| По словам Угеса в тюремной больнице такого лекарства нет, т.к. все больные лепрой — изолированы. «Милошевичу лекарство передавали каким-то образом снаружи, и это могло длиться месяцами», сказал Угес, не пожелав назвать никого лично. Угес просто поражен, как этот медикамент мог оказаться в стенах тюрьмы: «Когда я прихожу в тюрьму, я не могу принести почти ничего, потому что меня обыскивают догола». И профессор Вукашин Андрич, один из тех, кто осматривал Милошевича в ноябре, заявляет, что служба безопасности тюрьмы не позволяет пронести что-либо с собой: «Они отобрали обычное лекарство против простуды. До Милошевича я добирался через 14 дверей, два рентгена и досмотр личных вещей». «Кроме меня тогда Млошевича осматривали врач-ангиолог из России и француз-кардиолог. Мы пришли к единому мнению, что он находится в плохом состоянии, с тенденцией дальнейшего ухудшения. Поэтому ему было необходимо адекватное лечение и отдых не менее шести недель и проведение диагностики». «Вместо этого, они стали проверять наши выводы и оправили Милошевича в тюремную клинику, где проводили все ту же терапию. При этом они четыре часа не давали ему воспользоваться туалетом», утверждает Андрич. «А анализы показали, что у него в крови недостаточный уровень медицинских препаратов». Андрич отметил, что «служащие трибунала, отказав Милошевичу отбыть на лечение в Россию, не предложили ему даже лечения в какой-нибудь голландской больнице». Андрич категорически опроверг заявления Трибунала, что Милошевич мог принимать лекарства сам: «Это невозможно. Милошевич принимал препараты при охраннике, а тот в последствие записывал время и количество медикаментов. Он не мог ни таблетку в рот положить, ни выплюнуть ее — за ним велось постоянное видеонаблюдение». Тем временем, заключенные содержащиеся в гаагской тюрьме начали 14 марта акцию протеста с требованием проверки условий в которых они живут и качества медицинского обслуживания. По утверждениям источников газеты «Глас jabhocmu», после смерти Слободана Милошевича заключенные не чувствуют себя в безопасности и сомневаются в причинах смерти бывшего президента Югославии. |
| В это время умирает любимый писатель Эмира, Ивон Андрич, «самый выдающийся югославский художник-реалист», память которого благодарный читатель-режиссер увековечил, не так давно открыв огромный город-музей Андричград, с кинозалом и квартирой-музеем писателя. Не в последнюю очередь любовь Кустурицы к Андричу объясняется и подчеркнутой «югославскостью» писателя. Андрич был сербом, до конца жизни прожившим в Боснии и принявшим католичество, то есть трещина мира держалась силой сердца одного человека. Кустурица до сих пор называет себя югославом – своеобразное имперское начало фантомной болью не отпускает художника, не способного привыкнуть к разобщению, разделению, вражде, пришедшей на его землю и выгнавшей его с родной земли. Но до трагедии Боснийской войны еще без малого двадцать лет, мирно текут благословенные 1970-е, последние годы диктатора Иосипа Броза Тито, разорвавшего связи Югославии с СССР и заслужившего ненависть отца Эмира Кустурицы тем, что подвергал репрессиям коммунистов, не желавших менять свои убеждения в духе борьбы со сталинизмом и симпатий к русским. В это время Кустурица с четвертой попытки открывает для себя «Амаркорд» Фредерико Феллини, которого Эмир считает гением и своим учителем в кино. Первые три попытки просмотра проваливались, потому что Эмир банально засыпал, чем заслужил славу бесчувственной деревенщины среди уточненных студентов Пражской киноакадемии. Но засыпал будущая звезда Балкан не потому, что ему было скучно, а потому, что именно в эти дни решалась судьба личной жизни режиссера. Перед отъездом в Прагу Кустурица познакомился с Сараевской красавицей Майей Мандич, и теперь Эмир волновался, как бы вдали от него Майа не вышла замуж за кого-то другого. Дело осложнялось тем, что они поссорились перед разлукой. Так что Эмиру пришлось помотаться в поездах дальнего следования из Праги в Сараево, чтобы вернуть Майю. Все сложилось удачно, хоть и не сразу. Любовь и кино, просмотр «Амаркорда» с любимой девушкой совершили какой-то удивительный переворот в Эмире. «Этот фильм значил для меня столько же, сколько Большой взрыв для нашей Вселенной!» – признавался Кустурица. |
