| Находится ли этот документ в противоречии с предыдущими? Поскольку он содержит лишь общие формулы, есть все основания думать, что собранные Г. Балабаном клирики подписали бы и декабрьские обращения, о которых только что шла речь. Но важно и другое: среди подписавших многие – как и сам Гедеон Балабан – оказались позднее решительными противниками заключенной в Бресте унии. На вопрос, почему это произошло, нам еще предстоит ответить. Подготовка унии зимой-весной 1595 г. Итак, в ходе унионных переговоров зимой 1594/1595 гг. с православной стороны главными действующими лицами выступали Потей и Терлецкий. Самостоятельную линию пытался вести, видимо, и Балабан, но материалов, которые характеризовали бы его проунионную деятельность, помимо декларации от 28 января 1595 г., не сохранилось. Ипатий Потей в письме к Рагозе от 16 (26) января 1595 г. оценивал в связи с этим инициативу Г. Балабана как «фортель», который, с одной стороны, вносит раздор между митрополитом и епископом, с другой – усугубляет несогласия мирян и духовенства 720 . Сам Рагоза 20 января 1595 г. писал Ф. Скумину-Тышкевичу о своих сомнениях относительно своевременности унионных инициатив 721 . Думается, что противоречивые заявления киевского митрополита отражают не только часто вменяемое ему в вину двурушничество, но и искренние колебания и нерешительность, склонность делать шаг вперед и два шага назад 722 . Нунций Маласпина сообщал в Рим 10 февраля 1595 г., что рутенские и литовские епископы послали к нему Терлецкого с документом, скрепленным епископскими печатями, в котором они сообщают о желании соединиться с католической церковью, прося при этом принять их в сенат и сохранить их религию, «хотя и реформированную по усмотрению» папы 723 . Последние слова заслуживают внимания, потому что они не предполагают никаких предварительных условий унии. Действительно ли Терлецкий занял такую позицию, сказать с уверенностью трудно. Какой документ, скрепленный печатями, мог привезти с собой Терлецкий? Вероятнее всего, это была Торчинская декларация, а не «Инструкция», которая по содержанию была адресована королю и не имела печатей. |
| Вот описание тех событий известнейшим украинским историком (причем настроенным антикатолически): «Братчики следили за чтением и жизнью своих членов, делали им указания... Когда братчики предложили этот новый устав на утверждение антиохийскому патриарху Иоакиму, патриарх, насмотревшись перед тем на беспорядки в украинской Церкви, был чрезвычайно обрадован таким высоким настроением. Он не только одобрил их намерения, но снабдил различными поручениями и правами, дотоле неслыханными: братчики должны были следить также и за духовенством, доносить о замеченных беспорядках епископу, а если бы епископ противился и не поступал по закону, — то и ему они не должны повиноваться, как врагу правды: Патриарх постановил также, чтобы все прочие братства повиновались Успенскому Львовскому. Это были чрезвычайно широкие права, коренным образом изменявшие все церковные порядки, и пожалованы они были братству без нужды и неосмотрительно, т. к. неизбежно должны были повлечь за собой недоразумения и столкновения с духовенством. Но так поступил не только Иоаким , а и константинопольский патриарх Иеремия, приехавший два года спустя (1588) и утвердивший эти распоряжения... Чрезвычайно широкие права по отношению к духовенству и епископам, сообщенные Львовскому братству патриархами , были весьма опасным и ненужным подарком, так как вовлекали братство в совсем лишнюю борьбу с духовенством и много повлияли на то, что православные епископы начали искать себе защиты у католической иерархии. Как только Львовские братчики, исполняя поручение патриарха Иоакима, взялись заводить порядки среди местного духовенства, сейчас же вышла у них из-за этого ссора с владыкой Балабаном — ссора совершенно ненужная! Гедеон Балабан был довольно образованный владыка, с добрыми намерениями, и до сих пор поддерживал просветительные стремления братства, но не мог стерпеть, когда эти " простые хлопы " начали вмешиваться и указывать ему, что должно быть и чего не должно быть. Гедеон не покорился, проклял Львовское братство и начал чинить ему всяческие неприятности. |
