| Рузский, в виду чрезвычайной важности момента, просил у государя разрешения явиться к докладу вместе с генералом Даниловым и Саввичем. Подробности этого доклада, очевидно, хорошо памятны этим обоим, единственным еще живым свидетелям трагической минуты. Государь принял окончательное решение, когда ознакомился с текстами телеграмм всех главнокомандующих; впрочем, еще перед завтраком, встретя Рузского на платформе, он высказал ему, что решил отречься. Государь взял блок с телеграфными бланками и написал несколько черновиков 24, 25). Было три часа дня. Государь дополнил текст одной телеграммы, согласив с текстом другой, и передал листки Рузскому. Тот вышел из вагона в 3 часа 10 минут дня и тут же ему вручили телеграмму о предстоящем приезде Гучкова и Шульгина. Рузский вернулся в вагон и доложил ее. Государь тогда приказал телеграмму 24) задержать до прибытия этих лиц, а телеграмму 25) взял обратно из рук генерала. В три часа 45 мин. государь прислал и за другой телеграммой. Рузский пошел с нею в императорский поезд и, встретив государя на платформе, предложил ее оставить у него до прибытия Гучкова и Шульгина. Соображая обстановку и видя глубокое волнение государя, генерал Рузский, Все еще не теряя надежды, что можно избежать отречения, надеялся теперь, что прибытие таких умных людей, как Гучков, – хотя и явный недоброжелатель государя, – и преданный династии Шульгин, даст возможность при личном разговоре тотчас по прибытии их еще убедить их в ненужности отречения и также выяснить себе, наконец, что произошло в Петрограде, уже от очевидцев и участников событий. Поэтому Рузский приказал, как только подойдет поезд с депутатами, доложить ему и просить обоих прибывших пройти ранее, чем к государю, к нему, желая с ними переговорить, имея в руках и черновик телеграммы об отречении. Он хотел сообщить им все свои сомнения в основательности оценки момента Родзянкой, на основании которой генерал Алексеев и все главнокомандующие привели впечатление колебания государя не в вопросе об отречении, а его видимое волнение и страдание в решении вопроса, как отрекшись в пользу сына, не быть с ним разлученным. Разлука с сыном была для государя явственно тяжелее, чем сложение тяжкого бремени власти. Ответы главнокомандующих и последняя фраза телеграммы Алексеева 22) «ожидаю повеления», вызвали в государе чувство горечи, которого он, несмотря на всю свою выдержку, не мог скрыть. Тут государь, видимо, почувствовал себя всеми покинутым и у него не хватило духу обречь на подобные уже перенесенные им страдания своего единственного сына. К вечеру в уме государя созрела мысль отречься за себя и за сына. |
| истории, или свои воспоминания с чьими-либо сличить. Но так как посторонних лиц, как таких же повествователей, по теории, не было и записей отдельных рассказов из Ев. истории тоже не было, то очевидцам-свидетелям всякий припоминаемый ими факт приходилось бы сличать с содержанием только своего собственного сознания, или по своему воспоминанию воспроизводить дух Христов. Такое сличение, если бы оно могло быть, в этом и обратном случаях доказывало бы только то, что были такие очевидцы-свидетели и евангелисты, которые непосредственно сами знали и, по самой крайней мере, сами могли узнать от других все то, что должны были проверять в рассказах других повествователей, знали также как эти повествователи или лучше их, – что и с указанием ев. Луки совершенно сходно. По его свидетельству «многие начали составлять повествования», но «о вещах, совершенно известных» апостолам очевидцам Господа ( Лк. 1:1–4 ). А также и предварительное знание Ев. истории очевидцами её действительных событий, в полноте, верности и высоте их, свидетельствует о том, что действительно существовали люди, для которых третья трудность, предполагаемая Эвальдом при образовании ев. истории, была невозможна, – она необходимо исключалась в их деятельности сама собою, именно–при одолении трудностей, препятствующих верному воспроизведению материи Ев. рассказов. Если, действительно, были