| Скачать epub pdf Часть I. Временное правительство и царь Глава первая. Арест царя 1. Настроения в столицах Судьба отрекшегося Государя неразрывным узлом была связана с половинчатой и подчас неопределенной политикой Временного Правительства. В изображении мемуаристов из числа членов Правительства поведение последнего в отношении к бывшему Императору всегда было ясно, определенно и благородно, что особливо подчеркивает Керенский в книге, изданной для иностранных читателей («La Veritè). В действительности в лабиринте противоречий между фактами, документами и воспоминаниями не так легко разобраться и еще труднее объяснить эти противоречия даже после тщательного исследования вопроса о судьбе Царя следователем Соколовым, из кругозора которого многое ускользнуло в силу незнакомства его с материалом, которым мы можем теперь располагать. Пойдем в своем обозрении по пути хронологическому. Начальная веха на нем встретится в виде первого сохранившегося и напечатанного протокола заседания Исп. Ком. Совета Р. и С. Д. от 3 марта, в котором несколько неожиданно зарегистрировано решение Исп. Ком. арестовать «членов династии Романовых». Вот полный текст постановления, воспроизведенного по черновым записям: «1. Довести до сведения Раб. Деп., что Исп. Ком. Совета Р. и С. Д. постановил арестовать династию Романовых и предложить Врем. Прав. произвести арест совместно с Советом Р. Д. В случае же отказа запросить, как отнесется Вр. Пр., если Исп. Ком. сам произведет арест. Ответ Вр. Пр. обсудить вторично в заседании Исп. Ком. 2. По отношению к Михаилу произвести фактически арест, но формально объявить его лишь подвергнутым надзору революционной армии. 3. По отношению к Ник. Ник., ввиду опасности арестовать его на Кавказе, предварительно вызвать его в Петроград и установить в пути строгое за ним наблюдение. 4. Арест женщин из дома Романовых производить постепенно, в зависимости от роли каждой в деятельности старой власти. Вопрос о том, как произвести аресты, и организацию арестов поручить разработать военной комиссии Сов. Р. Д. 3 . Чхеидзе и Скобелеву поручено довести до сведения Правительства о состоявшемся постановлении Исп. Ком. Совета Р. Д.». |
| Рапорт старших офицеров 32 пех. дивизии требовал от военнаго министра проведения законов о реформе армии только с одобрения Военнаго Совета и санкции Гос. Думы. Последнее требование являлось последствием той путаницы в умах, которую породила (см. ниже) неясная конструкция Врем. Правительства; первое же требование было выполнено. Военный Совет к Петербурге из старших генералов – «якобы хранитель опыта и традиций армии», по выражению Деникина – в заседании 10 марта, выразил «полную свою солидарность с теми энергичными мерами, которыя Врем. Пр. принимает в отношении реформы наших вооруженных сил, соответственно новому укладу жизни в государстве и армии, в убеждении, что эти реформы наилучшим образом будут способствовать скорейшей победе нашего оружия и освобождению Европы от гнета прусскаго милитаризма»... h11 Приказ 2. Итак, в военной среде Гучкова упрекали за то, что он действует под влиянием Совета, а в протоколах Исп. Ком. 6 марта записано: «военный министр всячески уклоняется от прямых сношений с Исп. Ком. и, повидимому, не склонен подчиняться решениям Совета». Было постановлено «отправить к военному министру делегацию»... для переговоров об издании приказа 2 и настаивать на необходимости выборнаго начала офицерскаго состава и создания третейскаго суда, который регулировал бы «отношения между офицерами и солдатами». (О результатах переговоров делегация должна доложить Исп. Ком. для окончательнаго решения вопроса о приказе 2). Жизнь, действительно, била ключем в Совете, хотя деятельность его комиссий и носила довольно анархический характер. Не успел Исп. Ком. принять «разъясняющий» приказ 2 и отправить делегацию к военному министру, как прибыла упоминавшаяся уже депутация от Рузскаго, под влиянием которой Исп. Ком. решил задержать выпуск «приказа 2», но было уже поздно – приказ депешей по радио-телеграфу с царскосельской станцией был сообщен на фронт «для точнаго исполнения», хотя формально он относился только к Петербургу. Текст этого документа, весьма мало напоминающий по своей форме «приказ», гласил: |