| И Стефанович, и министр Просвещения и Веры Велибор Йонич призывали писателей создавать тексты, обладающие дидактичностью и ярко выраженным национальным колоритом: – Лишь неповторимо национальная литература может быть интересна другим народам. Под другими народами в первую очередь подразумевались немцы. Нельзя сказать, что сербские писатели раболепствовали перед оккупантами или же восторгались военным триумфом Вермахта. (Исключением был лишь председатель Союза писателей). Но давайте будем честными: какому творческому человеку не хотелось бы быть опубликованным за границей? А литература тогда виделась таким мостиком, который помог бы развеять то ошибочное представление о народе, которое сложилось в условиях военного противоборства. Энтузиазм сербско-немецкого взаимопонимания основывался на традициях сербско-немецких культурных связей, которые были особенно сильны в период, предшествовавший парижемании. Так нередко вспоминались культурные узы, связывавшие Вука Караджича с братьями Гримм, Гёте и другими немцами Германских государств и Австрии. Началась работа по переводу произведений сербских писателей на немецкий язык. Частичное финансирование работ по переводу в рамках программы «Библиотека Юго-Восточной Европы» взяла на себя Немецкая академия наук и искусства. Отбор текстов для представления сербской культуры за рубежом осуществлялся строго по соображениям художественной ценности, а вовсе не партийно-классового кумовства. Так, в числе первых маститый переводчик Савва Дмитриевич-Зеремский подготовил переводы произведений Иво Андрича, уже при жизни признанного классиком югославской литературы. Андрич, который до войны был послом Югославии в Берлине, теперь демонстративно игнорировал любые общественные мероприятия недичевской Сербии и даже потребовал уничтожить тираж книги, вышедшей без его согласия. Также он отказался поставить свою подпись под «Обращением к сербскому народу» и не участвовал ни в одной из радиопередач. За время оккупации Иво Андрич завершил работу над романами «Барышня», «Хроника Травника» и «Мост на Дрине». |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 95 голосов: 4.2 из 5) Письмо Зорице Это было так давно. Господи, какой же я старый. Помню, как в один из воскресных дней к нам в храм, уже после службы, зашла молодая высокая девушка. Не могу назвать её красавицей, и в тоже время, черты её лица располагали к себе. В глазах читалась внутренняя свобода и раскованность. И ещё, сразу было понятно, что она нерусская, хотя и славянка. — Я Зорица Андрич из Сербии. Мой отец работает в Москве, а мы будем жить у вас в посёлке. Теперь я буду приходить к вам в храм, а вы, батюшка, будете моим духовным отцом. Этот абсолютно безапелляционный тон, эти резко очерченные тонкие губы, растянувшиеся в широкой улыбке. Да, в этом была вся наша Зорица. Совершенно и во всём свободный человек. Она не задумываясь, могла позвонить тебе ночью и задать вопрос, который вполне можно было бы разрешить и днём. Причём, ей и в голову не могло придти, что она делает что-то не так. И что её поступки могут вызывать, у кого бы то ни было, раздражение или досаду. Зорица раньше довольно серьёзно занималась баскетболом и играла за молодёжную сборную своей страны, а