| Все старшие списки памятника — южнославянские (Прохоров. Памятники переводной и русской литературы. С. 61–62. Прим. 2). Показательно, что старший русский список — ГИМ. Чуд. 15 (1388) — написан в Константинополе. Вопрос о месте перевода сборника поучений на воскресные и праздничные дни (Евангелие учительное, которое в греческой традиции приписывается патр. Каллисту, Филофею Коккину или Иоанну IX Агапиту) остается открытым. Слова о переводе «на русскыя книгы» могли появиться в одном из списков взамен «на словенскые книгы»: такая «национализация» переводов внутри славянского мира XIV–XV вв.— обычное явление. Более существенным аргументом в пользу русского происхождения может служить то обстоятельство, что до 2-й пол. XVI в. (когда можно говорить уже о воздействии Заблудовского издания 1569 г.) среди списков сборника преобладают древнерусские (старшие из них — ГИМ. Чуд. 21 (кон. XIV в.) и РГАДА. Саровск. 2 (нач. XV в.) — содержат лишь избранные Беседы из цикла). К числу русских переводов с греческого относятся также Алексиевский Новый Завет и ряд канонов и молитв патр. Филофея, переведенных св. Феодором, архим. симоновским, племянником прп. Сергия Радонежского (Прохоров. К истории литургической поэзии. С. 140–149). Версия о переводе Лествицы в Сербии ок. 1370 г. возникла в результате неточного пересказа на немецком языке записи Лествицы 1434 г. в книге 2-й П. И. Шафарика. Geschichte der slawischen Sprache und Literatur nach allen Mundarten. Pescht, 1826. В реальности перевод был выполнен болгарскими книжниками на Афоне или в Болгарии во 2-й пол. XIV в. (Саенко Л. П. К истории славянского перевода текста «Лествицы» Иоанна Синайского//Palaeobulgarica. 1980. 4. С. 19–24; Мострова Т. Към вопроса за Лествицата в славянската ръкописна традиция//Palaeobulgarica. 1991. 3. С. 70–90). О переводах, выполненных южными славянами в XIV–XV вв., см.: Соболевский. Переводная литература. С. 4–5, 15–23. Прил. 1. О русских рукописях XIV–XV вв., написанных в Константинополе и на Афоне, см.: Соболевский. |
| Предположительно в Симоновом мон-ре был создан в кон. XIV в. Канонник ( Вздорнов. 1980. С. 81-82; СКСРК, XIV в. С. 503-504. 348). Кроме того, некоторое количество книг из Симонова мон-ря начиная с рубежа XIV и XV вв. находится в старшей части собрания Кириллова Белозерского мон-ря, основатель которого прп. Кирилл Белозерский был пострижеником этой московской обители. К их числу относится малоформатное пергаменное Евангелие-тетр (ГРМ. Др. гр. 13) кон. XIV (?) - нач. XV в. (не позднее 1407), текстологически связанное с переводом НЗ, приписываемым митр. свт. Алексию, и написанное, по всей очевидности, до ухода прп. Кирилла в белозерские пределы. Очевидно, к числу рукописей симоновского скриптория следует относить и пергаменное Евангелие «Каллиста смиренного» раннего XV в., названное так по имени писца (ГРМ. Др. гр. 12), поскольку его почерком выполнена правка в ГРМ. Др. гр. 13. С учетом круга использованных источников и большого числа писцов к рукописям, написанным в Симоновом мон-ре для Кирилловой Белозерской обители, предположительно могут быть отнесены и 2 сборника 1-й четв. XV в., принадлежавшие прп. Кириллу,- РНБ. Кир.-Бел. XII (см.: Энциклопедия рус. игумена XIV-XV вв.: Сб. прп. Кирилла Белозерского. СПб., 2003) и Кирилловский историко-художественный МЗ. 403 (см.: Прохоров Г. М., Розов Н. Н. Перечень книг Кирилла Белозерского//ТОДРЛ. 