| Слушая наставления игуменьи, Надежда тоже стала ограничивать себя в пользовании телефоном, выключая его на время своего пребывания в монастыре. И сразу ощутила прилив желания молиться, больше времени проводить в храме. Даже привычное общение с такими же послушницами стало тяготить ее: Надежда вдруг заметила, как часто, начавшись с духовных вопросов, оно перетекало уже в пустые девичьи разговоры, пересуды, ненужные рассказы о той жизни, которую они намеревались оставить, чтобы посвятить себя служению Богу. Но было и то, что в действиях настоятельницы вызывало в душе Надежды решительный протест, обиды, расстраивало душевное состояние, доводя до слез, отчаяния и даже ропота. Надежде хотелось убедить настоятельницу, что все ее замечания относительно поведения в монастыре безосновательны, но та оставалась непреклонной, решительно требуя неукоснительно выполнять благословение. И чем беспрекословней она требовала, тем больше Надежде казалось, что игуменья попросту придирается к ней, хочет унизить в глазах других сестер и послушниц. А это вызывало обиды. Она ловила себя на мысли, что, одергивая ее в присутствии остальных, игуменья стремилась укрепить свой авторитет, свою власть: дескать, смотрите, мне подчиняется дочка всемогущего господина Смагина. Особенно непонятным стало решение матушки Адрианы взять к себе келейницей не ее, Надежду – грамотную, подтянутую, всегда опрятную, видную, а недавно приехавшую в их обитель послушницу Софию: настоящую замухрышку, как сразу бросилось в глаза Надежде. Она ходила по монастырю с вечно опущенной головой, потупленным взглядом, угрюмая, никогда не улыбаясь, избегаая общения с остальными. В отличие от Надежды София внешне была совершенно непривлекательна: низкорослая, горбатая, хромающая на левую ногу, с въевшейся от постоянных работ на земле и в коровнике грязью под ногтями, ссадинами на руках. «Ну и «красавицу» матушка себе выбрала, – недоумевали остальные, – настоящее пугало огородное: ей не гостей встречать да за игуменьей ухаживать, а над полем ворон гонять – ни одна не пролетит, побоится». |
| Он занимается не историческим, а философским анализом идей. В книге «О кризисе правосознания» П. И. Новгородцев показывает, как полный испытаний опыт прошлого столетия привел к постепенному распаду веры в возможность существования идеального государства, функционирующего безошибочно и неизменно, как терялась вера в достижимость окончательного и всецелого разрешения общественных противоречий политическими средствами. Конкретные формы государственного устройства теряют свое обаяние, вера во всемогущество и непогрешимость государства и его институтов исчезает. Растет сознание необходимости начального и предварительного нравственного усовершенствования человека, создания нового типа человека. Получает распространение идея общественного воспитания как постоянной задачи. Но, главное, ослабевает и чахнет вера в моральную значительность и дееспособность государства как такового. А между тем, именно эта вера вдохновляла политические теории недавнего прошлого – вера в «чудеса республики», les miracles de la république. В основе этого упования, в наибольшей степени связанного с учением Руссо, лежала оптимистическая уверенность в совершенном единстве человеческих желаний (это именно и есть, так наз., volonté générale 272 ) и надежда на то, что полное равновесие и согласие между личностью и обществом осуществимо. Исторические неуспехи расшатывают этот оптимизм: согласие оказывается не фактом, а вечно удаляющейся и никогда не достижимой задачей. И наряду с этим, особенно на английской почве, постепенно поднимает голос индивидуалистический протест и раскрывается неизбежность противопоставления личности, в ее неповторимой и своеобразной полноте, и общества. П. И. Новгородцев вспоминает об антидемократических описаниях Джона Ст. Милля в его «On Liberty», о пророчествах Спенсера о будущем рабстве («The Man versus the State» 273 ). Правовое сознание современной Европы пребывает в нерешительности, находится «на распутье» (см. недавнюю статью П. И. Новгородцева «Демократия на распутье» в сборнике «София», вып. |
