| мученика бессребренника Космы. Все они просили Государя о милостыне; Архимандрит Иоасаф подал Государю еще грамоты от Патриарха Александрийского Кирилла, от Иерусалимского Софрония, Волошского Воеводы Иеремии и от Архиепископа Синайского Лаврентия. Государь приказал Митрополиту и Епископам сесть; дьяк царский Афанасий Власьев объявил им царское жалованье, и все они были отпущены на подворье, куда им послан был корм со стола Государева. Грамота Цесарева была такого содержания: «Мы, Рудольф вторый, Божиею милостию, избранный Кесарь Римский, всегда прибавитель (semper Augustus) царств Немецких, Угорских, Чешских, Далматских, Кроатских, Славонских и иных Король, Арцы-Арцуг Австрийский, Арцуг Бургунский, Брабанский, Стырский, Краинский, Луценбурский, Виртембергский, вышне и нижне-Шлезский, Князь Швабский, Марграф святого царства Римского, Бурговский, вышней и нижней Лаузации Князь, и Граф Габсбургский, Тирольский и иных, извещает тому пресветлейшему и вельможнейшему Государю, Царю Борису Феодоровичу, властителю всея Русии, Великому Князю Московскому, Новгородскому, Государю Псковскому, Смоленскому, Тверскому, Царю Казанскому и Астраханскому, и Сибирскому Самодержцу, нашему особолюбительному другу и брату, наша дружба и братская любовь и все доброе. Пресветлейший, вельможнейший Князь, особолюбительный друг и брат! Бил нам челом тот, чести достойный, наш любительный богомолец, Дионисий Палеологус, Архиепископ Тырновский и Болгарский, а сказал он, что возжелал до вашей любви ехать, и нам бы его пожаловать, отписать к вашей любви об нем, и мы челобитья его не оставили и сию грамату к вашей любви ему дали, потому что нам про него расказали, что он несколько лет живет в духовном чину, богобоязненно, и доброю мыслию ко всему Христианству разными мерами объявился. И мы просим у вашей любви того дружно, чтобы для нашего прошения, был он у вашей любви в добром принимании, и для того нашего писания было бы ему чем обрадоваться, и то нам от вашей любви учините за особую любовь челобитья; а мы против того дружелюбным, братским доброхотением, воздавать во всякое время готовы будем. |
| „Там или здесь, все едино“, отвечали ему патриархи, „мы исполняем только волю собора и государя; а что нет здесь царского величества, в этом его вина“. Затем александрийский патриарх Паисий, как вселенский судия, подошел ближе к Никону, сам сбросил с него клобук, украшенный серафимом, надел на него простой клобук, сняв его с находившегося тут греческого монаха; торопливо сняли с Никона и верхнюю богато украшенную патриаршую панагию, а другую панагию на нем не заметили и снять позабыли. Никон при этом не преминул посмеяться над восточными патриархами: „Бедные, подневольные вы странники, пришли сюда издалека не на доброе дело, не мир устроить, но чтобы найти себе денежную милостыню и ею потом заплатить дань своим поработителям; разделите этот клобук и панагию между собою, вам достанется много жемчугу и золота на свои нужды и утешение; возьмите и мантию мою, если желаете“. Услышав это, патриархи отдали снятые клобук и панагию стоявшему возле Никона монаху его Марку, а о мантии сказали: „Следовало бы снять теперь с тебя и мантию, но по просьбе государя дозволяем тебе носить ее на время, пока не приедешь в назначенную тебе обитель“. Архиерейской мантии и посоха не взяли тут у Никона „страха ради всенародного“, добавляет Шушерин. Таким образом обряд низложения Никона оставался далеко не выполненным; даже объявленный теперь соборный приговор долго после того не был окончательно оформлен и подписан 3 . Обратное шествие Никона с собора на подворье в патриаршей мантии и с посохом в руках, в преднесении патриаршего клобука и панагии, давало возможность скрывать на время от народной толпы сущность соборного определения, только что выслушанного Никоном; народ по-прежнему видел Никона в патриаршем сане и продолжал считать его патриархом. Грубые насмешки над Никоном сопровождавшего его спасо-ярославского архимандрита Сергия, направленные к унижению его чести и достоинства, едва не вызвали открытого волнения в народе; со стороны последнего раздался протест против оскорблений опального патриарха; но окружавшая Никона усиленная стража поспешила замять это волнение и протестовавшие быстро были схвачены и выведены из толпы. |