очевидцы-свидетели, сохранявшие неповрежденными рассказы Ев. истории, и при том еще существовала святость намерения, с которой принимались и сохранялись все отрывки её, то следует, что Ев. рассказы не только без трудностей могли образоваться, в их надлежащем виде и совершенстве, но и сохраняться с их объективной верностью, без примеси постороннего материала и толкования. С возможностью надлежащего образования и хранения Ев. рассказов вполне решается вопрос о трудностях и, следовательно, для дальнейшего развития теории остается один только принцип устного предания; потому что другой принцип–заимствования, поставленный в теории Эвальда в существенную связь с предположением многих трудностей образования устных, а потом письменных рассказов Ев. |
| Поступив в семинарию, Александр Попов сразу зарекомендовал себя способнейшим учеником. Успешно занимаясь по всем дисциплинам, он буквально пристрастился к точным наукам и так усердно их изучал, что получил среди семинаристов прозвище — «математик». Но более всего его привлекала физика. Одноклассник и семинарский друг А.С. Попова Е. Коринфский вспоминал: «Первым импульсом к занятию физическими науками был подаренный ему кем-то учебник физики А. Гано, только что переведенный на русский язык. Чтение этой книги бесповоротно направило его избрать специальностью физику». Кроме рассмотрения теоретических вопросов, учебник содержал значительное количество практических заданий, разрешение которых требовало осмысленного знания законов физики . Физика как предмет интересовала многих семинаристов. Для проведения опытов в семинарии был оборудован специальный кабинет с приборами, который, по отзывам очевидцев, был весьма «недурной». Однако с преподаванием этого предмета в семинарии были большие проблемы. Преподавать физику выпускники духовных академий не могли, поэтому преподавателей приглашали из других учебных заведений Перми. Это была чрезвычайно недисциплинированная публика. Нанятые учителя прогуливали занятия, самочинно сокращали курс, выбрасывая из программы важнейшие разделы. Самих занятий было явно недостаточно. Физика преподавалась в 4-м классе всего четыре часа в неделю. Слабое изучение физико-математических наук было главным недостатком семинарского обучения. Разница программ между семинариями и гимназиями была не столь существенна, однако изучение точных наук в гимназии поставлено лучше при большом количестве уроков. Преимуществом семинарии был высокий уровень преподаваемых богословских и философских дисциплин, которые в гимназиях совершенно отсутствовали . Известно, что семинарист А.С. Попов далеко не ограничивался неважно поставленным аудиторным обучением. Он продолжал практическую часть уроков на дому. Вместе со своими друзьями-одноклассниками он самостоятельно ставил физические опыты. По воспоминаниям одного из очевидцев, однажды в усадьбе одного из домов в центральной части города Попов ставил свой опыт. Во время эксперимента произошла авария — сгорела баня. Однако это не остановило отчаянного физика-семинариста. Он перенес свои опыты в беседку, которую вскоре постигла та же печальная участь. Он стал чрезвычайно популярен в семинарской среде, после того как «устроил очень простой прибор для разговора на расстоянии: две коробочки с донышками из рыбного пузыря соединялись между собой навощенной ниткой. " Говорящими трубками " Попова увлекалась вся семинария» . |
| Но при этом объяснении дела и решении вопроса о взаимном отношении синоптических Евангелий, как происшедших из устного апостольского предания, наперед должно быть признано несомненным, что: а) Учение свое Иисус Христос преподавал устно; поэтому как деятельность, так и собственно проповедь Его сохранялись сначала только в памяти непосредственных очевидцев и слушателей Его, каковыми по преимуществу были апостолы. б) Твердое хранение учения и дел Господа в памяти апостолов имело все необходимые для себя условия. В самом деле, то и другое положение вполне верны, потому что каждое подтверждается прямыми и ясными свидетельствами самих же синоптических