| Святослав напал на Торжок, слабое место Новгородцев, а с запада и юга на Новгородский пригород Луки напали, по приказу Андрея, Полоцкие и Смоленские князья. Дело кончилось бы, по обыкновению тем, что Новгородцы покорились бы воле Андрея и приняли бы Святослава, но на беду ввязался в эту борьбу Андрея с Новгородом новый князь Киевский – Мстислав Изяславович, двоюродный племянник Андрея, сын того Изяслава, с которым так долго пришлось бороться отцу Андрея, Юрию Долгорукому. Он стал на сторону Новгородцев, принял благосклонно депутацию от них в лице Данислава Лазутинича, тайком пробравшегося сквозь ополчение Полочан и Смоленцев в Киев, и дал им в князья сына своего Романа. Этот поступок Мстислава, нарушавший права Андрея, признаваемый прежними Киевскими князьями, по которым он, как старейший в роде, мог назначать по своему усмотрению в Новгород князей, – жестоко оскорбил Боголюбского. Равнодушный до сих пор к Киевскому княжению, он теперь предъявил свои права и на Киев, как старейший в роде и во всяком случае имевший на него гораздо более прав, чем племянник его, Мстислав Изяславович. Он собрал громадное ополчение, состоявшее из дружин одиннадцати князей и отправил его на Киев, под начальством старшего сына своего Изяслава и боярина Бориса Жидиславича. В ополчении участвовали: князья Муромские и Рязанские, боявшиеся сильного соседа и совершавшие еще ранее с дружинами Андрея походы на Болгар и Половцев, – князья Смоленские и Полоцкие, Черниговские и Новгородские, и, наконец, братья Андрея – Глеб и Всеволод, и племянник Мстислав Ростиславович. Вся эта рать обступила Киев и после недолгой осады взяла город, в 1169 г. на второй неделе поста; Мстислав убежал из города, и победители бросились грабить имущество граждан. Не обошлось и без кровопролития: Суздальцы мстили теперь Киевлянам за убиение их родичей в Киеве после смерти Юрия Долгорукого. Целых три дня продолжался грабеж, город был пожжен и разграблен, «и бысть в Киеве, – говорит летописец, – стенания и туга, и скорбь неутешная, и слезы непрестанные, сия же вся содеяшаяся грех наших ради». |
| Он поехал к Клобукам без бояр. Но те встретили его враждебно, сказав ему между прочим: «ты обманул нас, приехал один, без братии и без мужей своих». С этими словами они принялись стрелять в князя и перебили его детских. Мстислав отставил от службы двоих из своей дружины за то, что их холопы украли коней из княжего стада. Злобясь на то, отставленные бояре на походе князей в степь наговорили Давиду Ростиславичу, будто Мстислав хочет схватить его с братом. Ростиславичи поверили клевете и потребовали от Мстислава нового крестоцелования на том, что он не замыслил на них лиха. Мстислав обратился за советом к своей дружине. Та посоветовала ему согласиться на крестоцелование, но с тем, чтобы Ростиславичи выдали ссорщиков. При этом она сказала своему князю: «ты прав перед Богом и перед людьми; тебе нельзя было того без нас ни замыслить, ни сделать, а мы все ведаем твою истинную любовь ко всей братии». Значит, бояре поставили себя в послухи, свидетели правоты своего князя в тяжбе его с братией 37 . Обозначая состав думы, летопись XII в. часто говорит, что князь думал с своей «дружиной». Но под этим неопределенным выражением летописец разумел только верхний слой класса, носившего такое название, «старейшую» или «большую» дружину, «передних» или «лепших мужей»; которые были обычными, постоянными советниками князя. Если князь предпринимал дело, «не поведав мужем своим лепшим думы своей», летописец отмечал это, как необычное и неправильное явление 38 . В летописном рассказе о заседаниях княжеского совета эти обычные и постоянные советники чаще всего зовутся просто «мужами» или «боярами». В исключительных случаях, на походе, когда князь спрашивает мнения своей младшей дружины, летописец точно отличает последнюю от старших дружинников, замечая, что была дума не только с мужами, но и со всей дружиной 39 . По-видимому боярин уже тогда получал специальное значение советника, постоянного княжего «думцы» или «думника»: один князь XII в., герой Слова о полку Игореве, отличал «бояр думающих» от «мужей храборствующих», от военной дружины, не имевшей места в думе 40 . |