| 23 Подайте, синьор! Подайте! (итал.) 24 Сеньор кабальеро, подайте на кусок хлеба! (исп.) 25 Подайте милостыню! (лат.) 26 На прошлой неделе я продал свою последнюю рубашку (лат.) 27 Милостыню! (лат.) 28 Подайте! (итал.) 29 Кусок хлеба! (исп.) 30 Куда бежишь, человек? (исп.) 31 Шляпу долой, человек! (исп.) 32 Философия и философы всеобъемлющи (лат.) 33 Подайте милостыню (лат.) 34 Когда цесарки меняют перья и земля (исп.) 35 Esmeralda по испански – изумруд. 36 Время прожорливо человек еще прожорливей (лат.) 37 Который своею громадой повергает в ужас зрителей (лат.) 38 «История галликанской церкви», кн. 2, стр 130 (Прим. автора) 39 Стоят, прервавшись, работы (лат.) 40 Это то искусство, которое, в зависимости от местности, климата и населения, называется также ломбардским, саксонским и византийским Эти четыре разновидности архитектуры родственны и существуют параллельно, хотя каждая из них отличается особым характером, в основе всех лежит полукруглый свод. 41 Эта деревянная часть шпиля была уничтожена молнией в 1823 году (Прим. автора.) 42 Своеобразное (лат.) 43 Верность граждан правителям, прерываемая, однако изредка восстаниями, породила увеличение их привилегии (лат.) 44 Мы с грустью и негодованием видели, как пытались увеличить, переделать и перекроить, то есть разрушить этот восхитительный дворец. Руки современных нам зодчих слишком грубы, чтобы касаться этих хрупких созданий Возрождения. Будем надеяться, что они этого и не осмелятся сделать. Кроме того, разрушить сейчас Тюильри было бы не только варварством, которое заставило бы покраснеть даже пьяного вандала, но и предательством. Тюильри не просто шедевр искусства шестнадцатого века, но и страница истории девятнадцатого. Этот дворец принадлежит уже не королю, а народу. Не будем посягать на него Его чело дважды отмечено нашей революцией. Один из его фасадов пробит ядрами 10 августа, другой – 29 июля. Это святыня. Париж, 7 апреля 1813 г. (Примечание автора к пятому изданию.) 45 Давать оплеухи и драть за волосы (лат.) 46 Голубого и бурого цвета (лат.) 47 Название папской буллы (лат.) 48 Алтарь лентяев (лат.) 49 Quasimodo у католиков – первое воскресенье после пасхи, Фомино воскресенье, quasimodo означает по-латыни «как будто бы», «почти». |
| Еще меньше можно извлечь из воспоминаний Шульгина «Дни», которым повезло в литературе, и на которыя так часто ссылаются. Воспоминания Шульгина – «живая фотография тех бурных дней» (отзыв Тхоржевскаго) – надо отнести к числу полу-беллетристических произведений, не могущих служить канвой для историческаго повествования: вымысел от действительности не всегда у него можно отделить, к тому же такого вымысла, сознательнаго и безсознательнаго, слишком много – автор сам признается, что впечатления от пережитого смешались у него в какую-то «кошмарную кашу». Воспоминания Шульгина могли бы служить для характеристики психологических переживаний момента, если бы только на них не сказывалась так определенно дата – 1925 год. Тенденциозность автора просачивается через все поры 4 . Более надежными являются «Записки о революции» Суханова, где наиболее подробно и в хронологической последовательности изложены перипетии, связанныя с переговорами в ночь на 2-ое марта. Большая точность изложения объясняется не только свойствами мемуариста, игравшаго первенствующую роль со стороны Исп. Ком. в переговорах, но и тем, что еще 23 марта ему было поручено Исп. Ком. составить очерк переговоров. Суханов поручения не выполнил, но, очевидно, подобрал предварительно соответствующий материал: поэтому он так отчетливо запомнил «все» до пятаго дня – это была «сплошная цепь воспоминаний, когда в голове запечатлевался чуть ли не каждый час незабвенных дней». И совершенно неизбежно в основу разсказа надо положить изложение Суханова, хотя и слишком очевидно, что иногда автор теоретическия обоснования подводит post factum и себе приписывает более действенную, провидящую роль, нежели она была в действительности. I. Среди советской демократии 1. Тактическое банкротство По чьей инициативе начались переговоры. Представитель крайняго течения, большевик Шляпников, определенно утверждает, что Исп. Ком. стал обсуждать вопрос о конструкции власти по «официальному предложению» со стороны Комитета Гос. Думы. Противоположную версию устанавливает другой представитель «революционной демократии», Суханов, не принадлежавший к группе лиц, входящих в ленинскую фалангу; понимая, что «проблема власти» – основная в революции, именно он настаивал на обсуждении ея в Исп. Ком., и по его инициативе возникла мысль о необходимости вступить в переговоры с представителями «цензовой общественности». Версия Суханова, как увидим, более достоверна 5 , хотя Стеклов, официальный докладчик Исп. Ком. на Совещании Советов 30 марта, дававший через месяц отчет перед собранием и разсказавший историю «переговоров», развивал то же положение, что и Шляпников: думский де Комитет начал переговоры «по собственной инициативе» и вел их с советскими представвителями, как с «равноправной политической стороной». |