| - Спим! Милочка моментально замолкала и отправлялась в свой тряпичный домик в вестибюле, Вимка, как ни в чём не бывало, забирался под бок хозяйки, а Каритас, поцеловав мать и прихватив по дороге Ванди, убегала в спальню сестер. Они сами переодевались в ночные сорочки, сами расплетали волосы и очень любили пошептаться перед сном: - Я бы этому Пигасу больше не носила ни полбы, ни хлеба, ни свинины, есть люди и победнее; но мама меня не слушает, говорит, у него горе - лишился глаза, теперь ему несладко, а по мне он просто нахал, - возмущалась Фидес, быстро распуская длинные каштановые косы. Каритас закрыла ладошкой вначале один, потом второй глаз, посмотрела на едва мерцающий в темноте фитилёк масляной лампы и, посопев, сделала вывод: - Ему и правда несладко. С одним глазом очень неудобно. Охо-хо... Спес, которая единственная из сестер действительно была плюшечкой и поэтому очень неспешно и продолжительно устраивалась на постели - ей всегда казалось, что слишком жарко под одеялом, - поддержала Каритас: - Вспомни, в прошлом году он помог нам собрать яблоки - мы бы с таким урожаем сами не справились. И подарил нам Вимку тоже Пигас. - Да он просто подлизывается к маме, думает, как бы побольше урвать. - Нет, Фидес, давай думать о нём хорошо, иначе он станет еще хуже. Мама помнишь, как нас учила? Если обращаться к доброму в человеке и не замечать злое, то человек невольно будет поворачиваться к тебе хорошей стороной. Спес особенно уважала справедливость, а справедливость, с её точки зрения, заключалась в том, чтобы оценив благое и худое, в конечном итоге остановиться на положительном аспекте. Она, в отличие от Каритас, прекрасно замечала всё, что омрачало взгляд, резало слух и печалило сердце. Но покрутив объект наблюдения так и эдак, Спес всегда старалась обратить свою надежду к лучшему. В полном соответствии со своим именем Спес - Надежда, - она любила повторять: - Этот человек ещё себя покажет. Мы будем надеяться на самое лучшее. Фидес всё же не сдавалась: - Но мама говорит также: если мы добрые, то это не значит, что нам нужно садиться на шею. |
| Любовь 15 декабря 2019, 14:41 Если любишь человека, то развод не воспринимаешь как потерю.Если ему так лучше, то надо отпустить.Он будет счастлив и жив, разве мы не желаем этого тому, кого любим? А вот смерть уносит и ничего не поправишь.Безысходность.Любишь воспоминания..только Господь утешит. Константин 14 декабря 2019, 11:06 В разводе виноваты оба супруга. Если оглянуться на прошлое, проанализировать совместную жизнь, то у человека честного расставание вызовет только стыд за собственные поступки. Грусть в этом случае большей частью саможаление. Говорю о себе. Пройдено. Екатерина 13 декабря 2019, 03:06 Спаси Бог! Очень согласна. Сейчас на Западе появился термин " Улыбающаяся депрессия " . И общество надоело тем, что постоянно ожидает улыбки. " Покупатель всегда прав " и другие лозунги потребительского менталитета приводят к употреблению (пожиранию) человеческой глубины души Ксения 11 декабря 2019, 17:43 И физическая смерть и развод - это тяжело, но Бог дает нам этот крест, значит, по силам. Надо понять и принять ситуацию, жить и развивать в себе любовь, ни смотря ни на что. Еще необходимо извлекать уроки и жить осознанно! Вера, Надежда,Любовь, София (мудрость) - вот она сила православного христианина. Всем читателям и авторам Божьей помощи, Ангела Хранителя! Надежда 11 декабря 2019, 14:18 А мне не понравилось!