| Другие же подобное пустословие простирают и до растений, так что и древесную жизнь почитают душе сообразной и свойственной; а еще другим кажется, что от человека только всегда заимствует душу другой человек, так что одними и теми же душами непрестанно проводится человеческая жизнь, потому что одни и те же души бывают непрерывно то в одних, то опять в других. Но мы утверждаем, что хорошо, начав с церковных догматов, в такой только мере заимствовать подобные мнения у любомудрствовавших, в какой чрез сие можно показать, что они некоторым образом согласны с догматом о воскресении; ибо, что говорят они, будто бы душа, по разлучении с телом, опять входит в какие-либо тела, то не слишком несходно с уповаемым нами возвращением в жизнь. И наше учение полагает, что тело у нас и теперь составлено, и вновь составится из мировых стихий. Та же мысль представляется и внешним, ибо и они не могли придумать иного какого-либо естества телу, кроме стечения стихий. Но разница в том, что, как говорится у нас, для той же души слагается снова тоже тело, сочетаваемое из тех же стихий; они же думают, что душа переходит в какие-либо иные тела, как словесныя, так безсловесныя и безчувственные, о которых согласно признают, что состав их из мировых частей, разногласят же в том, что не почитают его состоящим из того же самаго, что первоначально было соединено с душой во время плотской жизни. Посему, пусть будет засвидетельствовано внешним любомудрием, что не вне пределов вероятности — душе снова стать в теле. Благовременно же будет рассмотреть несостоятельность их учения, и самою последовательностью, открывающейся нам в согласии с разумом, сколько можно, обнаружить истину. Посему, что же сказать о сем? Переселяющие душу в разные естества, по моему мнению, сливают свойства естества, смешивают и путают между собою все вещи, бессловесное, словесное, чувствующее, бесчувственное, если только будут они друг в друге, никаким естественным сцеплением неотделенные друг от друга до неподвижности. Ибо утверждать, что душа одна и таже ныне делается словесной и разумной по такому-то покрову тела, потом опять кроется в норы с пресмыкающимися, или присоединяется к стаду птиц, или переносит на себе тяжести, или делается плотоядным, или живет под водою, или же переходит в безчувственное, коренистое и деревянистое, пускающее от себя отпрыски ветвей и на них возращающее или цвет, или иглу, или что-либо питательное, или ядовитое,—не иное что значит, как все почитать за одно и тоже, и в существах признать одно естество, смешанное в какой-то слитной и неразделимой общности с самим собою; потому что никакое свойство не отличает одного от другого. |
| А Борис Ларису Угостил ирисом. Сказала со смехом соседке синица: Стать самой скрипучей сорока стремится! Есть сушки Проше, Васюше и Антоше. И еще две сушки Нюше и Петруше. Скок, сорока, скок, сорока, слепа с ока, крива с бока. Задали в школе детям урок: Прыгают в поле сорок сорок. Десять взлетели, сели не ели. Сколько осталось в поле сорок? Кусты и кустыни в пустыне грустят – Их жизни пусты без десятков кустят. Такса Сев в такси Спросила такса: – За проезд Какая такса? А водитель: – Денег с такс не берём совсем, Вот так-с. Слышен смех честного люда, Трусит с горки съехать Люда. Снежинки ловит Тая, Они слетают, тая. Скоро, но не споро. Суровый суворовец Суворов сурово сверлил сверлом сырую стену суворовского училища. Семь суток сорока старалась, спешила, Себе сапоги сыромятные сшила. Коси коса, пока роса. Роса долой, и мы домой. Купила бабуся бусы Марусе. На рынке споткнулась бабуся об гуся… Все бусы склевали по бусинке гуси. Сколько сказок, снов, рассказов рассказать готов нам сразу славный, шустрый, сероглазый из Сибири старичок. Влас у нас, Афанас у вас. Оса боса и без пояса. В поле Фрося полет просо, сорняки выносит Фрося. Шел косой козел с косой, Пришел косой козел с косой. Съел Слава сало, да сала было мало. Села Алеся, с печи ноги свеся, Не смейся, Алеся, а на печи грейся. Хитрую сороку поймать морока, А сорок сорок – сорок морок. У Степана есть сметана, Простокваша да творог, семь копеек – туесок. Березонька коренистенькая, По корню – криволистенькая, По середке – суковатенькая, По вершинке – высококудреватенькая. Евсей, Евсей, муку просей, а просеешь муку Испеки в печи калачи да мечи на стол горячи. Веселей, Савелий, сено пошевеливай. Не смейся надо мной, не пересмехотствуйся, Я сам тебя пересмехотствую и высмехотствую. Пособи сапоги сапожнику пошить. Пряжки серебром на сапогах посеребрить. Пособи сапоги, пособи сапожки Мастеру скорей пошить босоногой блошке. Смыть себя мыло силилось и смылилось. Вез Анос сеять овес. |
