| О материальной необеспеченности духовенства говорили и писали кабинет-министр Волынский (1689–1740), В. Н. Татищев (1686–1750), митрополит Арсений Мацеевич 1272 . В мемуарах А. Болотова рассыпано много критических замечаний по поводу нужды духовенства 2-й половины XVIII в. и его зависимости от помещиков 1273 . В дворянских наказах для Комиссии по составлению нового законоуложения 1767 г. высказано немало упреков духовенству за его непросвещенность, в то время как наказы духовенства полны жалоб на пренебрежительное отношение со стороны дворянства 1274 . Несколько позднее не кто иной, как Московский митрополит Платон Левшин увидел причину малоэффективности пастырского служения духовенства не только в его необразованности, но главным образом в его угнетенном положении. Как и Петербургский митрополит Гавриил Петров, он старался улучшить материальное положение клира 1275 . В согласии с морализаторским духом эпохи митрополит Платон рассматривал духовную школу прежде всего как воспитательное учреждение и лишь потом как средство получения образования. Исходя из соображений государственной пользы, воспитательную роль духовенства подчеркивал в своих указах и Павел I 1276 . Интересно также мнение по этому поводу историка Н. М. Карамзина : недостаточно только увеличить число духовных учебных заведений, нужно поднять нравственное воспитание духовенства и « 18-летних учеников не ставить в священники»; «недовольно дать России хороших губернаторов, надобно дать хороших священников» 1277 . Император Николай I разделял взгляды Карамзина и поручил в 1826 г. Святейшему Синоду затребовать по вопросу воспитания мнение митрополита Филарета Дроздова . В полученной от митрополита записке подробно говорилось о недостатках духовного образования и упоминалось также о том вреде, который наносят духовному сословию материальная нужда и обособленность. Не следовало бы, писал Филарет, принуждать выпускников семинарий к принятию духовного сана, коли у них нет склонности к этому служению 1278 . Среди публицистов 60-х гг., критиковавших при попустительстве цензуры в многочисленных открытых церковных и светских журналах теневые стороны церковной жизни и церковной организации, особое внимание бескомпромиссной остротой своей позиции привлекает И. |
| Смирнов (1855). С. 291. Об Иринее Фальковском см.: Булашев Г. Преосв. Ириней Фальковский, епископ Чигиринский, в: ТКДА. 1883. 6–9 (здесь и записка Иринея о состоянии академии в 1802 г.: 8. С. 550 и след.); Флоровский. С. 104 и след. 1423 Макарий. С. 144; Шпачинский. С. 429, 434. Еще дольше схоластический метод преподавания философии продержался в Казани (Можаровский. Ук. соч. С. 24–26; Благовещенский. С. 67), а также в Александро-Невской семинарии (Мартынов. С. 76; Чистович. С. 39). 1424 Смирнов (1855). С. 157, 209 и след. О Владимире Каллиграфе см.: Попов. Арсений Мацеевич (1912). С. 164–167; Барсов Н. Малороссийские проповедники XVIII века, в: Христ. чт. 1874. 1. С. 269 и след., 575 и след.; Горский А. Историческое описание Свято-Троицкой Сергиевы лавры. 2 (М., 1890). С. 122; Харлампович. С. 707; ср.: Зеньковский. 1. С. 113 и след. 1425 Смирнов (1855). С. 158–170; Титлинов. Феофилакт Лопатинский, в: РБС; он же. Гавриил Петров. С. 9 и след. 1426 Смирнов (1855). С. 299. 1427 Там же. С. 300, 353 и след. О Дамаскине см.: Горожанский Я. Дамаскин Семенов-Руднев, в: ТКДА. 1893–1894. 1428 Смирнов (1855). С. 300 и след. 1429 Макарий. С. 127 и след., 147–156. Во 2-й половине XVIII в. инструкция Самуила Миславского оставалась в силе при преподавании всех дисциплин (там же. С. 124–143). 1430 Смирнов (1855). С. 301–330; ПСЗ. 31. 16047, 16061. 1431 Смирнов (1855). С. 297. 1432 ПСЗ. 24. 18273 (1797 г.); 25. 18726 (1798 г.); Титлинов (см. библиогр. к § 20). 1. С. 7 и след. В 1802 г. Святейший Синод распорядился ввести в духовных училищах и семинариях в качестве особого предмета основы медицины (ПСЗ. 27. 