1981. Т. 36. С. 371-373, 11). Наиболее известным и продуктивно работавшим книгописцем симоновского скриптория того времени был ученик прп. Кирилла Христофор (в 1428-1434 3-й игумен Кириллова Белозерского мон-ря) (он, судя по всему, работал на заказ и в др. обителях). Им переписаны Евангелие-тетр (ГРМ. Др. гр. 9), «Лествица» (НГОМЗ. КП-32725-1) и начальная страница т. н. Служебника прп. Сергия Радонежского ( Турилов А. А. К истории б-ки и скриптория Кирилло-Белозерского мон-ря в 1-й трети XV в.: (Проблема Христофора)//ДРИ. 2004. [Вып.:] Искусство рукописной книги: Византия. Др. Русь. С. 378-379, 382-389; Шибаев М. А. Рукописи Кирилло-Белозерского мон-ря XV в. М.; СПб., 2013. С. 103-124). Кроме того, ему были атрибутированы пергаменное Евангелие-тетр (РНБ. Q.n.I. 2), которое вскоре после написания оказалось в Полоцке, и начальная часть (до л. 74 об.) Минеи служебной на янв. (РГБ. Ф. 304. I. 483). Из позднейших рукописей, переписанных в Симоновом мон-ре, известны «Лествица» 1453 г. (РГБ. Рум. 201) и «Тактикон» Никона Черногорца 1461 г. (РНБ. F.I. 207). |
| Римско-католическая Церковь пыталась распространить в К. действие Флорентийской унии 1439 г. (см. Ферраро-Флорентийский Собор ). Среди участников Флорентийского Собора упоминается арм. епископ Каффы. Еп. Каффский Джакомо Кампори (1446-1455) требовал помощи консула Каффы в латинизации армяно-униат. и греко-униат. общин. Получив отказ, епископ обвинил консула во взяточничестве, но был смещен с кафедры. К сер. XV в. в Каффе существовали 3 епископские кафедры (латинская, греческая и армянская), подчиненные Риму. К 1475 г. в городе было 2 католич. мон-ря (доминиканский и францисканский) и более 20 церквей (ни одна из них не сохр.). Армянский мон-рь Сурб-Хач в Ст. Крыму. Фотография. 2010 г. Армянский мон-рь Сурб-Хач в Ст. Крыму. Фотография. 2010 г. С эпохой генуэзского господства в К. связан период расцвета арм. общин региона. Армяне присутствовали в К. с древности благодаря тесным связям Боспора и Понтийского царства в эпоху эллинизма. В VII-VIII вв. нек-рые армяне переселились в К., спасаясь от араб. завоеваний. Новые переселенцы из Закавказья и Понта прибыли в К. в XI-XIII вв., когда Ближ. Восток завоевали турки-сельджуки. К XIII в. армяне проживали во всех крупных городах юж. берега К. Иммиграция армян продолжалась и в дальнейшем. Так, в 1330 г. с согласия генуэзцев неск. тысяч армян из Ани переселились в Каффу. Нек-рые армяне прибыли в К. из Ак-Сарая на Волге. Известно о постройке армянами храмов в Каффе на рубеже XIII и XIV вв.; с 1318 г. в городе находился арм. архиепископ. В Уставе генуэзской Газарии (1316) упоминаются 3 арм. церкви внутри крепостных стен Каффы (консулам запрещалось распоряжаться той частью городской земли, на к-рой «издревле расположены церкви греков, армян и русских и монастыри этих церквей»). В нек-рых генуэзских документах 1-й пол. XV в. юго-вост. побережье К. именуется Приморская Армения. В Солхате (Сурхате) в XIV-XV вв. было 4 арм. мон-ря и 9 церквей. В окрестностях города - храмы и мон-ри св. Симеона, Пресв. Богородицы, св. Стефана, Воскресения Христова, св. Григория Просветителя, св. Сергия, Св. Креста (Сурб-Хач), св. Авксентия и св. Георгия. В нач. XIV в. под рук. архимандритов Аветика и Петроса действовали училища при монастырях Гамчак (Кимчак; на окраине Солхата) и Кизилташском св. Мины (близ совр. пос. Щебетовка, в 1434 кафедра Каффского епископа), куда приезжали ученики даже из закавказской Армении. В XV в. получила известность школа при монастыре св. Антония в Каффе под руководством архим. Саргиса. С нач. XIV в. Римско-католическая Церковь прилагала усилия к заключению унии с Армянской Апостольской Церковью, действуя в К. через администрацию генуэзских факторий. В Каффе существовал армянский доминиканский мон-рь. В 1438 г. армяне, жившие в К. под духовным рук. архим. Саргиса, направили делегацию на Флорентийский Собор и вступили в унию. |