сейчас, пока её отец работал в Москве, училась на журналиста. Понятное дело, что девушка с таким непосредственным отношением к жизни, вскорости перезнакомилась, наверное, со всеми сербами, работавшими в Москве и учащимися в Троицкой семинарии. О ком не спросишь, все ей хорошо знакомы, и даже закадычные друзья. Причём, для друзей она была абсолютно открыта, и готова была поделиться всем, что имела в личной собственности. А поскольку имела она немного, то и делиться ей пока ещё было нечем, за исключением внимания и сердечного тепла. Хотя, согласитесь, сегодня этого, как раз-то, чаще всего и не хватает. Зорица очень любила свой родной Новий Сад. Рассказывая о нём, она воодушевлялась, её глаза начинали блестеть, а голос неизменно переходил на верхние тона от восхищения его улицами и домами, а самое главное, мостами. Но мы, всякий раз, как только начинался рассказ о Новем Саде, старались перевести разговор на другую тему, потому, что как только дело доходило до мостов, Зорица начинала плакать в голос. Потому, что знаменитых мостов через Дунай в Новем Саде тогда уже не было. А сама девушка вспоминала, как они со сверстниками выстраивали из самих себя живой щит, чтобы спасти эти самые мосты. Но ничего не получилось, и на её глазах американские самолёты бомбили её детство. |
| — Хороший образ, — признал я, — мне иногда думается, что мы уже живём в аду. — Да, — спокойно ответил священник, — только в рукотворном. В том, который мы создали сами. — А это? — кивнул я на видимые сквозь кроны деревьев золотые купола храма. — Знаете, на затонувшем корабле бывают так называемые воздушные подушки, там сохраняется часть воздуха. Там выжившие ещё могут дышать какое-то время… — А времени остаётся всё меньше, — продолжил я. Больше нам разговаривать было не о чем. Вторая такая встреча произошла в Белграде. Прошло уже несколько лет, а Сербия и её столица так и не оправились от натовских бомбардировок в 1999 году. 18 стран 78 дней бомбили Югославию. Я был на улице Милоша Великого до бомбардировки и был после. Это уже не была улица Милоша Великого. Я почему-то вспомнил Юрия Шевчука и «ДДТ», которые по своей воле да за свой же счёт поехали в Югославию в эти дни. Чтобы спеть там «Не стреляй» и «Наполним небо добротою». Я где-то читал его интервью, о том, с каким звуком летят «томагавки», запомнил почему-то: «Представьте — сидишь в летнем кафе, пьёшь пиво, рядом люди ходят, дети на великах гоняют, собачки бегают и… воет сирена противовоздушной тревоги. Когда на город летели «томагавки», я слышал их звук, мерзкий такой визг, как будто зуб сверлят. Бах, был дом — и нет. Жили люди — их больше нет. Ощущение какого-то абсурда, бреда, чудовищного непонимания». И потом я сам услышал, как летят «томагавки»… Коренные жители Америки должны были бы обидеться за такое использование названия боевого топорика. Я бродил по Белграду, хотел сходить в кафе «У коня», где любил бывать Павич. Где, скорее всего, бывали и Андрич, и Црнянский. В руках у меня были две книги — «Биография Белграда» Милорада Павича на русском и сербском языках. И, помню, я приютился в каком-то совсем неприметном ресторанчике, чтобы выпить кофе, выкурить сигарету (я всё никак не мог отделаться от этой обезволивающей привычки), а ко мне подсел пожилой и похожий на Зевса серб. Молча выпив перепеченицы, он закурил трубку и посмотрел на меня так, будто мы знакомы сто лет. |