| Князь Мстиславский не терял из виду своего врага и собирался отплатить ему за понесенное поражение. После неудачи при Новгороде Борис Годунов, чтобы поддержать дух войска, обошелся с побежденными, как с Он обратился к армии со словами поощрения. Все, от военачальника до последнего солдата, получили от царя щедрые подарки. Мстиславский пользовался уходом придворного лекаря, присланного из Москвы. Это было исключительной милостью, которая оказывалась в чрезвычайно редких случаях. Оправившись от своей раны, князь быстро реорганизовал армию. Его помощником был Василий Шуйский, расследовавший некогда Угличское дело и представлявший собой идеальный тип предателя. Правительственная армия двинулась к Севску небольшими переходами. В конце января она, как выяснилось, стояла уже в окрестностях города. Узнав об этом, окружающие Дмитрия разделились на два лагеря. Поляки, более правильно оценивая положение вещей, хотели вступить с годуновцами в переговоры, выиграть время и действовать путем соблазна. Однако такая медлительность была не по нраву казакам. Эти рубаки сгорали от желания драться. Дмитрий стал на их сторону. В конце концов, никто не сомневался в победе. 30 января 1605 года полки самозванца весело выступили против неприятеля, чтобы сразиться с ним около небольшой деревеньки Добрыничей. И на этот раз исход сражения нам известен лучше, нежели его подробности. Борьба шла между качеством и количеством, так как Мстиславский имел значительный перевес силы. И, бесспорно, качество потерпело поражение. Вначале поляки стремительно бросились в атаку. Несясь на своих легких и быстрых скакунах, эти пылкие всадники заставили отступить московские войска. Может быть, они и разбили бы их, если бы не неожиданное отступление запорожских казаков во время самой горячей схватки. Казаков было около семи тысяч. В тот момент, когда все рассчитывали на их поддержку, они бросились в бегство, даже не будучи атакованы. Эта неожиданная паника показалась настолько подозрительной, что распространился слух, будто казаки были подкуплены московским золотом. |
| Это властное слово могущественного соседа произвело сильное впечатление на Новгородцев: начались частые веча, начались волнения. Новгородцы понимали, что решительно отказать Андрею они не могут, но и выполнить его волю им казалось обидно. Большая часть Новгородцев, ведшая торговлю с Камскими болгарами и имевшая в Двинской земле свои колонии, не хотела ссориться с Андреем Боголюбским, так как он мог нанести громадные убытки их торговле, прекратив доступ Новгородцев к Болгарам и запретив ввоз хлеба из Суздальской области, в котором всего более нуждался Новгород, как делал неоднократно еще отец его Юрий, желая подчинить себе Новгородцев. В это время князем на Новгороде был сын тогдашнего великого князя Киевского Святослава, Ростиславович. Он княжил вместе с братом своим Давыдом, который сидел в Торжке. После долгих споров партия приверженцев Андрея одержала верх. Новгородцы выгнали от себя обоих князей и обратились к Андрею с просьбою, чтобы он дал им князя. Желая сломить их непокорство и своеволие, Андрей решил давать им князей не тех, которых они хотели, а тех, каких пожелает он сам. Он предложил им сначала в князья брата своего Мстислава, зная, что Новгородцы воспротивятся всеми силами против этого князя, так как он уже ранее княжил у них и был ими изгнан. Действительно, Новгородцы не пожелали видеть у себя князем Мстислава. Тогда Андрей дал им в князья племянника своего, сына старшего брата Ростислава – Мстислава Ростиславовича, но уже на таких условиях, на каких он хотел сам – «на всей своей воле». Не прошло и года, как он сам же свел от Новгородцев этого князя, договорился с Киевским князем Ростиславом и посадил на Новгородское княжение опять сына Ростислава Святослава, выговорив себе за это Двинскую дань. Святослав княжил в Новгороде сравнительно долгое время, но затем Новгородцы из-за чего-то не поладили с ним и выгнали его из Новгорода без ведома Андрея и помимо его воли. Андрей Боголюбский послал сказать Новгородцам, что не будет им другого князя, кроме Святослава и оказал помощь последнему для того, чтобы тот занял силою свое княжение («силою местяче»). |