| В газете «Украинский голос» от 26 февраля 1942 года появилась заметка с выражением негодования, что служу я на церковнославянском языке и подчиняюсь «москалю», епископу Венедикту, а после хиротоний в Пинске в «украинские епископы» Г. Коренистова, Н. Абрамовича и И. Губы, появилась в газете «Наше слово» от 24 апреля провокационная статья «Московськи партизаны в священничих рясах», направленная против православного епископата и духовенства, отвергающего использование Церкви в политике русофобов-галичан, и заметка: «Украинская жизнь в г. Пинске сосредоточена в двух центрах – Украинском Комитете и Духовной Консистории, душой и руководителем которой является прот. Николай Житинский». Ознакомившись с вредным для Церкви поведением о. С. Жук-го, Владыка Венедикт запретил его в священнослужении и поручил мне вручить Указ лично о. Стефану и огласить таковой в храме. Преосвященный не внял моим доводам против этого Указа. Хотя запрещение в священнослужении было о. Стефаном вполне заслужено, не видя в обстановке того времени возможности положительного от него результата, положил я Указ " под сукно». В следующее свое посещение Бреста, услыхав о том, что Указ не доведен до сведения о. Стефана и верующих Бреста, Преосвященный резко осудил меня, угрожая суровым административным взысканием. Долго вторично выслушивал он мои доводы против; указал я на то, что в случае с о. С. Ж-им не учел архипастырь ни характера данного человека, ни обстановку и время, посему применение к нему канонов не послужит во спасение наказанному, не принесет пользы и Церкви, которая нуждается прежде всего в сохранении мира и благочестия в среде верующей паствы, не посвященной в творимые о. Стефаном беззакония. Выслушав меня с Указом в руке, Владыка удалился в свою комнату на покой, а утром следующего дня зовет меня и говорит: – Утро вечера мудренее. Я хорошенько взвесил доводы «за» и «против» моего Указа и признаю за Вами правоту. Возьмите Указ и порвите его. На это я ответил, в пояс кланяясь Преосвященному: – Писанное рукою архипастыря может порвать только сам архипастырь. |
| Представление о постоянстве естества и целости и определенности «родов» проходит через всю святоотеческую литературу. Например, оно служит моделью воскресения человеческого тела. Свят. Амвросий пишет в трактате о воскресении: «Природа во всем, что она производит, сообразна самой себе... Семена одного рода не могут быть изменены в другой род растения, ни изнести плод, отличающийся от собственных семян, так чтобы люди появлялись из змей, а плоть из зубов; насколько же более, воистину, следует верить, что все, что бы ни было посеяно, восстает опять в собственной своей природе, что злаки не отличаются от своих семян, что ни мягкое не появляется из жесткого, ни жесткое из мягкого, ни что яд превращается в кровь; но что плоть восстанавливается из плоти, кость из кости, кровь из крови, соки тела из соков. Можете ли вы тогда, вы, язычники, способные утверждать перемену, отрицать воскресение естества?» (пер. с англ., On Belief in the Resurrection, IÏ63, 70, рр. 184–5). Похожие взгляды излагает свят. Григорий Нисский : «В начале миротворения, как познаем это из Писания, сперва, как говорит слово, прорастила «земля былие травное» ( Быт. 1:12 ), потом из ростка произошло семя, от которого, когда пало на землю, взошел опять тот же самый род произросшего первоначально. Но сие, говорит Божественный Апостол, совершается и при воскресении. Не тому же только научаемся у него, что человечество