| Они насаждают образ Германии, не соответствующий действительности. Я за то, чтобы сотрудничать с Германией во всех областях, особенно в научной и технологической сфере. Есть отдельные замечательные немцы, которые весьма трезво, даже с симпатией смотрят на Сербию. Но немецкая политическая элита уже сто пятьдесят лет последовательно проводит враждебную по отношению к сербскому народу политику. Во всех ключевых исторических моментах она выступала против сербов: в 1878 году на Берлинском конгрессе Вена и Берлин противостояли сербским интересам; то же самое было и в 1908 году, в связи с Аннексионным кризисом. Германия была против нас в 1912-1913 годах, в 1914-м, 1941-м, 1999-м. И свою позицию она не изменила по сей день. В эти названные исторические моменты нашими врагами были также англичане и французы. Поэтому «Памятник благодарности Франции» в Белграде - это памятник сербской глупости, инфантильности и позору. Но немцы для нас более опасны, чем французы, поскольку с экономической точки зрения Германия является мощнейшим европейским государством, и эту хозяйственную мощь она искусно используют для расширения своего политического влияния. Например, немцы дают стипендии молодым сербским студентам, которые позже становятся кем-то вроде современных янычар. Я устал доказывать: лепет про то, что «образ Сербии в Германии меняется», просто смешон. Великие страны не меняют свое отношение к чему-либо в одночасье. Их интересы постоянны на протяжении веков. Также и мнение о том, что «немцы и французы в прошлом воевали, а теперь дружат», не соответствует действительности. Они отнюдь не друзья, просто Вашингтон вынудил их к политическому сотрудничеству друг с другом. И протоиерей Матей Ненадович и Иво Андрич напоминают нам о том, что немцы были и остаются нашими врагами. - Нам, вероятно, предстоит жить в нестабильном и трагическом мире. Выживем ли мы как народ, сможем ли сохранить свою религиозную и национальную идентичность? - Возможно, это кому-то покажется странным, но я не пессимист. |
| И это еще не всё. Льюис умирает на десять лет раньше Толкина, и Толкина просят написать некролог. Но он человек непубличный, очень сложно устроенный, медленно пишущий, так что некролог Льюису он так и не написал. Когда же умирает Толкин, в Times появляется анонимный некролог, точнее, очерк его жизни. Этот короткий текст считается лучшим из написанного о Толкине. Современные исследователи выяснили, что этот текст принадлежит Льюису… Но самое удивительное, что даже это еще не конец истории! В январе 2012 г, Шведская академия обнародовала свои архивы за 1961 г. Среди бумаг Нобелевского комитета было обнаружено письмо Льюиса, в котором он номинирует на премию 1961 г. Толкина за его «знаменитую романтическую трилогию» «Властелин колец». Академики не прислушались к этой рекомендации, и премию в том году получил югославский писатель Иво Андрич. Толкин – не единственный пример влияния Льюиса, скорее это самая яркая иллюстрация обычного для него отношения к людям. Не меньшее влияние Льюис оказал и на Чарльза Уильямса, интереснейшего, к сожалению, недостаточно известного в России автора. Интересно, что, когда Льюис написал «Аллегорию», он её отправил в издательство «Oxford University Press», и тамошний редактор, Чарльз Уильямс, был в совершеннейшем восторге. А в этот момент Льюис читал роман «Место Льва», написанный автором по имени Чарльз Уильямс. Они написали друг другу почти одновременно, и Льюис позвал Уильямса в Оксфорд, познакомил с Толкином. Они знакомятся в 1936 году, но тесное общение началось в 1940-м, когда с началом войны часть издательства эвакуировали из Лондона в Оксфорд. И Льюис, как человек невероятно энергичный, вдохновляющийся и стремящийся проповедовать всем вокруг то, чем он вдохновлен, настоял, чтобы Уильямсу дали возможность читать в Оксфорде лекции по Мильтону, хотя у него не было ученой степени (он получил ее только в 1943 г., после успеха его лекций и благодаря рекомендациям Льюиса и Толкина), то есть, ситуация была беспрецедентная. Вдохновленный этими лекциями, Льюис пишет «Предисловие к «Потерянному раю»». Кроме того, «Мерзейшая мощь», третья часть «Космической трилогии», по всеобщему признанию, написана под влиянием Уильямса, в частности, его сочинений, посвященных артуровскому циклу – и главный герой этой серии, филолог и мистик Рэнсом, списан с него. На примере отношений с Уильямсом прекрасно видно, как тесно в жизни Льюиса переплетены дружба, литературное творчество и научная работа. |