| Из Кремля и прежде этого уходили военные отряды, уставшие от боев и лишений, но тогда хотя бы соблюдалась внешняя субординация. К примеру, наемники Жака Маржерета, покинувшие Кремль в прошлую осень, негласно договорились об этом с Гонсевским, который сделал вид, что французские ландскнехты уходят из Москвы по его приказу. Бравые французы убрались восвояси не с пустыми руками, вместе с ними ушел обоз, полный награбленных сокровищ. В этом же обозе Москву покинул и Василий Шуйский, которого французы тоже взяли с собой в качестве почетного пленника. До Франции Шуйский, конечно, не доехал. Под Смоленском французы передали Шуйского в руки поляков, которые упрятали его в темницу, где он и скончался через несколько месяцев. Пример Зборовского оказался заразительным. Не прошло и недели, как стали требовать надбавки к жалованью немецкие ландскнехты, грозя Гонсевскому в противном случае уйти в Германию. Немецких наемников к тому времени осталось всего триста человек, поэтому Гонсевский надавил на бояр-блюстителей, требуя от них звонкой монеты. Гонсевский полагал, что, пойдя на уступки одному небольшому отряду наемников, он сумеет спасти от развала все свое войско. В действительности все обернулось иначе. Как только немецкие ландскнехты получили требуемую надбавку к жалованью, сразу же о том же заговорили все прочие наемники. Гонсевский опять бросился к боярам, но те привели его в казнохранилище, где было пусто. Гонсевский сердито напустился на бояр, виня их в том, что те якобы сами расхитили казну. В ответ на это обвинение Федор Мстиславский предъявил Гонсевскому расходные книги из Казенного приказа, где дьяками были записаны все выплаты казенных денег на содержание польского гарнизона. По этим книгам выходило, что когда бояре пригласили в Москву Жолкевского, то в их распоряжении было сто двенадцать тысяч рублей золотом. В переводе на польские деньги это составляло около пяти миллионов злотых. Федор Мстиславский пояснил Гонсевскому, что венгерские гайдуки и польские гусары, к примеру, имеют жалованье триста рублей в месяц. В былые времена казна выплачивала по триста рублей только думским боярам, притом не на месяц, а на год. «Неудивительно, что казна иссякла так быстро! – горько усмехнулся при этом Мстиславский. – Налоговые поступления в казну давно прекратились из-за непрекращающейся Смуты. Посему денег больше нет, и взять их негде!» |
| – Десять тысяч конных татар уже двигаются Изюмским шляхом к нашему южному порубежью, – сказал государь. – Во главе этого татарского войска стоит Кантемир-мурза. По договору, татары нападут на польские отряды под Вязьмой и Смоленском, как только получат денежное вознаграждение за это. – Стыд и срам тебе, царь-батюшка! – с негодованием и горечью произнес Федор Мстиславский. – Выходит, ты за спиной у Боярской думы с крымским ханом снюхался. Собрался метать бисер перед свиньями! Хочешь на чужом горбу в рай въехать! А о том не думаешь, что татары могут золото взять и наши же земли разграбить. Иль мало зла мы видели от нехристей в прошлом! – Довольно, боярин! – рассердился Василий Шуйский. – Я – царь! И волен поступать, как захочу. Федор Мстиславский обжег Шуйского неприязненным взглядом, отвесил ему поклон и удалился, намеренно громко стукая посохом по каменному мозаичному полу. Перед тем как отправиться на полуденную трапезу, Василий Шуйский встретился со своими братьями Иваном и Дмитрием в одном из дальних дворцовых покоев, где находилась царская канцелярия. Кроме государя и его братьев в канцелярии присутствовали двое дворцовых дьяков, в ведении которых был дворцовый архив. Василию Шуйскому нужно было решить, на кого из бояр возложить это щекотливое и опасное дело – доставку денег и даров в становище Кантемир-мурзы. Сидя в кресле с высокой спинкой возле узкого стола, Василий Шуйский бегло просматривал список золотых и серебряных вещиц из дворцовой сокровищницы, которые предназначались крымскому хану и его мурзам в качестве подарков. Все эти драгоценные сосуды, шкатулки и ожерелья когда-то были подарены Ивану Грозному послами иноземных государств. – При Иване Грозном все соседние короли везли дары в Москву, – мрачно заметил Дмитрий Шуйский, – а ныне царь московский подарки шлет шведам и крымскому хану. Смех, да и только! Дмитрий Шуйский был зол на старшего брата за то, что тот лишил его права на престолонаследие. Он взял себе за правило при всяком удобном случае уязвлять Василия Шуйского острым словесным выпадом. |