Честно,уже надоело писанина и разговоры: какое сейчас плохое время,какая плохая молодежь и т.д.,и т.п. Времена не выбирают,в них живут и умирают!!! И какие молодцы друзья,которые помогают в горе. Для меня друзья-это люди,которых " не съела зависть " ,когда у тебя всё в порядке. Юлия 10 декабря 2019, 16:11 Спасибо автору за статью. Соглашусь с Людмилой - " ёмко и глубоко " . Не одноразовая статья. Буду ждать следующих публикаций. м. с. 9 декабря 2019, 21:05 К сожалению, не всегда страдания делают человека лучше, подчас он озлобляется. Наталия Ростова 9 декабря 2019, 19:20 Светлане Ф. Спасибо, Вам, дорогая, за тёплые слова! Божьего благословения Вам и Вашей семье. И всем читателям сайта желаю позитива в нашей непростой жизни. |
| Она слышала как бы издалека голос императора: ...- Приговаривается к усекновению мечом. Черная фигурка, пошатываясь, приблизилась к матери и сестрам: - Помолитесь обо мне... Осталось немного. ...Когда маленький красный комочек положили к груди Сапиэнтии, она, всматриваясь в сморщенное личико, почувствовала такую нежность, что, каждый вдох ей казался последним, эту полноту жизни пережить было невозможно. Кроха Фидес сопела и чмокала, поймав сосок матери, а Сапиэнтия всеми фибрами души и каждой клеточкой тела понимала, что её дочь насыщается не только молоком, но и этой невмещаемой благодатью любви... Сейчас у Сапиэнтии возникло похожее чувство, но очень болезненное. Ей было страшно прикоснуться к дочери, чтобы не продолжить дело её палачей. Руки Фидес распахнулись и двумя плетями упали на плечи матери и сестер: - Это не так страшно, как кажется... Пожалуйста... ради Бога потерпите... Фидес касалась губами сестер, они ей отвечали тем же, это были даже не прикосновения, а скорее, дыхание на щеке, на губах, на волосах, на лбу. Все перемазались, но никто этого не заметил. - Молись о нас, Фидес, ты умница... - все, что смогла выдохнуть Сапиэнтия. Спес и Каритас просто плакали. - Выше носики, плюшечки. Думайте, как нам жить потом... Там... будет... несказанно хорошо, - Фидес повторила еще одно любимое выражение медиоланского Владыки, и её руки попытались обнять сестер покрепче, но только чуть дёрнулись и снова бессильно повисли. Палач оторвал Фидес от родных, поставил, крепко сжав плечи, чтоб она не шаталась, и одним точным движением отсек ей голову. Нотарий, заглянул в диптих и вызвал Спес: - Прима Юлиана Бестия. - Это тебя, - сказала Сапиэнтия, крепче прижимая дочь. - Но я же не Прима, а Спес. - Они такого имени не знают. Спес оторвалась от матери и вышла на середину. - Я не Прима, а Спес. - На что же ты надеешься, Спес (Надежда)? - спросил император. - Я всегда надеюсь на лучшее. - Лучшее в твоем случае принести жертву Диане. Ты видела, как мучилась твоя сестра. Не следует упрямиться. Я повторю - при добровольном послушании ты станешь моей дочерью. |
| Когда Сапиэнтия приблизилась к бен Иегуде, он взял со стола дароносицу и надел ей на шею: - Завтра начнется ваш крестный путь. Буду о вас молиться. Вопреки своему обыкновению, он посмотрел ей прямо в глаза и тихо добавил: - Помощи Божией! На следующий день действительно пришел магистриан и подал Сапиэнтии диптих с вызовом во дворец. Император очень любил возиться с административными и судебными делами. Во множестве сложных процессов он брал на себя неблагодарную роль судьи и справлялся с ней блистательно в лучших традициях римских понятий о справедливости. Беда только в том, что эти понятия последние пять лет после гибели его любимца Антиноя очень сильно исказились и с ним все чаще случались приступы