| Расширение Никейской империи и ее укрепление вызвало понятную озабоченность Иконийского султана. И в 1209 г. он при посредничестве венецианцев заключил тайный союз с Латинской империей против Никеи. Но и Ласкарис предпринял ответные шаги. Он вступил в союз с царем Киликийской Армении Левоном II, у которого также были основания опасаться Рум-сельджуков, и даже женился на его племяннице в 1214 г.; впрочем, брак распался буквально через год 52 . Постепенно положение дел складывалось не в пользу Трапезундской империи. В 1212 г. Давид, приняв перед смертью монашескую схиму, скончался. А в 1214 г. на его области напали войска Ласкариса и захватили Пафлагонию. Пользуясь случаем, турки тут же оторвали от Великих Комнинов Синоп – важнейший для них выход к Черному морю, а Феодор Ласкарис – Пафлагонию. После этого территория Трапезундской империи ограничилась землями от Термодонта на западе до Чороха на востоке. Помимо Трапезунда, силу окрепшей Никейской империи почувствовали на себе турки. Первоначально Кей-Хосров I мудро хранил нейтралитет и даже именовал царицу Ирину своей сестрой, поскольку некогда император Алексей III Ангел усыновил его. Но аппетиты султана разгорались, и он был совсем не против того, чтобы подчинить Иконии богатые земли Никейского царства. Повод для войны сельджукам дал бывший император Алексей III Ангел Комнин, обобранный крестоносцами до нитки. В свое время отосланный в Германию в качестве «ценного приза», он сумел подкупить капитана корабля и высадился вместе с женой Ефросиньей в гавани Салагоре, что находилась под властью Эпирского деспота Михаила I. Деспот очень радушно принял бывшего царя, и, возможно, не без его участия Алексей III Ангел стал инициатором одной хитроумной комбинации, целью которой являлось разрушение Никейского царства и обеспечение первенства Эпира 53 . Узнав о том, что его зять Феодор Ласкарис стал императором Никейской империи, Ангел, вместо того чтобы подумать о спокойном предсмертном пристанище, взревновал к его славе и в 1211 г. отправился через Эгейское море к правителю турок. Получив аудиенцию у султана, он просил восстановить себя в царском достоинстве, напоминая о старинных дружеских отношениях и обещая горы золота за эту услугу. Султан решил использовать столь удачную возможность поживиться за счет соседа и отправил к Ласкарису послов с вполне реальными угрозами начать войну, если тот добровольно не уступит власть. Но Феодор I Ласкарис был не тем человеком, которого можно так легко испугать. Помолившись Богу и отдав себя в Его волю, Феодор I собрал войско, куда вошел сильный отряд наемников-латинян, и отправился к Антиохии на Меандре, осажденной турками. Марш никейцев был столь стремительным, что сельджуки опешили от неожиданности, увидав врагов рядом с собой уже на 11-й день начала войны. |
| 2170 Это учение о жизни как среднем термине Викторин заимствовал из неоплатонизма, см. Porph. De regr. anim. Fr. 8; Procl. Theol. Plat. III 9//Vol. III. P. 35–36; Hadot. 1960a. P. 133, 138. 2180 Hymn. III 146–149: Formata substantia, aut sibi tantum, aut alteris, aut sibi et alteri nota est, O beata trinitas! Очевидно, под сущностью здесь имеется в виду Отец, под ее формой – Сын, а под ее знанием себя – Св. Дух. 2181 Hymn. I 75–78: Hinc singulis vera, hinc tribus una substantia est, Progressa a patre filio et regressa spiritu, Quia tres exsistunt singuli et tres in uno singuli. 2184 Adv. Ar. I 32.23–29. По мнению П. Адо (Hadot. 1962. P. 436), второе определение, выражающее идею бипотенциальности души – gemini luminis (букв. «двойного света»), заимствовано Викторином из Халдейских оракулов (или из порфириевского Комментария к ним), где применительно к душе использовано следующее определение: λκς μφιφαος, «двусиятельной силы» (Orac. Chald. Fr. 1. 3–4). 