20334). В 1794 г. под впечатлением французской революции было приостановлено преподавание французского языка, возобновленное лишь в 1797 г. (Знаменский. Духовные школы. (1873). С. 774). 1433 Рождественский. Исторический обзор (1902); Довнар-Запольский (см. библиогр., общ. лит. б); Зеньковский. 1. С. 113] и след.[; Флоровский; Милюков. Очерки. 2. 2 (1931); Багалей. Опыт истории Харьковского университета. Харьков, 1894. 1; Загоскин Н. История Казанского университета. Казань, 1902–1903. 3 т. Наряду с реформой уже существовавших университетов в Москве и Вильне, были открыты новые высшие учебные заведения: университеты в Дерпте (1802), Харькове (1804) и Казани (1804), Петербургский педагогический институт (1804, с 1819 г. – университет) и Александровский лицей в Царском Селе. Университеты стали центрами шести учебных округов, на которые была разделена вся Россия – обстоятельство, важное для реформы духовных школ 1808 г. В губерниях образовывались гимназии и уездные училища. |
| Лит.: Калайдович К. Ф. Биогр. сведения о жизни, ученых трудах и собрании российских древностей гр. А. И. Мусина-Пушкина//Зап. и тр. ОИДР. М., 1824. Ч. 2. Отд. 2. С. 3-48; Евгений (Болховитинов), митр. Словарь рус. светских писателей. М., 1845. Т. 2; Бантыш-Каменский Д. Н. Словарь достопамятных людей Русской земли. СПб., 1847. Ч. 2. С. 451-471; Стоюнин В. Я. Тр. Вольного рос. собрания, бывшего при Моск. ун-те//ЖМНП. 1854. Ч. 84. Отд. 5. 10. С. 1-18; 11. С. 19-42; Сушков Н. В. Моск. университетский благородный пансион и воспитанники Моск. ун-та, гимназий его, Университетского благородного пансиона и Дружеского общества. М., 1858; Барсуков Н. П. Объяснительный указ. к Дневнику А. В. Храповицкого//Дневник А. В. Храповицкого. СПб., 1874. С. 535-542; Сухомлинов М. И. История Рос. академии. СПб., 1885. Вып. 7; Барсов Т. В. Свят. Синод в его прошлом. СПб., 1896; Благовидов Ф. В. Обер-прокуроры Свят. Синода в XVIII и в 1-й пол. XIX ст. Каз., 19002; Мусин-Пушкин С. А. Очерки Моложского у. Ярославль, 1902; Титлинов Б. В. Гавриил Петров, митр. Новгородский и С.-Петербургский: (1730-1801). Пг., 1916. С. 384-385; Филиппов А. Н. Каталог членов и обер-прокуроров Свят. Правит. Синода за XVIII в. М., 1916; он же. Члены Свят. Синода и обер-прокуроры 1721-1799 гг.//ЧОИДР. 1917. Кн. 2. Смесь. С. 56-89; Светлов Л. Б. «Общество любителей российской учености» при Моск. ун-те//ИА. 1950. Т. 5. С. 300-322; Лихачев Д. С. История подготовки к печати ркп. «Слова о полку Игореве» в кон. XVIII в.//ТОДРЛ. 1957. Т. 13. С. 66-89; Дмитриев Л. А. История первого издания «Слова о полку Игореве». М.; Л., 1960; он же. Первые издатели «Слова»//Вестн. АН СССР. 1976. 4. С. 97-103; Творогов О. В. К вопросу о датировке Мусин-Пушкинского сб. со «Словом о полку Игореве»//ТОДРЛ. 1976. Т. 31. С. 137-164; он же. История открытия «Слова»//Энциклопедия «Слова о полку Игореве». СПб., 1995. Т. 2. С. 318-320; он же. Мусин-Пушкинский сб.//Там же. Т. 3. С. 287-291; Моисеева Г. Н. А. И. Мусин-Пушкин - издатель древнерус. памятников//Книга в России до сер. |
| Парфений); 1860 г., III, смесь, 137 (Рескрипт 1763 г. о назначении архим. Гавриила во епис. Твер.); 1862 г.. II, Отд. 1, 115 (архим. Амвросий Подобедов , с 1778 г. еписк. Севский); 1866 г., IV, смесь, 62 (в 1728 г. завещено адмир. гр. Фед. Апраксиным по 100 руб. на содерж. школы); 1869 г., I, смесь, 194 (Воспом. о митроп. Литов. Иосифе); 1873 г., IV, смесь, 239 (о переводе Москов. духов. семинарии из Перервы); 1874 г., смесь, 58 (архим. Павел Пономарев с 1782–1783 г.), 186 (архим. и ректор Мелхиседек 1789 г.); 1877 г., I, смесь, 98 (истор. заметки о Москов. м-ре Спаса Старого в связи с летописью Москов. пожаров с XIV по XVIII ст.; неудачно приурочен к Заиконоспасскому); 1878 г., IV, ист. опис. Тр.