| «Самочинныя группы, одна за другой – вспоминает он – подносили членам Исп. Ком. ...написанные ими приказы об арестах, как невинных, так и действительно опасных; как безразличных, так и на самом деле зловредных слуг царскаго режима... Не дать своей подписи в таких обстоятельствах, значило, в сущности, санкционировать самочинное насилие, а, быть может, и эксцессы по отношению к намеченной почему-либо жертве. Подписать же ордер, означало в одних случаях пойти навстречу вполне целесообразному акту, в других – просто доставить личную безопасность человеку, ставшему под подозрение. В атмосфере разыгравшихся страстей нарваться на эксцессы было больше шансов при противодействии аресту, чем при самой процедуре его. Но я не помню ни одного случая ( и даже могу утверждать, что такого не было ), когда тот или иной арест состоялся бы по постановлению Исп. Ком. или по инициативе его. С перваго момента революция почувствовала себя слишком сильной для того, чтобы видеть необходимость в самозащите подобным способом» 119 . Память несколько изменила мемуаристу, и факты далеко не всегда совпадают с его категорическим утверждением. Как ни скромны документальные следы этих дней в архивах, но они говорят об инициативе, проявленной членами Исп. Ком.: вот, напр., «приказание», отданное подп. Ст. Шиманскому «отправиться на основании полученных сведений для производства ареста б. председателя Совета министров Бориса Штюрмера и доставить его в помещение Государственной Думы» – приказание помечено датой 8 ч. 45 м. утра 28-го и подписано за председателя военной комиссии Врем. Ком. Гос. Думы ст. лейт. с. р. Филипповым, не состоявшим даже членом Исп. Ком. 120 . Само собой разумеется, что инициатива ареста правительственнаго аппарата принадлежала не взбунтовавшейся солдатской толпе, а руководителям движения, которые в первый момент исходили в гораздо большей степени из соображений революционной целесообразности, чем гуманности. Для объяснения этого естественнаго последствия возстания, когда борющаяся сторона пыталась изолировать и обезвредить представителей старой власти, вовсе нет надобности становиться в искусственную позу безупречнаго революционнаго Дон-Кихота. |
| Во время беседы Соколов принес составленную в алармистских тонах прокламацию, которая выпускалась Гучковым от имени объединенной военной комиссии, им возглавленной. Хотя «ничего особенно страшнаго» в прокламации не было, делегаты Совета заволновались и указали на несвоевременность таких воинствующих выступлений, принимая во внимание, что Совет в целях соглашения снял с очереди свои военные лозунги. И здесь возражений не последовало, и думские представители согласились на задержание прокламации. Решено было сделать перерыв для того, чтобы Временный Комитет мог обсудить отдельно намеченные пункты соглашения. По предложению Милюкова во время перерыва советские делегаты должны были заняться составлением декларации для опубликования ея совместно с декларацией Правительства. Постановлено было собраться через час, т. е. около 5 час. утра. Когда Суханов возвращался в помещение, занятое Исп. Ком., он встретил в коридоре Гучкова, который только теперь направлялся в думский Комитет. Суханов сообщил Гучкову о судьбе его прокламации и изложил мотив ея задержания: «Гучков выслушал, усмехнулся и, ничего не сказав, пошел дальше». В Исп. Ком. Суханова ждал новый сюрприз. Появился листок, выпущенный совместно петербургской организацией соц. рев., руководимой большевизанствующим Александровичем, сторонником «социалистической власти немедленно», и «междурайонцами». Прокламация была направлена против офицеров. «Теперь, когда вы возстали и победили – гласило воззвание к солдатам – к вам приходят... бывшие враги офицеры, которые называют себя вашими друзьями. Солдаты, лисий хвост нам страшнее волчьяго зуба». Для того, чтобы «не обманули дворяне и офицеры – эта романовская шайка – возьмите власть в свои руки, выбирайте сами взводных, ротных и полковых командиров... Все офицеры должны быть под контролем ротных комитетов. Принимайте к себе только тех офицеров, которых вы знаете, как друзей народа». Слухи о прокламации проникли в думскую половину Таврическаго дворца. «Как буря» влетел Керенский, обвиняя издателей прокламации в провокации. В объективной оценке факта сходились все, и наличный состав Исп. Ком. решил задержать и эту прокламацию до решения Исп. Ком. на следующий день... На сцене выдвинулись другия осложнения. Вновь появившийся Керенский сообщил, что «соглашение сорвано», что цензовики не соглашаются «организовать правительство» при создавшихся условиях. Оказалось, что Соколов по собственной инициативе написал проект декларации и огласил ее в среде Думскаго Комитета 37 . |