| Как видно из приведенных выше материалов, Кирилл Терлецкий продолжал действовать в значительной степени самостоятельно, на свой страх и риск, не согласуя своих действий с митрополитом и, видимо, другими епископами, включая Ипатия Потея, хотя последний был более других посвящен в действия Терлецкого. Остается совершенно неясным, какую роль во всей закулисной борьбе играл еще один центральный персонаж всей интриги – Гедеон Балабан. Вместе с тем видно, что именно зимой-весной 1595 г. развернулись практические действия по подготовке посольства в Рим. Православным сторонникам унии удалось в значительной степени преодолеть скептицизм и недоверие польского двора и нунция. Со своей стороны Рим, польские духовные и церковные власти стали настаивать на продолжении подготовки унии. Был поставлен вопрос о тех конкретных условиях, на которых она могла быть заключена. В новую фазу события вступили в июне 1595 г., когда были составлены конкретные предложения, адресованные папе и польскому королю, а иначе говоря, развернутая концепция унии – т.н. «32 артикула». «Articuli ad unionem cum Ecclesia Romana pertinentes» О том, кем были составлены и как были утверждены «32 артикула», определявшие условия подчинения Киевской митрополии Риму, известно очень немногое. Обычно считается, что это произошло на соборе в Бресте. Когда он был созван? Кто присутствовал на соборе? Как шли дебаты и принимались решения? Об этом практически ничего не известно и поэтому само привычное представление о «Брестском соборе в июне 1595 года» должно быть подвергнуто проверке. Главными документами, связанными с предполагаемым Брестским собором в июне 1595 г., являются «артикулы унии», подписанные 1 (11) июня, и обращение митрополита Рагозы и епископов к папе, подписанное 12 (22) июня. Считается, что оба документа были подписаны в Бресте, хотя в текстах это не указывается. Оригинальный текст артикулов, подписанных 1 (11) июня, сохранился в архиве Ватикана вместе с обращением к папе от 12 (22) июня 1595 г. Артикулы были составлены по-латыни и по-польски, обращение – по-латыни и на «руськой мове» 750 . |
| Даже наиболее консервативные издания требника и то отмечают настойчиво факт неисправности содержащихся в нем чинов. Так, Филаретовское издание требника 1623 года в заключительных пояснениях к изданию отмечает, что «не исправлением преписующих, и многолетных обычаев погрешения быша», устранить которые Филаретовское издание и имело в виду путем исправления по «древним харатейным книгам». Однако, это так устойчиво отмечаемое в печатных изданиях требника, разнообразие содержащихся в рукописях чинов имело и хорошие следствия. Стремление сгладить разнообразие и вообще неисправности, наблюдаемые, в частности, и в чине елеосвящения, приводило каждый раз все к новому пересмотру требника и со стороны текста, и со стороны состава. В Стрятинском издании требника 1606 года Гедеон Балабан отмечает, что когда папа Александрийский Мелетий послал «сию книгу требник добре исправленный по древних святые горы требников», то он «приложивше же и сию книгу требник в общую потребу церквам издати, но да и о сем мнение различно кое будет, повелехом с бору быти священников в священнодействиях искусных, прездрети и изследовати и». И в Острожском издании требника 1606 года тоже ясно выражается, что в устранение вкравшегося в рукописные требники разнообразия «так теж из грецких скорыгована и добре справлена, без жадных придатков и отмен, едно яко ся в старых найдовало, выдрукована и выдана есть». При этих изданиях требника, естественно, подвергался пересмотру каждый раз и чин елеосвящения и со стороны состава, и со стороны перевода. Отсюда чин елеосвящения вступает в новую фазу своей истории, тесно связанную с историей издания требника. К рассмотрению истории чина елеосвящения в печатных изданиях требника сейчас и перейдем. История чина елеосвящения по славянским печатным изданиям требника По южнославянским изданиям Впервые чин елеосвящения из печатных изданий требника встречается для нас в венецианском издании 1537 года. Чин елеосвящения в этом издании базируется на указанной выше второй южнославянской редакции этого чина и примыкает к рукописи библиотеки Академии наук 34.8.18. |
