| 45 Да будут у вас правильные весы. Археологические находки свидетельствуют о том, что в древнем Израиле гири и другие меры весьма различались. До настоящего времени еще не найдено хотя бы двух гирь, которые имели бы одинаковый вес; таким образом, употребление фальшивых гирь и весов было широко распространено ( Лев. 19,35.36 ; Втор. 25,13–16 ; Притч. 11,1 ). 45 Ефа и бат должны быть одинаковой меры. Ефа это единица объема для твердых продуктов, а бат для жидкостей; они соответствовали примерно двадцати двум литрам. 45 В сикле двадцать гер; а двадцать сиклей, двадцать пять сиклей и пятнадцать сиклей составлять будут у вас мину. Шекель составлял примерно двадцать пятую часть унции; мина из шестидесяти шекелей составляла примерно полтора фунта. Мина обычно состояла из пятидесяти шекелей. 45 на обязанности князя будут лежать всесожжение и хлебное приношение, и возлияние. На израильских князьях лежала обязанность совершать жертвоприношения за дом Израиля (ст. 13–17). Народ был обязан передавать приношения князю, а князь затем вносил их в святилище (ср. 2Пар. 30,24 ; см. ком. к 37,24; 44,3). 45:18–25 Настоящие установления относятся к праздничным жертвоприношениям первого (в день Нового года; 45,18–20) и седьмого (пасхальный период, 45,21–25) месяцев. Эти установления, вероятно, представляли собой модификации более ранней литургической практики. Вслед за Моисеем Иезекииль сообщав культовые законоположения для Израиля (см. ком. к 43,10.12). 45 Священник пусть... покропит... у жертвенника. См. Исх. 29,35–37 . 45 по гину елея на ефу. Гин составлял одну шестую часть бата, или примерно три и три четверти литра. Глава 46 46:1–12 По праздничным дням князю для жертвоприношения было позволено входить даже до порога восточных ворот во внутренний двор. В рядовые дни князь оставался среди народа (ст. 9,10), если только не намеревался принести добровольную жертву (ст. 12). В последнем случае князь пользовался особыми привилегиями, включавшими в себя вход до порога восточных ворот, которые вели во внешний двор (см. ком. к 44,1 и 44,3). Находясь на этой точке, князь мог видеть все священнодействия во внутреннем дворе и у великого жертвенника; тем не менее он не имел права идти дальше во внутренний двор, потому что вход туда был предоставлен лишь священникам и левитам. |
| Сегодня Керенский сделал смотр всем запасным стрелковым бат[альонам]. К нам он не заезжал. Днём спилили большую высохшую ель, рядом со вчерашним местом, и другую на “детском острове”. Погода была идеальная. 7-го июня. Среда Очень жаркий день и очень сильный запах гари. Утром погуляли внутри парка. После завтрака спилили три сухих дерева всё в тех же местах около арсенала. Покатался в байдарке, пока люди купались в конце пруда. Караульн[ым] начальником был общий нелюбимец прап. Шумович 2-го стр. п[олка]. 8-го июня. Четверг Самый жаркий день до сих пор — 24° в тени. Перед утренней прогулкой занимался с Алексеем историей. Днём, несмотря на тропическую жару, распилили две ели. Снова был отличный караул от зап. бат. 3-го стрелк. полка. Пил чай запоем после работы. Как всегда, читал до вечерней прогулки, а вечером вслух. 9-го июня. Пятница Ровно три месяца, что я приехал из Могилёва и что мы сидим, как заключённые. Тяжело быть без известий от дорогой мам’а, а в остальном мне безразлично. Сегодня день ещё жарче; 25° в тени, на солнце 36°. Опять сильно пахло гарью. Послепрогулки занимался с Алексеем историей в моем новом кабинете, т, к. в нём прохладнее. Хорошо поработали на том же месте. Аликс не выходила. До обеда погуляли впятером. 