-Серг. лав., 146 (архим. Кирилл Флоринский, с 1742 г. настоят. лавры); 1879 г., II, продолж. опис. лавры, 115 (архим. Гавриил Петров с 1761 г., а в 1763 г. еписк. Твер.; архим. Павел Понамарев с 1782 г., а в 1794 г. еписк. Нижегор.), 116 (Симеон Крылов-Платонов архим. с 1810 г., а с 1816 г. еписк. Тульский); “Дворцов. разряды», III, 1350 (в апр. 1675 г. был выход царя Алекс. Мих. в Спасский м-рь, что у Иконного ряда); “Опис. докум. и дел архива св. Синода», I, 88 (доношен. 1721 г. об определении иеродиакона м-ря Иоасафа Туркевича в грекославян. школу), 374 (доношение 1721 г. архим. Феофилакта Лопатинского о нуждах вверенных его управл. Гр.– Слав.-Лат. школ), 428 (доношение 1721 г. архим. Феофилакта о дозволении вырыть яму для убогих), 728 (дело 1721 г. по челобитн. Кадом. мурзы Шиг-Алея Иванашева о присоединен. его к правосл. вере; здесь он крещен архим. Феофилактом), прилож., XXX (доношение архим. Феофилакта о нуждах Гр.-Слав.-Лат. школ); II, ч. 1, 71 (доношение 1722 г. префекта Гедеона Грембецкого о медленности в производстве построек и починок в м-ре), 380 (два прошения 1722 г. архим. Феофилакта о даче жалов. грамоты на лавки и об определении м-рю содержания), 395 (в 1722 г. архим. Феофилакт Лапатинский перемещен в Чудов м-рь), 464 (дело 1722 г. об ученике монахе Макарие Иевском), 832 (на место архим. |
| е. требовали от поморцев также в известном смысле «исповедания» их веры. К 28-му сентября 1808 г. «объяснения» поморцев были уже готовы, и в этот же день Никифор Петров, Савва Васильев и Гавриил Иларионов Скочков, сделавшийся по смерти Емельянова настоятелем Покровской часовни, посылают на имя «Ильи Алексеича (Ковылина), Сергея Яковлевича и Луки Терентьевича уведомление» в котором извещают их о своем полном согласии «к прекращению взаимных разномыслий» и о том, что «объяснения» на присланные федосеевцами «предложения совсем готовы», и что «теперь остается только обще назначить к сообщению оных» преображенцам «свободный день, способное место и надлежащий сему порядок». Но, зная из прежних собеседований с федосеевцами нерасположенность Ковылина и подчиненных ему «стариков» вести прения о спорных предметах чинно и благопристойно и желая обезопасить себя от каких-либо новых, диких выходок со стороны раздражительного и неумевшего в гневе владеть собою Ильи Алексеича, покровцы, предоставляя преображенцам назначить место и день для будущего «церковного действия» между ними, с своей стороны сочли нужным указать порядок, какого они желали бы держаться, при сообщении своих «объяснений» федосеевцам. С этою целью поморцы присоединяют к «уведомлению» целый ряд статей, в которых до мельчайших подробностей определяют условия, на которых они соглашались вести дело взаимного обмена мыслей. Вот сущность этих условий: так как спор о браке шел главным образом между поморцами и федосеевцами и «экстракт», или «предложения», с требованием на них «объяснений», были присланы покровцам преображенцами, то, писали поморцы, и собрание для передачи «объяснений» должно состоять только из федосеевцев и покровцев. «Количество собрания, продолжали поморцы, не должно малостью ограничиться, по «лику взаимные противоречия, доселе в нас продолжавшиеся, коснулись весьма чувствительно целых обществ наших. А по сему и сие дело имеет отношение уже на целые наши общества, а не на некоторых токмо из оных, то и надлежит оному составиться, колико от которого сословия явятся к сему расположительны и сколько позволит пространство покоя». |