пременится в большее велелепие, но и что уповаемое не иное что есть, как то же самое, что было вначале». (О душе и воскресении, сс. 322–323). Странную параллель к современной теории всеобщей эволюции можно видеть в древнем языческом учении о переселении душ (перевоплощении). Реакция св. Отцов на такие представления, которые они повсеместно осуждали, показывает, как они были озабочены сохранением догмата о упорядоченности творения и определенности родов сотворенных существ. Свят. Григорий Нисский пишет: «Переселяющие душу в разные естества, по моему мнению, сливают свойства естества, смешивают и путают между собою все вещи, бессловесное, словесное, чувствующее, бесчувственное, если только будут они друг в друге, никаким естественным сцеплением не отделенные друг от друга до неподвижности. Ибо утверждать, что душа одна и та же ныне делается словесною и разумною по такому-то покрову тела, потом опять кроется в норы с пресмыкающимися или присоединяется к стаду птиц, или переносит на себе тяжести, или делается плотоядным, или живет под водою, или же переходит в бесчувственное, коренистое и деревянистое, пускающее от себя отпрыски ветвей и на них возращающее или цвет, или иглу, или что-либо питательное, или ядовитое, – не что иное что значит, как все почитать за одно и то же, и в существах признать одно естество, смешанное в какой-то слитной и неразделимой общности с самим собою; потому что никакое свойство не отличает одного от другого» (О душе и воскресении, сс. 283–284). |
| Канцелярия Епархиального Управления при владыке Венедикте помещалась в моем доме. Прихожая и кухня всегда были переполнены просителями-посетителями, так что моя матушка была крайне стеснена и могла вполне располагать кухней лишь после часа дня. К этому времени расходились посетители, вопрошающие и свое горе изливающие. С переводом владыки Венедикта в Гродно совпало письменное выступление против меня прот. Павла Калиновича, члена Пинской Духовной Консистории, только что награжденного там саном протопресвитера. Свое выступление против меня о. Павел разослал духовенству Брестской епархии, до войны входившей в состав епархии Полесской. Он поносил меня за «уход» из-под омофора Архиепископа Александра, за якобы агитацию против «жизнью диктуемой» церковной политики Пинской Духовной Консистории, за отказ принять (при здравствующем каноническом Брестском епископе Венедикте – Еп. М.) епископа Георгия (Коренистова), в феврале 1942 года хиротонисанного в Пинске Архиепископом Александром и епископом Поликарпом (б. Луцким) во епископа Брестского. С благодарностью принял я приглашение быть гостем дома уважаемого адвоката Владимира Игнатьевича Криницкого. Это был вечер первого дня Пасхи. Хозяева гостеприимного дома – люди верующие и церковные, их дети – мои ученики в русской гимназии. Когда я вошел в дом, гостиная была переполнена приглашенными, все это были «сливки» украинского общества: врачи, инженеры, бывшие депутаты Польского сейма и их жены. Всех я знал хорошо как людей преданных моему отцу и никогда не замечал в них ни малейшего проявления украинского шовинизма... Вселился он в них с приходом к нам «немцев-благодетелей». Во время буквально солнечного настроения присутствующих вдруг раздался «гром»: жена д-ра Василия Дм-ка обратилась ко мне, поначалу с просьбой, затем – с требованием перейти на украинский язык в богослужении. Посыпались от многих комплименты, объяснения в любви и почитании, только вот один, мол, у вас, батюшка, недостаток – Вы совершаете богослужение на церковно-славянском языке, пора перейти на язык украинский... Выступающую даму поддержали другие застольники. Когда их просьбы приняли характер требования с оттенком резкости, я в мягкой форме сказал: |