10-го июня. Суббота Ночью и днём до 3 час. жара и духота продолжалась. Утром сделал большую прогулку. Завтракали, как вчера, в детской столовой. Днём работали на том же месте. В стороне прошла гроза, было несколько капель дождя. К счастью, сделалось прохладнее. В 61/2 пошли ко всенощной. Вечером около 11 ч. раздался выстрел в саду, через 1/4 часа кар [аульный] нач[альник] попросил войти и объяснил, что часовой выстрелил, т. к. ему показалось, что из окна детской спальни производят сигнализацию красною лампою. Осмотрев расположение электр[ического] света и увидя движения Анастасией своей головой, сидя у окна, один из вошедших с ним унт.-оф. [ицеров] догадался, в чем дело, и они, извинившись, удалились. 11-го июня. Воскресенье Вчера Тетерятников сменился, вместо него прибыл Чемодуров. Утром погулял с детьми. В 11 ч. пошли к обедне. День стоял прохладный сравнительно; 17° в тени. Пилить и рубить было совсем легко. Обработали ещё две сухие ели. Покатался в байдарке, пока Алексей купался в пруду. До обеда сделали обычную прогулку. |
| Но в ответ на каждый из этих пунктов Сэм качал головой с большой твердостью и энергически отвечал: – Невозможно! Однако после многих доводов и уговоров со стороны мистера Уинкля и полного разоблачения того, что произошло при встрече с Даулером, Сэм начал колебаться, и, наконец, порешили на компромиссе, главные и основные условия коего были следующие: Сэм удаляется и предоставляет комнату в полное распоряжение мистера Уинкля, если ему будет разрешено запереть дверь снаружи и унести ключ, обязавшись в случае пожара или другой непредвиденной опасности немедленно отпереть; рано утром будет написано и отправлено с Даулером письмо мистеру Пиквику с просьбою о его согласии на пребывание Сэма и мистера Уинкля в Бристоле для достижения целей, уже изложенных, и об ответе с ближайшей каретой; в случае благоприятного ответа вышеуказанные лица остаются, а в случае неблагоприятного возвращаются в Бат немедленно по получении оного; и, наконец, мистер Уинкль категорически обязуется в течение этого времени не делать попыток к тайному бегству ни через окно, ни через камин, ни каким-либо иным путем. Когда договор был заключен, Сэм запер дверь и удалился. Он уже почти добрался до нижней площадки лестницы, как вдруг остановился и вытащил из кармана ключ. – Я совсем забыл о том, что нужно было его поколотить, – сказал Сэм, поворачивая было назад. – Хозяин ясно сказал, что нужно это сделать. Удивительно глупо с моей стороны! Не беда! – добавил он, просияв. – Это легко будет сделать и завтра. Утешившись, по-видимому, таким соображением, мистер Уэллер снова сунул ключ в карман, спустился с последних ступенек, не испытывая новых угрызений совести, и вскоре погрузился, вместе с другими обитателями дома, в глубокий сон. ГЛАВА XXXIX. Мистер Сэмюел Уэллер, удостоившись романическою поручения, приступает к его исполнению; с каким успехом – обнаружится дальше В течение следующего дня Сэм упорно не упускал мистера Уинкля из виду, твердо решив не сводить с него глаз ни на секунду, пока не получит определенных инструкций из первоисточника. Хотя мистеру Уинклю неприятны были строгий надзор и великая бдительность Сэма, он предпочитал мириться с этим, чем идти на явное сопротивление и подвергнуть себя опасности быть увезенным силою; мистер Уэллер не раз внушительно намекал, что избрать именно эту линию поведения его побуждает суровое чувство долга. Нет причин сомневаться в том, что Сэм очень быстро успокоил бы свою совесть, доставив мистера Уинкля в Бат, связанного по рукам и по ногам, если бы немедленный ответ мистера Пиквика на записку, которую Даулер взялся передать, не предупредил подобного акта. Говоря коротко, в восемь часов вечера мистер Пиквик самолично вошел в общую столовую «Кустарника» и с улыбкой сказал Сэму, к великому его облегчению, что он поступил совершенно правильно и больше нет необходимости стоять на страже. |