безумия. Его домашние безошибочно определяли наступление этих моментов по множеству мелких признаков - подергиванию левого плеча, некоторой хрипловатости голоса, который у него почему-то садился в такие дни, шутливости не в меру и, разумеется, по арестам некоторых знатных граждан, которые имели несчастье оказаться у него на пути в роковые часы. Вот и сейчас август вошел в зал суда, слишком уж оживленно беседуя с претором. Все встали. Были произнесены установленные законом приветствия и формулировки, должностные лица расселись по местам и начался процесс. Август кивнул в сторону претора Курция Антиоха: - Слушаю тебя. - Римская гражданка Анция Карона Сапиэнтия, вдова медиоланского адвоката Юлиана Бестия, и три ее дочери обвиняются в святотатстве и, согласно эдикту цезаря Ульпия Траяна, как исповедавшие себя христианами подлежат суду и наказанию, невзирая на отсутствие опекуна и частного обвинителя. Слово божественному Августу. Император, внимательно смотревший на подсудимых, произнес: - Я не люблю нарушать судебный порядок, но, мне думается, здесь произошло недоразумение. Объясни мне прежде, Анция Карона, кто ты и какова лично твоя вера. Он невольно залюбовался женщиной, которая стояла перед ним: невысокая, стройная, стремительная, очень скупая на мимику и жесты; в ней просматривалось чувство собственного достоинства, незамутненное весомым мнением о себе, а вместе с внешней красотой оно производило впечатление неотразимое. Дочери, конечно, подражали матери - в чём-то забавно и неуклюже, а в чём-то даже с некоторым проблеском изящества. Они очень почтительно приветствовали власть предержащих, но страха не выказывали совершенно. Что удивительно, дерзости при этом тоже не наблюдалось. Император был заинтригован. |
| - Эх, цезарь, цезарь! Ты видел мою сестру, а ведь мама у нас одна и вера у нас общая. И учителя одинаковые, и книжки мы читали одни и те же. Где Фидес, там и я, куда Фидес, туда и я. - Смотри, ты сама выбрала. - Да, сама. Спес храбрилась изо всех сил, но Сапиэнтия чувствовала, что ей страшно. Ведь, кроме того, что ее ожидала пытка, в её сознании только что обрушился великая римская держава, созидаемая поколениями предков, и стабильный римский мирок, который усердно создавали оба родителя, воспитывая дочь настоящей гражданкой империи. Это «Эх, цезарь!» ещё несколько дней назад было для неё невиданным кощунством. Когда ликторы стали сечь Спес железными прутьями, она только молча смотрела на мать, сжав зубы. А Сапиэнтия молча ободряла дочь. «Господи, это выше наших сил, Господи...» Потом была клетка, под которой развели огонь... «Помилуй нас, Господи, помилуй нас...» И Спес вступила в область благодати. Огонь не опалил, а когда её подвесили на руках и стали крючьями строгать тело так, что вырывали мясо кусками, и кровь лилась ручьем, у неё возникло новое восприятие боли, неведомое ей раньше, и раны её заблагоухали. Сапиэнтия и Каритас уловили тонкий аромат, разлившийся по всей комнате, и воспряли духом. - Мамуля, а ведь это Спес так пахнет, - изумленно прошептала Каритас и выпустила столу матери, - я такого запаха никогда не слышала. - Я тоже - благоговейно ответила Сапиэнтия. Запах подействовал не только на обоняние. Они обе ощутили в душе удивительный мир. Словно они находились в медиоланском колумбарии, на Богослужении, которое совершал их любимый Владыка, где вокруг все - свои, все - родные и ничего совершенно не может никому угрожать. - Мамусичек, я думаю, еще что-то наладится. Может, они отпустят Спес? Аромат почувствовали все, но истолковали его по-разному. Император увидел в этом знаке подтверждение правильности своих действий. Поэтому он махнул рукой ликторам: - Дальше. Но здесь он потерпел фиаско. Котел со смолой и маслом, в который должны были усадить Спес, вдруг начал плавиться, как воск, а его содержимое хлынуло на тех, кто стоял рядом. Спес засмеялась: |