2185 Adv. Ar. I 50.1–3; IV 21.26. Как мы видели выше, это представление о Боге как «Духе, обладающим тремя потенциями» (tripotens spiritus), заимствовано Викторином из «сифианского гностицизма». 2188 Другой латинский эквивалент термина οσα – термин essentia – Викторин использует крайне редко, отождествляя его с Богом Отцом как чистым Бытием. См. Adv. Ar. III 7.28–35; IV 6.3. 2189 Adv. Ar. III 1.19: Omne autem quod est unicuique suum esse substantia est. Adv. Ar. III 1.20–21: quod est esse. Adv. Ar. II 1.28: Esse enim illi substantia sua. 2191 Adv. Ar. I 30.18–20: Quid dicimus esse substantiam? Sicuti sapientes et antiqui definierunt: quod subiectum, quod est aliquid, quod est in alio non esse. Ср. Adv. Ar. I 30.24–26: substantiam autem subjectum cum his omnibus quae sunt accidentia in ipsa inseparabiliter exsistentibus. 2203 В своем тринитарном учении Викторин никогда не употребляет термин persona («лицо», или выражения duae personae/tres personae, которые он прямо отрицает, см. Adv. Ar. I 11.15; I 41.26–27), который, как мы видели, стал нормативным для латинской тринитарной теологии со времен Тертуллиана , но использует только греческий термин π στασις («ипостась») и его латинские эквиваленты – subsistentia и exsistentia). |
| У истоков этого этапа стоит личность Моисея, о которой св. Феофил говорит следующее: «Служителем ( δικονος) Божественного закона был Моисей, служитель Божий ( θερπων το Θεο) для всего мира, но в полной мере ( παντελς) – для евреев, именуемых также иудеями», которые были «праведным семенем мужей благочестивых – Авраама, Исаака и Иакова» (III, 9) 329 . Тем не менее и «этот народ преступил данный от Бога закон; Бог же, будучи благам и милосердным и не желая гибели [этого народа], послал к иудеям пророков, которые должны были научать их и напоминать им заповеди закона ( τ το νομο), обращая их к покаянию. Пророки также предсказали, что если евреи будут упорствовать в дурных деяниях, то тогда они подчинятся всем царствам земным, что явно и произошло с ними» (III, 11). Примечательно, что о новозаветном этапе Домостроительства св. Феофил почти не упоминает, указывая только на единство учения пророков ( τ τν προφητν) и Евангелистов ( τ τν εαγγελων – Евангелий), поскольку и те и другие были «духоносными» ( πνευματοφρους) и «глаголили единым Духом Божиим» (III, 12). В связи с этим не может не возникнуть вопрос: чем объясняется такой «сугубый акцент» на ветхозаветном этапе Домостроительства спасения у св. Феофила? Думается, что его можно опять объяснить апологетической задачей произведения святителя. В частности, своего друга-язычника он убеждает в том, что христианское учение отнюдь не является новым ( ο πρσφατος) и баснословным, но есть более древнее и истинное ( ρχαιτερος κα ληθστερος), чем учение всех языческих поэтов и писателей (III, 16). К этой мысли апологет возвращается неоднократно и, в частности, говорит: «Наши Священные Писания – более древние и истинные, чем сочинения эллинов и египтян или каких-либо других историографов» (III, 26). Также он замечает: «Евреи, прародители и праотцы наши, от которых мы получили Священные Книги – более древние, чем книги всех ваших писателей» (III, 20). Помимо того, что в эпоху поздней античности «древность» являлась одним из наиболее весомых аргументов в пользу истинности того или иного учения (отсюда и «теория заимствования», упоминаемая выше), следует учитывать и определенную «тягу к Востоку», характерную для многих образованных язычников. |