| Статус колоний имели такие населенные ветеранами города Британии как Эборак, Линд (Линкольн) и Глеев (Глочестер). Некоторые города, например, Дева Виктрикс (Честер), выросли из гарнизонов и пристроившихся к ним канаб. Единственный из городов Британии Веруламний, носящий ныне имя святого Албания (Сент-Олбанс), приобрел привилегии римской муниципии. Город Аквы Сулис (Бат) своим возникновением обязан источникам теплой воды, и поныне Бат, название которого в переводе с английского значит «баня», «купальня», остается самым популярным английским курортом. Большинство городов римской Британии представляли собой главные поселения покоренных племен, в которых еще до римлян велась торговля, нечто вроде древнерусских погостов, или немецких Markt: Дуровернум Кантиокорум (кантиаков) – Кентербери, Вента Силурум (силуров) – Кэрвенч (латинское слово «venta» обозначает рынок), Вента Белгарум (белгов) – Винчестер, а также расположенная в графстве Норфолк Вента Иценорум, не погребенная под позднейшим средневековым городом и потому представляющая собой настоящий клондайк для историков и археологов, наряду с такими основательно исследованными археологами городами как Каллева Аребатум (Силчестер), Вента Силурум, Вирокониум Корновиорум (Вроксетер), на месте которых впоследствии существовали лишь захолустные городки. Совремнный английский археолог А. Твэйт, описывая исследованную им Венту Иценорум, писал, что через 30 лет после завоевания Британии, «то есть вскоре после 100 г. от Р. Х. в Венте были воздвигнуты первые общественные здания. В центре города разместился форум, который использовался как место встреч и как торговая площадь. На форум выходила фасадом базилика... На западе, вблизи реки, были выстроены общественные бани, и вода подавалась в них из реки по деревянным трубам. Начали развиваться маленькие предприятия, включая несколько гончарных мастерских. По мере роста благосостояния изменился облик жилых домов, так что это были уже не прежние хижины, но солидные постройки: во дворах некоторых из них появились свои маленькие бани... Сто лет спустя вокруг города была выстроена оборонительная стена. Кроме того, около форума построили два храма, хотя мы не можем сказать, каким богам они были посвящены... Позже в Венте получило развитие производство стекла» (Thwaite, cit. op., p. 35–36). |
| Характерно, что положение христиан ухудшилось после 216 года, когда Осроена была поглощена Римской империей. Судьбы сирийской самобытности и сирийского христианства обнаруживают любопытный параллелизм и позднее – например, во время кратковременной, но знаменательной попытки сириянки Бат-Заббаи, которую греки и римляне называли Зенобией, основать ближневосточную империю со столицей в Пальмире (270–272) 20 . Бат-Заббаи христианкой не была, однако покровительствовала своим христианским подданным и даже позволяла еретическому епископу Павлу Самосатскому играть роль первого человека в Антиохии 21 ; под властью языческих цезарей Рима это ему не удалось бы. У сирийцев, особенно эдесских, рано сложилось самосознание христианского народа. Они любили, например, рассуждать, что, если надпись над головой распятого Христа, по Евангелию, была составлена на еврейском, греческом и латинском языках, отсюда вытекает, что языки эти осквернены грехом богоубийства, между тем как сирийский язык чист. Что касается сирийского языка, давшего плоть сирийской литературе, не следует забывать, что это поздняя фаза (и диалектный вариант) того самого арамейского языка, который был разговорным языком в Палестине I века, родным языком первохристианства. В чисто словесной плоскости сохраненные в тексте Евангелий притчи, афоризмы и речения Иисуса – увы, переведенные на греческий – предстают, пожалуй, как одно из первых предвестий будущего расцвета сирийской поэзии. Сирийские версии Евангелий, в целом вторичные по отношению к грекоязычному канону, но необычайно ранние (начиная с I-II веков 22 ), по-видимому, удержали какие-то фрагменты первоначального изустного арамейского предания; и в любом случае они по языковой материи гораздо ближе к последнему, чем греческий текст. Почти каламбурная игра слов и созвучий, о которой по греческому тексту даже не догадаешься, потому что там она до конца погасла, вдруг вспыхивает в сирийской версии, как верная примета возвращения в родную стихию – стихию арамейской речи. |