| Устранив, таким образом, все ошибочные и бездоказательные предположения о мнимо-глубокой древности Московского Звенигорода, самое существование которого, как города, может считаться вполне достоверным лишь сначала XIV столетия, перейдем теперь к определению времени построения его соборного храма, обращающего на себя справедливое внимание любителей церковной старины в памятниках ее зодчества. Храм этот, по всей вероятности, построен одновременно с обращением Звенигорода в укрепленное место, то есть, согласно с вышесказанным, в первой четверти XIV столетия, первыми московскими князьями, скорее же всего князем Юрием (Георгием) Даниловичем (1303–1326); на эту мысль наводит нас существование в этом храме издревле придела во имя Св. великомученика Георгия, и притом надобно предполагать, что Звенигородский Успенский собор был первым из числа храмов, построенных в Московском княжестве из белого (желтоватого) тесаного камня, добываемого доселе в каменоломнях нагорного берега Москвы-реки близ Звенигорода и Хотяжи, которые впоследствии доставляли богатый материал для построения и первых московских храмов, начиная с первого Московского Успенского собора, застроенного в 1326 году и освященного в 1328 году, при великом князе Иване Даниловиче Калите. В этом отношении Московский Звенигород был для Москвы тем же, чем Боголюбов для г. Владимира, – то есть, соборный храм его служил образцом и прототипом для храмов московских. Но и допуская предположение, что Звенигородский Успенский собор мог быть построен незадолго до построения первого московского соборного храма, не следует забывать летописное свидетельство, что Звенигород вместе с Москвою был выжжен и разорен в 1382 году, в нашествие Тохтамыша, при чем и первоначальный каменный храм его едва ли мог уцелеть от разорения, а потому и построение настоящего соборного храма в Звенигороде вернее будет относиться ко времени удельного Звенигородского князя Юрия (Георгия) Дмитриевича (1389–1434), второго сына великого князя Московского и всея России Дмитрия Ивановича Донского, а именно к 1390-м годам; притом же известно, что князь этот один из всех удельных Звенигородских князей проживал в Звенигороде и слыл за набожного и искусного храмоздателя. Им же созданы соборные храмы: Саввина – Сторожевского монастыря и Троицкой Сергиевой обители, в коем почивают мощи пр. Сергия. К тому же времени (к концу XIV столетия) могут быть отнесены, без всякой натяжки, и остатки фресок Звенигородского собора на столбах алтарной преграды, закрытые местными иконами иконостаса позднейших времен, из коих одна изображает явление преподобному Пахомию Ангела, в одеянии великого ангельского образа (схимы), а другая – беседу пустынника Варлаама (в образе купца) с Индейским царевичем Иоасафом. Характер букв на хартиях, держимых в руках Ангела и Варлаама, подтверждает наше предположение о написании этих фресок не ранее конца XIV столетия, то есть, современно обновлению или построению Звенигородского собора. |