| Боснийская тетрадь. Часть 8 Конечно, оценивать соседей проще, чем решать те же самые проблемы у себя дома. Случись что-то похожее в России, не уверен, что русские смогут забыть о «колбасных» и «шмоточных» интересах и подняться в едином порыве против тех, кто замахнется на нашу Историю, Веру, Культуру. Впрочем, причём здесь сослагательное наклонение? На Русскую Историю, Русскую Веру, Русскую Культуру уже давно замахнулись! Да что там замахнулись! Наши национальные ценности уже не первый год целенаправленно перевирают, перелицовывают, а то и откровенно втаптывают в грязь! Разве это стало поводом для массовых возмущений, организованного протеста? Увы! На этом фоне даже мы – те, кто отправился за тридевять земель помогать братьям сербам, выглядим, как бы это правильнее сказать, не самым правильным образом. Потому как, чего было тащиться с великими трудностями в такую даль помогать сербам в борьбе с Мировым порядком, когда тот же Мировой порядок вовсю беспредельничает у тебя дома, в твоём Отечестве? Кстати, процент тех, кто отправился «помогать сербам», по отношению ко всем гражданам моего Отечества просто ничтожен. Большинство моих соотечественников заняты совсем другими, откровенно прозаическими делами. Как тут не вспомнить основную массу пассажиров поезда «Москва – София» с их почти агрессивным желанием «заработать денег» и почти теряющуюся среди них горстку русских добровольцев, едущих «воевать за сербов». Очень своеобразный, но весьма характерный, социальный срез нашего общества. Есть ли у такого общества будущее? На этот вопрос ответит только время. В центре Вышеграда на одном из домов мемориальная доска, извещающая, что здесь жил и работал писатель Иво Андрич. Том его произведений лет десять простоял в моём книжном шкафу. Простоял нечитанным. Вернусь – обязательно прочитаю. Только, разумеется, после того, как прочитаю всё, что смогу найти про блаженную Матронушку. Возможно, она, действительно, спасла своих земляков (и не только земляков) 12 апреля в бою за высоту Заглавок. |
| Похищение Косово – то же самое, что и похищение органов Речь, произнесённая на Национальном вечере памяти по случаю десятой годовщины агрессии НАТО против Сербии Матия Бечкович. Фото www.fotosteva.rs Человек, который не владел собой, владел всем миром. Конец двадцатого века и своего владения он венчал бесстыднейшим злодеянием – бомбардировкой Сербии, превращая тем самым Европейский Союз и НАТО в новую Монику Левински. Чтобы отвести глаза от своего собственного позора, он пригвождал к позорному столбу Сербию, но его бомбы одновременно разрушали и ту Америку, именем которой больше полувека клялись и на которую возлагали надежду все народы, жаждущие свободы и справедливости, от Белграда до Владивостока. „Из всего, что человек способен возвести и соорудить, нет ничего лучшего и более ценного, чем мосты“, написал Иво Андрич, и за этот благороднейший символ, подаренный грамотной цивилизации нашей землёй, он и его язык были увенчаы Нобелевской премией в области литературы. Однако топча на своём пути все принципы, от Устава ООН до моральных канонов вселенной, чудовище НАТО разинуло свою пасть как раз на мосты. Обожравшись мостов, оно налегло на сладости – храмы, больницы и дома престарелых, пассажиров в поездах и автобусах, телевизионные студии и телевизионные башни, детей на горшках. Так закончилась одна эра, а в начале другой нам вручили чистый