| Заседание не протекало в атмосфере какой-то особой непримиримости и враждебности. Разработка и окончательное редактирование положений, установленных на совещании, были поручены комиссии, куда вошли представители солдат, дополнительно избранные в Исполнительный Комитет. Суханов, мало интересовавшийся тем, что делается на безответственном «митинге», каким в его глазах являлось общее собрание, и занятый, как мы знаем, в это именно время в Исп. Ком. выяснением основной политической линии советской демократии, «лишь походя» мог наблюдать картину, как писался текст будущаго «приказа 1»; «за письменным столом сидел Н. Д. Соколов и писал. Его со всех сторон облепили сидевшие, стоявшие и наваливавшиеся солдаты и не то диктовали, не то подсказывали Соколову то, что он писал». «Приказ этот был в полном смысле продуктом народнаго творчества» – заключает Суханов. Заключение это стало общим местом, и его любили повторять те, кто хотел снять ответственность за «приказ 1» с деятелей Исп. Ком. «И если среди всех актов Совета Р. и С. Д., если среди всех документов, носящих подпись Исп. Ком. – докладывал Стеклов в Совещании Советов, – имеется какой-либо, который был подлинным творчеством народных масс, то это был приказ 1, выработанный солдатскими депутатами, пришедшими с улицы и из революционных казарм; это настолько был акт творчества этих масс, что большинство членов И. К.... узнали об этом акте, когда он был уже напечатан». И всетаки это, конечно, не совсем так – уже потому, что «представители солдат», «товарищи» Садовский, Падерин, Линде, Кудрявцев и др. (не говоря уже о прис. пов. Соколове, который, по мнению Суханова, был лишь «техническим выполнителем предначертаний самих масс»), были партийными людьми – некоторые из них были враждебны согласительной политике, доминировавшей в руководящем центре Исп. Ком. 94 . Общия «положения», принятыя в Совете, значительно заострились в конкретной формулировки «редакционной» комиссии. Вопрос о невыдаче оружия был формулирован так: «всякаго рода оружие... |
| Тогда Родзянко и я заявили, что такого отречения мы Государю не повезем... На этом предприятие и закончилось, и Родзянко никуда не поехал». Не будем специально разбирать версии, данной Шидловским, – вся необоснованность ея в деталях выступит сама по себе в дальнейшем изложении, но и так уже ясно, в каком непримиримом противоречии стоит она с последовавшими затем ночными переговорами членов Врем. Ком. с представителями Совета. Никакого решения об отречении императора ночью 28-го не было принято, никакого соответствующаго документа во Временном Комитете составлено еще не было, ни Испол. Ком., ни Совет подобных предложений, поступивших со стороны «цензовой общественности», не обсуждали. В хронологической мешанине, представленной Шидловским, предположения и разговоры выданы за решения. Один однородный мотив проходит через все приведенныя версии, вышедшия с двух противоположных сторон: вмешательство Исп. Ком. так или иначе помешало поездке Родзянко. Шляпников от себя еще добавил, что после инцидента с Родзянко Исп. Ком. решил изолировать Царя и его семью, и группе членов Исп. Ком. было поручено произвести соответствующий арест. Несуразица утверждения мемуариста слишком очевидна: он явно спутал и постановления Исп. Ком. 3-го марта и даже 6-го, о которых речь впереди, и которыя были приняты уже в иной совсем обстановке, отнес на первое марта. У мемуаристов леваго сектора инициатором возбуждения вопроса о разрешении Родзянко выступают железнодорожные рабочие: их революционная последовательность, бдительность и предусмотрительность клали де препоны закулисным компромиссным интригам буржуазии. В февральские дни превносится нечто из обстановки позднейшаго октябрьскаго большевицкаго переворота, когда «Викжель» играл решающую роль в вопросах продвижения поездов. Подобное утверждение решительно противоречит воспоминамиям тогдашних вершителей железнодорожной политики – члена Гос. Думы Бубликова, назначеннаго Вр. Ком. комиссаром в мин. путей сообщ. и его помощника инженера Ломоносова. |