| Но уже Дмитрий Донской получает шапку и бармы как часть фамильных реликвий: «А се даю сыну своему князю Дмитрию: чепь золоту врану с крестом золотымъ, чепь золоту колчану, икона золотом кована Парамшина дела, шапка золота, барма» (1359 г.). При передаче древних вещей князю Василию Дмитриевичу уже совсем определенно подчеркивается принадлежность наследнику великого княжения: «Сыну моему старшему князю Василью икона Парамшина дела... бармы, шапка золота» (1389 г.) 106 Все эти примеры показывают, что великому князю московскому принадлежали некоторые предметы, определяющие его верховную власть, но в XIV–XV вв. они не рассматривались как государственные регалии, подобно сербскому обычаю утверждать царскую власть с помощью знаков высшего достоинства, освященных папой римским и византийским патриархом, и, следовательно, не обязательно должны были быть по форме ориентированы на известные образцы восточных и западноевропейских корон; скорее можно предположить, что «золотая шапка» в виде атрибута власти, относительно независимой от Константинополя, ничуть не походила на императорскую корону – стемму, для того чтобы не возникало неверных политических аллюзий. В этом отношении отождествление «золотой шапки» с «шапкой Мономаха» представляется сомнительным, так как Мономахов венец по своей форме определенно напоминал византийскую сферическую корону, что и подчеркнуто при его приспособлении для венчания в последующие века добавлением навершия с крестом. Кроме того, в русской изобразительной традиции XIV–XV вв. довольно часто встречается особый тип короны, более похожий на европейские венцы, – так называемый «городчатый венец», то есть украшенный затейливыми зубцами. Такой венец не был редкостью в русских землях, как свидетельствуют изображения князей на монетах XIV–XV вв. – с зубчатыми коронами на головах представлены: неизвестный псковский князь, Андрей Дмитриевич Можайский (1389–1432), московский князь Василий Васильевич Темный (1425–1462), Дмитрий Шемяка (1434–1453), Федор Васильевич Ярославский, Борис Александрович Тверской (1424–1461), Иван Михайлович Тверской (1399–1425), Михаил Борисович Тверской (1451–1485) и др. |
| Современные исследования показывают, что распространение католицизма на восточнославянских землях, присоединенных к польской короне, и тем более на землях великого княжества Литовского во 2-й пол. XIV — 1-й пол. XV в. было незначительным. Прирост числа приверженцев Римской Церкви происходил в первую очередь за счет немецких и польских колонистов-горожан, а не за счет обращения в католицизм православного населения (Janeczek A. Polska expansia osadnicza w ziemie lwowskiej w XIV–XVI ww./Przegl¹d historyczny. 1978, 4; idem. Osadnictwo pogranicza polsko-ruskiego: Wojewodztwo belzskie od schylku XIV do pocz¹tku XVII w. Warszawa, 1983; Trajdos T. M. Ko?sci?o³ katolicki na ziemiach ruskich Korony i Litwy za panowania W³adys³awa II Jagelly (1386–1434). Wroc³aw, 1983. T. 1. S. 187 и сл., 194 и сл., 256 и сл.). На украинских и белорусских землях великого княжества Литовского распространение католицизма, как правило, не встречало поддержки и среди представителей верхушки православного общества, включая и многочисленных князей Гедиминовичей. Случаи передачи храмов и владений православной Церкви католикам, отмечаемые автором, носили эпизодический характер. Пожалуй, лишь в Белзской земле (на бывшем пограничье) новые правители (мазовецкий кн. Земовит) были настроены особо враждебно ко всему, связанному с древнерусским прошлым: в 1394 г. князь обратил в костел православную