| Несторий, уклонившись от православного учения о взаимоотношении двух естеств во Христе, подозрительно стал относиться к термину „Богородица“, придавая ему неправославный смысл. Но свои еретические мысли он часто выражал терминами, вполне допустимыми и обычными в антиохийской школе. Только для богослова другого направления и такого тонкого мыслителя, как св. Кирилл, заметно было истинное содержание этих выражений в устах Нестория, и он забил тревогу. Эта тревога для многих антиохийцев, пока они не вникли в глубь учения Нестория, казалась напрасной. Вот почему Акакий Верийский еще в 430 г. в своем ответе Кириллу, вполне доверяя его православию и данному им освещению учения Нестория, однако писал ему, что многие не видят в подозрительных выражениях Нестория того смысла, который видит в них Кирилл. 1366 Не подозревая в законных с точки зрения антиохийцев выражениях Нестория ничего еретического, восточные, видя, с какою горячностью нападал на эти выражения Кирилл, стали подозрительно относиться к нему самому. И вот, в это время он написал свои анафематизмы, в которых, в противовес несторианскому разделению естеств, особенно подчеркивает соединение их. Эти, в полемических целях крайне резкие выражения, для антиохийцев показались вполне еретическими, а потому вся его полемика против Нестория, если она доселе и заставляла их задумываться над его (Нестория) учением, теперь совсем потеряла для них значение. Теперь восточные больше говорили об анафематизмах Кирилла, чем о лжеучении Нестория. Освещению, которое св. Кирилл давал учению Нестория, теперь даже вполне православные антиохийцы не доверяли. Но когда эти православные, собравшись в Эфесе, лично ознакомились с учением Нестория, то многие увидели, что св. Кирилл правильно понял его, и потому отшатнулись от Нестория. Так, уже за три дня до первого заседания собора два друга Нестория – Феодот Анкирский и Акакий Мелитинский – в частном собрании сторонников Нестория, услышав от него решительное заявление, что он не признает Богом двух, трех-месячного младенца, питающегося молоком, и что иной есть Сын, претерпевший страдания и иной – Бог Слово, навсегда оставили Нестория, убедившись в его заблуждении, и присоединились к св. Кириллу. 1367 Однако, не все, убедившиеся в заблуждении Нестория, присоединялись к св. Кириллу, для некоторых выражения, допущенные им с полемическою целью, особенно – в его анафематизмах, и понимаемые с антиохийской точки зрения, казались весьма подозрительными. И вот, постепенно образовались в Эфесе три группы: вокруг св. Кирилла – большинство, вокруг Нестория – меньшинство, и группа средняя между ними, подозрительно относящаяся и к Несторию, и к Кириллу. Мы, не выходя из рамок своего сочинения, не можем входить во все подробности событий Эфесского собора, но так как руководителем и, большей частью, председателем собора был св. Кирилл, то мы обязаны вполне внимательно проследить главнейшие события Эфесского собора, поскольку они касаются личности св. Кирилла. |
| Пафос догматической системы Ф. М. заключается, несомненно, в утверждении нравственной свободы, самобытности и самоопределения в человечестве Господа. Это есть пафос человечности, благодаря которому он не допускает поглощения ее божественной природой и превращения ее в орудие (Ап.) или же атрибут (св. Κ.). Эта черта, присущая и всей антиохийской школе, приводит его к дифизитству, дает ему предвосхитить будущее дифелитство и неотъемлемо входит в церковную христологию. Однако его собственная христология, несомненно, двоится, как и всей антиохийской школы. Нагляднее всего это отражается на его отношении к выражению Богородица, которое тогда вообще стало употребительным в церковной письменности. Подобно Несторию, он его совсем не отвергает, однако известным образом истолковывает и чрез то ограничивает. Именно рядом с Θεοτκος он допускает и νθρωποτκος, (человекородица), каждое в своем особом смысле, 126 но считает «безумием говорить, что Бог родился от Девы», 127 в этом видя порождение аполлинарианства. Для