| После многих любопытных церемоний и рассуждений, описанных у Барория, депутаты принесли папе присягу, в которой содержится основание их верования, разум учения, символ исповедания униатского. Упомянув о многом таком, что давно уже признано было греко-католической Церковью , вероятно с той целью, чтобы показать, что римская во многом с нею сходна, униаты признали те спорные пункты, которые были впоследствии источниками раздора. Униаты принимали святость флорентийского собора и его определений, признавали происхождение Св. Духа от Отца и Сына, существование чистилища, прощение душе после смерти, получаемое через молитвы и подаяния, первенство апостолической Церкви и папского престола, все постановления, сделанные по разделении Церквей, все, без исключения, предания римско-католической Церкви, наконец святость определений тридентинского собора (таким образом униаты становились врагами и всех протестантов). Что касается до таинства Евхаристии, то все равно, положили совершать св. тайны на опресноках, или на просфорах. Обряды греческой Церкви оставались ненарушимы. В заключение, депутаты, как от себя самих, так и от лица своих соумышленников, обещались всеми средствами распространять нововведение. В то же самое время, оставшиеся на Руси товарищи Терлецкого и Поция вербовали в свою партию духовных, и посланиями, разъездами и другими средствами старались преклонить к унии народ. Не делая гласным посольства в Рим, они обнародовали книгу на малороссийском языке об Унии. В ней доказывается святость римской Церкви, первенство папы и пр. Сочинение сие, имея, с одной стороны, успех, возбуждало против себя множество противников и внутри и вне России. Восточные патриархи прислали увещательную грамоту; такую же грамоту прислали и отцы Горы Афонской. Из внутренних защитников православия особенно отличался доблестный Острожский, написавший тогда же свое окружное послание. Народ заволновался. Идея веры стала поражать умы и приводить в движение. Гедеон Балабан на торжественном собрании во Владимире объявил публично о расколе, и очищал себя и Копыстенского. Народ колебался еще пуще. Одни читали униатские послания, другие проклинали их. Наконец, явились и депутаты из Рима. Страшась более всех князя Острожского, они вздумали было уверять его в чистоте своих намерений и молву на себя называть клеветой, а Острожский обличал их во лжи. Униаты хотели приступить к обнародованию раскола, но не решились, не испросив защиты и позволения коронного сейма 57 . |
| Кроме того схоластике был близок полемический способ обоснования, раскрытия и доказательства истинности теологических положений. В соответствии с этим методом «прежде всего ставился вопрос (quaestio). За ним следовал длинный ряд оснований, говорящих за и против. К ним примыкало решение (Solutio), которое сначала предлагалось и разъяснялось категорически, а потом обосновывалось посредством силлогизмов. Заключением служило опровержение возражений, говорящих против solutio. Так поступали с каждым вопросом отдельно» 49 . Считалось, что употребление этого метода способствует более глубокому и обстоятельному обоснованию и раскрытию богословских понятий. Однако во времена поздней схоластики использование полемического метода приняло крайне уродливые формы: «Когда позднейшие схоластики принимались обсуждать какой-нибудь вопрос, то они приводили всевозможные мнения о нем, вместе с их основаниями, затем опровергали все доводы неправильных, по их взгляду, мнений, снова выдвигали возражения, которые можно было бы выставить против их опровержения, опровергали в свою очередь и эти возражения и т. д., так что при чтении подобных запутанных quastiones с трудом можно было удержать нить рассуждения. Это, конечно, было большим злом и не могло содействовать успехам схоластики» 50 . В XVIII веке такие же уродливые формы нередко встречались в практике обучения Богословию в российских духовных школах. Далее, схоластика отличалась особой изощренной терминологией, понятной «людям от науки», но не доступной простым верующим. Зачастую такая терминология не облегчала, а усложняла восприятие обозначаемого ею догматического содержания. Наполнившись терминами вроде “ubicatio”, “entitas”, “quidditas”, “aseitas”, “perseitas”, “futuritio”, «о которых и не снилось римским классикам» 51 ), наполнившись неоправданно сложными формулами и определениями, схоластическая теология отступила от главного предназначения христианского богословия: служить по возможности максимально доступным средством к практическому единению человека и Бога (в соответствии с заповедью «идите, научите все народы» 52 ) – способствовать настолько тесному единению человека и Бога, при котором множественность и пространность вопросов становятся излишними 53 . Замкнувшись само на себя, схоластическое богословие обособилось от практической жизни Церкви. Такое же отношение к богословским наукам (как к наукам для избранных) испытывали и некоторые иерархи юго-западной Руси. Так, епископ Львовский Гедеон Балабан, разгневавшись на мещан и приказав избить их за то, что они приняли устав Львовского братства, не преминул заявить, что «им, как людям простым, науки не нужны» 54 . На первых этапах деятельности российских духовных школ практика преподавания Богословия тоже отличалась перегруженностью сложной схоластической терминологией и привязкой к латинскому языку. |
