| Несознанная мысль, выработайная историей, выстраданная жизнью, потемненная ее многосложными отношениями и разнородными интересами, восходит силою литературной деятельности по лестнице умственного развития, от низших слоев общества до высших кругов его, от безотчетных влечений до последних ступеней сознания, и в этом виде является она уже не остроумною истиною, не упражнением в искусстве риторики или диалектики, но внутренним делом самопознания более или менее ясного, более или менее правильного, но во всяком случае существенно значительного. Таким образом вступает она в сферу общего всечеловеческого просвещения, как живой неизъемлемый элемент, как личность с голосом в деле общего совета; но к внутреннему своему основанию, к началу своего исхода возвращается она, как вывод разума к неразгаданным обстоятельствам, как слово совести к безотчетным влечениям. Конечно, этот разум, эта совесть могут быть затемнены, испорчены; но эта порча зависит не от места, которое литература занимает в образованности народа, а от искажения его внутренней жизни; как в человеке ложность разума и растленность совести происходит не от сущности разума и совести, но от его личной испорченности. Одно государство, между всех Западных соседей наших, представило пример противного развития. В Польше, действием католицизма, высшия сословия весьма рано отделились от остального народа, не только нравами, как это было и в остальной Европе, но и самым духом своей образованности, основными началами своей умственной жизни. Отделение это остановило развитие народного просвещения и тем более ускорило образованность оторванных от него высших классов. Так тяжелый экипаж, заложенный гусем, станет на месте, когда лопнут передние постромки, между тем как оторванный форрейтер тем легче уносится вперед. Не стесненная особенностью народного быта, ни обычаями, ни преданиями старины, ни местными отношениями, ни господствующим образом мыслей, ни даже особенностью языка, воспитанная в сфере отвлеченных вопросов, Польская аристократия в 15 и 16-м веке была не только самою образованною, но и самою ученою, самою блестящею во всей Европе. |
| Отсюда же следует и то, что иностранцы-католики, решившиеся жить в России постоянно, но не принявшие православия, не могли играть более или менее порядочной роли в служебной сфере; они оставались частными лицами, в качестве торговцев, ремесленников или художников, жили особняком и не сливались с русскими в однородную и равноправную массу. Для таких лиц, а равно и временно проживавших в России католиков, позволялось иметь латинские церкви или божницы. О латинских божницах в Новгороде, Киеве, Галиче (южном), Старой Ладоге и Смоленске есть некоторые указания. Но на основании этих указаний нельзя заключать об особых правах, которые бы русское правительство предоставило католикам. И хотя, с другой стороны, не встречаем прямых ограничений со стороны правительства в пребывании латинских священников на Руси и отправления ими своего богослужения, частным или домашним образом, однако, ближе к истине будет предположение о крайней ограниченности латинских церквей в древнерусских пределах. Притом, эту ограниченность мы относим не на центральные города, а на пограничные, на те места, где русский элемент неизбежно соприкасался с польско-литовским и где он должен был, по своему стесненному положению, мириться с тем, что в душе отрицал. Относительно построения латинских храмов в местах центральных с преобладающим элементом русских, нужно сказать, что построение их вообще воспрещалось, а частное существование их соединено было с большими трудностями. Изгнание латинян из Киева в XIII в., легенда, образовавшаяся по поводу построения латинской божницы в Новгороде (XIII в.) и решительный отказ митрополита Филиппа в ответе на предложение и желание в. к. московского И. Васильевича III (1453 г.) о дозволении кардиналу Антонию войти в Москву с латинским крестом (крыжом), – ясно указывают на то, что русские неравнодушно относились как к латинским храмам, так и открытым проявлениям латинской обрядности. Итак, права, предоставленные католикам в пределах Руси, если и указывать на существование менее строгих взглядов на латинство, однако, приложение прав в практической жизни не дает оснований для заключения о том, чтобы в этом случае княжеская власть действовала наперекор церкви: влияние церкви оказывалось и здесь. |
