибели, и ухудшилась донельзя участь Ромейской державы " Как известно " все греческие пасхалии не идут далее 7000 лет от сотворения мира и в конце их иногда говорится о приближении кончины мира " . Чрезвычайно показательно, что одна из этих пасхалий связывала наступление конца мира с бедствиями, угрожающими Константинополю. Эсхатологическими пророчествами была пронизана византийская литература. Константинопольский патриарх Никифор Ксанфопул не сомневался, что " по седми тысящ лет будет приход " Ожидания конца мира, страх перед ним пробуждает Феофана, Кекавмена, Георгия Акрополита или Дуку видеть в набегах " варваров " , землетрясениях, эпидемиях и неурожаях проявление карающего Божьего гнева. Концентрированным выражением эсхатологических настроений стал Плачь Алексея Макремволита " На разрушение Св. Софии от многократных землетрясений " Автор Плача видит несомненные признаки конца света в разрушительных землетрясениях, в тучах саранчи, в разливах рек, ливнях и граде, в затмениях солнца и луны. На Руси теория об исходе 7000 лет имела большое значение. Идея конца света играла особую роль в становлении христианского сознания Киевской Руси. Например, царь Болгарский, по преданию, обратился к христианству, потрясенный картиной Страшного суда. В годы правления в Киеве Ярослава Мудрого в связи с христианизацией русских земель, начинает формироваться идея богоизбранности Руси. Была составлена так называемая " Правда Ярославичей " , которая была составлена на основе Библейского права. Вот это и было основным связующим звеном с мировой историей. Появляется много духовной литературы из Византии, которая дала толчок к развитию отечественному летописанию, так же эсхатологического характера. |
| Переводчик делает у себя приписки, относящиеся к болгарской истории; но он делает эти приписки не на основании неизвестных нам болгарских летописей, а на основании просто византийцев, что было бы невозможно, если бы первые действительно существовали (приписки эти см. в сочинения Черткова о переводе Манассииной летописи). 87 Греческий рассказ у Георгия Акрополита ed. Paris, р. 27, в русск. перев. стр. 57 и 60, в Memor pop. II, 727, и у Никифора Грегораса, ed. Paris., р. 16 fin., в Memor. pop. ibid. Первый говорит, что перед сим епископ (т. е. архиепископ) терновский зависел от патриарха константинопольского, а второй – что от архиепископа первой Юстинианы, т. е. ахридского, но оба говорят неправду: не быв признан греками, архиепископ тервовский считал себя автокефальным и не подчинялся в чьей власти. Асень не пошел из Каллиполя в Лампсак, а отпустил туда только жену, вероятно, потому же, почему Борис во хотел идти креститься в Константинополь, т. е. не очень доверяя дружбе греков. Болгарский рассказ в так называемом Синодике Бориса, во Временнике Общ. Ист. и Древн. кн. 21, стр. 9 eqq. Он принадлежит непосредственному современнику, потому что прямо называются в нем по именам все греческие патриархи. Мы полагаем, что рукописание, о котором в нем говорится, действительно было дано патриархом Германом; жаль, что оно не сохранилось, оно бы служило к уличению греков, которые после сами отказывались от своего дела (ем. ниже слова натр. Каллиста о патр. Германе). Когда составитель рассказа говорит о многих митрополитах, архиепископах в епископах болгарского царства, присутствовавших на соборе, то он нисколько не прихвастывает: при Асене II состояли вод властью архиепископа-патриарха терновского большая часть европейских епархий константинопольского патриархата (см. ниже). 88 Мартынов в Annus Eccles., р. 247, col. 2, вслед за Болландистами ibid., р. 326, col. 2, относит перенесение мощей Параскевы к 1221 г. Принимая его дату, патр. Василия жития следовало бы считать не за одно и то же лицо с Василием Синодика, преемником Иоакима, а или за одно и то же лицо с Василием I, бывшим при Калияне, или за отличного от обоих этих Василиев особого Василия третьего. Но Евфимиево житие Параскевы ясно дает звать, что перенесение имело место под конец правления Асеня, когда он, совершив свои многие завоевания, был уже на верху своего могущества. В житии упоминаются встречавшими мощи мать Асеня Елена я жена Анна; но это жало служит к разъяснению дела. По византийцам, Асень имел двух жен – Марию венгерку, которая умерла в 1237 г., см. Memor pop. II, 727 и 730, и Ирину гречанку, ibid. 731; но Синодику Борисову трех жен – двух Анн и Ирину (Временн. стр. 12 fin.). |