| Не менее важна обширная монография профессора Петербургской Духовной Академии Б. Ф. Титлинова (†?, вероятно, после 1925 г.) «Гавриил Петров, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский: Его жизнь и деятельность в связи с церковными делами того времени» (Пг., 1916). Опираясь на биографию этого выдающегося человека времени Екатерины II, деятельность которого была чрезвычайно разносторонней, автор исследовал положение Церкви при Екатерине и нарисовал общую картину эпохи. Историк не только использовал по сути дела все, что было напечатано на эту тему, но и привлек обширные архивные материалы. Это позволило ему изменить взгляд науки на многие Если Титлинов нарисовал историю того времени, когда созданная Петром государственная церковность стала прочной системой отношений между государством и Церковью, то профессор Варшавского университета П. В. Верховской († после 1920 г.) дал доказательную и, по-видимому, окончательную оценку причин и характера петровской государственной церковности. Его глубокую работу «Учреждение Духовной коллегии и «Духовный регламент» (Ростов-на-Дону, 1916) можно рассматривать как последнее слово на эту важную тему. Всякий, кто собирается заняться историей синодального периода, должен начать с тщательного изучения труда В заключение необходимо упомянуть еще о сочинении известного русского историка Церкви Е. Е. Голубинского (1834–1912). Его «История Русской Церкви» доведена лишь до 1563 г. Но в бурные 1905–1906 гг., когда так много спорили о необходимости кардинальной церковной реформы, престарелый и уже слепой ученый изложил и свое мнение на этот счет, высказав походя также несколько интересных суждений о синодальном периоде. Они заслуживают внимания, хотя Голубинский и не занимался историей этого Обзор литературы был бы неполон без работ русских специалистов по государственному и церковному праву, которые касаются главным образом двух важных проблем. Во-первых, они содержат оценки принципиальных моментов в отношениях между государством и Церковью после учреждения Святейшего Синода в сравнении с эпохой Московской Руси. Во-вторых, они пытаются разъяснить эти проблемы с точки зрения канонического права православной |
| Таким образом, главным характером последнего исправления Библии была забота о верности перевода греческому тексту и древнему славянскому переводу. Дело требовало трудов тяжелых, средств обширных и много знания. И оно выполнено достойно того времени 94 . Этот прекрасный плод принесен св. Церкви, можно сказать, Симоном Тодорским. Лящевский и его помощник Слонимский были учениками Тодорского по филологи. Симон был основателем свящ. филологии в России. Тодорский, по окончании наук в Киеве (в 1727 г.), имел охоту и твердость провести десять лет за границею и всего более в Галле. Он слушал там с живой ревностью экзегетику, догматику, особенно же изучал языки греческий, еврейский, халдейский, сирский и арабский, столько нужные для уразумения В. Завета. Отличный галльский профессор восточных языков, Михаелис, был руководителем Симону, и Михаелис отозвался в дипломе Симону с самой отличной стороны о его успехах в восточных языках; немецкий язык был для Симона почти как родной, когда в 1738 г. возвратился он в Киев. Здесь он открыл класс филологии еврейской, греческой и немецкой, до него не известной в Киеве; а в 1742 г. он вызван был в наставники Петру III, по православному учению веры. Хотя таким образом поприще его, как наставника филологии, продолжалось не долго: но он успел оставить достойных учеников, и не прекращал занятий своих по восточным языкам в Петербурге. Здесь он писал разные исследования по восточной филологии 95 . Быв членом Синода и (с 1743 г.) Архиепископом Псковским, он возбудил в других ревность к св. филологии, и эта ревность довольно жива была и после его кончины (1754 г.). 