церковь в Грабовце, а в 1401 г. передал монастырю доминиканцев в Белзе недвижимость наместника Холмского епископа. Православная Церковь получала от польских властей подтверждение своих привилегий, однако ситуация изменилась принципиально. Католическая Церковь не только была поставлена в привилегированное положение, но лишь она и признавалась христианской. Конфессиональные различия всячески подчеркивались даже на уровне терминологии: в отношении православных храмов в документах употреблялся термин «синагога» (Chodynicky K. Ko?sci?o³ prawos³awny a Rzeczpospolita polska: Zarys historyczny (1370–1632). Warszawa, 1934. S. 76). На православное население мог возлагаться налог на содержание католических храмов. В то же время, вероятно уже в правление Ягайлы, с православных церквей был установлен «побор» в размере одного золотого с храма (Грушевський. Icmopiя Ykpaihu—Pycu. Т. 5. С. 443). Новые власти унаследовали от своих православных предшественников широкие ктиторские права в отношении монастырей и их имущества (Флоря. Отношения государства. С. 60–65). В условиях конфессионального различия патронов и опекаемых это неминуемо должно было отрицательно отразиться на положении последних. Политика правящих кругов Польши и Литвы и католической Церкви способствовала развитию конфессионального неравенства и обострению противостояния православия и католичества на восточнославянских землях Короны и великого княжества Литовского. |
| В XI в. главным центром слав. письменности в Чехии был Сазавский мон-рь: связанные с обителью источники даже после изгнания из нее в 1096 г. сторонников слав. обряда отражали память об изобретенном «святейшим епископом Кириллом» (a sanctissimo Quirillo episcopo) слав. письме (MMFH. T. 2. S. 236-237). Во 2-й пол. XIII в. была написана «Всемирная хроника» Мартина Опавского, в к-рой рассказывается об обретении мощей сщмч. Климента, а К. назван «апостолом почти всех славян» (paene omnium Slavorum apostolus) (MMFH. T. 4. S. 416-418). Однако до сер. XIV в. не выявлено следов церковного почитания К. на чеш. землях. Первым проявлением интереса к К. в Чехии в XIV в. стало копирование «Легенды Кристиана» для Пражского еп. Яна IV из Дражице (1301-1343). Развитие его офиц. церковного почитания в Чехии связано с приходом на чеш. трон Карла IV (1347-1378, с 1355 император Свящ. Римской империи). Центром почитания К. стал бенедиктинский Эммаусский мон-рь в Праге, основанный в 1347 г. кор. Карлом IV, к-рый пригласил в обитель монахов из Хорватии. С разрешения папы Римского в мон-ре совершалось богослужение на слав. языке по книгам, написанным глаголицей. Главным патроном аббатства считался блж. Иероним, но в ряде документов, в т. ч. в королевской дарственной грамоте от 21 нояб. 1347 г., указывалось, что обитель была воздвигнута «в честь Бога и блаженнейшей Девы Марии, Матери Его, и славных Иеронима, Кирилла и Мефодия, Адальберта и Прокопия, покровителей... королевства Чешского» (Die Urkunden des königlichen Stiftes Emaus in Prag. Prag, 1904. Bd. 1: Das vollständige Registrum Slavorum. S. 10-12, 18, 43-44, 55, 217). Провозглашенные патронами Чешского королевства К. и Мефодий были изображены наряду с др. патронами на мозаике в соборе св. Вита, главном храме Пражского архиеп-ства. В соборе также были поставлены их статуи. Несмотря на то что традиция богослужения на слав. языке была прервана во время гуситских войн (1419-1434/37), под влиянием Эммаусского мон-ря почитание К. получило распространение в Чехии, гл. обр. в еп-стве Оломоуц. Так, в 1360 г. К. и Мефодию был посвящен алтарь в Оломоуце, в 1367 г.