| Все четыре православных митрополита, при которых происходила эта борьба, нимало не соответствовали потребностям времени. Сильвестр Белькевич, прямо из мирянина митрополит, человек едва грамотный, даже не в состоянии был, если бы и хотел, действовать словом истины, наставлять и вразумлять вверенных его пастырскому водительству, охранять и защищать их от нападений врагов. Иона Протасевич показал себя пастырем ревностным и попечительным, но и его заботы не простирались далее материальных нужд Церкви и охранения ее прав, имущественных и судебных. Илья Куча, также из мирян прямо митрополит, появился на своей кафедре на самое короткое время и потом навсегда сокрылся, не оставив по себе никакого следа. Последний митрополит, Онисифор Девочка, был ниже даже этих своих предместников и своею невнимательностию к долгу и допускаемыми злоупотреблениями возбуждал ропот и жалобы в самих своих пасомых. Из числа прочих тогдашних архиереев в западнорусских епархиях мы не можем указать ни одного, который бы засвидетельствовал о себе своею ревностию о вере и вообще о высших интересах православной Церкви. Напротив, в этот именно несчастный для Литовской митрополии период и процветали в ней целые десятки лет такие иерархи, как Феодосий Лозовский и Иван, или Иона, Борзобогатый-Красенский,— иерархи, какие возможны были только в Западнорусском крае под владычеством Польши и каких даже там в прежние времена не бывало. В этот же период начали свою деятельность и довольно проявили себя и два другие владыки, разве немного уступавшие только что названным, Кирилл Терлецкий и Гедеон Балабан, хотя во всем свете они показали себя уже впоследствии. Первою заботою всех тогдашних владык была забота о собственных выгодах, из-за которых единственно они и домогались архиерейских кафедр, наделенных церковными имениями, и за которыми гонялись потом всю жизнь, добывая себе новые и новые имения, выпрашивая у короля в свое управление новые монастыри и доводя эти монастыри до крайнего разорения, хотя имения владык, особенно Владимирского, Луцкого и Полоцкого, были и без того очень не скудны . Самое коренное зло для высшей западнорусской иерархии и всей Церкви состояло в том, что короли-латиняне раздавали в ней архиерейские кафедры по своему произволу и часто одну и ту же кафедру отдавали двум-трем лицам, вследствие чего возникали между последними препирательства, тяжбы, взаимные насилия, нередко кровопролития к соблазну для православных, к глумлению для иноверцев. Но никогда это зло не достигало до такой высокой степени, до какой достигло при Сигизмунде Августе и Стефане Батории. |
| Кроме того, еще с половины XIII века появились переводы латинских богослужебных книг на церковно-славянский язык и во множестве распространяемы были между западными славянами в Далмации, Иллирии, Боснии и Валахии. Известно немалое число таких рукописных книг; а потом во множестве печатали их типографии Венеции и Рима и рассылали в Славянские земли. Издания эти также способствовали введению латинских обрядов и обычаев в богослужебную практику южно-русской церкви. Раз вошедшие в практику обряды и чинопоследования закрепляемы были печатными изданиями; а свобода и бесконтрольность печатания богослужебных книг произвели крайнее разнообразие и пестроту в изданиях разных типографий. Смуты церковного управления если не возбуждали и производили зло, то по крайней мере дозволяли ему распространяться более или менее широко и беспрепятственно. «От времени – писал м. П. Могила – многое оказалось неполным, неопределенным, многое незаконно внесено в обычаи церкви, особенно в то печальное время, когда на Руси не было ни одного православного епископа». Первые попытки к исправлению богослужебных книг сделал львовский епископ Гедеон Балабан, оставшийся, после введения унии в южно-русской церкви, высшим ее пастырем. В 1604 г. он издал Служебник, а в 1606 г. Требник, сличив их предварительно с древними славянскими списками и греческим текстом, присланным ему александрийским патриархом Мелетием. Обе названные книги изданы им в Стрятине, в типографии племянника его Федора Балабана. Но вышедшие в то же время виленские и острожские издания представляли, по сравнению с стрятинскими и между собой, весьма значительные разности. Поводом к составлению и изданию катихизиса, известного под именем Православного исповедания веры, независимо от внутренних нужд церкви, не имевшей для народа катихизиса, были следующие обстоятельства. В 1629 г. появилось в Женеве на латинском языке сочинение под заглавием «Восточное исповедание православной веры», изданное под именем константинопольского патриарха Кирилла Лукариса. |