| Путешествие на Восток в 1651—1653 годах В феврале 1651 года, Арсений вновь с той же целью был послан царем в Константинополь и Иерусалим. Проезжая через Украину, он случайно напал на след «вора Тимошки», выдававшего себя за сына московского царя — «князя Ивана Васильевича Шуйского». По приказу царя Алексея Михайловича Суханов потребовал от гетмана Богдана Хмельницкого выдать самозванца. В мае 1651 года Суханов нанимает в Галаце корабль и плывет по Дунаю через Измаил в турецкие земли. Чтобы беспрепятственно пересечь границу, в Килии во время осмотра корабля турецкими «начальными людьми» Суханов по совету капитана выдал себя за едущего в Мекку паломника, сделав себе из полотенца чалму и усевшись по-турецки на капитанском мостике. Далее путь Суханова пролегал через Греческий архипелаг и Средиземное море. Он побывал на островах Хиосе и Родосе, посетил Египет, гору Синай и Яффу, довольно долго пробыл в Александрии, где предлагал многие вопросы Иоанникию, патриарху александрийскому, касательно церковных воззрений и обычаев. Задержавшись примерно на семь месяцев в Иерусалиме, горячо спорил с патриархом Паисием. Как отмечает Арсений, он не стал останавливаться на подворье патриарха, где началась эпидемия, кроме того его заранее предупредили о том, что обитателям подворья не стоит доверять. Добравшись до Константинополя, Суханов узнал о том, что незадолго до этого патриарх Парфений, которому он должен был передать письмо царя Алексея Михайловича, был убит. Ему удалось выяснить подробности гибели патриарха, который был ослеплен, убит ударом кинжала и брошен в море. Кроме того, Арсений добыл сведения о причастности к организации убийства Парфения иерусалимского патриарха Паисия, а также волошского и мутьянского воевод, которые были недовольны тем, что Парфений «учинился на патриаршестве без их воли» и поддерживал связь с Богданом Хмельницким. Обратный путь Арсения пролегал чрез Малую Азию, Грузию и Кавказ. В июне 1653 года он вернулся в Москву. Представленный им царю и патриарху отчет он назвал «Проскинитарием» или «Поклонником». Последний состоит из трех частей: росписи о посольстве, статьи о граде Иерусалиме и чиновника или тактикона: «Како греки церковный чин и пение содержат». |
| " Я с вами говорить не хочу, - сказал Никон, - а буду говорить с архиереями. Александрийский и антиохийский патриархи сами не имеют древних престолов и скитаются; я же поставление святительское имею от константинопольского " . Затем, обратившись к Арсению, он продолжал: " Если эти патриархи прибыли по согласию с константинопольским и иерусалимским, то я поеду " . На другой день, 30 ноября, Никон отслужил заутреню с елеосвящением, потом литургию в архиерейском облачении, поучал братию о терпении, а к вечеру выехал в санях. Посланные за ним успели, однако, дать знать в Москву, что Никон принял их нечестно, не идет и не сказал, когда поедет. Тогда в столовой избе, в присутствии государя и бояр, собравшиеся вселенские патриархи и русские духовные лица послали другой вызов Никону, с упреком за непослушание, с приказанием прибыть в Москву 2 декабря, во втором или в третьем часу ночи, не более как с десятью человеками и остановиться в кремле на Архангельском подворье. Никон был уже в дороге, когда его встретило это второе посольство. Никон остановился в селе Чернове, так как ему велено было ждать до ночи 2 декабря, а 1 декабря к нему послали третье приглашение: оно было не нужно, так как Никон ехал туда, куда его звали, но, видно, враги хотели усугубить его вину и дать делу такой ход, как будто бы Никон не слушался соборного призыва " Некому на вас жаловаться, - сказал Никон, - разве только единому Богу! Как же я не еду? И для чего велите въезжать ночью с немногими людьми? Хотите, верно, удавить, как митрополита Филиппа удавили! " Никон приехал около полуночи, и только что въехал в Никольские ворота кремля, как за ним заперли ворота; стрелецкий полковник произнес: " Великого государя дело " . За Никоном ехал его клирик Шушера с патриаршим крестом. У него хотели отнять крест, но Шушера передал его патриарху. Шушеру повели к царю, который его допрашивал о чем-то втайне и приказал отдать под стражу. Дом, где поместили Никона, находился у самых Никольских ворот, в углу кремля. Его окружили стражею; самые Никольские ворота не отпирались: разобрали даже мост у этих ворот. |