него здесь вопрос христологический, – именно о сохранении двойства природ и «совершенной человечности». Таким образом, то, что казалось Ап. христологическим абсурдом, – соединение двух совершенных природ, то для Ф. М. является исходной аксиомой и основным постулатом христологии. Однако выражал он свою доктрину с такой неясностью терминологии (которой соответствовала и неясность самой мысли), что она оставалась двусмысленной. Этим можно объяснить, как могло случиться, что Ф. М., почитаемый при жизни в качестве православного богослова и отшедший в мире с Церковью, оказался анафематствован в качестве еретика, уже после его смерти (на V всел. соборе). Развитие христологической доктрины поставило новые точки над по своему осветило мысль Ф. М. с содержащимися в ней неясностями и противоречиями. Действительно, если придать понятию πρσωπον значение лица в смысле духовной личности, а не только конкретной природы, то учение Ф. М. о двух лицах, которые соединяются в одно, содержит в себе противоречие. |
| Уже святой Афанасий в своих догматико-полемических произведениях основательно устанавливает буквальный смысл Священных текстов и высказывает требование обращать внимание на исторические условия происхождения Священных Книг 35 . Вопрос о праве применения аллегории вызвал даже принципиальные разъяснения со стороны Каппадокийских отцов: Григорий Нисский защищает аллегоризм против нападок с церковной стороны; Григорий Богослов , по его собственным словам занимает среднее положение, а Василий Великий в резком тоне отклоняет аллегорию в применении даже для назидательных проповедей 36 , почему по методу толкования Священного Писания его считают иногда представителем Антиохийских начал 37 . Даже Дидим не мог остаться в этом отношении всегда верным Александрийцем. Что же касается Амфилохия, то он ограничивается буквальным изъяснением, а Аполлинарий уже усвоил метод Антиохийской школы. Другое богословское направление, которое в течение IV и V веков имело сильное влияние на ход догматических движений и раскрытие и обоснование Церковного учения, нашло свое выражение в Антиохийской школе, как известно, по своему основному характеру противоположной Александрийской; борьба этих двух направлении составляет отличительную особенность церковно-богословской жизни этого периода и продолжается еще и за пределами его. Антиохийское направление в своих основных началах проведено было последовательнее, чем Александрийское. В Антиохийской школе теперь окончательно раскрылись те положительные и отрицательные стороны, которые обнаружились в ней, в противоположность Александрийской школе, при самом возникновении ее: строго-научный грамматически-исторический метод в экзегетике нерасположение к чистому умозрению вследствие применения аристотелевского диалектического метода и вообще господство аристотелевской философии; возвышенности в богословствовании богословы Антиохийского направления предпочитали ясность понимания в догматике. Но в истории Антиохийской школы в течение IV и V веков необходимо различать два периода: первый простирается немного за половину IV века, второй падает на последние десятилетия IV века и первую половину V века 38 . В первом периоде Антиохийская школа дала видных деятелей арианства и полуарианства, которых одно воспоминание об отношениях к Лукиану связывало в тесный союз, и они с удовольствием называли себя солукианистами (συλλουκιανιστα). Это были: прежде всего сам Арий, затем Евсевий Никомидийский, Марий Халкидонский, Феогний Никейский, Евдоксий, Нумерий и другие. Кроме этих несомненных учеников Лукиана, может быть, сюда принадлежали и другие ариане, которые держались того же экзегетического направления, хотя их отношение к Лукиану и не может быть утверждено на достоверных исторических свидетельствах. К ним можно причислить Леонтия Антиохийского, его ученика Аэтия Антиохийского, диакона Антиохийского Евномия, ученика Аэтия, превзошедшего своего учителя, Феодора Ираклийского (в Фракии) и других. |