| В конечном итоге мудрость есть познание Бога (divinitatis intellectus, Dei notitia), благодаря которому мы отличаемся от животных (De ira Dei, 12; Div. Inst., VII.9). Вслед за Овидием 1213 и Цицероном 1214 Лактанций полагает, что даже телесное строение человека, его прямая осанка и устремленный вверх взор (status rectus, vultus erectus) естественно направляют его дух к небу, к Высшему Благу, к своему Творцу (Div. Inst., II.1 1215 ; III.10; 12; VII.5 1216 ; 9 1217 ; De opif. Dei, 8; De ira Dei, 14 и др.). Мы рождаемся не для того, чтобы взирать на то, что сотворено, но чтобы созерцать Самого Творца всего сущего (ut ipsum factorem rerum omnium contem plem ur), то есть познавать его умом (mente cernamus, Div. Inst., III.9) 1218 . Поскольку мы не можем видеть Бога телесными очами, мы должны созерцать Его нашим духом (Deum animo contemplemur, ibid., II.1). С другой стороны, мы можем познать Бога из самих творений Божиих и явленной в них Его силы и действия (de sua vi, et effectu, et operibus, ibid., V II.9), ведь когда мы взираем на прекрасные и удивительные творения Божии, мы «умственными очами» (mentis oculis) можем созерцать в них Самого Бога, невидимого и непостижимого телесными чувствами (ibid., VII.9) 1219 . Но человек приходит к более точному познанию Бога тогда, когда обращает мысль на самого себя и вспоминает свое происхождение (ibid., III.10) 1220 . Под руководством самой природы человеческая душа ищет и любит вечного Бога, помышляя откуда она произошла или куда возвратится (ibid., VII.9) 1221 . Однако своими силами человек не может познать природу небесных вещей (rationem rerum caelestium) и Божественный Разум (ratio divina), поскольку ничего подобного невозможно отыскать простым размышлением (cogitando, ibid., III.10; ср. I. Praef.). Истину, то есть таинство Высочайшего Бога, создавшего всё, человек не может постигнуть собственным умом или чувствами; иначе не было бы никакого различия между Богоми человеком, если бы в советы и намерения этого вечного Величия могло проникнуть человеческое размышление (ibid., III.10; I. |
| Один из трёх александрийских клириков, подавших жалобу на Диоскора на соборе Халкидонском, писал, что последний гнал его за то, что он удостоился близости и благосклонности Кирилла (Acta Chalced. P. 181; Деяния... III, 572). Очень может быть, что этот клирик был доверенным лицом у Кирилла по делам унии. Гонение началось на него тотчас после смерти Кирилла. Не имел ли в виду Диоскор в лице этого, доверенного у своего предшественника, человека казнить память Кирилла, друга унии? Другой александрийский клирик также подвергся ненависти Диоскора за «близость к Кириллу». Этот в своей жалобе на соборе Халкидонском говорил: «Часто я был посылаем в путешествия при блаженной памяти Кирилле, особенно в царствующий Новый Рим; иногда, по причине порученных мне от него необходимых дел, переплывал море» (Ibidem. P. 183; Деяния... III, 578). Не был ли этот клирик на посылках у Кирилла во время сношений по вопросу об унии, когда сношения с Константинополем у Кирилла были особенно деятельны? Самым несчастным лицом, на которое излился весь гнев Диоскора против Кирилла, был племянник последнего, пресвитер александрийский Афанасий (Ibidem. P. 185; Деяния... III, 583. Кстати заметить, что уверение некоторых историков, что Диоскор был племянником Кирилла, как это делают Горский, Martin и другие, несправедливо, стоит лишь вникнуть в жалобу Афанасия, поданную собору Халкидонскому, чтобы отказаться от указанного мнения). Афанасий был племянник Кирилла и, очень вероятно, был одних и тех же воззрений со своим дядей. Гонение на него со стороны Диоскора началось тотчас по вступлении последнего на престол (Ibidem. P. 186; Деяния... III, 585, 588). Не действовал ли Диоскор под свежими впечатлениями, какие производила на него уникальная деятельность Кирилла? Чрезвычайно важно указать, что гонение Диоскора в настоящем случае выразилось, между прочим, в отнятии денег у Афанасия и вообще Кирилловой родни (Ibidem. P. 186; Деяния... III, 586). Почему же Диоскор ограбил богатую родню Кирилла? Потому что обвинял Кирилла в растрате церковных сумм и конфискацией капиталов, принадлежащих его родне, хотел вознаградить потери церкви Александрийской (Hefele. Op. cit. Bd. II. S. 314). Но за этой общей причиной не скрывалась ли частная и ближайшая? Кирилл потратил деньги не на что другое, как на различные расходы по устройству дел унии (Bd. II. S. 265). Значит, Диоскор, возмещая церковные убытки указанной конфискацией наследства Кирилла, хотел заявить этим, что деньги церковные, израсходованные Кириллом, пошли на дело недоброе, на плохое дело. |