| Это был первый в истории договор о разделе польских земель между соседями, предвестник того, чем должна была решиться судьба Польши в отдаленном будущем. В связи с дружелюбными отношениями Московского государства состоит договор, заключенный с ганзейским союзом немецких городов, по которому возобновлялась старинная торговля. В июле того же года Василий в третий раз подступил к Смоленску и так сильно начал палить в него из пушек, что на осажденных нашел страх. Начальствовавший там Юрий Сологуб был человек неспособный, не мог утишить волнения и сдал город. Смоленский владыка Варсонофий со всем духовенством, наместником и многими из народа прибыл в стан московского государя и просил принять свою вотчину с тихостью. Василий въехал в Смоленск. Радость для Москвы была чрезвычайная. В противоположность обычной своей бережливости, московский государь жаловал не только своих служилых, но даже дал по рублю литовцам и отпустил их всех с их начальником Сологубом, которому в Литве тотчас отрубили голову. Взятие Смоленска внушило такое уважение к силе московского государя, что князь мстиславский добровольно поддался Москве, а за ним мещане и черные люди Дубровны и Кричева. Василий никого не переводил из Смоленска в московскую землю, дарил смольнянам меха, бархаты, камки, ковши и утверждал все уставы литовских князей, к которым смольняне уже привыкли. Только Глинский в это время сделался недоволен Василием. Польские историки преимущественно его внушениям приписывают сдачу Смоленска. Он надеялся, что Василий даст ему Смоленск в удел, но московский государь, получив от прародителей завещание уничтожать уделы, не расположен был плодить их вновь. Глинский написал к Сигизмунду, приносил повинную за прежнее преступление, предлагал свои услуги, обещал снова привести Смоленск под власть короля и подвести на погибель московское войско. Сигизмунд согласился на его предложения; но кто-то из близких Глинского дал об этом знать московскому воеводе Булгаку, который поймал Глинского и доставил великому князю московскому, а Василий отправил его в Москву. |
| Федора Мстиславского поддержал Василий Голицын, который стал упрекать Василия Шуйского в том, что он попусту растрачивает золото из государственной казны. – Шведы взяли наши деньги, но сражаться с поляками не стали, – молвил Василий Голицын. – Крымский хан поступит точно так же, к гадалке не ходи. Этот басурманин подл до мозга костей! Бояре, взявшие слово после Мстиславского и Голицына, все, как один, возмущались тем, что Василий Шуйский позорит не только свое царское достоинство, но и боевые русские знамена, выклянчивая помощь то у шведов, то у татар. – Неужто мы своими силами не одолеем поляков, коих в прошлом не единожды бивали! – промолвил боярин Федор Шереметев. – Надо новую рать скликать в Москве и других городах, а не кланяться в ноги шведскому королю и крымскому хану. После бояр стали выступать окольничие и думные дворяне. И сразу зазвучали угодливые речи тех, кто оказался в Думе по милости Василия Шуйского, кому достались от него должности и подарки. Среди дворян было немало таких, кто уже устал от непрекращающейся кровавой Смуты, кто не желал воевать ни с поляками, ни с Лжедмитрием. Этим людям казалось, что Василий Шуйский поступает мудро, желая столкнуть лбами татар и поляков. Зачем проливать русскую кровь, говорили они, если можно победить польского короля Сигизмунда саблями Крымской орды. Окольничие в большинстве своем тоже одобряли замысел Василия Шуйского вовсе не из военных соображений, но из желания досадить надменным думным боярам. После поименного голосования Дума перевесом всего в один голос высказалась за союз с крымским ханом. Этот решающий голос принадлежал Никифору Обадьину, очутившемуся в Думе по воле Василия Шуйского. Дабы не сердить думных бояр, без поддержки которых было никак не обойтись в противостоянии с простым московским людом, Василий Шуйский принял соломоново решение. Он объявил о сборе новой рати и повелел готовить обоз с дарами для крымского хана. Федор Мстиславский попытался было в беседе с глазу на глаз убедить Василия Шуйского не принимать подмогу от крымского хана. Бывало, что конюший заставлял государя изменить точку зрения, пользуясь своим даром убеждения. Однако на этот раз все усилия Федора Мстиславского оказались напрасными. Василий Шуйский признался ему, что тайный договор с крымским ханом уже заключен. |
