| Даже вчерашняя встреча с прекрасной Девой букового дерева ещё больше возгревала во мне безумную надежду — надежду на то, что каким–то необыкновенным образом эта недвижная статуя тоже пробудится к жизни и, расколов алебастровую усыпальницу, предстанет моему взору во всём своём великолепии. «Кто знает, — рассуждал я, — может, в этой пещере живёт сама душа Мрамора, его глубинная сущность, та самая душа, что таится внутри каждого камня и своим присутствием наделяет его способностью принимать любую форму? Вдруг эта незнакомка и вправду проснётся? Как же её разбудить? Спящая красавица проснулась от поцелуя… Хотя вряд ли мой поцелуй проникнет к ней через алебастровый покров…» Но я всё равно опустился на колени и поцеловал гладкую, молочную гробницу. Женщина не просыпалась. Я подумал об Орфее, который заставил камни последовать за собой. Мне уже не казалось удивительным, что его песня увлекла за собой деревья. Может быть, звуки пения пробудят ото сна и мою красавицу, и прелесть её покоя сменится изысканной грацией движения? Может быть, мелодии удастся проникнуть туда, куда не смог проникнуть поцелуй? Я сел и задумался. Мне всегда нравилась музыка, но петь я не умел, пока не оказался в Волшебном лесу. Слух у меня был неплохой, голос — довольно сильный, но почему–то они никак не хотели уживаться, и раньше я всегда смущённо замолкал, обрывая начатую было песню. Однако ещё сегодня утром я неожиданно поймал себя на том, что радостно распеваю, шагая по лесу. Когда же я начал петь: до того, как поел здешних плодов, или после? Наверное, после; в любом случае, сейчас, когда я напился из крохотного источника, который поблескивал кристальной глубиной в углу пещеры, мне захотелось петь с новой силой. Я уселся у гробницы, в которой спала ещё не родившаяся на свет красота, наклонился поближе к изголовью и запел. Мелодия так тесно переплеталась со словами, словно они слились воедино, словно каждое слово могло родиться на свет только в обличье этой и никакой другой ноты, и разделить их мог только самый проницательный ум, да и то лишь у себя в воображении. |
| 3) тень Самуила упрекает Саула за то, что тот потревожил её, – это указывает на то, что умершие могут принимать участие в делах человеческих, и 4) область ведения умерших превосходит или, во всяком случае не меньше ведения живущих: Самуил предсказал Саулу смерть – «завтра будешь со мною», т. е. в одном месте. Из приведённого места ясно, что вера в загробное существование духов была, и её не отвергает Откровение божественное; иначе бессмысленно было бы запрещать вызывание духов. Не было бы основания передавать и историю вызова Самуила и описывать явление его, если душ человеческих не существует. Не менее сильным свидетельством ветхозаветных книг в пользу бессмертия души является воскрешение умерших, а именно: воскрешение пр. Илиею сына Сарептской вдовы ( 3Цар. 17:19 ), воскрешение пр. Елисеем сына одной Сунамитянки ( 4Цар. 4:29 ) и воскрешение одного умершего от прикосновения к костям пророка Елисея ( 4Цар. 13:20–21 ). Достойно замечания во всех этих библейских повествованиях то, что священный писатель душу умершего называет отошедшей и воскресение – возвращением души телу ( 3Цар. 17:22 ), чем ясно свидетельствуется вера в безсмертие души. Где пребывают души умерших Вопреки учению адвентистов, в Св. Писании есть ясные указания на существование даже особенного определённого места, в которое поступают после смерти души умерших, называемое преисподнею или адом. Так, по поводу безутешной вести о снедении любимого сына своего Иосифа зверями, Иаков утешавшим его родным говорит: «с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю» ( Быт. 37:35 ). В виду того убеждения Иакова, что сын его был съеден зверями, а не где-либо погребён, слово «сойду» нужно понимать: не телом, а душою, сойду не в гробницу, чтобы там свои кости соединить