| Память и способность скорочтения были в Хомякове изумительные. Помню однажды, в споре богословском с И. Киреевским, он сослался на одно место в творениях одного св. отца, которые он читал лет пятнадцать тому назад в библиотеке Троицкой Лавры и которые только там и имелись. Киреевский усомнился в верности цитаты и сказал Хомякову в шутку: «Ты любишь ссылаться на такие книги, по которым тебя нельзя проверить». Хомяков указал почти страницу, 11 или 13, и место на этой страница (в середине), где находится сделанная им цитата. По учинённой справке ссылка его оказалась совершенно верной. (Это было редкое издание творений святого Кирилла Иерусалимского ). Однажды он увидел у меня на столе три-четыре книги, только что купленные, и взял их у меня на одну ночь. На следующее утро книги были мне возвращены; и когда после, месяц спустя, я их прочёл и вздумал экзаменовать моего скорочтеца, то убедился, что он в одну ночь внимательнее их прочёл, чем я в течение целого месяца. Хомяков сочинял свои статьи не скоро: он долго их обдумывал и обрабатывал в голове; но когда он начинал их писать, то они выливались у него на бумагу быстро и он мало их исправлял. Стихотворения свои он почти никогда сам не предавал бумаге: по большей части их записывали те, кому он их сообщал. Когда случалось упрекать Хомякова в том, что он слишком мало пишет и слишком много говорит, то он отвечал: «Изустное слово плодотворнее писанного; оно живит слушающего и ещё более говорящего; чувствую, что в разговоре с людьми я и умнее, и сильнее чем за столом и с пером в руках. Слова, произнесённые и слышанные коренистее слов писанных и читанных». Обряды церковные и, в особенности, посты, он соблюдал строго, никогда притом не осуждая тех, которые в этом отношении действовали иначе. Даже в Париже, где в первый раз он был в ранней молодости, он сумел во весь Великий Пост ни разу не оскоромиться. Он говорил, что содержит посты потому, что Церковь их установила, что не считает себя вправе становиться выше её и что дорожит этой связью с народом. В церковь он ходил очень прилежно, и хотя имел привычку вставать по утрам поздно, часу в 12-м, однако, по праздникам не пропускал обедни и часто ходил даже к заутрени. Молился он много и усердно, но старался этого не показывать и даже это скрывать. Никто и никогда не мог упрекнуть его в святошестве. Для Хомякова вера Христова была не доктриной и не каким-либо установлением: для него она была жизнью, всецело обхватывавшею всё его существо. Когда он говорил о Христе и его учении, о различных вероисповеданиях и церквах, и о судьбе Христианства в прошедшем, настоящем и будущем, тогда в словах его была какая-то сила необычайная, возбуждавшая в слушателях понятие о деятельности апостольской. И жизнь его подкрепляла силу его слов. |
| После окончания второй мировой войны длительное время не был определен статус правосл. Церкви в Польше. Автокефалия, дарованная ей К-польским патриархом в 1924 г. по договоренности с польск. правительством, не была признана РПЦ. Митр. Дионисий (Валединский), утвержденный К-польским патриархом первоиерархом Польской Церкви, после восстановления Польши вернулся в страну, но в 1948 г. коммунистическими властями был отстранен от управления. Гос. органы приняли решение о создании Временной коллегии управляющих Польской автокефальной Православной Церковью под председательством архиеп. Белостокского и Бельского Тимофея (Шреттера) и при участии еп. Георгия (Коренистова) , протопр. Иоанна Коваленко - руководителя Варшавской духовной консистории и др. С целью урегулирования отношений с РПЦ в июне 1948 г. в Москву прибыла делегация Польской Православной Церкви во главе с архиеп. Тимофеем. В своем обращении делегаты от лица Польской Церкви признали «неканонической и недействительной» автокефалию и испрашивали благословение Русской Церкви на предоставление канонической автокефалии, сообщали об отказе поминать митр. Дионисия и продолжать молитвенное общение с ним и его сторонниками (ЖМП. 1950. 8. С. 43). 