- в Праге. В 1380 г. Ян IX из Стршеды, еп. Оломоуца, писал об «исповедниках Христовых и епископах» К. и Мефодии как об «отцах, апостолах и покровителях» (Dvie slube... 1870. S. 11; Japund i . 1988. P. 114). В XV в. при участии духовных лиц из диоцеза Оломоуц почитание К. стало распространяться на территории соседней Словакии. Вместе с тем на территории Пражского архиеп-ства не сохранилось данных о праздновании дня К. и Мефодия, в значительной части литургических календарей 2-й пол. XIV в. этот праздник отсутствует. В Чехии поминовение К. и Мефодия обычно совершалось 9 марта, но в Реймсском Евангелии, написанном в Эммаусе в 1395 г., память К. указана под 14 февр. |
| Софийский собор Символом «вольности» Новгорода являлся его главный храм Святой Софии, и, отправляясь, например, на войну, новгородцы шли, по их выражению, «умереть честно за Святую Софию». Значительное богатство торгового города, а также неподвластность его Орде способствовали спокойному развитию в Новгороде исконных традиций православной культуры и искусства. Неудивительно поэтому, что именно здесь во второй половине XIV века строилось немало замечательных храмов с прекрасными росписями и иконами. Среди них наиболее известны церкви Успения на Волотове (1352-1353) и Спас-Преображения на Ильине (1374) с ее непревзойденными по духовной мощи образов фресками 1378 года великого художника средневековья Феофана Грека, храм святого великомученика Феодора Стратилата на Ручье (1360-1361), где также сохранилась часть стенных росписей, выполненных в близкой Феофану творческой манере. Весьма экспрессивными фресками, написанными около 1380 года совместно сербскими и русскими мастерами, была украшена тогда и церковь Спаса на Ковалеве. Великий Новгород. Детинец с птичьего полета С XIV века новгородцы предпочитали номинально считать своими князьями великих князей Московских, которые порой пытались добиться в Новгороде и власти реальной, что, однако, стало возможным лишь в следующем столетии. Так, в середине XV века великий князь Василий II Темный (1415-1462) дважды заставлял новгородцев откупаться «серебром» за сохранение их независимости. Важно при этом отметить, что, несмотря даже на собственный новгородский патриотизм, местный архиепископ Евфимий († 1458), понимая необходимость и неизбежность будущего объединения Руси, лично весьма способствовал сближению Новгорода с Москвой. Евфимия, бывшего прежде игуменом Лисицкого Богородицкого монастыря, избрали новгородским владыкой на вече по жребию, после чего он, как полагалось, принял (в 1434 г.) посвящение во архиепископа. Святитель Евфимий являл собою образец истинного монаха - милостивого и для всех доступного владыки, неизменно строгого постника и великого молитвенника. |
| 1036 Он же. К вопросу об обороне Москвы в 1238 г.//Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978. 1037 Он же. Куликовская битва 1380 г. (Некоторые итоги и задачи ее изучения в исторической науке)//Вестн. МГУ. Сер. История. 1980. Он же. Куликовская битва 1380 г. в исторической науке//Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М., 1983. 1038 Он же. Очерки экономического положения крестьян Северо-Восточной Руси XIV-XV вв. М., 1960; Он же. Борьба крестьян за землю на Руси в XV – начале XVI века. М., 1974; История крестьянства в СССР. М., 1990. Т. 2, ч. II. Раздел I, гл. 1, §2, 6; Гл. 2. 