Евангелий, и писании св. Отцов. По свидетельству первых трех канонических Евангелий от Матфея, Марка и Луки, несомненно, что учение Иисуса Христа сначала было предметом запоминания и только устного предания апостолов. Иисус Христос, во исполнение о Нем ветхозаветных пророчеств, проповедывал Свое учение устно ( Мф. 13:35 ; ср. Пс. 77:2 ; Лк. 4:18–19 ; ср. Ис. 61:1, 2 ). А так как Спаситель предлагал Свое учение слушателям или в виде изречений и речей, или в беседах со Своими учениками, с народом и с известными частными лицами, то следует, что Евангелие вначале было только устным словом. Спаситель не только Сам преподавал свое учение устно, но и ученикам Своим завещал проповедовать его так же: «Он заповедал им, говоря: ходя, проповедуйте, говоря, – κηρυσσετε λεγοντες: приблизилось Царство небесное Мф. 10:5–6 )». И они, впоследствии, действительно «пошли и проповедовали везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями ( Мк. 16:20 )». Устная проповедь апостолов предполагает все необходимые условия для точного усвоения и воспоминания учения и дел Спасителя. Такие условия апостольского воспоминания действительно были в достаточной мере и силе. Главнейшие и существенные условия точного воспоминания, с психологической точки зрения, суть ясность и интерес воспринимаемых впечатлений и воспоминаемых представлений. Все воспринятые душою впечатления становятся её достоянием, а затем представления получают определенную твердую связь, если восприятие сопровождалось ясным, отчетливым сознанием, что обусловливается достаточной степенью внимания. Но известная степень напряженности внимания зависит от интереса в содержании воспринимаемого и сознаваемого. Что важно для известного лица, при его чувственном влечении или возвышенном стремлении к чему-либо, то возбуждает в соответственной мере и степени его внимание к впечатлениям, полученным от интересующих его предметов. А это возбуждение внимания делает в соответственной мере ясными и отчетливыми все восприятия, что обусловливает силу и прочность запоминания, и точность воспроизведения воспринятых впечатлений и представлений. Такие условия и для апостольского воспоминания были и имели свое полнейшее значение: относительно этого прямо и ясно свидетельствуют синоптические Евангелия. |
| Воспоминания о пребывании на Анзере и описание Секирки являются самыми трагическими в книге архимандрита Феодосия. Ему самому пришлось пройти через ужасы заключения в Кирилловской зоне среди «шпаны», на «мертвом пайке», изнемогать от голода, страдать от грязи и вшей; пережил он и штрафную командировку на Капорке. Об ужасах, преступлениях, расстрелах в штрафном изоляторе на Секирной горе упоминается почти во всех воспоминаниях. Архимандрит Феодосий также пишет о самом страшном месте на Соловках, но основываясь уже не на личном опыте, а рассказах очевидцев, слова которых передают весь ужас лагерного заключения. Конечно, некоторые узники пытались вырваться из соловецкого ада. Архимандрит Феодосий упоминает, без подробностей, о побеге группы морских офицеров. Следует отметить, что к белому офицерству он не испытывал ни сочувствия, ни симпатии, потому что многие из бывших белогвардейцев, не принимавших участия в гражданской войне, надеялись «спокойно при новом строе доживать свои дни, а то и поработать для славы новых порядков». Это расценивается автором как предательство. Без сожаления сообщает он о расстреле 3000 человек: «... большевики, не желая их услуг, всех расстреляли – «по делам вору и муки " ». Работая над своими воспоминаниями, архимандрит Феодосий читал книгу бывшего генерал-майора Генерального штаба И. М. Зайцева 103 , отношение к которому у него неоднозначное. С одной стороны, он признает, что генерал описал «соловецкую каторгу с исключительной правдивостью и беспристрастием», с другой – со свойственной ему резкостью архимандрит критикует «плаксивый тон» книги и видит в этом «стремление разжалобить старую проститутку Европу величиной и глубиной неизмеримых страданий русского народа. Идеалистические побуждения старой проститутке чужды...» И тем не менее книгу Зайцева о «страданиях русского народа в Соловках» архимандрит Феодосий считает, и не без основания, «замечательной, правдивой в высшей степени». Это воспоминания о «мучениках христианской культуры – лучших людях истории». |