с костями любимого сына своего, а в то место, где находится душа моего сына, чтобы с его душой соединить и свою душу. Об этом дольнем жилище душ умерших в дальнейших священных книгах, – в книге Иова ( Иов. 10:21–22; 3:17–18 ), псалмах ( Пс. 30:18; 87:13; 93:17 ) и некоторых пророков ( Ис. 29:4; 38:18 ; Иер. 51:39 ), – уже довольно часто упоминается, и в них оно изображается довольно ясно и характерно. Так у пр. Исаии есть следующее картинное описание того оживления, которое произошло в преисподней по случаю низвержения туда вавилонского царя Навуходоносора: «ад преисподний пришёл в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоём: пробудил для тебя рефаимов, всех вождей земли; поднял всех царей языческих с престолов их. Все они будут говорить тебе: и ты сделался безсильным, как мы, и ты стал подобен нам. В преисподнюю извержена гордыня твоя... и черви покров твой» ( Ис. 14:9 ). |
| С чрезвычайною усталостью, достиг я наконец вершины Лабдала. Развалины сего знаменитого замка, который всегда был сильнейшим местом Сиракузских укреплений, сохранились доселе; стенные камни необыкновенной величины, весьма искусно отёсаны и связаны без извести; видно ещё и основание ворот и четверосторонний ров, окружавший крепость. Вожатый мой, утомлённый от пути, оставил меня тут; я рад был этому, желая остаться один со своими мыслями; холодные объяснения его были лишними при великолепном виде сих мест. Глава XXIV. Ночь на развалинах замка Лабдала Над Эгейских вод равниной Светел всходит рог луны, Звёзды, спящею пучиной И брега отражены... (Жуковсий.) ...Vedrai Un cavalier, ch’Italia tutta onora, Pensoso più d’altrui, che di sé stesso. (Petr. p. I. Canz. XI.) Солнце катилось уже за лазоревые хребты Гиблейских гор; лучи его, скользящие по луговым берегам тихого Анаписа, уступали мало помалу место ложащимся в след за ними теням. Розовые полосы погасающего дня сияли ещё по гладкой поверхности Эгейского моря, омывающего Сиракузы... В южной дали обозначалась конечность мыса Пахина. К северу протягивались поля баснословных Лестригонов; – а за ними весь горизонт закрыт был колоссом громоносной Этны. Не видав её уже несколько дней, я был поражён её величием: обворожённый взор мой как бы прилепился к Сему столпу неба! 78 Чёрный дым, возносясь выше и выше, соединял чело её с звёздным эфиром; весь шатёр исполинской горы ежеминутно синел более и более, и прельщал своим цветом. Сумерки заволокли уже меня и окрестность в свежий покров свой – как вдруг, полный шар луны, выплыв в необыкновенной величине, из туманных паров Эгейских волн – нарисовал на низменной долине уродливые вершины скал, – и обозначил ближние предметы. Какая мёртвая тишина, подумал я, облекает поля где были Сиракузы! град славы, предмет зависти Рима, Карфагена и Афин! Вот поприще кровавой борьбы сих трёх великих столиц мipa! Губительное время исполнило над ними приговор свой; оно примирило ныне вражды их Там, за сими волнами, погребён Карфаген; там исчезают последние остатки Афин; там наконец Рим, победитель вселенной, едва напоминает о себе полуразрушенной громадой Колисея, куполом Пантеона, лишённого богов своих, – и тщетностью победных столпов и арков! Одинаковая пыль покрывает их развалины! Храмы, чертоги, хижины, гробницы, – всё, всё в одной груде! Прах Царей тлеет с прахом рабов, – и время уравнивает всё, что люди выводят из равенства! |