| Но вот по поводу знаменитых слов: «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф.19,24) разыгрывается целая вакханалия оправдания собственности. Златоуст комментирует эту фразу так: " Сказав здесь, что неудобно богатому войти в царство небесное, далее показывает, что и невозможно, не просто невозможно, но и в высшей степени невозможно, что и объясняет примером верблюда и игольных ушей "/VII:646/. То есть тут Христом намеренно высказано невозможное – верблюд никак не пролезет в игольное ушко. Но любители частной собственности – люди очень изощренные, и вот что они придумали. Во-первых, кому-то пришло в голову, что «игольные уши» – это узкие ворота в Иерусалимской стене, через которые можно попасть в город после того, как основные ворота закроют. И действительно, такие ворота есть (на Александрийском подворье). А это уже совсем другое дело – трудно, но не невозможно. Тем более что и Христос, как бы соглашаясь с Климентом, замечает: « трудно НАДЕЮЩЕМУСЯ на богатство войти в Царствие Божие» (Мк.10,24). Говорят, что однажды даже верблюжонка через «игольные уши» протащили… Теперь толкование «игольных ушей» как ворот в иерусалимской стене стало фактически единственной версией. Правда, все эти ухищрения разрушает евангелист Лука, который, говоря об игле, использует термин «белоне», т.е. игла медицинская, а вовсе не ворота. Впрочем, нет и сведений, что ворота с таким названием были во времена Христа – ранние комментаторы Евангелия о таком толковании не знают вовсе. А во-вторых, утверждается, что это никакой не «верблюд», а «канат» (по-гречески эти слова схожи, и, мол, переписчики сделали описку). Хотя и это мало помогает: поскольку имеется в виду корабельный канат, то просунуть его в игольное ушко – дело безнадежное. Но если хорошенько постараться… В общем, «если нельзя, но очень хочется, то можно» (кажется, Шолом Алейхем). Вот как стараются официальные богословы, чтобы доказать и себе и другим, что богатые могут спастись. А ведь Христос вроде ясно говорит: спасение богатого в том, чтобы перестать быть богатым. |
| – И переводчик Константин и подьячей, пришед к нему, Прокофью, сказали, что они царскаго величества грамоты ему отдали, а он те царского величества грамоты принял честно и приказал-де к нему, Прокофью, что он с Цареградским патриархом увидитца и о том ему скажет, а как он о том похочет учинить и он про то объявит; и к Антиохийскому и к Александрийскому патриархом, если похочет он, Прокофей, и он бы те царского величества грамоты отдал ему, а он их к ним отошлет, а о жалованье-де царского величества, которое с ним есть, они отпишут, кому они велят принять. – И февраля в 7 день дьяк Прокофей Возницын великого государя грамоты, которыя посланы к Александрийскому и к Антиохийскому патриархом, отослал к Иерусалимскому патриарху с переводчиком Константином Христофоровым и велел их ему отдать и говорить, чтоб он, святейший патриарх, те царского величества грамоты к ним послал и писал, чтоб они учинили по желанию великого государя нашего, его царского величества, и есть ли он то радением своим учинит, и ему за то царского величества жалованья будет. И переводчик Константин Христофоров, пришед, сказал, что царского величества грамоты ему отдал и о том ему говорил, и святейший патриарх в том деле радеть хотел и к патриархом от себя писать будет. Да он же-де к нему, Прокофью, приказал, что он с Царегородским патриархом виделся и том, о чем ему велено, говорил, и Царегородской-де патриарх сказал, что он царского величества грамоты тайно принимать не смеет, а лутче-де то учинить явно, чтоб в том впредь опасения не было, и совершится-де то дело, как он Прокофей, когда ни есть будет у него. – Февраля в 12 день дьяк Прокофей Возницын был на Иерусалимском подворье у обедни и с святейшим патриархом виделся и о тех делех, о которых к нему и к иным патриархом царскаго величества в грамотах писано, говорил, и святейший патриарх о том радеть и служить великому государю обещался и говорил, чтоб все те дела положил на него, патриарха. – В розные числа дьяк Прокофей Возницын, видався с Иерусалимским патриархом в церкви Божий, говорил ему о деле, о котором писано великаго государя к нему в грамоте, и Иерусалимский патриарх, служа великому государю, говорил ему, Прокофью, что он то дело к совершению приведет и братью свою Антиохийскаго и Александрийскаго патриархов о том чрез письмо свое будет просить». |