1039 Датировки грамот в тексте даются в соответствии с изданием ДДГ, хотя в некоторых случаях они являются спорными (в том числе не все разделял и Анатолий Дмитриевич). 1043 Там же. С. 35–36 (1389); С. 38 (1390); С. 44 (1401–1402); С. 49 (1401–1402); С. 56 (1406–1407); С. 74 (1333); С. 254, 256–257, 262, 265, 267 (1481); С. 270, 272, 274–275 (1481); С. 313–321 (1486); С. 325, 328 (1486). Эволюция размеров дани добротно изучена П.Н. Павловым (Павлов П.Н. К вопросу о русской дани в Золотую Орду//Учен. зап. Красноярского пед. ин-та. Красноярск, 1958. Т. 13, вып. 2). 1046 Там же. С. 44 (1401–1402); С. 64, 66 (1428); С. 77 (1433); С. 108, 111, 113, 116 (1441–1442); С. 122 (1445); С. 128 (1447); 5. С. 165 (1450); С. 275 (1481). О займах денег для уплаты выхода у русских (вероятно, нижегородских) и булгарских купцов, по-видимому, свидетельствуют упоминания «бесерменского долга» и «русского долга» в договоре 1389 г. Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским (Там же. С. 31; см.: Водов В. «Долг бесеменьскыи и протор и русскии долгъ» в договорной грамоте Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским//Russia medieavalis. München, 1977. Т. III). 1047 ДДГ. С. 31 (1389); С. 36 (1389); С. 38 (1390); С. 44 (1401– 1402); С. 49 (1401–1402); С. 54 (1402); С. 56 (1406–1407); С. 59 (1417); С. 61 (1423); С. 64, 66 (1428); С. 71 (1433); С. 76–77, 79 (1433); С. 85 (1434); С. 88 (1434); С. 90, 93, 96, 99 (1436); С. 131, 134, 137, 139 (1447); С. 147 (1447); С. 171, 174 (1450–1454); С. 182, 185 (1451–1456); С. 197 (1461–1462); С. 215 (1472). |
| Пр. Аврамий, архим. ростовский, XI-XIV в. овт. 29. В службе Григория, Ключев. стр. 462. Пр. Никита переяслав. 1186 мая 24. Житие написано в конце XIV или в начале XV в. Ключев. стр. 462. 2. Святые, коим установлено празднование на соборе 1547 г а) Везде: Иоанн, архиеп. новгородский 7 сент. 1185 г. Александр невский 23 нояб. 1263 г. Никон, игумен радонежский, 17 нояб. 1427 г. Павел пр. комельский или обнорский 10 янв. 1429 г. Савватий пр. соловецкий 27 сент. 1435 г. Дионисий пр. глушицкий 1 июня 1437 года. Михаил пр. клопский 11 янв. ок. 1456 г. Иона, митроп. московский, 31 мар. 1461 г. Зосима пр. соловецкий 17 апр. 1478 г. Пафнутий пр. боровский 1 мая 1478 г. Макарий, игум. колязинский, 17 мар. 1483 г. Александр пр. свирский 30 авг. 1533 г. б) Поместно: Константин, князь муромский и чада его.: Михаил и Феодор мая 21. XII-XIII в. Петр, князь муромский и супруга его Феврония, в иночестве Давид и Евфросиния, 25 июня 1228 г. Прокопий юродивый устюжский, 8 июля 1285 г. Арсений, еп. тверской, 2 мар. 1409 г. Максим, блаженный московский, 11 нояб. 1434 г. Иоанн юродивый устюжский, 29 мая 1494 г. 3. Святые, коим установлено праздновать на соборе 1549 г Никита, еп. новгородский, 1107 г. янв. 30. Всеволод-Гавриил, князь псковский, 1138 г. февр. 11. Нифонт, еп. новгородский, 8 апр. 1156 г. Аврамий, пр. смоленсвий, 21 авг. в начале XIII в. Арсений, архиеп. сербский, окт. 28 1266 г. Антоний, Иоанн, Евстафий, мучч. литовские, 1347 г. апр. 14. Иаков, еп. ростовский, 1391 г. нояб. 27. Стефан, еп. пермский, 1396 г. 26 апр. Евфимий, архим. суздальский, 1405 г. 1 апр. Савва, пр. звенигородский (сторожевский), 1407 дек. 3. Михаил Ярославич тверский 22 нояб. 1318 г. Григорий, пр. пельшемский или вологодский, 30 сент. 1441 г. Евфимий, архиеп. новгородский, 11 мар. 1458. Иона, архиеп. новгородский, 5 нояб. 1470. Ефросинь, пр. псковский, 15 мая 1481 г. |
|
|