| До нас сохранилось одно письмо основателя Патмосской школы к высшему антиохийскому иерарху. А в этом письме говорится вот что: «Да будет известно, что бесплодный этот остров не произрастил и не произрастит (οτε βλαστσει) дидаскалов (т. е. людей, вполне сведущих в науках) по немощи (απορα) учащего (так здесь Макарий аттестует самого себя), а только едва лишь переписчиков наук…» Затем, указав на известного уже нам своего ученика Иакова как на лучшего и надежнейшего из питомцев Патмосской школы, скромный учитель этой последней пишет далее: «Есть (у меня) и другие… переписчики наук, которые имеют некоторые познания из наук первоначальных (μικραν τν εγκυκλων) и немножко из философии». 94 Вот чуждый всякого тщеславия аттестат, выданный Макарием самому себе, школе и ее ученикам для засвидетельствования истины в истории. За что в особенности мы должны быть благодарны нашему Барскому как историку Патмосской школы, в которой он учился, так это за описание им личности основателя школы и ее первого наставника — Макария. Пусть Барский пишет не столько на основании своих наблюдений, сколько на основании показаний лиц, знавших Макария, тем не менее ценность сведений описателя от этого не убавляется. Наш паломник отмечает быстроту и находчивость ума Макария (его «бистроумие»); он указывает, что единственное богатство Макария составляла его библиотека, т. е. то, что наиболее нужно для человека, преданного науке; сам любя науку, он всячески старался привлекать к занятию ею и других: при первом же свидании с Барским Макарий советовал ему оставить все его планы и остаться на Патмосе в интересах науки («поклонения ради святаго места пришедшу советова мне, да оставлю все странствование и да приложуся к учению елинскому» в его школе), и если Барский не последовал этому совету в свое время, то откровенно сознавался, что он променял лучшее на худшее. Макарий был человеком идеи — этото и влекло к нему столь многих. Он жил мыслью о пользе ближнего («пользуяй многих», по выражению Барского). Преподавание его было совершенно безвозмездным, т. е. ученики ничего не платили ему за обучение, и так продолжалось около 25 лет. Привязанность его к науке и школе была так сильна, что он не только не посещал своих кровных родных, живших на Патмосе же, но не счел нужным отдать им так называемый последний долг, когда узнал об их кончине. Живое дело настолько поглощало его, что он забыл обо всем на свете. Кроме школы он знал еще только дорогу в храм. В храме он ежедневно участвовал в богослужении и своим одушевленным чтением и пением умел расстрогать сердца. Столь же большое влияние оказывали его проповеди, которые он произносил замечательно часто. Его церковные поучения пробуждали в душах грешников чувство покаяния. Его личная жизнь представляла образец воздержания и совершенства; потому все знавшие Макария считали его человеком святым. 96 Вот муж, достойный памяти истории! 97 |
| Нельзя ново-александрийское направление смешивать со старо-александрийским; то и другое и само по себе было значительно и имело свои особенности. Нельзя также антиохийско-сирское направление смешивать с месапотамско-сирским; при всей близости этих направлений в спорах арианских они часто оказывались на различных сторонах. Вообще каждая из вышеуказанным нами направлений восточно-богословской литературы имело свои особенности, которые для пользы науки лучше различать, чем смешивать. Далее, если брать во внимание только главные и наиболее характерные школы – александрийскую и антиохийскую, – нельзя слишком противополагать их одну другой не только в частных богословских воззрениях, но и в общем направлении богословствования. Противоположность можно выставлять сравнивая между собою лишь особенно выдающихся представителей той и другой школы, да и здесь эта противоположность может быть сведена лишь к одному ясному пункту – к различным методам истолкования Писания, да и в этом пункте различие методов все-таки не может быть доводимо до крайности и исключительности. Нельзя, например, сказать, чтобы Златоуст и Феодорит совершенно