| Известно, что никакие человеческие чувства не могут сравниться с силой материнской любви. Именно поэтому подвиг святой Софии, на глазах у которой претерпели мученическую смерть ее дети – Вера, Надежда и Любовь – одновременно восхищает и ужасает. Ужасает, видимо, по причине нашей немощи: никто из женщин не может себе представить, как далеко должна простираться сила материнской любви и любви к Богу, чтобы даже смерть собственных детей была неспособна ее поколебать… Дело в том, что наши предки были людьми, так сказать, из другого теста. Сила и цельность характера, целеустремленность и самоотверженность помогали устоять перед любым, даже самым страшным испытанием. Вера и любовь к Богу были такой же ощутимой и конкретной реальностью, как и все, что нас окружает в видимом, материальном мире. Именно поэтому наши предки выдерживали то, что современный человек выдержать не может. Кроме того, поступок святой Софии – это подвиг, который действительно выше человеческих сил. Он возможен лишь в том случае, если душа по-настоящему устремлена к Богу, когда человек существует в удивительном единстве с Господом. И это свидетельство того, что каждого человека Господь наделяет бесконечными возможностями, о которых в нашей немощи мы не подозреваем. И только в неразрывной и постоянной связи с Богом, в осознании бесконечности жизни все земное предстает совершенно в ином свете, в том числе – и телесная смерть. Как говорил апостол Павел, «для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение» (Фил., 1:21), он готов был умереть за Христа. Вот такую устремленность души к Богу проявила в своем подвиге и святая София, на глазах у которой замучили ее чудных, нежных и одновременно мужественных дочерей. Я слышала мнение о том, что и Николай Второй имел возможность спасти от смерти свою семью, своевременно отправив ее за границу. В этом случае мученическая кончина царской семьи воспринимается несколько иначе – как сознательный путь к смерти… Не думаю, чтобы Государь Император и Государыня Императрица ожидали такого злодеяния. Тут надо вспомнить, что им предлагал свою помощь кайзер – с одной стороны, родственник, а с другой – враг, поскольку был главой государства, в тот момент находящегося в состоянии войны с Россией, и политик, который приложил много усилий к тому, чтобы в нашей стране произошла революция. Кроме того, не надо забывать, что Государь отрекался от престола с тем условием, что ему позволят уехать в Англию. Но время шло, отъезд в Англию откладывался, и когда Временное правительство сделало в Англию запрос, то ответом было, что английское правительство «не настаивает» на приезде Императора с семьей в пределы Британской Империи. На дипломатическом языке это означает, английское правительство отказывается от своего приглашения. Поэтому нельзя говорить о том, что Государь сознательно шел навстречу смерти, не останавливаясь даже перед опасностью гибели своих детей. |
| Закрыть Лики Любви (3) 3. Страдание святых мучениц Фидес, Спес, Каритас и матери их Сапиэнтии, пересказанное агиографом XXI века. Окончание 29.09.2022 998 Время на чтение 42 минут Фото: Иконописец Р.