22 июня Синод РПЦ издал акт, по которому Польская Церковь принималась в молитвенно-каноническое общение, одновременно ей была дарована автокефалия. Митр. Дионисий, восстановив в нояб. 1948 г. общение с Московской Патриархией через покаяние, ушел на покой, и управление до избрания предстоятеля принял на себя архиеп. Тимофей. Одновременно власти Польши блокировали избрание предстоятеля, и тогда возник вопрос о приглашении нового митрополита из др. автокефальной Церкви (Болгарской или Русской). Весной 1950 г. в Москве стало известно, что Польская Церковь собирается обратиться с прошением к патриарху Алексию о выборе кандидата на Варшавскую кафедру; к окт. того же года Московский Патриархат согласовал со светскими властями кандидатуру М. 19 апр. 1951 г. Архиерейский Собор Польской Церкви, «не находя ни в своей среде, ни среди духовенства и верующих Польской Автокефальной Православной Церкви достойного кандидата», обратился к патриарху Алексию «с просьбой о предоставлении канонического разрешения лицу, состоящему в духовном сане, достойному занятия митрополичьей кафедры и поста Первого Епископа и Главы Церкви, на переход в юрисдикцию Польской Автокефальной Православной Церкви,- лицу, в меру возможности, хорошо знакомому с своеобразным укладом церковно-религиозной жизни в Польше (с традициями, обычаями), к которому православный народ нашего края привык в течение веков» (ЖМП. 1951. 7. С. 4). |
| Парфений, сначала епископ томский, а потом иркутский, отличался особенной ревностью к распространению православной веры в Сибири. В бытность епископом томским он много заботился об улучшении и усилении алтайской миссии. Сделавшись епископом обширной иркутской епархии, Парфений открыл в ней две миссии: иркутскую и забайкальскую. В Иркутской миссии он устроил 11 миссионерских станов, завёл школы для инородческих детей и открыл богослужение на бурятском языке в приходах с бурятским населением. Для миссии забайкальской Парфений назначил особого начальника, викария иркутской епархии, Вениамина Благонравова , который, под руководством Парфения, устроил забайкальскую миссию так же, как устроена была миссия иркутская. Сам Парфений постоянно разъезжал по своей обширной епархии с проповедью Евангелия. Один миссионер, сотрудник преосвященного Парфения в миссионерском служении, говорит о нём: «Подобно апостолу языков Павлу, он, архипастырь, много раз был в путешествиях ради евангельской проповеди, особенно в Тункинском крае; переправляясь по высоким горам, чрез опасные горные реки, часто находилися в труде и изнурении от продолжительной верховой езды по болотистым, каменистым или коренистым местам, где на каждом шагу жизнь его была в опасности; часто бывал в стуже при ночлегах в холодных бурятских юртах; много раз бывал в бдении, голоде и жажде при продолжительном оглашении разом сотен язычников, готовых принять веру Христову». Просвещая св. верою инородцев, Парфений заботился и об устроении их внешнего быта. Инородцы любили Парфения и считали за особенную честь принять крещение из его рук. В продолжение 12-ти лет при Парфении в иркутской епархии крещено было до 8.000 инородцев. Преемником Парфения, скончавшегося в 1873 году, был его сотрудник по миссионерству, Вениамин Благонравов , переведённый в Иркутск с камчатской кафедры, на которой он явил себя достойным продолжателем подвигов первого камчатского архипастыря Иннокентия. Преосвященный Вениамин расширил деятельность иркутской миссии устройством новых станов, назначил для неё особого начальника, устроил школы для бурятских детей с общежитиями и открыл много новых приходов в инородческих поселениях. |
| Азарт втягивал его и в боевые действия. Однажды Хомяков пошел в кавалерийскую атаку просто потому, что побился о заклад с товарищем 365 . В состоянии такого же азарта взялся он соперничать с Пушкиным в драматическом жанре – поехал в Петербург читать своего «Димитрия Самозванца» в присутствии автора «Бориса Годунова» 366 . И этот же самый азарт уводил его в предприятия заведомо бесплодные, попусту поглотившие у него много сил и времени… Литература в самом деле была для него отнюдь не главной формой самовыражения. «Изустное слово, – говаривал Хомяков А.