| Вернулась мама. Вскоре, почти на следующий день, у ворот остановились тарантасы. Стук в ворота: «Открывай!» Властный, грубый, требовательный: «Открывай!» В дом ввалились наглые и безжалостные (евреев средь них не было, Марагин – среди понятых), в формах и без нее. Предъявляют бумагу на опись и конфискацию движимого и недвижимого. Пошли по дому из комнаты в комнату, описывая все до мелочи, сваливая в кучу иконы, книги, тряпки, одеяла и матрацы. Валили все подряд, и детские вещи: штаны, трусы, наши праздничные пикейные рубашки, шубы, валенки. Мама пытается спасти теплые детские вещи, ведь зима на носу! – Не трогать! Лож взад! – Это же детские, детские вещи, они-то при чем? – доказывает им мама. – Лож, говорю тебе! Комната за комнатой, печать за печатью. Голые стены, перевернута мебель, содраны шторы, качается лампада в пустом углу… «Милосердия двери отверзи нам!… Надеющиеся на Тя, да не погибнем». И не погибли! Нет, не погибли! «Ты бо еси спасение рода христианского»! Подайте, добрые люди! Подайте на пропитание. И пошла мама по деревням с сумой просить милостыню. Как погорельцы, приходившие в наш дом, никогда не бывали отпущены без помощи, так теперь и мама несла, уже в наш дом, на кухню, милостиво нам оставленную до решения дальнейшей нашей судьбы, деревенские пироги с горохом, хлеб, яйца, кто что подаст. В округе все ее знали, любили, сочувствовали внезапной беде и давали, кто что может. Иногда сами приносили. Однажды идет мама по одной деревне, молодой парень на крыльце: – Погодь тут, сецас вынесу. – И вынес маме совсем новехонькие валяные портянки. Мама в изумлении стоит и руку не протягивает. – Новые совсем, самим пригодятся. – Бери, бат цаво боишься! – Да они совсем новые, – отвечает она. – Так цаво ты, бат, думашь, я на Страшном суде пред Богом в них-то стоять буду, а ты цаво, босая? Все – и мама, и бабушка, и Анюта, и Анна Григорьевна – очень стойко и мужественно переносили насыпавшиеся на нас беды: ни жалоб, ни ропота. Едим, что Бог подаст. Носим, что Бог пошлет. В деревнях разворачивается и берет силу беззаконие и разгул дошедшего и до нас раскулачивания. Нэп прихлопнут. Гонят в колхозы, уводят скот со двора. Крестьяне режут ночами скот, чтобы не увели. Горе всенародное, разрушающее, рубящее под корень деревенскую, крестьянскую силу – источник хлеба русского и богатства российского. А кто рубит, кто тащит, кто уничтожает? Шатагиных увезли, всех поголовно. Дом пустой, ворота настежь, окна выбиты. А вот и предписание: «Татьяне Александровне Арцыбушевой с детьми к… такому-то в Арзамасское ОГПУ. Екатерине Юрьевне Арцыбушевой явиться к… такому-то в Арзамасское ОГПУ». Анюта и Анна Григорьевна не наша семья, и они без предписаний. Анюта с бабушкой раньше нас уехали в Арзамас. Анна Григорьевна поехала в Москву собирать по друзьям и знакомым одежду и теплые вещи для нас и мамы. Условились, что мама сообщит ей, что с нами будет дальше, из Арзамаса. |
| Ему принадлежит ряд сочинений по разным наукам. § IX Следующий по пути Максима Грека город, где он, по-видимому, останавливался, был – Феррара. Возникший в 1391 г. феррарский университет достиг своего процветания под покровительством фамилии герцогов д " Эсте в средине XV стол., благодаря благоприятным условиям и приезду сюда многих гуманистов. Так, здесь последовательно встречаем имена Джиов. да Имола (гражд. право), спорившего с греками во время собора, Уго Бенци (врач), Гварино Старшего (читавшего риторику и поэзию и привлекавшего массу слушателей с разных сторон, мужчи и женщин), Ауриспы, обладавшего прекрасной библиотекой, Бат. Гварино, Люд. Карбоне, преемника и