| – Откуда вы, Семен Климыч, научились так духовно беседовать, будучи человеком простым, неученым? – спросил его один из посетителей, в непритворном восторге от силы его слова. – Чему тут удивляться, смиренно отвечал Климчонок. – Я говорю не свое, а что Бог положит на сердце, для пользы вопрошающих с верою; говорю слово Евангельское, святое; ведь сказано же: языки возглаголют новы. Чему тут удивляться? – Откуда ему бысть сие? – подумал про себя посетитель, беседуя с Семеном Климычем в другое время на его пасеке. Кажется, такой же человек, как и все мы; так же спит, ест и всегда за делом, как и мы грешные... Семен Климыч в эту минуту стоял задумавшись и смотрел вдаль; вдруг, как бы подслушав тайную мысль своего собеседника, он быстро оборотился к нему и сказал: «да, се человек ядца и винопийца, друг мытарем и грешником. " Понимая тесную связь болезней телесных и душевных, Климчонок основанием лечения своего в обоих случаях поставлял таинство покаяния. Различными расспросами он вызывал больного на воспоминание того греха, в котором таился корень болезни, то есть, в котором не было принесено совершенного покаяния, или который, по долговременному коснению в нем, обратился в злой обычай. Искусно возбудив воспоминание о таком грехе, сознание и сердечное сокрушение, Семен Климыч преподавал больному приличный совет, и немедленно отсылал его к священнику, для принесения церковного покаяния и пастырского разрешения. Из многочисленных, известных нам, примеров подобного исцеления приводим один: купец N, постоянно чувствовал непреодолимое влечение лишить себя жизни, и не находя в себе сил бороться с этим, упросил родных, чтоб его сковали и отвезли к Климчонку. – От чего это с тобой случилось? – спросил его Семен Климыч. – Сам не знаю, батюшка; без всякой причины. – Не может быть; есть причина! Затем Климчонок начал расспрашивать его, и вызвал воспоминание и сознание в том, что несчастный, будучи еще ребенком лет 12, в яростной злобе на обидевших его, не находя чем им отмстить, хотел лишить себя жизни; впоследствии то же самое повторялось несколько раз, а признаться в этом отцу духовному он не вздумал. С течением времени влечение такое усиливалось в нем более и более. Сознавшись перед Климчонком и, по совету его, исповедовавшись в том священнику, бедняк навсегда освободился от ужасных припадков и влечения к самоубийству. |
| Но когда ученые решили обработать аудиозаписи таких «воспоминаний» и тщательно изучить их, сразу выявилось несколько примечательных обстоятельств. Во-первых, подавляющее большинство «вспоминающих» в своих «прошлых жизнях» непременно выступают на первых ролях — «опрошенные оказываются как правило бывшими великими жрецами, тамплиерами, чудотворцами, весталками, друидами, инквизиторами, знатными куртизанками (почти никто не соглашается на скромные рождения!), жизни которых протекали по большей части в Древнем Египте, но иногда в царстве ацтеков в Мексике, сакральном Бенаресе или при дворе Фридриха II в Палермо, то есть, в местах, отмеченных авторитетом религиозным или эзотерическим» . По справедливому замечанию исследователей, «становится непонятным, куда же собственно делось большинство человечества, тех, кто просто обрабатывал землю, работал в городе, служил господам, занимался торговлей» . Среди западных «вспоминателей» крайне мало находится тех, кто оказался бы в «прошлой жизни» обычным крестьянином или домохазяйкой, но еще меньше тех, кто вспоминал бы свое прежнее существование, например, в теле таракана, жабы или крысы, хотя теория реинкарнации предполагает участие в этом процессе отнюдь не только человеческих тел. Но какой-нибудь навозной мухой, равно как и заурядным трубочистом, мало кто хочет оказаться. Потому и не оказывается. А