Гирвель, СПб 1. Начало 2. Продолжение В претории их приняли не сразу. Вначале они долго молча сидели в большом атриуме, украшенном статуями богов и императоров. Они молились и время от времени пожимали друг другу руки. Наконец, их провели в большое помещение, не менее помпезное, чем атриум. От последнего оно отличалось тем, что здесь вместо статуй в полный рост находились бюсты все тех же богов и правителей. Здесь на курульном кресле восседал Курций Антиох и недалеко от него за столом, заваленным свитками и диптихами, видимо, нотарий, потому что в правой руке у него был стиль, а левую он положил на вощеную дощечку, приготовившись вести протокол. Претор был теперь одет в белую тунику, тогу с пурпурной каймой, и держался подчеркнуто официально. - Приветствуем тебя, господин претор. Ответом был небрежный кивок. - А где ваш опекун? - спросил Курций Антиох. - Я тебе прямо скажу - мы христиане, и можешь казнить нас безо всякого опекуна, согласно эдикту цезаря Ульпия Траяна - решительно отчеканила Сапиэнтия. - Нет, дорогие мои законопослушницы, так просто вы не отделаетесь. Хотите быть государственными преступниками, будете отвечать по всей строгости закона. Вдруг Сапиэнтию осенило, она вспомнила о том, что муж её не раз говорил им в шутку: «Если вас задержат за ваши глупо...» В этот момент четырехлетняя Каритас прикрывала ему рот ладошкой и умоляюще просила: «Ну, папочка...». «Хорошо, - смеялся Юлиан Бестий, шутливо делал серьезную мину и патетически провозглашал: «...за вашу святую веру...». Это Каритас устраивало, потому что так выражался их любимый Владыченька. «Так вот, - продолжал Юлиан Бестий, - если вас арестуют, помните: все проблемы римских граждан, связанные с религией, решаются на уровне великого понтифика, то есть императора. А нынешний цезарь у нас в этом отношении здравомыслящий. Сразу апеллируйте к нему». |
| Закрыть Лики Любви (2) 2. Страдание святых мучениц Фидес, Спес, Каритас и матери их Сапиэнтии, пересказанное агиографом XXI века. Продолжение 22.09.2022 1102 Время на чтение 42 минут Фото: Иконописец Р.Гирвель, СПб Продолжение, начало см. В день памяти Э.М.Михайловой, в крещении Надежды († 23.09.2020) Медиолан - город немаленький, но Риму он, конечно же, уступал и в размерах и по красоте. Хотя застройка Вечного города не была плановой, однако многоэтажные здания, ухоженные сады, статуи в неожиданных позах и мозаичные вывески поразили медиоланских провинциалок. Не то чтобы они чувствовали себя подавленными, скорее уставшими и до краёв заполненными изобилием и пестротой римских впечатлений. Особняк Рессамнии Соэмии тоже показался им громадным после их скромного миланского домика. Но хозяйка - массивная немного неряшливая женщина, мать двоих детей, - встретила их чрезвычайно радушно. Первыми её словами, обращенными к Сапиэнтии, были: - Как я мечтала вытащить тебя из твоего Медиолана! Ты там, наверное, скисла после смерти мужа. Но, признаться, я удивлена тому, что ты, наконец, откликнулась. Все отпираешься да отпираешься. Ладно, это лирика. Давайте с дороги помойтесь, поешьте и отдохните. Сейчас покажу вам ваши комнаты. Раб и рабыни засуетились вокруг Сапиентии и её дочерей, потащили багаж куда-то наверх, хозяйка и гости поднялись вслед за ними. Скорби и болезни в этом доме не чувствовалось. - Ты не возражаешь, если твоя комната будет рядом с моей? А девочек мы поселим чуть дальше. Вот здесь они будут довольны. Я даже каждой выделила отдельную кровать. Окна выходят в сад, они не услышат уличного шума. Заходите, дети, устраивайтесь. Вот Фидес уже девица хоть куда. Я бы не прочь её взять в невестки, однако... доктора говорят, что мой Фиделис долго не протянет. Самое печальное заключается в том, что один из наших братьев, которого Господь наградил даром провидения, утверждает то же самое. А было бы здорово - Фиделис и Фидес. - О, если пророк так утверждает, то это серьёзно, - поддержала разговор Сапиэнтия . Её ревность уже приготовилась ринуться на почти забытого ею Фиделиса, но он был безнадежно болен, а его мать - лучшая подруга детства и юности, поэтому ревности пришлось остаться при своих интересах. |
|
|