| Гераклитовская вечность играла, как дитя, не сознавая всего ужаса, таящегося в ней. Сократ же со смехом и шутками беспечен вполне сознательно, так как его игра закончится смертью, а значит, и бытием, неподвластным злой человеческой силе. У неоплатоника Плотина вселенная сурова к человеку и проницательна. Она непрестанно создает людей, " прекрасные и милые видом живые игрушки " (III 2, 15, 31 – 33). Слезы и заботы их, пусть даже самые глубокие, есть, с точки зрения вечности, только пустая забава (paignion). Люди, пишет Плотин, " принимают свои игрушки за нечто важное, так как им неведомо то, что действительно важно, и потому, что сами они игрушки " (III 2, 15, 54 – 56). Даже из этих немногих примеров, ограниченных размерами главы, можно сделать вывод об одной неистребимой тенденции, свойственной греческой мысли и обусловленной тем, что во все эпохи физическая и материальная, телесная сторона живого существа не была осмыслена греками как личность. Человек смыкался со всей мировой материей и был един со всем физическим миром и природой, не выходя из круговорота материи, где все мыслилось вечным – и смерть и рождение. Жизнь человека управляется божеством, которое само играет без ясно выраженной цели. Это божество еще тоже неотделимо от мирового хаоса и вечно изменчивых стихий земли, огня, воздуха и воды. Оно еще чересчур физично, внеличностно и потому преисполнено избытка сил и безмерной энергии, изливающейся в мир. Отсюда – опасная безрассудность детски–наивной игры грозного хаоса и нестареющей вечности. Беззаботная игра божественных сил никогда, однако, у греков не противоречила осмыслению мира и человека как направляемых вполне целесообразной и разумной волей, открытой вовне лишь мудрецам, пророкам и поэтам . Эта воля могла пониматься в разные периоды времени различно. Греки именовали ее Судьбой – Мойрой, Ананкой – Необходимостью. Она была Логосом Гераклита (A 8. 16. 20; B 1. 2. 72), Нусом – Умом Анаксагора (B 12. 13), " беспредпосылочным началом " (archë anypothetos) Платона (R. P. VI 509a, 510b), Перводвигателем (pröton cinoyn) Аристотеля (Met. IV 8, 1012b 30), " творческим огнем " (pyr technicon) стоиков (SVF 1 171; II 217, 1134). Мировой Душой неоплатоника Плотина (III 1. 8 – 9; V 1, 2), Адрастией – Неизбежностью, Дикой – Правосудием и Софией – Премудростью (III 2, 13, 16 – 17), демоном (III 4, 3; 5). |
| Вероятнее предполагать, что первая часть Царствования Алексея написана еще в Цареграде, около 1203 года. Нам кажется возможным, что между написанием первой книги и четырех глав второй, а также и остальных частей истории Алексея, должен был пройти значительный промежуток времени 455 . Начиная с 5 главы II книги, правление Алексея III, без сомнения, описано в Никее. Скорбное обращение к византийской империи по поводу того обстоятельства, что царедворцы в выборе преемника императору Алексею III руководились личными целями и свой интерес ставили выше общего блага, может оправдываться только тем, что тогда писатель действительно имел в виду падшую империю. В самом деле, образ прелестницы, продающей свои ласки всякому встречному, женщины, подвергшиеся насилию и т.