| р. 172); называясь иначе Стария (см. в Сборнике Мосолова Отрывки из путешествии по восточным областям Европейской Турции, Спб., 1868, стр. 234), он находится на юго-запад от Кастории, в верховьях р. Дешницы, впадающей в Воюцу (область, в которой он находится, называется также Колонией, см. карту Киперта при Albanesische Studien Гана, Pouqueville’я Voyage de la Grèce t. I, р. 243 и Аравантиноса Χρονογραφι’ αν τς πει’ ρου II, 89). Деавол – Δεαβο’ λις(у других Δια’ βολις), по-болгарски Девол (см. Miklosich’a MonumentaSerbica р. 3). Городов с именем Девол было два – большой и малый (см. Георгия Акрополита гл. 49); оба они находились в верховьях реки Девол, которая, выходя из Сухой горы между Преспой, Битолем и Касторией (см. карту Киперта при Albanesische Studien Гана), течет поперек Албании и, по соединении с Узумом или Бератино получив новое имя Семени или Ергента (у Гана ibid. S. 7), впадает в Адриатическое море (Акрополит ibid. и Ephraemius, ed. Bonn., p. 349 и 350). В настоящее время известны – во-первых, городок Девол, находящийся на левом верхнем берегу р. Девола, – во-вторых, развалины города, называемые Ески-Девол или Старый Девол и лежащие недалеко на юго-запад от городка Девола (Pouqueville Voyage dela Grèce t. III, р. 41 sqq и прилож. к VI т. карта): древним они соответствуют – развалины Ески-Девол, по всей вероятности, большому, а городок Девол малому Деволу. Вооза – Βοσα. Река Вооза, по-славянски Воюца, начинаясь в юго-восточной Албании, северо-восточнее Янины, течет поперек Албании, в направлении от юго-востока к северо-западу (см. указанную выше карту Киперта); город Вооза или Воюца находился где-нибудь в верховьях этой реки, потому что средина и низовья ближе к другим епархиям; он приходится от Кастории довольно далеко (на юго-запад), но из слов императора (о числе чиновников, о чем см. в прям. 71) видно, что епархия касторийская была одна из более обширных. Где искать в епархии касторийской город Мора ( Μωρς) остается нам пока неизвестным. 9) Могленская. |
| е. обитал в апостолах как во Христе), то в чем различие?» (199–218) 2) «Ответ вопросившему: есть ли предел жизни и смерти, и если есть, то как же Бог не будет виновником зла?» (219–235) 3) «Слово второе, доказывающее туже мысль свидетельствами писания и обличающее сторонника безпредельности ( αοριστιας) 3 в том, что он не хорошо пользуется некоторыми из них 4 , и разрешающее извлекаемые оттуда возражения» (235–258); 4) «Слово третье, обличающее нелепость гипотезы относительно беспредельности чрез сведение ея к невозможности» (258–265); 5) Слово «о пререканиях, вызванных постановлением патриарха, и об иерархии», (266–292); 6) Слово «к соблазнявшимся апостольским изречением: егда же покорить Ему всяческая, тогда и сам Сын покорится покорившему Ему всяческая, да будет Бог всяческая во всех 5 (293–320); 7) «Возражение на сочинение Сотириха, избранного в Антиохийские патриархи, о (смысле слов): Ты еси приносяй и приносимый и приемлемый» (321–380); 8) «Краткое обличение новоявленного у латинян догмата о том, что Дух Св. исходит от Отца и оть Сына» (380–395); из сочинений Никифора Влеммида – коротенький рассказ о двух диспутах с легатами папы Иннокентия IV (1243–1254) в Никее, под заглавием: «Из рассказов о своих делах» (380–395); из сочинений Георгия Акрополита «Трактат – об исхождении Св. Духа к латинянам» (395–410). Изданием трактата Захирии Митиленского о. Андроник восполнил пробел, давно чувствуемый в литературе богословской полемики VI в. с манихеями, и расширил наши сведения об основаниях, на которых вели эту полемику лучшие богословы того времени. 6 Издание полемического сочинения Никиты Стифата хотя и ничего не прибавляет к нашим сведееиям о православной полемике с латинянами в XI в. по вопросу об опресноках и пр., так как с содержанием этого сочинения ученый мир был знаком уже по латинскому переводу его, помещенному кардиналом Баронием в его Анналах (t. XI, р. 789–796) и Канизием в Lecliones antiquae (Ingolstadii. 1601, t. III, P. 1; p. 308–314) 7 ; тем не менее нельзя не благодарить ученого издателя за то, что он первый познакомил нас с оригинальным текстом этого сочинения. |
|
|