пренебрегали аллегорическим объяснением Писания (и в их толкованиях немало аллегорий) – а Ориген исключительно вдавался в аллегорию (при всей склонности к аллегоризму, он был и основателем научного критико-филологического метода в исследовании Писания). Точно также нельзя сказать, чтобы Ориген исключительно увлекался метафизической стороной христианства (у него были сочинения и практического характера), а Феодорит совершенно чуждался ее (в его богословских сочинениях немало метафизики). И это нужно сказать о самых характерных представителях двух школ. А у других писателей еще менее заметно такой характерности школьного влияния; относительно многих трудно даже сказать, к какой школе и к какому направлению нужно причислять их. Некоторые писатели решительно не подходят не под одно из известных в то время школьных направлений. Например, к какой школе или к какому направлению можно отнести одного из плодовитейших писателей и почтеннейших церковных деятелей конца IV века – Епифания Кипрского 7 )? Некоторые писатели, принадлежа главным образом к одной школе, заимствовали влияние и из другой. |
| С IV в. слава Александрийской школы стала постепенно увядать. Заблуждения Оригена и вызванные ими оригеновские споры подорвали значение школы. Его сочинения считались источником всех новых ересей. Чрезмерный аллегоризм подорвал доверие и к александрийскому способу объяснения Библии . Вследствие оригеновских и арианских заблуждений пришлось также отказаться и от прежнего метода. Более здравомыслящие из ариан , желая уяснить себе все тайны веры, в подтверждение своих положений ссылались на буквальный смысл казавшихся для них благоприятными мест Писания. Надо было поэтому исследовать буквальный смысл в связи со всей системой веры, по определенным общепризнанным правилам, и научно разъяснить всякое недоуменное место. Такого метода и держался св. Афанасий Великий в своих «Четырех книгах против ариан»; но этот метод получил особенное значение в начавшей процветать с IV в. антиохийской школе , слава которой затмила блеск Александрийской школы. С переселением Родона в Сид в Памфилии ( 395 ) закончился ряд настоятелей Александрийской школы, и о самой школе с того времени уже не упоминается. Как в самой Александрии, этом средоточии неоплатонической философии, так и в катехизической школе преобладало умозрительно-идеалистическое направление духа, склонное к созерцанию и мистике, вследствие чего и объяснение Св. Писания было аллегорически-таинственным. Аллегорические объяснения нередко вырождались в мелочность и курьез; отрицание буквального смысла некоторых мест вредило уважению к Св. Писанию и низводило его на степень книг, исполненных загадок и мифов. Впрочем, упрек в платонизме и неоплатонизме , согласно которому александрийцы будто бы ввели в христианское учение идеи этих философских систем, в этой общей форме неоснователен. Форма изложения, способы выражения и метод нередко сближали их с неоплатониками, частью потому, что они до своего обращения сами обучались этой философии, частью потому, что сами обстоятельства вынуждали их пользоваться ее терминологией и методом, чтобы с успехом бороться с иудейскими неоплатониками и еретическими гностиками. Учителя и ученики в Александрии вообще придерживались эклектизма, выбирая подходящее им из всех философских систем и пользуясь этим для поддержания и распространения христианства. |
| 258 Евсевий. Церковная история. СПб., 1858. Кн. VI. Гл. 3, 6. Филарет, архиеп. Черниговский. Историческое учение об отцах Церкви. Т. 1. СПб., 1882. С. 49–50. 261 Siegfried C. Philo von Alexandria als Ausleger des Alten Testaments. Jena, 1875. Монографии общего характера: Biet, ab. Essai historique et critique sur 1 " ecole juive d " Alexandrie. Paris, 1854. Dahne A. Geschichtliche Darstellung der judisch-alexandrinische Religions philosophie. Halle, 1831 и многие другие. 262 Об александрийской христианской школе толкования Св. Писания см.: Kingsley P. Alexandria and her Schools. London, 1854. Из старых: Guericke З. De Schola quae Alexandriae floruit... Halle. 