| М.В. Дмитриев Глава 4. Церковная уния: взгляд православных и взгляд католиков Задача настоящей главы исследования состоит в том, чтобы сопоставить взгляд на церковную унию православных и католиков в те годы, когда обсуждался вопрос об унии, когда родилась унионная инициатива православной стороны и был осуществлен унионный проект. Исходная гипотеза, которая возникает при предварительном ознакомлении с источниками, состояла в предположении, что понимание унии православными и католиками было существенно различным, и это послужило, с одной стороны, причиной многих в буквальном смысле слова недоразумений в 1590-е гг. и, с другой стороны, породило совершенно непредвиденные для обеих сторон трудности, коллизии и конфликты. Сравнение того, как мыслилась уния католическим и православным духовенством, поможет проверить эту гипотезу. Церковная уния: взгляд православных, 1590–1596 гг. В предшествующем разделе мы рассмотрели, какие события привели к Брестской унии и каковы были позиции сторон, заявленные в официальных документах. Попробуем теперь взглянуть на роль и мотивы проунионной деятельности отдельных православных иерархов и мирян, которых вслед за А. Жобером можно назвать «архитекторами Брестской унии», а затем задаться вопросом, какие причины заставили многих первоначальных сторонников унии перейти в оппозицию. Общая задача, которая связывает два предшествующих вопроса, состоит в том, чтобы выяснить, что именно православные понимали под унией, когда шли ей навстречу. «Архитекторами Брестской унии» с православной стороны выступили прежде всего Кирилл Терлецкий и Ипатий Потей (а первоначально также и Гедеон Балабан). Ключевую роль в подготовке Брестской унии ех officio играл и митрополит М. Рагоза, хотя последнему было много более свойственно бесконечно колебаться, чем следовать какой-то определенной линии. Когда и как сформировались их убеждения в необходимости (или полезности) заключения унии с Римом? Как именно они понимали предстоявшее объединение церквей? Насколько их голоса и мнения были репрезентативны для всего православного духовенства? характерны для украинско-белорусского общества? Кирилл Терлецкий: взгляды на унию |
| Как мы видим, ситуация сложилась драматическая и нервная, а для историка – очень неясная. Кто «тот человек», на чей арест были даны «увяжчие листы» (то есть ордер на арест) и баниционная грамота? О каких и чьих посланцах идет речь? Что за «артикулы» имеются в виду? В доступной исследователям документации ясно видны существенные лакуны. Они лишь отчасти восполняются сведениями о последующих событиях и конфликтах. Если верить Потею и Терлецкому, принципиальная договоренность о режиме унии была достигнута и православным было обещано соблюдение поставленных ими условий («артикулов»). Если это так, то «32 артикула» унии, датированные июнем 1595 г. (видимо, временем, когда их подписал, вслед за другими епископами, митрополит), фиксировали заранее согласованные с польской стороны условия. В словах о «посланцах», опираясь на сведения о миссии Каспера Нагая 746 , можно услышать отголосок контактов с иезуитами и польским духовенством. Но кто именно должен был быть арестован и изгнан, сказать решительно трудно, потому что в марте 1595 г. по просьбе Замойского Гедеон Балабан был восстановлен в святительском достоинстве 747 . Приехал ли Рагоза в Брест для отдельной встречи с епископами? Какую позицию он занял в эти дни? Судя по дальнейшему, Потею, Терлецкому и, возможно, польским представителям удалось убедить Рагозу поддержать унионный план в том виде, в каком он представлялся в мае 1595 г. Хотя ситуация вряд ли изменилась за несколько дней, согласно сообщению Маласпины, подписанному уже 27 мая, «греческие епископы написали», что появятся в Кракове в назначенное время, чтобы отправиться в Рим и «предстать у святейших ног» папы 748 . Один из документов внутренней переписки в курии, датированный 5 июня 1595 г., сообщал, что в Риме уже ждут послов православного духовенства 749 . Итак, в мае 1595 г., накануне решающих организационных шагов для заключения унии среди православных иерархов не было единства и согласия, хотя Терлецкий стремился убедить польский двор и нунция в единодушной поддержке унии украинско-белорусским духовенством. |
|
|