| Что касается до порядка мест, занимаемых боярами в Думе, то о нем прежде всего можно получить сведения из сношений литовских панов разных с боярами: но этими сведениями нужно пользоваться, однако, с большою осторожностию, ибо паны при отправлении своих послов и грамот сообразовались иногда не с порядком мест, но с особенным значением, особенною приближенностию бояр к государю. В 1552 году литовские паны присылали посла к князю Ивану Михайловичу Шуйскому и боярину и дворецкому Даниле Романовичу Юрьеву, в 1555 – к князю Ивану Михайловичу Шуйскому. В переписке о мире гетмана Ходкевича с московским воеводою в Ливонии, Иваном Петровичем Федоровичем (Челядниным), наивысшею радою московскою называются: боярин и воевода наивысший, наместник владимирский, князь Иван Дмитриевич Бельский; боярин и наместник Великого Новгорода, князь Иван Федорович Мстиславский; боярин и наместник казанский, князь Василий Михайлович Глинский; боярин и наместник тверской, Данило Романович Юрьевича-Захарьина. Между боярами, участвовавшими в соборном совещании 1566 года, не встречаем уже имен князя Василия Глинского и Данилы Романовича: здесь за Бельским и Мстиславским следует Иван Петрович Яковля (Челяднин), потом князь Иван Иванович Пронский, Иван Большой и Иван Меньшой Васильевичи Шереметевы, князь Василий Семенович Серебряного, Никита Романович Юрьев, князь Михайла Иванович Воротынский, Иван Михайлович Воронцов, Михайла Яковлевич Морозов, Василий Михайлович Юрьев, Иван Яковлевич Чоботов, Василий Дмитриевич Данилов, Василий Юрьевич Малый, Семен Васильевич Яковля. Здесь видим представителей старинных московских боярских родов: двоих членов рода Акинфова – Ивана Петровича Челяднина и Ивана Яковлевича Чоботова; четырех членов рода Кошкиных – Никиту Романовича и Василья Михайловича Юрьевых, Ивана Большого и Ивана Меньшого Шереметевых (происходивших от Федора Кошки чрез Константина Александровича Беззубцева); одного Воронцова, одного Морозова; Даниловы вели свой род от князей смоленских, служивших у немцев и потом выехавших к Ивану Калите; что же касается до боярина Малого, то это – потомок известных Траханиотовых, выезжих греков. Шуйских не встречаем в это время между боярами: князь Иван Михайлович умер, князь Петр Иванович погиб в битве с литовцами в 1564 году; а другие члены этой фамилии были еще молоды, и потому встречаем их между дворянами первой статьи, именно князей Ивана Андреевича, знаменитого впоследствии Ивана Петровича и Василия Федоровича. Между этими дворянами первой статьи 61 член некняжеских фамилий и 33 княжеских; из дворян второй статьи 89 членов некняжеских фамилий и только 11 княжеских. Предка знаменитых впоследствии князей Стародубских-Пожарских, князя Ивана Васильевича, встречаем в описываемое время, именно в 1547 году, наместником переяславским. |
| 512. Василько (Василий) Рогволодавич , князь полоцкий, старший из трёх сыновей Рогволода Всеславича, князя полоцкого ), от брака с неизвестной, праправнук св. Владимира 54) и Рогнеды 164). Именуется летописно однажды, в числе тех (по тексту летописи Воскресенской) пяти князей «кривских» (полоцких), которых Мстислав I Владимирович, сын мономахов, великий князь киевский) 143), за их ослушание его воле: идти на Половцев, изгнал в Царьград (Константинополь), в 1129 г.; его же, как видно из последствий, касается другое летописное сказание: «Взыдоста (возвратились) княжича два из Царегорода; заточени были Местиславом», сказание, относящееся к 1140 г. – Время его смерти и место погребения тела – не указываются. – От брака с неизвестной, оставил сыновей: Всеслава, князя витебского 592), Брячислава 414), Володшу (Владимира 569), и Изяслава 915) князей полоцких, да еще дочь, неизвестную по имени, за Святославов Всеволодовичем, великим князем киевским ). – Примечание. Родословие князей полоцких, по всем источникам, отличается спутанностью почти неразрешимой. И не мудрено, если этот Васильке Рогволодович принимается некоторыми историками за Святославича 515), а его сын, Изяслав, напр. у г. Соловьева, не значится вовсе. – Слич. 515. 513. Василько (Василий) Романович 513. Василько (Василий) Романович , князь Владимиро-волынский, средний из пяти сыновей Романа Александровича, князя владимиро-волынского ), от брака с неизвестной. Именуется только в родословных, из которых видно, что он жил в XIII в. и, от брака с неизвестной, оставил двух сыновей: Владимира ) и Ивана ), князей владимиро-волынских. 514. Василько (Василий) Романович 514. Василько (Василий) Романович, князь волынский, младший из двух сыновей Романа Мстиславича, князя галичского (Галича-червенского. 165), от второго брака с неизвестной. Род. в Галиче, в 1203 г.; потерял отца, убитого Ляхами при Завихосте, в 1205 г.; вследствие призвания Галичанами князей Владимира и Романа. Велий, и помирился с Александром бельзским, в 1231 г.; из Бужска, вместе с Дании-, лом, преследовал Венгров, в 1233 г.; занял Галич, откуда послан братом оберегать Владимир-Волынский от Половцев и, соединенно с Ляхами, наступал к Галичу, бунтовавшему в отсутствие Даниилово в Венгрию, в 1234 т.; участвовал в войне брата Даниила сь их зятем, св. |
|
|