| Данный народ – избранный народ Божий, в нём живет мессия. Всякий мессианизм коренится в мессианизме древнееврейском. Так, польские мессианисты начала XIX века верили, что польский народ есть Христос среди народов, что гибель Польши была распятием мессии, что это народ избранный и исключительный, призванный быть провозвестником новой христианской эпохи. Самым последовательным мессианистом был Товянский. Современные французы, англичане, немцы – все почти националисты, все они верят в культурное призвание, в миссию своего народа, но с мессианизмом ничего общего не имеют. Мессианское сознание не есть сознание националистическое, это всегда сознание вселенское и религиозное, проникнутое верой в мессию. На мессианском народе лежит печать Божьего избрания. Миссионизм возможен и на почве позитивизма, мессианизм всегда мистичен. В мессианизме есть дух пророческий, пророческое предчувствие. Мессианское сознание мистически питается духом древнееврейских пророчеств. И вот вопрос: было ли славянофильство таким мессианизмом? Славянофильство Хомякова, и вообще славянофильство, не было последовательной, радикальной формой мессианского сознания в пророчески-еврейском, религиозно-мистическом смысле этого слова. Славянофильское сознание представляет собой помесь мессианизма с миссионизмом, учения об исключительном призвании русского народа, допускающего лишь пророчески-мистическое оправдание, с учением о культурном призвании русского народа, допускающим научно-позитивное оправдание. Я не раз уже указывал на эту двойственность хомяковского сознания и учения. Хомяков в своем учении о национальном призвании постоянно смешивает точку зрения религиозно-мистическую с точкой зрения научно-исторической. Поэтому учение его не может быть названо чистым мессианизмом. Славянофильская идея христианской природы русского народа и святой Руси, воплотившей эту природу, заключает в себе элемент мессианизма. Но идея эта была смешана с позитивным национализмом, основанным на этнографических и исторических преимуществах. |
| Повсюдные отклонения от древнего строя языка, сравнительно с местными отклонениями, выражали себя яснее. Между такими отклонениями замечаем некоторые грамматические довольно важные, например: 1. Смешение звательного падежа с именительным (зри брать, отц наю). 2. Употребление формы имен. падежа для винит. в сущ. жен. рода (взти гривна, дати порука). 3. Употребление деепричастия (кнзю продаж въ челдин или украдъше, вывести му послухъ передъ кымь купивъше). 4. Употребление сложных времен вместо простых, между прочим, сокращенно, т.е. с пропуском существ. глагола сть (за тот миръ страдал, зъ далъ) и пр. Нельзя сказать наверно, когда именно какая форма древняя заменилась у нас новою навсегда, исключительно, как нельзя, например, сказать, когда именно в германских языках введен член или когда именно в сербском смешались в одно дательный, творительный и предложный множ. числа, когда именно в чешском, польском и лужицком стали выговаривать мягкий р (рь) шепеляво; но из того, что употреблялась уже новая форма, еще не следует заключать, что формы древней уже не было, как не следует заключать, что серб, говоря, теперь био сам (былъ смь), уже не говорит бих и бих (бхъ, бхъ). Смешение форм, отживающих век с начинающими жизнь, есть принадлежность переходного состояния языка так же, как и всего другого; для нашего русского языка это переходное время выразилось резкими чертами в 12–14 веках и более для всего языка, чем по наречиям местным. 3 . Книжный язык отличался от народного, без сомнения, всегда, но в 10–14 веках отличия одного от другого у нас заключались более в привычках слога, чем в грамматических формах. От близости строя русского народного языка с языком книг церковнославянских, к нам занесенных, зависело то, что сколько ни мешались один с другим в произведениях нашей письменности элементы старославянский книжный и русский народный, язык этих произведений сохранял правильную стройность всегда, когда вместе с элементом старославянским не проникал в него насильственно элемент греческий, византийские обороты речи, византийский слог и когда притом писавший им был не чужестранец, не умевший выражаться правильно по-славянски. |