п., едва ли может быть приложен к византийской империи времени Алексея III Ангела 456 ; вероятно, тут имеется в виду империя, завоеванная латинянами. Точно также, в описании набега кочевых народов (половцев), в союзе с болгарами, на местечко Куперий, во Фракии, есть один признак, дающий основание предполагать, что это событие описано после 1206 года. Никита делает замечание, что скифы и доселе 457 избегают нападают на городские и полевые укрепления. Во всяком случае, следует думать, что между событием и описанием его был значительный промежуток времени, когда скифы, т.е. половцы и команы могли несколько раз доказать свою неспособность к осаде укреплений. Но таковы и были набеги этих кочевников в 1205–6 годах, к описанию которых Никита и обращается в своем месте. Заметим еще, что отдел, начинающийся в 8 гл. в III книге Алексея, мог составлять совершенно самостоятельный рассказ и внесен в историю в последствии. В рукописи, хранящейся в Лондоне (cod. Bodl.), этот отдел, действительно, представляет самостоятельное целое. Говоря об обещаниях, которые дал крестоносцам сын исаака Ангела, Алексей IV, Никита выражает убеждение, что он никогда не в силах был исполнить их 458 -убеждение, основанное на совершившихся событиях; это еще признак, что вторая половина царствования Алексея III написана после занятия латинянами Цареграда. |
| Свергнув после недолгой борьбы Вотаниата и короновавшись (4 апреля 1081), Алексей I Комнин получил жуткое наследство. Расстроено было все – армия, промышленность, финансы, управление. Турки, призванные Мелиссином, отняли почти всю Малую Азию с городами Бру-сой и Никеей и вышли к Пропонтиде. На севере империи грозили печенежские орды, а в Италии уже поднимал паруса флот Роберта Гвискара, нацеленный на Далмацию. «Ко всему прочему, – писал немецкий историк XIX в. Герцберг, – под впечатлением событий, имевших место после брака Зои с Романом III, среди знати склонность захватывать корону превратилась в настоящую эпидемию» с. 256]. С Никифором Мелиссином новый автократор разобрался по-родственному, и тот сложил оружие, в обмен получив не пол-Византии, как ранее предлагал Комнину, а титул кесаря и Фессалонику в удел. Настало время разобраться с норманнами. Алексей I заключил мир с сельджуками, союзы с Венецией и германским королем Генрихом IV. Обеспечив себе таким образом дипломатическое прикрытие, василевс повел армию ромеев в Далмацию, где высадилось и осадило Диррахий тридцатитысячное войско грозного Роберта Гвискара. Местные славяне с удовольствием помогали норманнам, мечтая об освобождении от власти ненасытных византийских чиновников. 18 октября 1081 г. Алексей Комнин вступил в бой с силами Роберта. Не выдержав атаки тяжелой варяжской (точнее, варяго-русско-англосакской) пехоты Комнина, норманны бросились наутек, и чудом храброй Гаите, наложнице Гвискара, удалось остановить бегущих воинов и снова двинуть их в бой. Утомленные преследованием варяги были смяты и перебиты, а панцирная кавалерия Гвискара (1300 итало-норманнских рыцарей) опрокинула уступавших ей по боевым качествам греческих катафрактов. Зетский князь, союзник византийцев, предал их и не вступил в сражение. Разгром был полный, ромеи отступили, Диррахий пал. В этом сражении Алексей продемонстрировал свою исключительную храбрость, за которую его так любили воины. «Лучше умереть в мужественном бою, – по словам его дочери, любил повторять Алексей, – чем спасти жизнь ценой позора!» с. 211]. |
| Старое отношение перевернулось: прежние слуги стали господами 38 . Обоим императорам принадлежала только столица, провинции повиновались ещё отступившему в Адрианополь Алексею III. Вскоре вспыхнуло народное греческое восстание, и жертвой его сделались торговые склады пизанцев и амальфитанцев, а также турецкая мечеть. К этому присоединился страшный пожар в городе. Пока Алексей IV с помощью франков покорял Фракию, вельможи столицы думали о сопротивлении и восстановляли городские степы. Исааку II и Алексею IV понемногу стало надоедать бесстыдство франков; масла в огонь подлили грубые слова Дандоло молодому императору: «скверный мальчишка, мы вытащили тебя из грязи, и мы опять тебя бросим туда обратно». Во главе управления империей стал смелый и отважный Алексей Дука Мурзуфл, родственник императорского дома. Греки произвели из столицы несколько, хотя и неудачных, нападений. Но в лагере франков свирепствовал голод. 