1824; Hasselbach C. De Schola quae in Aegypts floruit, Alexandriae catechetica... Stettin, 1826. 265 Об антиохийской школе толкования Свящ. Писания см.: Kihn H. Die antiochenische Schule. Ingolstadt, 1866; Hergenrother P. Die Antiochenische Schule und ihre Bedeutung auf exegetischen Gebiete. Wurzburg, 1866. Классический труд по этому вопросу: Kihn H. Die Bedeutung der Antiochenischen Schule auf dem exegetischen Gebiete. Weissenburg, 1867. 266 Разумею Vigouroux F. Dictionnaire de la Bible в пяти томах. В этом словаре – которым я беззастенчиво, между прочим, пользуюсь – науки без конца, но сушь такая, что задохнуться можно. Для души ничего не дает, хотя любопытство может и хорошо удовлетворять. То же можно сказать и обо всех толковательных трудах и сочинениях по Свящ. Писанию, как иностранных, так даже и русских. 268 Цитирую по проф. Юнгерову. Частное историке-критическое введение в священные ветхозаветные книги. Вып. 1. Казань, 1907. С. 141. 269 См. указатель этих трудов у Вигуру: «Dominicams... Franciscains... [Travaux des] sur les Saintes Ecritures» (т. е. труды доминиканцев, францисканцев по изучению Свящ. Писания 272 В вавилонских иудейских школах Книгу Руфь и Плач считали за отдельные книги, т. е. всех книг насчитывали 24. 274 Книгочии – т. е. те, у которых в книги очи направлены, , от глагола «шатар», писать. Из сопоставления с арабскими и сиро-халдейскими корнями видно, что речь здесь идет о евреях, хорошо знавших письмо и счет и потому занимавших место начальников. См. Юнгеров П. Общее историко-критическое введение... С. 12; Gesenius W. Hebraisches und Chaldaisches Handworterbuch...; Mangenot E. «Ecriture Hebraique», 1, 2/Vigouroux F. Dictionnaire... T. 2. Col. 1575 . |
| Иные же, по словам Климента выражали мнение, что «философия (под понятие которой тогда подводилась вся наука) проникла в жизнь людей лишь на горе и на гибель им, и что она имеет злой корень». В виду таких взглядов на науку, Клименту приходилось доказывать, что «философия сама по себе вовсе не влияет гибельно на человеческую жизнь, и что не она причиной возникновения ложных мнений и дурных дел, и что от веры она не отвлекает нас, как если бы это были чары какого-либо волшебного искусства» 1024 . По-видимому, устные и письменные разъяснения Климентом, сейчас указанных его воззрений, не имели большого успеха. По крайней мере Ориген , известный учитель той же александрийской школы, должен был начинать сначала защиту пользы и необходимости изучения христианами языческих наук и в особенности философии. Ориген , сделавшись учителем, хотел было довольствоваться изложением христианских истин, но потом увидал, что этого недостаточно и что необходимо преподавать еще философию. А так как он философии не изучал, то стал ходить на уроки тогдашних александрийских философов. Но все это не сошло ему даром. Его стали порицать за это, как за измену веры. Ориген принужден был защищаться, указывая на примеры лиц истинно-православных, которые и сами учились у философов и в христианской школе преподавали философию 1025 . Любопытно, что он не счел нужным сослаться на пример Климента. По всей вероятности, репутация этого горячего любителя философии была не особенно высока: его авторитетом не удобно было защищаться и прикрываться… —242— Очень интересно узнать, что иногда преподавание в христианской школе приводило к неожиданно тяжким последствиям для преподавателя. О Лукиане, пресвитере Антиохийском, которого считают основателем Антиохийской школы, известно, что он в течение более четверти столетия, в правление трех преемственно следовавших один за другим епископов названного города, находился вне общения церковного, был ποσυνγωγος, под отлучением 1026 . Но почему случилось так? Историк Адольф Гарнак предполагает, что в таком положении Лукиан очутился потому, что он был «главой школы» или училища 1027 , т. |