| Ф. Головацким с галицко-русинского наречия в Вестнике Юго-Западной и Западной России 1864 г. июнь, отд. II, стран. 106, Апокрисис Киевского изд., стр. 409 и 410 и исследование о нем Скабалановича, стр. 142, Антиррисис, стр. 72, 77, 179. 490 Главным центром нового религиозного движения сделалась Вильна. Во времена Сигизмунда Августа Вильна была одним из замечательнейших городов Европы. Жителей в ней было до 200,000 и народонаселение ее было самое пестрое и разноплеменное: русские, литовцы армяне, греки, немцы, евреи. В век религиозных страстей и войн здесь мирно уживались все религии: православный, католик, кальвинист, лютеранин, анабаптист, магометанин, еврей – все спокойно молились в своих церквах, костелах, соборах, кирках, мечетях, синагогах, братски пожимали друг другу руку и, при добрых связях и соотношениях, находили наилучшие средства к жизни. Но при всей свободе и кажущемся равенстве всех вероисповеданий, кальвинизм затмевал и подавлял собой все религии; его последователи были многочисленнее и знатнее всех и открытая для всех иноверцев Вильна, в сущности, была гельветической столицей. Православный русский элемент, прежде бывший в ней господствующим, теперь уступил место реформатскому. Вильна стала главным центром кальвинизма не только для Литвы, но и для всей почти Европы. Сливов 565. 491 Во время ученого путешествия своего по Швейцарии и Италии, сделавшись из горячего гонителя Станкара ревностным его поборником, Гонезий первый публично высказался в пользу арианства на Сециминском синоде 1556 г., тогда как его предшественники проповедовали его тайно. Krasinski, 134 в 135. 500 Ebendas, S. 322–325 и Рукопись Львовской ставропигиальной лавры, под заглавием „статья о диссидентах», вносившаяся в генеральные конференции и в pacta conventa, переведенная с польского на русский язык в Вестнике Юго-Западной России 1863 г., май, отд. I, стр. 43 и 44. 504 Сказание Курбского, 281–285. Нарамовского Facies гегит Sarmatorum, I, 222, Обз. Рус. Дух. Литературы, Арх. Филарета Черниговского , т. |
| Военное деление на десятки, сотни и т. д. есть общее у народов различного происхождения. Дружинная жизнь не есть исключительная принадлежность германского племени: Болеслав польский живет с своею дружиною точно так же, как Владимир русский с своею. Сделавши всех первых князей наших морскими королями, назвавши их всех истыми норманнами, определивши, таким образом, их общий характер, точку зрения на них, исследователи необходимо должны были оставить в стороне их главное значение относительно той страны, относительно тех племен, среди которых они призваны были действовать, должны были оставить в стороне различие характеров каждого из них и какое влияние это различие производило на судьбу страны. Обратив преимущественно внимание на элемент пришлый, на варягов, из характера их отношений к князю и Земле исключительно старались определить главный характер нашей истории, позабыв, что характер дружины условился отношениями призванных князей к призвавшему народонаселению и что эти отношения условились бытом последнего. Утверждая, что у нас имело место призвание, а не завоевание, не заметили противоречия, когда варягам дали характер завоевательный, заставив все явления отражать на себе исключительно их народность, заставив действовать одно пришлое начало, поразив совершенным бездействием туземное. Таковы вредные следствия того одностороннего взгляда, по которому варяги были исключительными действователями в начальном периоде нашей истории. Но если влияние норманской народности было незначительно, если по признанию самых сильных защитников норманства влияние варягов было более наружное, если такое наружное влияние могли одинаково оказать и дружины славян поморских, столько же храбрые и предприимчивые, как и дружины скандинавские, то ясно, что вопрос о национальности варягов – руси теряет свою важность в нашей истории. Читать далее Источник: История России с древнейших времен/соч. Сергея Соловьева : В 29 т. - Изд. 5-е. - Москва : Унив. тип. (Катков и К°), 1874-1889. Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| Но для ясного понимания событий первого периода нашей истории мало еще определить, что степень влияния народности пришлого элемента на народность туземного была незначительна; нужно тотчас же обратить вопрос и следить, какому влиянию с самого начала стал подвергаться пришлый элемент от туземного, от новой среды, в которой он нашелся, надобно следить за обоими элементами в их взаимодействии, а не брать каждый порознь, заставляя их действовать от начала до конца в полной особности с их первоначальным, чистым характером, какой они имели до своего соединения. Если Рюрик был скандинав, морской король, то следует ли отсюда, что внуки и правнуки его, князья многих племен, владельцы обширной страны, должны также носить характер морских королей? Разве новая среда, в которой они стали вращаться, нисколько не могла содействовать к изменению их характера? Говорят, что наши князья, от Рюрика до Ярослава включительно, были истые норманны, но в чем же состоит их норманство? В том, что они обнаруживают завоевательный дух? Но таким духом обыкновенно отличаются князья новорожденных обществ: одновременно с Русским образуется другое славянское государство – Польское; первые Пясты – не норманны, несмотря на то, они обнаруживают свою деятельность тем же, чем и первые Рюриковичи – распространением первоначальной области посредством завоевания. Первые Рюриковичи обнаруживают свое норманское происхождение, быть может, тем, что совершают походы преимущественно водою, на лодьях? Но причина этого явления заключается не в норманском происхождении князей, а в природе страны, малонаселенной, покрытой непроходимыми лесами, болотами, в которой, следовательно, самый удобный путь был водный; дружины, распространявшие русские владения за Уральским хребтом в XVII в., не были норманны, но по природе страны действовали так же, как последние; совершали свои походы водным путем. Обычай наших князей ходить на полюдье не есть норманский, он необходим во всех новорожденных обществах: так, мы видим его и в Польше. |
| В.В. Виноградов Задуматься, задумчивый, задумчивость ЗАДУМАТЬСЯ, ЗАДУМЧИВЫЙ, ЗАДУМЧИВОСТЬ Из большого и семантически разнообразного ряда слов, содержащих в своем составе корневой элемент дум- (думать, дума; древнерусские думьный, думьць, думьникъ, думьца и др.), выделяются своим морфологическим строем и своеобразием своих производных ответвлений глаголы задуматься и вдуматься. От них произведены такие значительные слова, как задумчивый, задумчивость (ср. также призадуматься) и вдумчивый, вдумчивость. Все эти слова – довольно позднего происхождения (ср. глаголы без -ся: думать, подумать, выдумать, задумать, придумать, надумать и т. д.; ср. также раздуматься, додуматься). О глаголе задуматься известно, что он возник не раньше XVII b. Никаких следов его употребления в русских текстах раннего времени найти не удалось. А. П. Евгеньева в автореферате своей диссертации «Язык былин в записях XVII b.» пишет: «В ”Повести“ XVII b. о Михаиле Потоке есть ряд слов, не зарегистрированных Срезневским в его ”Материалах“, а в картотеке Древнерусского словаря ИЯМ АН представленных только единичными цитатами XVIII b., но являющихся словами современного русского литературного языка, например: задуматься, ссужать, наскучить, подлый и т. д.» (Изв. АН СССР ОЛЯ, 1944, т. 3, вып. 4, с. 172). Русскому слову задуматься есть соответствия в других славянских языках – в украинском задумуватися, задуматися, в польском zaduma sie и в чешском zadumati se. Не подлежит сомнению, что все эти славянские слова – сравнительно недавнего происхождения и что между ними есть тесная связь. Задуматься образуется от думать по типу засмотреться, заглядеться, заговориться, засидеться, загуляться, зажиться и т. п. по живому народному словообразовательному глагольному типу, установившемуся не раньше XV – XVI bb. От задуматься образуется задумчивый также в соответствии с активным для той эпохи способом производства имен прилагательных от глагольных основ. Задумчивый возникло в русском литературном языке в XVIII b. и было связано с его простым и средним стилями. |