преданного ученика Гварино Старш., первого издателя писем Плиния Младш., Базини, Феодора Газы. В Ферраре оказалось, как говорили, столько латинцев, «сколько лягушек в ее болоте». Университет ее был наполнен профессорами греческого и латинского языков, пользовавшимися репутацией, способной привлекать в Феррару молодых людей. В его библиотеке находился Дион Кассий, которого не было у Лоренцо Великолепного и в котором ему отказали. Дион же ежедневно читался при дворе. Для Феррары переводятся разными лицами – Диодор, Арриан, Прокопий, Аммиан Марцеллин и др. Феррарцы гордились своим диалектом. С именем Феррары связана жизнь и деятельность поэта Маттео Боярдо, перелагавшего также латинские и греческие произведения на итальянский язык, а позже здесь изучал юриспруденцию Ариосто 488 . Максим Грек , вероятно застал еще здесь Бат. Гварино Младшего 489 . О тогдашнем настроении в феррарском ученом обществе мы встречаем известие у того же Максима Грека : «О! – восклицает он, – скольких я знал в Италии, нечестием языческим недугующих и над существующими у нас честнейшими тайнами наругавшихся, из них же один – Кобезмик феррарский, превосходивший иных всяким внешним учением, который и умирая говорил ученикам и друзьям своим: радуйтесь со мной, о возлюбленные мои, завтра ночью я в елисейских полях с Сократом, Платоном и всеми героями (ирон). |
| Мачты уже рухнули за борт, и «Вальдек» лежал на боку; но он не пошел ко дну, так как в трюм попало сравнительно немного воды. Капитан и команда «Вальдека» исчезли: вероятно, одних сбросило в море, другие уцепились за снасти налетевшего корабля, который после столкновения с «Вальдеком» поспешил скрыться. Пятеро негров остались на потерпевшем крушение судне, в тысяче двухстах милях от ближайшей земли. Старшего из негров звали Томом. Спутники признавали его своим руководителем. Этим Том был обязан не только возрасту, но и своей энергии и большому опыту, накопленному за долгую трудовую жизнь. Остальные негры были молодые люди в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет. Звали их: Бат, Остин, Актеон и Геркулес. Бат был сыном старика Тома. Все четверо были рослыми и широкоплечими молодцами — на невольничьих рынках Центральной Африки за них дали бы высокую цену. Сейчас они были изнурены, измучены, но все же сразу бросалась в глаза могучая стать этих великолепных представителей крепкой черной расы и чувствовалось также, что на них наложило свою печать некоторое воспитание, полученное ими в одной из многочисленных школ Северной Америки. Итак, после катастрофы Том и его товарищи остались в одиночестве. Они не могли ни исправить повреждения «Вальдека», ни покинуть его, потому что обе шлюпки разбились при столкновении. Спасти их могла только встреча с каким-нибудь кораблем. Потеряв управление, «Вальдек» стал игрушкой ветра и течения. Этим и объясняется, что «Пилигрим» встретил потерпевшее крушение судно в стороне от его курса, много южнее обычного пути кораблей, следующих из Мельбурна в Соединенные Штаты. В течение десяти дней, которые прошли с момента катастрофы до появления «Пилигрима», пятеро негров питались продуктами, найденными в буфете кают-компании. Бочки с пресной водой, хранившиеся на палубе, разбились при столкновении, а камбуз, в котором можно было достать спиртные напитки, был залит водой. На девятый день Том и его товарищи, жестоко страдавшие от жажды, потеряли сознание; «Пилигрим» как раз вовремя подоспел на помощь. |
