| В конституции получила оформление разработанная Кановасом дель Кастильо по примеру Великобритании 2-партийная система, позволившая на основе консервативной и либеральной партий объединить сторонников нового политического режима и отстранить от активного участия в политической жизни партии карлистов, республиканцев, социалистов и региональные партии. В 1875 г. были созданы либерально-консервативная партия (под рук. Кановаса дель Кастильо) и либерально-конституционная партия (под рук. П. М. Сагасты-и-Эсколара), попеременно сменявшие друг друга у власти по согласованию с королем. Изданный в 1878 г. избирательный закон установил высокий имущественный ценз, т. о., электорат сократился с 4 млн до 860 тыс. чел. (ок. 1/16 населения). Конституция объявляла католицизм гос. религией, др. религии признавались терпимыми, но им запрещалось публичное отправление культа. На фоне ожесточенных дискуссий о содержании гос. политики по отношению к Церкви (либералы ратовали за введение принципа свободы совести, консерваторы (карлисты и большинство альфонсистов) требовали следования конкордату 1851 г. и полного запрета иных религий) Кановас дель Кастильо был вынужден закрыть неск. протестант. молитвенных домов и антиклерикальных изданий и отменить мн. антицерковные законы (о гражданской регистрации брака, рождения и смерти, о передаче кладбищ в ведение местных властей, об ограничениях в образовательной сфере и др.). Из ун-тов были уволены профессора, придерживавшиеся антиклерикальных взглядов, но многие из них вскоре объединились в Институт свободного образования, основанный королевским декретом в 1876 г. Правительство гарантировало католич. Церкви экономическую поддержку и соблюдение норм конкордата 1851 г. Гос-во платило клирикам жалованье, к-рое регулярно задерживалось и урезалось, что побуждало приходских священников создавать об-ва взаимопомощи. По причине нехватки духовенства в семинариях был введен сокращенный вариант образовательной программы, позволявший готовить клириков в более короткие сроки. |
| Именно эта моя книга, а не какая-либо другая. Из-за ее национального характера? Но мой «Мир во время войны» был переведен на немецкий и чешский языки. Дело в том, очевидно, что фантазия и трагикомизм моего «Тумана» больше говорят человеку как личности — человеку вообще, стоящему одновременно выше и ниже всех классов, каст, социальных прослоек, бедному или богатому, плебею или аристократу, пролетарию или буржуа. И это хорошо известно историкам культуры, людям, которых называют учеными. Подозреваю, что большую часть этого пролога — или металога, — который могут назвать самокритикой, мне внушил, смутно чернея в тумане, тот самый дон — он уже заслуживает такого звания, — дон Антолин Санчес Папарригопулос, выведенный в главе XXIII, хотя мне и не удалось применить в прологе строгую методу этого незабвенного глубокого исследователя. Ах, если бы я смог, следуя его идеям, заняться историей людей, собиравшихся писать, но не сделавших этого! К этому роду, к этому типу относятся наши лучшие читатели, наши со-трудники и со-авторы, лучше даже сказать — со-творцы, те, кто, прочитав какую-нибудь историю, к примеру мой руман, говорят: «Да ведь я думал так же гораздо раньше! Этого героя я просто знал! Мне приходило в голову то же самое!» Насколько они отличаются от самоуверенных невежд, озабоченных тем, что называют правдоподобием! Или от тех, кто считает, будто они живут наяву, не зная, что по-настоящему живет наяву лишь тот, кто сознает, что грезит, как нормален лишь тот, кто сознает свое безумие. «А кто не путает других, путается сам», — как говорил Аугусто Пересу мой родственник Виктор Готи. Мир, где живут мои Педро Антонио и Хосефа Игнасия, дон Авито Карраскаль и Марина, Аугусто Перес, Эухения Доминго и Росарито, Алехандро Гомес, «настоящий мужчина», и Хулия, Хоакин Монтенегро, Авель Санчес и Елена, тетя Тула, ее сестра, шурин и племянник, Святой Мануэль Добрый и Анхела Карбальино (вот ангел!), дон Сандальо, Эметерио Альфонсо, Селедонио Ибаньес, Рикардо и Лидувина, — весь этот мир для меня гораздо реальнее, чем мир Кановаса и Сагасты, Альфонса XIII, Примо де Риверы, Гальдоса, Переды, Менендеса-и-Пелайо и всех других, кого я знал и знаю сейчас, с кем я встречался или встречаюсь сейчас. |