| «Категорически утверждаю, – заявляет с противоположной стороны Суханов, – что Исп. Ком. узнал о поездке «только на следующий день», «уже получив акт об отречении, не зная, при каких условиях он был подписан, и ничего не подозревая ни о миссии, ни о поездке Гучкова и Шульгина». «Со стороны Гучковых и Милюковых эта поездка была не только попыткой «coup d " état», но и предательским нарушением нашего фактически состоявшаяся договора. Допустим, вопрос о «третьем пункте», о форме правления оставался открытым до момента формальнаго окончания переговоров, но, ведь, Гучков и Милюков предприняли свой шаг за спиной у Совета – в процессе самих переговоров...» В официальном докладе, сделанном Стекловым от имени Исп. Ком. в Совещании Советов и совпадающем с общей оценкой Суханова, можно найти, однако, решительное противоречие с категорическим утверждением, что Исп. Ком. узнал о поездке Гучкова лишь «на следующий день». «Мы на этом пункте (т. е. форме власти) разстались», – докладывал Стеклов о ночной с 1-го на 2-е-марта. «Мы не поставили ультиматума на этом пункте по той простой причине, что слишком хорошо знали, что... русския трудящияся массы и, вероятно, значительная часть русской буржуазии не будут отстаивать... монархии... во всяком случае... и не сомневались, что в ближайшие дни, по мере того, как волны русской революции будут докатываться... до других центров русской жизни... общим кличем русской страны будет демократическая республика» и поэтому..., не добившись от них включения этого пункта, все-таки могли понимать результат наших переговоров так, что они не предпримут никаких шагов, хотя они... не дали никакого ручательства, но большинство министров, с которыми мы говорили, – так как и на другой день эти переговоры продолжались, – нас заверили, что они от этого воздержатся и повлияют и на Милюкова в этом направлении. Вы можете поэтому представить себе, как мы были поражены и возмущены, когда узнали, что Гучков и Шульгин едут в Ставку, чтобы там заключить с Романовыми какой-то договор... Тут-то наш Совет(?) проявил «двоевластие», ибо дал повеление своим комиссарам остановить поезд, который заказали Гучков и Шульгин, и ни в коем случае не допустить их до поездки. Должен сказать, к чести рабочаго класса, что именно рабочие сев.-зап. жел. дорог первые подняли тревогу, узнав о поездке Гучкова и дали знать Исп. Ком.. К сожалению, каким-то образом эти господа проскочили»... |
| В ней говорилось, что Могилев по сообщению георгиевских кавалеров, посетивших 12-го марта Совет, сделался «центром контр-рев. заговора»: «офицеры-мятежники организуют реакционныя силы... утверждают, что новый строй... недолговечен, и что скоро на престоле будет возстановлен царь Николай... Делегация георг. кав. сообщала в подтверждение своих слов много фактов и в частности имена офицеров, явных врагов новаго режима». «Исп. Ком. – утверждала заметка – признал такое положение вещей совершенно недопустимым и постановил довести до сведения Врем. Прав. о том, что, по мнению Исп. Ком., необходимо безотлагательно назначить Чрезвыч. Следственную Комиссию для раскрытия монархическаго заговора и примернаго наказания изменников, врагов русскаго народа. Правительство обещало принять нужныя меры. Будем надеяться, что оно проявит в этом деле надлежащую энергию и будет действовать безпощадно по отношению к шайке черносотенных заговорщиков. Только таким путем возможно предотвратить бурные эксцессы со стороны солдат, глубоко возмущенных наглостью реакционеров в их безнаказанностью». Заостренность вопроса, сказавшуюся в заметке советскаго официоза, который далеко не всегда выражал правильно формальную позицию Исп. Ком., очевидно, следует целиком отнести в область тех личных домыслов, которые Стеклов (фактический редактор «Известий»), как мы видели, любил в Контактной Комиссии выдавать за решения ответственнаго органа так называемой «революционной демократии». В протоколе Исп. Ком. ничего подобнаго нет: по поводу приема депутации георгиевских кавалеров сказано лишь, что «необходимо послать депутатов, которые помогли бы им сорганизоваться и связали бы фронт с Советом». Разнузданная демагогия Стеклова пошла дальше, и в общем собрании Совета 14-го он выступил по собственной инициативе с возмутительными коментариями будущаго декрета об объявлении вне закона «генералов-мятежников», дерзающих не подчиняться воле русскаго народа и ведущих открытую контр-революционную агитацию среди солдат: «всякий офицер, всякий солдат, всякий гражданин», в толковании Стеклова, получит «право и обязанность» убить такого реакционнаго генерала раньше, чем он «святотатственно поднимет свою руку». |
|
|