| После Евангелия Папа говорит беседу о добродетелях нового святого, а потом Кардинал Епископ объявляет индульгенцию полную для тех, которые присутствовали при этой церемонии, и семилетнюю с семью сорокадневными для тех, которые посетят гробницу нового святого в год его канонизации. После сего Папе приносят богатые дары. Два камер-юнкера Кардинала Епископа несут по толстой свече (весом 60 ф. каждая) с изображением нового святого, одно из лиц, просивших о канонизации святого, несет свечу не такую толстую, как первые две, а другой вызолоченную клетку с двумя голубями; два камер-юнкера Кардинала пресвитера несут два хлеба, один вызолоченный, другой высеребренный, с гербами папскими, опять одно из лиц, просивших канонизации, несет маленькую свечу, а другое клетку с двумя горлицами; два камер-юнкера Кардиналов диаконов несут два бочонка вина,– один вызолоченный, а другой высеребренный; опять одно из лиц, желавших канонизации, несет свечу, а другой – клетку с разными птицами. Все эти дары каждый лично представляет Папе: Кардиналы целуют руку и колено его, а прочие ногу. Папа прикасается ко всем дарам в знак принятия их и потом они ставятся на столике. Свечи знаменуют добродетели нового святого; хлеб показывает, что главною пищей для него была воля Отца небесного; вино –эмблема благодати, освящающей; голуби означают кротость, горлицы верность, разные птицы – созерцание небесное. Это еще не все. Просители канонизации должны доставить Папе и его Кардиналам все облачения и украшения, потребные для сего торжества. Так нужно сделать для Папы мантию, епитрахиль, оплечье, фелонь, поручу, покров для чаши и влагалище; мантию для Епископа ассистента, стихари с орарями и поручами для диаконов, две больших пелены на престол (по крайней мири в 2,200 скуд, т. е. около 3,000 руб. серебром) с гербами Папскими, золотую чашу в 600 скуд (около 750 руб. сереб.), драгоценную митру, украшенную бриллиантами, митру с золотыми бляхами, покровы на столики и проч. и проч. Вечером в этот день великолепно освещается купол Ватиканский. |
| Старушка опять начала подходить к ней молча, медленно, крадучись; опять губы ее зашевелились без звука. – К Эойе, к Эойе пойдем! – простонала, наконец, глухо. Но, странно, внезапности не было: как давеча, проснувшись, знала, что будет звук, так и теперь знала все, что будет; как будто не узнавала новое, а только вспоминала давнее: все это уж было когда-то; так было – так есть. Молча подошла Зенра к постели и упала на колени. Дио, схватив ее обеими руками за плечи, вцепилась в них так, что разодрала ногтями льняную ткань рубахи. – Да говори же, говори! Зенра повалилась на пол, забилась головой о ножку кровати и завыла протяжным воем плакальщиц: – Бык! Бык! Бык! – Убил? – спросила Дио, но уже знала все – помнила. – Убил! Убил! Убил! – выла Зенра. – Где она? – Здесь у ворот! Дио вскочила с постели, накинула охотничью шкуру лани на плечи, золотисто-желтый, с серебряными пчелками, покров на голову и выбежала из дому в сад. Тою же тропинкою, как давеча, между двумя черными стенами кипарисов-великанов пробежала мимо озерца с островком, где бледнела гробница трех. Споткнувшись о корень дерева, едва не упала. В глазах потемнело, земля закачалась, как палуба. Но усилием воли одолела находившую тьму беспамятства. Услышала плач похоронных флейт. И опять – все это уж было когда-то; так было – так есть. Добежала до ворот, открыла калитку и вышла на большую дорогу из Гавани в город. Здесь остановилось похоронное шествие. Жрицы бога Быка держали на плечах гробовое ложе-носилки. Пылали погребальные факелы; плыл благовонный дым с курильниц. Плакали флейты, плакал хор: Радуйся, чистая Дева, Брачное ложе готовь! Жрица Адуновых игр, мать Анаита, благообразная старица с умным и добрым лицом, подошла к Дио и проговорила молитвенно: – Радуйся, Дио, жрица Великой Матери! Жертву, тобой уготованную, принял бог, да очистится чистою кровью земля, да спасется великое Царство Морей. Слава Отцу, Сыну и Матери! И обняв ее и заплакав, прибавила тихо, просто: – Ох, доченька, ох, светик мой, душу мою отдала бы я, чтобы утолить твою муку! Помни одно: велика скорбь твоя – велика и награда, великая жрица Матери, Акакаллы наследница… Хочешь проститься? |