| За это время из её стен вышли четырнадцать курсов дидаскалов богословия, в числе 91 человека. Посвятившись ещё в школе в сан иеродиакона или иеромонаха, они, в громадном большинстве, достигли потом высших иерархических степеней. Питомцами Халкинской школы были вселенские патриархи Иоаким IV, Неофит VIII, Анфим VII и Константин V, а также и очень многие митрополиты церквей Константинопольской, Иерусалимской, Александрийской и Антиохийской; некоторые воспитанники состояли, в звании архимандритов, схолархами и профессорами разных школ, другие – проистаменами столичных и заграничных греческих кинотов и т.п. 15 . Но число всех окончивших учение (91) на четырнадцать лет нужно признать крайне ограниченным. К тому же, и в составе курсов наблюдалась неравномерность. Так, в 1853 году окончили учение только три дидаскала, в 1857, 1859 и 1862 годах – по четыре, в 1852, 1854 и в 1860 годах – по пяти, в 1858 и 1861 годах – по шести человек, в 1855 году – восемь, в 1851 – девять, в 1863 – десять и в 1856 и 1864 годах – по одиннадцать дидаскалов. Разумеется, нужды греко-восточной церкви в образованном клире удовлетворялись, при таких условиях, лишь отчасти: каждый дидаскал богословия был весьма дорог для церкви и общества и, по окончании курса, немедленно находил себе подходящее дело, а многие, достигнув канонического возраста, возводились на высшие степени иерархического служения. Крайней малочисленностью учащихся в Халкинской школе нужно объяснить и то, что, получив по первому уставу сословный характер и ограничив состав питомцев лишь детьми духовенства, она, по предписанию второго устава, сделалась уже всесословной и открыла свои двери для всех желавших послужить церкви в священном звании, независимо от своего происхождения, – так как, в противном случае, рисковала остаться с самым минимальным комплектом учащихся. Ограниченное количество питомцев Халкинской школы зависело от многих причин. Школа была единственным в Константинопольском патриархате духовно-учебным заведением среднего типа, для поступления в которое совсем не было приготовительных духовных училищ. |
| 344). Наконец, Баур же не отличает ереси от православия, признавая их равноправными пред судом истории. По мнению критика, и я тоже недостаточно различаю ересь от православия и вообще можно, по его суждению, сближать мой труд с церковно-историческим кругозором сказанного немецкого ученого. – Признаемся откровенно, что такое умствование критика нас поразило своею неожиданностью и побудило нас тщательнее пересмотреть прежде всего « церковную историю» Баура и определить, насколько в действительности есть сходства между нашим трудом и трудом Баура, и мы пришли к тому результату, что сходства между ними очень мало. Сходство есть только там, где можно найти его не между только Бауром и моим сочинением, а между последним и другими немецкими сочинениями, что зависело от того, что в науке есть выработанные положения, общепризнанные (иначе какая же это была и наука, если бы в ней не было таких положений?), с которыми не сходиться можно только в том случае, если вздумаешь в виде оригинальности допускать какие-нибудь парадоксы. Мы совсем не обретались под влиянием Баура и не занимали у него каких-либо выводов (за исключением весьма немногих случаев, процитированных в нашем труде). Наш пересмотр «церковной истории» Баура показал нам, что между Бауром и нами решительное несходство и притом в самых важных вопросах. Именно: по Бауру, арианство одолжено своим происхождением школе александрийской и точнее Оригену (Kirchengesch., В. I, 354), а по нашему мнению школе антиохийской. По его воззрению и арианство и Никейская догма развились под влиянием Оригенизма (ibid. 354, 360), но это воззрение принадлежит нашему критику, а не нам. История Никейского собора у Баура изложена на двух страницах, на которых: во-первых разбираются объяснения Афанасия относительно значения слова: «единосущный», и во-вторых подвергается неблагоприятной критике эта формула (В. I, 361–2). Ничего такого нет у нас. Баур приплетает к развитию арианства философские понятия о конечном и бесконечном, о субстанции и акциденсе (см. |
|
|