И. Кошелеву, – плодотворнее писанного: оно живит слушающего и еще более говорящего; чувствую, что в разговоре с людьми я и умнее, и сильнее, чем за столом и с пером в руках. Слова произнесенные и слышанные коренистее слов писанных и читанных» 367 . В. Завитневич отмечает «обычную папирофобию» мыслителя 368 . Авторским самолюбием Хомяков, по собственному признанию, не отличался 369 . Свой главный богословский труд « Церковь одна» намеревался издать анонимно. В переписке с Пальмером хотел «оставаться безымянным» 370 . Публицистические статьи богословского характера, написанные по-французски, печатал под псевдонимом Ignotu… Доносить до общества свои идеи он предпочитал в салонных разговорах, где мог встретиться с живой реакцией и тут же опровергнуть доводы оппонента. Здесь в нем просыпался интеллектуальный дуэлянт – и это была его стихия. По свидетельству А.И. Кошелева, «многие упрекали его в любви к софизмам и спорам» 371 , и он однажды признался, что видит в них «метод» воздействия на публику: «необходимо ошеломлять людей и молотом пробивать кору их умственного бездействия и безмыслия» 372 . Хоть и в шутку, Хомяков готов поощрять «иезуитские» методы пропаганды славянофильской доктрины 373 . В спорах он легко оперировал доводами и фактами, не слишком пытаясь понять точку зрения оппонента. Апологет православной свободы, он надеялся таким образом силой привести к ней: compele intrare 374 . Но никто иной, как А. И. Герцен, в «Былом и думах» готов все-таки видеть за любопрением Хомякова высокую цель: «Ум сильный, подвижной, богатый средствами и неразборчивый на них, богатый памятью и быстрым соображением, он горячо и неутомимо проспорил всю свою жизнь Многие – и некогда я сам – думали, что Хомяков спорил из артистической потребности спорить, что глубоких убеждений у него не было, и в этом были виноваты его манера, его вечный смех и поверхностность тех, которые его судили. Я не думаю, чтоб кто-нибудь из славян сделал больше для распространения их воззрения, чем Хомяков» 375 . |
| – Назовите села, в которых побывал Зноско с вредной для нас агитацией! Отец Стефан указал на мои поездки в с. Черни и Вистичи. В моем ответе я указал, что эти поездки были исполнением моего служебного долга и подал фрау Кляйн свидетельство, подтверждающее, что я являюсь благочинным приходов Брестского Округа, и письма семейств почивших батюшек. – Я все понял; если поступит на Зноско еще одна подобная гадость, отвечать будете Вы, и Вы, а не он, будете изгнаны из Бреста, – резко сказал Генеральный Комиссар, размахивая перед лицом о. Стефана им подписанным на меня доносом. Тяжело и больно было смотреть на старика. Я тут же взял его под руку, вывел из здания душевной пытки, усадил на извозчика и доставил беднягу домой. Чтобы парализовать влияние на народ духовенства, находящегося под омофором владыки Иоанна (Лавриненко), а до него – владыки Венедикта, и укрепить в Брестском Округе свое влияние, «Украинська церковна рада» пригласила в Брест Архиепископа Александра, б. Пинского и Полесского. В феврале 1942 года он в Пинске, в сослужении с епископом Поликарпом, б. Луцким, хиротонисал для т. наз. «Автокефальной» Украинской Церкви ненавистников России: прот. Никанора Абрамовича и Иоанна Губу, а для Брестской епархии – изнеженного, безвольного, безличного архимандрита Георгия (Коренистова), так и не служившего в Бресте. Приглашенный в Брест, меня рукополагавший, мною любимый Архиепископ Александр должен был совершить богослужения в Симеоновском соборе у отца Стефана Жуковского. Нависла угроза новых соблазнов, смущения и растерянности как для духовенства, так и для верующего народа. Этого нельзя было допустить. Но что делать? Обсудив этот вопрос с бывшим секретарем Церковного Управления Брестской Епархии В.А. Коноваловым, ничего не говоря в Кобрине находившемуся владыке Иоанну, решили обратиться за советом к фрау Кляйн. Выслушав нас, милейшая фрау Кляйн сказала: – Я прекрасно ознакомлена с положением Православной Церкви в СССР и хорошо ориентируюсь в том, что происходит на занятых немецкой армией землях, чего добиваются церковные сепаратисты. Немецкая армия нуждается в сохранении населением полного спокойствия в тылах. Если прибывшие из Пинска клирики допустят в своих выступлениях в субботу вечером хоть одну нотку политиканства, в воскресенье архиерейская служба у них не состоится. |
|
|