лист бумаги, на котором мы должны заново написать историю Сербии. Хотя этот проект предназначен не только для нас, Сербия уже традиционно выбрана на роль проводника, через который маленьким народам сообщается, что хребет им больше не нужен, и что без хребта будут жить гораздо лучше. Наше будущее – бесхребетные дети. Чтобы рожать бесхребетных детей, лучше и нам самим быть без хребта. Через мощнейшие экраны, глашатаи НАТО извещали нас о том, что в бомбардировке не было ничего личного – она была исключительно отрезвительной и поучительной. Нас бомбили на наше благо, и эта бомбардировка будет считаться удавшейся только в том случае, если она научила нас чему-то новому и важному. Будучи переходным обществом, мы встретили эту первую бомбардировку неподготовленными – нас захлестнули эмоции. С тех пор над нами достаточно много работали, в нас довольно много вкладывали, так что на сегодняшний день мы уже мягкошеее и бесхребетнее, чем когда-либо. Из каждой новой бомбардировки мы бы сделали праздник – использовали бы её как шанс для отрезвления, и встретили бы её без предвзятости, а с открытым сердцем. Теперь мы в сто раз умнее, чем десять лет назад, и если бы у нас тогда была теперешняя мудрость, мы бы бомбили сами себя! |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла [серб. Браничевска enapxuja] Сербской Православной Церкви (СПЦ), была учреждена архиеп. Евстафием II (1292-1309) при реорганизации и разделении Сербской архиепископии на 15 епархий (упом. на 12-м месте). Главный город рим. пров. В. Мёзия Виминакий, основанный кельтами, при заселении этих земель славянами был переименован в Браничево, с IV в. стал епископской кафедрой. В 1219 г. при учреждении свт. Саввой I Сербским автокефальной Сербской архиепископии Браничево еще не входило в ее юрисдикцию. Первый известный по имени архиерей Б. е. митр. Моисей упомянут в дарственной грамоте 1318 г. кор. Милутина Баньскому мон-рю. Второй, еп. Иосиф, назван в Загребском Синодике Православия посл. четв. XIV в. и, как предполагается, занимал кафедру до учреждения в СПЦ Патриаршества в 1346 г., когда Б. е. была возведена в ранг митрополии. В 1380-1390 гг. митрополией управлял митр. Михаил, с 1416 г.- архиеп. Вениамин, к-рый, видимо, последний из архиереев занимал кафедру в ц. св. Николая в Браничеве. В 1428-1430 гг., при деспоте Георгие Бранковиче , серб. столица и кафедра Б. е. были перенесены в новопостроенный на Дунае г. Смедерево. После завоевания Сербии турками не сохранилось точных сведений об архиереях Б. е., вероятно, она была вскоре упразднена. После окончания первой мировой войны и обновления Патриаршества в СПЦ 30 авг. 1921 г. было принято решение о восстановлении Б. е. с центром в Пожареваце в границах Голубацкого, Деспотовацкого, Млавского, Моравского, Парачинского, Пожаревацкого, Рамского, Ресавского и Хомольского районов. В 1922-1930 гг. Б. е. управлял еп. Митрофан (Раич). При еп. Иоанне (Иличе), находившемся на кафедре в 1932-1934 гг., на основании нового Устава СПЦ была проведена реорганизация епархии, начал издаваться епархиальный «Браничевский вестник». Еп. Вениамин (Таушанович) , занимавший кафедру в 1934-1952 гг., вел активное строительство храмов, учредил газ. «Святосавский путь», создал епархиальный союз христ. объединений. Во время второй мировой войны Б. е. принимала священников-беженцев, в мон-рях были устроены дома-приюты. После смерти еп. Вениамина правящим архиереем Б. е. стал еп. Хризостом (Войнович ; 1952-1989), при к-ром было освящено 30 новых храмов, 85 приходских домов и 13 монастырских корпусов, особое внимание он уделял подготовке священнических кадров и развитию мон-рей. В 1989-1993 гг. Б. е. управлял еп. Савва (Андрич) , с 1994 г. на кафедре пребывает еп. Игнатий (Мидич) . |
|
|