25 января дело дошло до революции. Знать, клир и народ собрались на выборы императора, входившие мало-помалу в привычку. После того как без согласия патриарха 28 января был помазан императором Николай Канав, 5 февраля 1204 года Мурзуфл был торжественно коронован патриархом, как законный римский император Алексей V. Алексей IV был задушен, его несчастный отец умер от ужаса. Гнилые компромиссы исчезли: греки и латиняне стояли друг против друга, как смертельные враги. Новый император тотчас отказался от дальнейших платежей и потребовал ухода крестоносцев. Война стала неизбежна. Нападение, произведённое на возвращавшихся из богатого города Филеи на Чёрном море с неимоверной добычей франков, было так неудачно, что в руки Пьерра де-Брашейля попал палладиум империи, носимый патриархом образ Панагии Одигитрии, произведение евангелиста Луки. Март прошёл во внушительных приготовлениях франков; строились сильные осадные машины и штурмовые лестницы. Но Алексей V руководил защитой с осмотрительностью и бесстрашием. Первый штурм франков не удался. Главный штурм был произведён 12 апреля. |
| За первым отклонением вскоре последовало второе, которое было связано с личностью Алексея Ангела, сына Исаака II. Юному Алексею удалось бежать из тюрьмы, в которую он был заключен вместе со своим ослепленным отцом. В поисках помощи он поспешил на Запад и после безрезультатной аудиенции у папы Иннокентия III прибыл ко двору Филиппа Швабского. Филипп, который по мере сил старался следовать политике Генриха VI, поддержал притязания своего родственника на византийский императорский престол с величайшей готовностью. Удержанный внутренними затруднениями от прямого вмешательства, он тем не менее вступил в переговоры с крестоносцами и венецианцами, стремясь увлечь их идеей восстановления на престоле Исаака II и его сына. Для дожа ничто не могло быть так кстати, как это предложение, однако и предводитель крестоносцев Бонифаций Монферратский, семья которого поддерживала с Востоком тесные связи, с радостью ухватился за возможность вмешаться в византийские дела. Пока крестоносцы зимовали в завоеванной Заре, туда прибыли посланники германского короля и его протеже. Тогда и состоялось желанное для обеих сторон соглашение. С щедростью претендента Алексей пообещал крестоносцам и венецианцам громадные суммы денег, а для умиротворения папы посулил церковную унию и обязался после своего восстановления на престоле деятельно поддержать дальнейший крестовый поход. Подавляющее большинство рыцарей последовало уговорам Дандоло и Бонифация: искушение было велико, и голос совести молчал, ибо после экспедиции против Константинополя крестовый поход должен был продолжиться благодаря огромным средствам, обещанным византийским претендентом на престол. Уже в Заре Алексей присоединился к крестоносцам, а в мае 1203 г. на Корфу был подписан договор в отношении уже решенного отклонения крестового похода. 24 июня крестоносный флот появился у византийской столицы, «царицы всех городов». После взятия Галаты была разбита цепь, которая преграждала вход в Золотой Рог. Корабли крестоносцев вошли в гавань, одновременно начался штурм города с суши. Несмотря на то что византийский гарнизон и особенно варяжская гвардия оказывали отчаянное сопротивление, 14 июля 1203 г. Константинополь попал в руки крестоносцам. Ничтожный император Алексей III с императорской казной и сокровищами бежал. Слепой Исаак II был восстановлен на престоле, а его сын Алексей IV, ставленник крестоносцев, был коронован как соправитель. |
|
|