96 § 13. Толкование Св. Писания в Моск. Академии; по преобразовании – русский перевод Св. Писания, опыты толкования Московская Академия образовала многих толкователей преимущественно для Нового Завета. Посла Феофилакта Горского, воспитанника и Ректора Москов. Академии, который писал Соглашение Св. Писания, Аполлос Байбаков, воспитанник и Ректор той же Академии, издал публично читанные им толкования на послания к Коринфянам (первое), Галатам, Ефесянам, Филиппянам, Колоссянам и Солунянам (первое) 97 . Гавриил Петров, также воспитанник и Ректор Заиконоспасской Академии и известный Митрополит Новгородский, известный по объяснению Соборных Посланий. Мефодий Архиепископ Псковский, тогда как был Ректором Московской Академии, читал толкование на послание к Римлянам 98 . Всех же более трудился для объяснения Св. Писания Ректор той же Академии и в последствии Архиепископ Псковский Ириней Клементьевский . Он писал толкования: а) на послание к Римлянам; б) на послание к Евреям 99 ; в) на 12 меньших Пророков и на прор. Даниила 100 , по греческому и еврейскому тексту; г) наконец по тому и другому тексту толкование на Псалмы, впрочем извлеченное из Белларминова толкования 101 . |
| Что касается до общего взгляда на положение иерархии XVIII в., то при этом нужно иметь в виду, что рассадником архиереев XVIII в. было ученое монашество. В этом существенное отличие архиереев сего века от предшествующего. Дорогу к архиерейству пролагало теперь не благочестие, не искусное служение, не дар чудес, как прежде, а именно образование с известным оттенком и таланты проповеднические. А так как атрибуты монашества и ученость не имеют логической связи между собою, то соединение их в одном лице было насильственное, навеянное или внешним давлением, или собственным честолюбием, – и почти всегда в ущерб тому или другому: или ученость подавлялась развивавшимся фанатизмом, – иди – что чаще – монашеские обеты и даже вообще моральные принципы падали жертвою quasi научного либерализма. Это первое. А затем, нужно иметь в виду охлаждение в рассматриваемое время к религии, а главное перевес государства над церковью. Последнее было причиною того, что пассивная сторона архиерейской жизни преобладала над активною: архиерей в области правительственных мероприятий мог быть активен в той мере, насколько он сочувствовал правительству (или поскольку оно к нему было расположено); в противном случае он был мучеником. Высшая мудрость архиерея XVIII века заключалась в том, чтобы найти середину между ренегатством и мученичеством. (К этому идеалу наиболее подходил Гавриил Петров). Таким образом балансирование между указанными крайностями составляло задачу архиерейства XVIII столетия. Разумеется, это не мешало разнообразию архиерейских типов. Были архиереи либералы, притом разных оттенков: либералы – ренегаты (Феодосий Яновский), либералы – ученые (Феофан Пропопович), либералы – филантропы (Иов Новгородский), либералы – хлыщи (Кирилл Севский), либералы – homines novi ( Гедеон Криновский ). Были архиереи и реакционеры и тоже разных оттенков: реакционеры фанатики ( Арсений Мацеевич) , реакционеры – ворчуны (митрополит Платон Левшин с 1775 г.), реакционеры самодуры в кругу своих подвластных (Пахомий Симанский). |
| Изучение греческого языка в Москве велось сначала в основанной по возвращении братьев Лихудов Греческой школе, которая в 1722–1724 гг. существовала при Синодальной типографии, в 1724–1740 гг. — при Московской Академии, а с 1740 г. снова при Синодальной В связи с «греческим проектом» Екатерины II Святейший Синод отдал в 1784 г. распоряжение об углубленном изучении греческого языка в академиях и семинариях. В Харьковской коллегии, кроме того, преподавался и разговорный новогреческий В Московской Академии греческий язык вместе с древнееврейским учили уже с 1738 г., но академическое начальство не проявляло к этому предмету особого интереса. В учебном плане на 1768 г. греческий язык даже не и только митрополит Платон выдвинул его изучение на передний план, организовав с этой целью в 1777 г. в академии два класса — для начинающих и для продолжающих. Когда в 1798 г. Святейший Синод занялся переработкой учебных программ духовных школ, то сделал изучение греческого языка обязательным для всех студентов