| Трудное и шумное предстоит нам время: но за то, правду сказать, и не малое удовольствие видеть столько сильных и знатных людей века сего… Но домашние гости у меня никогда не переводятся. Не говорю уже о разных моих знакомых, которые постоянно атакуют меня и лично и письменно. – Подчас такое положение бывает очень скучно; хотел бы заниматься делом, но делать не дают. – Беда, да и только!… Порадуйтесь вместе со мною о некоторой благой перемене, совершившейся с сестрою нашею – Прасковьею Михайловною. При помощи Божией, мне удалось наконец убедит её исполнить христианский долг исповеди и причащения св. тайн, – долг, который она оставляла в небрежении более, нежели в продолжении 20-ти лет. По истине, думаю я, возрадовались о ней и ангелы Божии на небеси, которые, по слову Спасителя, радуются о каждом грешнике кающемся. В прошедшую четыредесятницу я писал к ней убедительное послание; и оно, к величайшему моему утешению, не осталось бесплодным. Довольно на сей раз. Простите». 28-го ч. писал мне В.М. Ундольский: 162 «Рекомендую вам г. ученого путешественника Императорской академии наук Лерха. Ему хочется посмотреть на Синод. ризницу и библиотеку. Удовлетворите, если возможно, его ученому любопытству. Исполнив это, обяжете его и душевно уважающего вас»… Просьба земляка, разумеется, была исполнена. 3-го июня писал мне А.Н. Муравьев записку след. содержания: «Сделайте милость, покажите ризницу Алексею Гавриловичу Шевелкину, здешнему (т. е. Московскому) гражданину, который имеет нужду отыскать древний антиминс Александрийского подворья и может быть вам полезен по своим сношениям». Просьбу А.Н. исполнил, Шевелкину ризницу показал, но пользы от него никакой и никогда не получал. 6-го числа писал мне из Абакумова о. Мих. Граменицкий: «Вот когда собрался я принести вам свою нижайшую благодарность за ваши труды и хлопоты в доставлении мне пищи духовной. Простите меня в медленности. Как приятны избранные для меня вами книги, – особенно слова протоиер. Богословского, – не могу того и выразить: усерднейше благодарю вас за оные. |
| Подумайте, какое неприятное впечатление произведет у нас сия молва и какой ответ даст посланный Ваш на вопрос наших духовных и мирян: правда ли, что в Каире из двух церквей одна заперта по мирскому расчету? И как же иссякла до такой степени христианская любовь между Вами к вящему торжеству римлян (католиков)? Поверьте, что это охладит сердца всех к Вашему собственному делу, если даже меня, искреннего ревнителя Вашего, который не раз доказал Вам свою преданность, оно охлаждает, и Вы более потеряете здесь, нежели выиграете у себя, продолжая такого рода запрещение. Вот, я искренно высказал Вашему Блаженству то, что у меня на сердце, и я вполне надеюсь, что при получении моего письма Вы не замедлите исполнить сию христианскую просьбу, основанную на любви ко всей Восточной Церкви и к Вашему Престолу в особенности, ибо это отклонит от него в мыслях наших неприятную тень, это будет служить доказательством Вашей отеческой ко мне любви и даже того, что Вы дорожите моим участием в делах Ваших, ибо я говорю откровенно: доколе синаиты не получат желанного разрешения служить у себя литургию, я совершенно отстранюсь от всего и буду ожидать с нетерпением по сему печальному вопросу решительного слова – разрешаю! ОР РГБ, ф. 188, оп. 3, ед. хр. 10, л. 56. 78. Из письма А.Н. Муравьева к патриарху Александрийскому Иерофею II С.-Петербург 17 февраля 1858 г. Отпуск Блаженнейший владыко! С неизреченной радостию получил я пастырское писание Ваше, которое исполнило сердце мое утешением при счастливой вести не только о данном Вами разрешении служить литургию на Синайском подворье в Каире, но и о совершении Вашим Блаженством впервые там божественной службы 275 . Я поспешил сообщить добрую сию весть членам Святейшего Синода, собравшимся у первенствующего , митрополита Григория 276 , и митрополит от лица всего Синода поручил мне выразить Вам, как радостно сие событие для них и для всей Церкви, умиротворяющее на Востоке все православие, что особенно важно при нынешних обстоятельствах. ОР РГБ, ф. 188, оп. 3, ед. хр. 10, л. 70–70об. 79. Письмо А.Н. Муравьева к патриарху Иерусалимскому Кириллу |