| Стих: Дому Твоему подобает святыня,/Господи, в долготу дний. Стих: Дому Твоему подобает святыня,/Господи, на долгие дни. Распныйся яко восхотел еси, Христе,/и смерть погребением Твоим Пленивый,/тридневен воскресл еси, яко Бог, со славою,/мipobu даруя безконечную жизнь,/и велию милость. Распятый по Своей воле, Христе,/и смерть погребением Своим победивший,/Ты в третий день воскрес, как Бог, со славою,/даруя миру бесконечную жизнь/и великую милость. Слава: Стихира из Минеи, если есть. Если нет: Слава, и ныне, Богородичен: Творец и Избавитель мой, Пречистая,/Христос Господь из Твоих ложесн прошед,/в мя Оболкийся,/первыя клятвы Адама свободи./Темже Ти, Всечистая,/яко Божии Матери же и Деве,/воистинну вопием немолчно:/радуйся Ангельски, радуйся, Владычице,/Предстательство и Покрове,/и Спасение душ наших. Слава, и ныне, Богородичен: Творец и Искупитель мой, Всечистая,/Христос Господь,/произошел из чрева Твоего,/в меня, человека, облекшись/и Адама от древнего проклятия освободил./Потому Тебе, Всечистая,/как Божией Матери и истинной Деве/“Радуйся” возглашаем с Ангелом не умолкая:/“Радуйся, Владычица, защита, и покров,/и спасение душ наших!” Таже, Ныне отпущаеши: и Трисвятое. По Отче наш: Затем: Ныне отпускаешь: Трисвятое по Отче наш: Тропарь, глас 6й: Ангельския Силы на гробе Твоем,/и стрегущии омертвеша;/и стояше Мария во гробе,/ищущи Пречистаго Тела Твоего./Пленил еси ад, не искусився от него;/сретил еси Деву, даруяй живот./Воскресый из мертвых, Господи, слава Тебе. Тропарь Ангельские Силы – при гробе Твоем,/и охранявшие его омертвели,/а Мария стояла в гробнице/и искала пречистое тело Твое./Ты опустошил ад, не потерпев от него,/Ты встретил Деву, дарующий жизнь./Воскресший из мертвых, Господи, слава Тебе! Слава, и ныне, Богородичен: Благословенную нарекий Твою Матерь,/пришел еси на страсть вольным хотением,/возсияв на Кресте, взыскати хотя Адама,/глаголя ангелом: срадуйтеся Мне,/яко обретеся погибшая драхма./Вся мудре устроивый, Боже наш, слава Тебе! Слава, и ныне, Богородичен: Назвав Благословенную Своею Матерью,/пришел Ты на страдания по доброй воле,/воссияв на Кресте, желая отыскать Адама,/и возглашая Ангелам: “Радуйтесь со Мной,/ибо нашлась потерянная драхма!”/Все мудро устроивший, (Боже наш,) слава Тебе! |
| В Ризнице особое место занимает большое количество риз, представляющих высокую художественную ценность; оплечья этих риз богаты по рисунку и материалу, шиты золотом и кафимским жемчугом, а самые ризы сшиты из тканей восточного и итальянского характера – парчи, рытого бархата, аксамита и камки. К концу XVII века, в связи с новой влившейся струей западного искусства, не могшей не отразиться на русском шитье, оно, как таковое, начинает падать, уступая место новым приемам. Вместо строгой стилизации в лики и складки одежд вливаются тени, а часто лики не зашиваются плоским или атласным швом, а прошиваются только линии контуров шелком; узоры золотого шитья становятся крупнее, и техника менее совершенна. Примером может служить покров на гробницу с изображением преподобного Сергия 293 . Далее, в XVIII веке шитые лики заменяются нашитыми живописными. Пышность и богатство материала достигает полного расцвета, – но душа шитья утрачивается, утрачена и строгая выразительность изображений. XVIII век, давший русской женщине новые возможности проявления своей духовной жизни, не мог не отразиться на ее творчестве в области художественного шитья. Шитье переходит от великого искусства передачи религиозного вдохновения и духовного творчества русской женщины – в мастерство вышивать, мастерство, не лишенное искусства, но утратившее свою великую двигательную силу – чуткую художественную восприимчивость и глубины чувства в передаче религиозных сюжетов. Ф. Я. Мишуков. Утварь Троицкой лавры В обители преподобного Сергия наряду с художественно-историческими ценностями всех видов русского искусства и, нередко, великолепными образцами искусства Византии и Запада собраны веками лучшие изделия золото-серебряного