| Письма о христианской жизни, где объясняются общие основные понятия о христианской жизни и деятельности, именно: о лице, действующем по-христиански; об отличительных чертах христианских действий; о добродетели христианской и грехе, с их последствиями I Кажется, вы и те, кои около вас, слишком поверхностно смотрите на жизнь христианскую, и все дела, исправные по виду, у вас стоят на одной линии. Что до других, то не нам их судить, а что до себя, то надо верно знать, истинно ли хорошо то дело, которое нам кажется хорошим, а главное – христианское ли оно?! Ведь христиански доброе дело не то, что всякое другое дело. Как христианин не то, что всякий человек; ибо приемлет в себя с неба особенную силу, как бы особый элемент в состав свой: так и дела истинно-христианские должны иметь в составе своем особые начала, каких не бывает в делах других людей. И польское серебро тоже есть серебро, но оно совсем не то, что наше русское серебро. Так и в нравственных делах: и христианское дело будто то же, что и все другие, да не то же: в нем дух другой. Чтоб это было вам яснее, изображу вам лицо, действующее по-христиански, или укажу характеристические черты христианской деятельности. Лицо, способное и обязанное к нравственным действиям, должно быть в себе, в своем разуме, или должно сознавать себя, настоящее свое положение и свои отношения. Кто вне себя, не в своем уме, не сознает себя – того действия не имеют достоинства нравственного,– каковы действия слабоумных, расстроенных в уме, погруженных в сон или еще не опомнившихся. Такое, впрочем, сознание должно быть не таково только, каково общее сознание естественное, в коем человек отличает себя, как себя, в том круге, где существует; но должно быть еще сознанием собственно нравственным, называемым самосознанием,– в коем человек сознает себя лицом, обязанным к целесообразной деятельности, к делам ответным, подлежащим отчету. Почему дети, еще не дошедшие до такого самосознания, во всем худом извиняются и своим добром подают только надежды, хоть еще нерешительные; равно как, наоборот, подвергаются сильному укору взрослые, когда позволяют себе забываться и действовать не по-человечески и не по своему положению и месту. |
| - То есть вы, поляк, считаете, что XIX век объективно был для России, куда тогда входила и Польша, эпохой большого Значит, и для поляков тогда Россия тоже давала мощные питающие соки? - Для русских, безусловно. А для поляков - нет. Русские для поляков были оккупантами. такими, которые много уничтожили, они не были толерантными, открытыми. В Польшу из Петербурга отправляли тогда самых неудачных чиновников, а в Финляндию - лучших, так как ближе к столице. Поэтому мы лучше сегодня, уже в свободной Польше, понимаем XIX век в России, чем наши предки, поскольку в них-то доминировали настроения сопротивления оккупации. - Однако много поляков искренне соединили свою судьбу с судьбой России. Они строили себя в связи с Россией, и порой достигали многого? - Это другой элемент истории, когда сталкиваются две цивилизации, две культуры. Мы видим, сколько немцев было на русской службе. И поляки так делали. И же только сейчас настало время, когда мы можем вести с Россией открытый и бескорыстный диалог. Бескорыстный разговор - это, прежде всего, поиски правды, а не поиски интересов. - Мне довелось беседовать с руководителем польско-российской группы сейма Польши Мечиславом Чернявским. И он, говоря о тех поляках, которые хотели бы вести диалог с Россией, подчеркивал, что с русскими не достаточно общаться на почве холодного прагматизма. Мало будет толку. С русскими нужно вести диалог на чувственном, на душевном уровне, тогда и в делах успеха будет больше. - Пожалуй, в этом что-то есть, могу согласиться. Конечно, это близко русскому менталитету. Вот и я, какой ни есть ленивый, а сажусь и две ночи провожу в поезде, чтобы приехать в Петербург, не в первый раз. И это тоже не разумно, а эмоционально. Еду на 300-летие Петербурга, а на 1000-летие Дублина не поехал бы, хоть мне ирландцы и нравятся. - Вы думаете, поляки и русские очень схожи? - Не очень, но есть сходство. Когда говорят о славянской общности, я не знаю, что это значит - язык ли, форма головы? Но есть некоторое сходство в эмоциональности. Я сам не славянин, итальянец по национальности, правда, не чистый, но славянской крови во мне нет. |
|
|