| —503— тителей Одесских, известных всей России, – каковы: знаменитый вития Иннокентий, Дмитрий, Никанор, мы отправились на подворье, где богослужение ещё продолжалось. Храм подворья был полон молящимися, поют недурно, хотя очень своеобразно, служение совершается по афонскому чиноположению и можно заметить некоторые особенности в нём, сравнительно с обычным богослужением. Так, например, во время полиелея царских врат здесь не отворяли, вопреки общепринятому в России обычаю. Так как пароход «Николай II», Александрийской прямой линии, на котором мы должны были ехать в Константинополь, отходит из Одессы утром следующего дня, то после всенощной в храме подворья иноками был отслужен напутственный молебен. Теперь уже, кажется, всё готово к завтрашнему отъезду: Богу помолились, паспорта выправлены, билеты куплены. Все хлопоты по выправке заграничных паспортов взяли на себя Пантелеймоновские иноки; заботы же о приобретении билетов на пароход и о возможно удобном размещении там всей нашей компании принял на себя очень любезный и в высшей степени предупредительный агент палестинского общества М.И. Осипов, которому и удалось уладить к выгоде нашей недоразумение с Пароходным Обществом. Дело в том, что ещё до нашего отъезда из Сергиева Посада одесский агент Р. Общества Пароходства и Торговли известил нас, что «директор Общества в виде особого исключения разрешил взыскать с участвующих в нашей поездке только 50% со стоимости обыкновенных билетов (без продовольствия) в Яффу и обратно». Не зная ещё «обыкновенного» и паломнического тарифа, мы рассчитывали получить билет 3-го класса за 12 р. 50 к. (паломнический билет стоит за пароход 24 р. и за лодку в Яффе 1 р.). Но к нашему огорчению оказалось, что обыкновенным тарифом считается почему-то стоимость отдельно взятых билетов в Яффу и обратно (в Яффу – круговой линией – 22 р., из Яффы прямой линией – 18 р., всего 40 р., кроме 1 рубля за лодку). Значительная для билетов 2-го класса (вместо 93 р. ехавшие из нас во 2-м классе уплатили лишь около 63 р.), предоставленная нам льгота была ничтожна для пассажи- |
| —39— дуализации. Без сомнения, народный характер играет важную роль в истории и в значительной степени определяет её, но можно-ли народный характер сводить к такой общей категории, как индивидуализация, да и не слагается-ли народный характер под влиянием тех же исторических событий, которые по учению германистов должны объясняться через него? Во-вторых, если феодализация была результатом племенных особенностей одних только германцев, то каким образом она могла развиться не только в Германии и Англии, но во Франции и Италии, т. е. в странах, где исконные свойства германского духа не могли найти широкого применения, где они, если не совсем были подавлены, то сгладились под влиянием иноплеменных элементов? Не ясно-ли отсюда, что феодализм имеет для себя причины общеисторические, а не племенные? Так и смотрит на феодализм третья школа историков, руководствующихся сравнительным методом, которую поэтому и можно назвать школой сравнительного изучения феодализма. По воззрениям этой школы феодализм не есть продукт каких-либо племенных свойств и особенностей, – германской-то, или романской расы; он не есть также продукт местных исторических причин: он есть целый фазис развития, необходимая форма перехода от общинного устройства к преобладанию в обществе принципа личного. Характерные черты этого взгляда можно находить еще у Маурера в его «Введении к истории общинного, подворного, сельского и городского устройства и общественной власти». Сам Мауер, впрочем, держался почвы чисто германских отношений, но придавая главное значение фактам земледелия, группируя вопрос о феодализации около сельской общины (марки), он указал путь к сравнительному изучению, по которому скоро и пошли за пределами Германии. Так напр. Мен утверждал, что сельская община и её разложение не составляет какой-либо особенности Германской истории; явления эти встречаются и у других народов арийской семьи – у кельтов, индусов, славян, – в истории которых даны процессы, аналогичные с западноевропейским феодализмом. Идеи сравнительной школы вскоре были подхвачены историками |
|
|