мастерства, представленного очень полно. Здесь всевозможные виды обработки металла – чеканка, скань, басма, литье из золота, серебра, меди и олова, резное и черневое дело, финифть – все это зачастую в соединении с резьбою из благородного камня, кости и дерева. Начиная с глубокой древности, с XI–XII века, проходят перед нами работы золото-серебряников, ювелиров и резчиков всех последующих эпох, до XIX века включительно. Художники разных стран, веков и воззрений представлены своими работами в лавре – Византия и Запад, Москва, Новгород и Север и свои, лаврские, мастера. |
| (Севне) гл. 22:15–25. Это пророчество, стоящее в непосредственной связи с предшествующим, направлено особенно против Сомпана домоправителя царского, одного из самонадеянных гордецов и безбожников; он вопреки увещаниям пророка Исаии, постоянно побуждал царя к союзу с египтянами. – Этот гордый муж дозволяет себе строить родовые гробницы, почти подобные царским, но Господь переселяет его в Вавилон, где он должен будет умереть позорною смертью ( Ис.22:15–19 ). Он лишится своей должности, чтобы уступить место достойнейшему, который в свою очередь будет употреблять свою власть в пользу своих родственников и наконец также погибнет ( Ис.22:20–24 ; Апок.3:4 ). Двенадцатое пророчество На Тир 14 гл. 23. Вавилон – столица всемирной монархии начинает, a Тир – город всемирной торговли – оканчивает собою ряд пророчеств о своем величии пред воцарившимся в Сионе Господом, пред явлением которого луна покраснеет и солнце побледнеет ( Ис.23:21–23 ). 2 . Песнь об избавлении гл. 25–27:6. A) Пророк, переносясь к последним дням мира, прославляет виденное в псалмах и песнях. Прежде всего он славословит Господа за то, что Он сокрушил могущественный всемирный город с другими городами сильными и оказал защиту и покров обществам, угнетаемым тиранией этого города ( Ис.25:1–5 ). На Сионе открывается совершеннейшее царство Божие, и язычники принимают участие в его благах. Там нет более печали, ни смерти, ни болезни, ни поношения ( Ис.25:6–8 ; 1Кор.15:4,5 ; Апок.7:14, 21:4 ). Б) Между тем, как Израиль радуется благодатному пребыванию среди него своего Бога, – Моав, язвительный и тщеславный враг народа Божия, испытывает откровение гнева Божия к глубочайшему своему смирению, и должен все таки погибнуть, не смотря на все свои хитрости ( Ис.25:10–12 ). B) В стране Моавитской народ попирается ногами; города уничтожаются до основания; но Израиль радуется за свой несокрушимый город, в который Господь дозволяет входить своему обновленному народу и жить в мире и непоколебимой надежде на Бога ( Ис.26:1–7 ). Избранное общество твердо надеялось, что Господь откроет свою правду на суд и спасет их, и вот это исполняется ( Ис.26:8,9 ). Теперь стало ясно, что враги Божии неисправимы ( Ис.26:10,11 ). Они не видит руки Божией, так пусть чувствуют Его мщение ( Ис.26:11 ). A народ Божий будет наслаждаться невозмутимым спокойствием, поскольку тирания и тираны всемирного могущества исчезли бесследно, a Израиль возрастает и преуспевает ( Ис.26:12–15 ). Пророк еще раз вспоминает ту скорбную ночь, которая предшествовала явившемуся освобождению: избранное общество постоянно надеялось, что вот должно совершиться спасение, но надежда становилась им в посрамление, и то, что Израиль предпринимал сам для своего спасения, не приносило пользы ( Ис.26:16–17 ). Но теперь спасение явилось и знающие Господа, умершие в дни бедствий, снова восстанут, поскольку земля возвращает мертвецов, чтобы вместе с оставшимися в живых образовать величественное общество ( Ис.26:19 ). |