| Маленькому отряду снова пришлось пробираться сквозь нерасторжимые сплетения лиан и кустарника. Чуть не каждый шаг нужно было отвоевывать топором. Но все же заросли не были похожи на лесную чащу, примыкавшую к океанскому побережью: деревья здесь росли реже. Над высокими травами временами поднимался бамбук. О присутствии здесь отряда путников можно было судить лишь по колыхавшимся верхушкам стеблей, да иногда из них выглядывала голова Геркулеса. Около трех часов дня путники, наконец, выбрались из лесу. Облик местности резко изменился. Впереди растилалась бескрайняя равнина, вероятно вся затоплявшаяся разливами рек во время периода дождей. Болотистая почва густо поросла мхами, кое-где над их зеленым ковром покачивались грациозные папоротники. Иногда земля поднималась крутым бугром, и на склонах его выступали пласты темного гематита, там должны были быть богатые залежи какой-нибудь руды. Дик Сэнд вовремя вспомнил, что в книгах Ливингстона упоминаются такие болотистые равнины. Отважный исследователь несколько раз попадал в предательские топи, где с оглядкой нужно делать каждый шаг, чтобы не увязнуть в трясине. — Внимание, друзья! — сказал Дик, становясь во главе отряда, — Пробуйте ногой землю, прежде чем сделать шаг! — Как странно! — заметил Том. — Земля как будто размокла от дождей, а между тем все последние дни дождя не было. — Не было, а скоро, наверно, польет. Надвигается гроза, — ответил Бат. — Значит, надо торопиться, — сказал Дик Сэнд, — и пройти это болото прежде, чем разразится гроза. Геркулес, возьмите Джека на руки! Бат и Остин, держитесь около миссис Уэлдон, поддерживайте ее, если понадобится. А вы, мистер Бенедикт… Позвольте, что вы делаете, мистер Бенедикт? — Я проваливаюсь, — просто ответил кузен Бенедикт. Он погрузился в болото с такой быстротой, словно под его ногами внезапно раскрылся трап. Бедняга попал в трясину и до пояса провалился в топкую грязь. Ему протянули руку, и он выбрался на поверхность, покрытый тиной но очень довольный тем, что не повредил свою драгоценную жестяную коробку энтомолога. Актеон пошел рядом с незадачливым ученым и получил задание оберегать его от нового падения. |
| Таков был вид читоки в ярмарочный день. К полудню общее возбуждение возросло необычайно и шум стал оглушительным. Словами не передать ярости продавцов, которым не удавалось всучить свой товар покупателям, и гнева покупателей, с которых продавцы запрашивали слишком дорого. То и дело в этой возбужденной, вопящей толпе возникали драки, и никто не унимал дерущихся — стражи было слишком мало. Вскоре после полудня Альвец приказал привести на площадь невольников, назначенных для продажи. Толпа сразу увеличилась почти на две тысячи человек. Многие из этих несчастных провели в бараках по нескольку месяцев. Длительный отдых и удовлетворительная пища вернули благообразный вид этой партии «товара» и повысили его рыночную ценность. Другое дело вновь прибывшие: у них был очень изнуренный и болезненный вид. Если бы Альвец продержал и эту партию месяц-другой в бараках, он, несомненно, продал бы ее по более высокой цене. Но спрос на невольников был так велик, что работорговец рассчитывал продать их как они есть. Это было большим несчастьем для Тома и трех его спутников. Хавильдары тоже погнали их в стадо, которое заполнило читоку. Все четверо по-прежнему были скованы цепями, но взгляды их красноречивее слов говорили, какая ярость и возмущение владеют ими. — Мистера Дика здесь нет! — сказал Бат, обведя глазами обширную площадь. — Понятно, — ответил Актеон. — Они не смеют продать его в рабство. — Но они могут убить его, и убьют непременно! — сказал Том. — А мы можем только надеяться на то, что нас купит всех вместе какой-нибудь работорговец. Хоть бы не разлучаться! — Ох, как страшно подумать, отец, что ты будешь далеко от меня… Ты… старик… станешь рабом… — рыдая, воскликнул Бат. — Нет, — ответил Том. — Нет, они не разлучат нас, и, быть может, нам удастся… — Если бы еще Геркулес был с нами! — сказал Актеон. Но великан не подавал о себе вестей. С тех пор как он прислал Дику записку, о нем не было ни слуху ни духу. Стоило ли завидовать Геркулесу? О да! Даже в том случае, если он погиб! Ведь он умер как свободный человек, защищая свою жизнь. Ведь он не знал тяжких цепей неволи. |
|
|