Преподавание богословия было обязанностью ректора, но в виде исключения это мог делать и префект. Из пяти руководств по богословию, употреблявшихся в Московской Академии до митрополита Платона, самыми значительными являлись «Scientia sacra» [«Священная наука с позиций богословия» (лат.)] Феофилакта Лопатинского (по курсу лекций 1706–1710 гг.) и «Theologia positiva et polemica» [«Положительное и полемическое богословие» (лат.)] Кирилла Флоринского (по лекциям 1737–1740 гг.). Упомянутые лекции были читаны, естественно, на латинском языке. Богословская система Феофилакта Лопатинского опирается на Фому Аквинского и есть не что иное, как схоластически усовершенствованная и в равной мере томистская киевская система в редакции 1697 и 1701–1703 гг. По поводу Кирилла Флоринского С. К. Смирнов замечает, что у него уже чувствуются слабые попытки более ясного изложения богословия; «сколько, однако, ни старался Флоринский освободить изложение учения богословского от оков схоластики, не мог он совершенно выйти из-под давнего ее влияния». В «Курсе богословия» 1762 г., автором которого, по-видимому, был ректор академии Гавриил Петров (1761–1763), ощущается уже влияние Феофана Прокоповича, «однако остается все же место и для С появлением учебника, составленного архимандритом Платоном Левшиным на русском языке, начался отход от схоластики и новая эпоха в преподавании богословия. |
| С учетом рукописей, датируемых Яцимирским достаточно широко – «концом XVIII» и просто «XVIII веком», корпус славянских переводов старца отражает практически весь набор текстов-оригиналов, составивших греческую Филокалию. К сожалению, условность некоторых датировок не позволяет без дополнительного текстологического анализа ставить вопрос о том, какие из переводов делались до знакомства с Венецианской Филокалией, какие позже, и делались ли после 1782 г. самим Паисием переводы (или привычные многократные сверки) непосредственно с печатной греческой Филокалии. Скорее всего, насколько мы представляем себе «творческую лабораторию» старца, такие сверки должны были производиться. Не хватало указанному корпусу паисиевских текстов лишь некоторой программной и жанровой заданности, которая «оформляла» бы, «собирала» наличную множественность писателей и произведений не в сборник даже, не в хрестоматию, а в цельную книгу, на которую по праву будут ссылаться потом почти как на коллективного автора, рядоположенного и сопоставимого с другими «книгами-ав- торами», канонизованными в церковном сознании – с « Дионисием Ареопагитом », « Аввой Дорофеем », «Лествицей». Именно такое жанровое и композиционное единство в полной мере сумели придать своей Филокалии митрополит Макарий Нотара и Никодим Святогорец . Но «программы» (не книжного только, но и энергийного) собирания – Паисия, с одной стороны, митрополита Макария, – с другой; возможно были и другие, неизвестные нам участники – осуществлялись параллельно, так что ситуация 1760–1770 гг. справедливо может быть охарактеризована словами Преосвященного Каллиста (Уэра) как «филокалическое движение до Филокалии». После письма к Феодосию, датируемого ранее 1782 г. – дата появления Венецианской Филокалии, о подготовке которой говорится в письме, в наших данных о судьбе паисиевых переводов следует лакуна, вплоть до 1793 г., когда они (все-таки именно они!) оказались изданы в России, в составе известного уже читателю Московского Добротолюбия. Не прислушавшись, очевидно, к совету старца об осуществлении принципиально нового перевода текстов греческой Филокалии, митрополит Санкт-Петербурский Гавриил (Петров), тогдашний Пер- воиерарх Русской Церкви, благословил готовить первое русское Добротолюбие на основе переводов, привезенных в 1791 г. из Молдавии. Позднейшие церковные источники, со ссылкой на «предания», но не на документы, излагают эпизод следующим образом. |
|
|