| Закрыв руками грудь и шею, — вот–вот сейчас пальнет в меня — я взгляда отвести не смею от круга тусклого огня. Оцепенелого сознанья коснется тиканье часов, благополучного изгнанья я снова чувствую покров. Но сердце, как бы ты хотело, чтоб это вправду было так: Россия, звезды, ночь расстрела и весь в черемухе овраг. 1927 Берлин БОРИС ПАСТЕРНАК ДУША Душа моя, печальница О всех в кругу моем! Ты стала усыпальницей Замученных живьем. Тела их бальзамируя, Им посвящая стих, Рыдающею лирою Оплакивая их, Ты в наше время шкурное За совесть и за страх Стоишь могильной урною, Покоящей их прах. Их муки совокупные Тебя склонили ниц. Ты пахнешь пылью трупною Мертвецких и гробниц. Душа моя, скудельница, Всё виденное здесь, Перемолов, как мельница, Ты превратила в смесь. И дальше перемалывай Всё бывшее со мной, Как сорок лет без малого В погостный перегной. 1956 ИВАН ЕЛАГИН АМНИСТИЯ Еще жив человек, Расстрелявший отца моего Летом в Киеве, в тридцать восьмом. Вероятно на пенсию вышел. Живет на покое И дело привычное бросил. Ну, а если он умер, — Наверное жив человек, Что пред самым расстрелом Толстой Проволокою Закручивал Руки Отцу моему За спиной. Верно, тоже на пенсию вышел. А если он умер, То наверное жив человек, Что пытал на допросах отца. Этот, верно, на очень хорошую пенсию вышел. Может быть, конвоир еще жив, Что отца выводил на расстрел. Если б я захотел, Я на родину мог бы вернуться. Я слышал, Что все эти люди Простили меня. 1986 МАРИНА ЦВЕТАЕВА РАССВЕТ НА РЕЛЬСАХ Покамест день не встал С его страстями стравленными, Из сырости и шпал Россию восстанавливаю. Из сырости — и свай, Из сырости — и серости. Покамест день не встал И не вмешался стрелочник. Туман еще щадит, Еще в холмы запахнутый Спит ломовой гранит, Полей не видно шахматных… Из сырости — и стай… Еще вестями шалыми Лжет вороная сталь — Еще Москва за шпалами! Так, под упорством глаз — Владением бесплотнейшим Какая разлилась Россия — в три полотнища! И — шире раскручу! Невидимыми рельсами По сырости пущу Вагоны с погорельцами: |
| Что и у Давида благовествуется? Не убоишися от страха нощнаго, от сряща и беса полуденнаго ( Пс. 90:5–6 ). Сие и во время жизни весьма важно для твоей безопасности (и вору нелегко покуситься на овцу, на которой положен знак, а не имеющую на себе знака без опасения украдут), и по отшествии от жизни – прекрасный погребальный покров, который светлее всякой одежды, дороже золота, великолепнее гробницы, священнее бесплодных насыпей, благовременнее спелых начатков, что все мертвецы приносят в дар мертвецам, обратив обычай в закон. Пусть все у тебя погибнет, все будет похищено: деньги, имущество, престолы, отличия и что еще относится к дольней коловратности; но ты безопасно окончишь жизнь свою, не утратив ни одного из пособий, дарованных тебе Богом ко спасению. 16. Но ты опасаешься, чтобы не растлить в себе благодати, и потому отлагаешь очищение, как не имеющий другого? Что же? Не боишься ли, что подвергнешься опасности во время гонения и лишишься лучшего достояния – Христа? Неужели по сей причине станешь избегать того, чтобы и христианином стать? Да удалится от тебя такой страх нездравого человека, такое рассуждение повредившегося в уме! Какая неосторожная, если можно так сказать, осторожность! Какое ухищрение лукавого! Он действительная тьма, и притворяется светом; когда не может успеть, нападая открыто, строит невидимые козни; и, будучи лукав, представляет из себя доброго советника, чтобы ему каким бы то ни было способом непременно одолеть, а нам ни в каком случае не избегнуть его наветов. То же очевидным образом строит он и здесь. Не имея возможности явно убедить тебя презирать крещение, вредит тебе вымышленной осторожностью, чтобы тебе, чего ты страшился, когда сам не примечаешь, потерпеть то от страха и, поскольку ты опасался растлить дар, через сие самое опасение лишиться дара. Таков враг; и никогда не оставит своего двоедушия, доколе видит, что мы поспешаем к небу, откуда он ниспал. Но ты, человек Божий, проникай в злоумышление противника; у тебя борьба с сильным и о деле самом важном; не бери в советники врага; не пренебрегай тем, чтобы именоваться и быть верным. |
|
|