оказывается тем, кем хотел бы оказаться. То есть, характер «прошлых рождений» оказывается во многом обусловлен волей и предпочтениями самих вспоминающих. Во-вторых, сведения, которые «вспоминающие» рассказывают под гипнозом, не выходят за рамки того, что известно современному человеку о той или иной эпохе из книг, фильмов и учебников истории. Исследователи задавали им вопросы с просьбами описать свое прошлое тело, одежду, язык и окружение. Если бы переселения душ были реальностью, то воспоминания о них стали бы настоящим кладезем бесценной информации для ученых — историков, археологов, палеолингвистов и многих других. Сколько неясностей и вопросов есть по каждому эпизоду человеческой истории в любой части света. Сколько цивилизаций не изучено из-за недостатка данных, сколько древних алфавитов до сих пор не расшифровано, сколько мертвых языков не разгадано... Если бы «воспоминания» гипнотистов были действительно воспоминаниями о прошедших жизнях, то ученые могли бы получать все отгадки непосредственно из уст очевидцев и носителей языка. Однако изучение множества аудиозаписей «воспоминаний» показывает, что среди них «очень мало таких, которые не соответствовали бы сведениям из учебников истории, словарей, энциклопедий» . Иными словами, не наука получает пищу от этих воспоминаний, а, напротив, эти воспоминания всецело определяются тем, что уже известно современной науке. То есть, характер «прошлых рождений» оказывается во многом обусловлен объемом знаний самих вспоминающих. |
| 5 декабря должно было исполниться 65 лет Вадиму Витальевичу Негатурову – уроженцу Одессы. поэту и общественному деятелю. Но 2 мая 2014 года – скоро 10 лет – как он погиб от ожогов и травм, полученных при пожаре в одесском Доме профсоюзов. «Одесская Хатынь»… Немало прекрасных стихов он написал, в том числе и посвященных любимой Одессе. Приведу лишь две строфы из «шуточных», как он определил. Полностью см.: http://stihi.ru/2012/03/07/10867 : Моя Одесса – это люди-одесситы… Хоть ироничны, но зато душой открыты, Порой язвительны – зато юмористичны, Всегда приветливы, добры, оптимистичны… …Моей Одессе рано возраст свой итожить. Она - юна, ну, а на вид – ещё моложе! Её история так ярко-самобытна, Что даже Риму с Колизеями завидно. А 12 августа 2013года на одном их сайтов Вадим Негатуров опубликовал воспоминания своего отца. Я приводила их в публикации к 55-летию поэта (Искра Божья. http://rospisatel.ru/vlad-neg.htm ). Надеюсь, не осудите за дублирование. Вадим Негатуров Освобождение Одессы от фашистов: воспоминания очевидца Записано по детским воспоминаниям моего покойного отца, Негатурова Виталия Борисовича. 10 апреля 1944 года Одесса была освобождена от фашистских захватчиков. Несмотря на то, что день этот был удивительно солнечным, в моем календаре он остался самым красным днем. Детские воспоминания запечатлелись, как давний фотоснимок. Даже не верится, что прошло уже столько лет… Моя мать погибла еще в 1941-м, 13 сентября, в дни героической обороны Одессы, после чего нас с сестрой забрали к себе ее сестра с мужем. Поскольку детей у них не было, к нам они отнеслись со всей теплотой и заботой. Мы же, в свою очередь, тоже восприняли их как родных маму и папу. 10-го апреля, в 6 утра мы с мамой, как обычно, отправились доить отелившуюся в марте корову и кормить теленка. Отец до войны был железнодорожником, поэтому жили мы в Одессе на Первой Заставе в домах-бараках – райончик назывался «Бессарабка-2», куда селили железнодорожников и их семьи. Мне тогда было неполных 8 лет, и я ни на шаг не отходил от матери, поскольку постоянно слышалась стрельба. |
| 876 D. Reisberg and F. Heuer, «Memory for Emotional Events,» in D. Reisberg and P.Hertel, eds., Memory and Emotion (Oxford: Oxford University Press, 2004) 35. См. также В. A. Misztal, Theories of Social Remembering (Philadelphiä Open University, 2003) 80–81. 877 Brewer, «What Is Recollective Memory?» 35–36, cf. 43. О ярких визуальных воспоминаниях см. также M.A.Conway and D. A. Bekerian, «Characteristics of Vivid Memories,» in M.M.Gruneberg, P.E.Morris, and R.N.Sykes, eds., Practical Aspects of Memory, vol. 1: Memory in Everyday Life (Chichester: Wiley, 1988) 519–524. 883 Barclay, «Schematization,» 82. См. также: он же, «Truth and Accuracy in Autobiographical Memory,» in Gruneberg, Morris, and Sykes, eds., Memory in Everyday Life, 289–293, где он развивает идею, что автобиографические воспоминания неточны, однако «верны» в том смысле, что передают «суть личности субъекта» (290). 887 Conway, «Autobiographical Knowledge,» 89–90. Уже Bartlett, Remembering 93, замечал, что «от частого повторения форма и детали воспоминания очень быстро становятся стереотипными и в дальнейшем почти не претерпевают изменений», хотя он говорит не об автобиографической памяти, а о воспроизведении рассказов. 889 G.Cohen and D.Faulkner, «Lifespan Changes in Autobiographical Memories,» in Gruneberg, Morris, and Sykes, eds., Memory in Everyday Life, 277–282. 894 О теории схем в целом см.: Cohen, Memory, 71–72, 207–209, где обсуждается также применение теории схем к несущественным деталям, часто встречающимся в событийных воспоминаниях. 896 J. Bruner and C.Fleisher Feldman, «Group Narrative as a Context of Autobiography,» in Rubin, ed., Remembering Our Past, 291. 898 W. Hirst and D. Manier, «Remembering as Communication: A Family Recounts Its Past,» in Rubin, ed., Remembenng Our Past, 271. 899 Например, Bruner and Fleisher Feldman, «Group Narrative,» а также Hirst and Manier, «Remembering as Communication.» 900 J.A.Robinson, «Perspective, Meaning and Remembering,» in Rubin, ed., Remembering Our Past, 214. |
| В разделе «Факт и его значение, прошлое и настоящее» мы показали, что событийная память имеет два «полюса»: объективность события – и представления вспоминающего о его значении. Без восприятия значения (например, причинно-следственной связи происходящих явлений) едва ли возможно формирование связных воспоминаний, о которых можно рассказать; однако в то же время опыт показывает, что воспоминания представляют собой именно рассказы о прошлом, объективно имевшем место в реальности, и поддаются далеко не любой интерпретации. В зависимости от того, для каких целей используется воспоминание, человек может более или менее внимательно следить за точностью изложения; однако любое воспоминание так или иначе связано с реальным прошлым. Интерпретация воспоминания может меняться по различным причинам – следовательно, можно сказать, что меняется и само воспоминание – однако в этих переменах не следует (как часто поступают исследователи Евангелий) видеть процесс, в начале которого стоят «объективные факты», факты как они есть, без всяких истолкований – а затем истолкование уводит нас все дальше и дальше от объективной фактологической точности. Процесс интерпретации, который может длиться в сознании самого очевидца и за пределами первых пересказов – это не что иное, как поиск интерпретации, адекватной запомнившимся событиям. Информация и интерпретация взаимосвязаны, и интерпретация изменяется в направлении максимального соответствовия информации. Часто приходится слышать, что евангельские повествования писались в свете их окончания, что Иисус, о котором в них идет речь – это воскресший и вознесшийся Господь христианской общины. Несомненно, это правда: однако вопрос, как именно интерпретировалось прошлое в свете дальнейших событий и переживаний, как в рассказах очевидцев и в устной традиции, так и в работе евангелистов – требует намного более подробного рассмотрения, чем мы можем здесь предложить. Скажем только, что прямое отношение к этому процессу имеют те четыре фактора, которые назвал ответственными за стабильность или изменчивость традиции Джон Робинсон. Особенно важна здесь категория «отсроченного значения», предполагающая, что как новая информация, полученная позже, так и новые размышления и догадки, могут, не отрицая первоначального смысла события, расширить его и углубить. Таким же образом события, вначале загадочные или не совсем понятные, могут со временем проясниться. |
|
|
