| То, что название «Четыредесятница» связано с сорока днями поста, является также из того, что далее сказано в Апостольских постановлениях: «Совершайте пост этот прежде поста пасхального [вероятно, имеется в виду пост Страстной седмицы], начиная с понедельника [то есть с Чистого понедельника], оканчивая же в пятницу [накануне Лазаревой субботы]. После этих дней [сорока дней Четыредесятницы], отпостившись, начинайте святую неделю Пасхи, постясь в нее со страхом и трепетом». Четыредесятница очень рано была названа Великой. Это наименование было дано ей не только для того, чтобы выделить ее из других многодневных ежегодных постов, но и для того, чтобы подчеркнуть ее значение: строгость поста и предполагаемого им подвига вообще, а также цель, ради которой он был установлен, то есть нашу духовную подготовку к главному христианскому празднику – Пасхе. 5. Великая Четыредесятница, как известно, начинается с Чистого понедельника. Предшествующий ей период продолжительностью в три недели, от воскресенья мытаря и фарисея, с которого начинается употребление в богослужении Постной Триоди («открывается Триодь», как говорят в Греции), до Недели сыропустной, представляет собой подготовительный период, готовящий нас к вступлению в Четыредесятницу. Чтения Священного Писания и чудесные песнопения, полные умиления и сокрушения, раскрывают перед нами значение истинной молитвы, искреннего покаяния, поста и воздержания. Первая неделя – сплошная, то есть во все ее дни, включая среду и пятницу, разрешена любая пища. Во вторую неделю (от воскресенья блудного сына до мясопустного) любая пища разрешается во все дни, кроме среды и пятницы. В эти два дня положен пост, как и в дни Четыредесятницы. Эта неделя – и особенно третье воскресенье – называется мясопустной, так как в это время мы прекращаем вкушение мяса, то есть как бы прощаемся с ним, делаем ему «отпуст», собираясь вскоре начать пост. Третья неделя начинается с понедельника (после Недели мясопустной) и завершается сыропустным воскресеньем. Эту неделю – более известную под именем масленицы – святой Феодор Студит называет «предпостной», а церковные песнопения – «предочистительной» неделей, ибо она по преимуществу готовит нас к вступлению в Четыредесятницу. В эту неделю запрещается вкушение мяса, но разрешается – во все дни – вкушение рыбы, сыра (и всех прочих молочных продуктов) и яиц. Сыропустной Неделей завершается трехнедельный подготовительный период и на следующий день мы входим в Великую Четыредесятницу. |
| В отличие от него, другие мемуаристы отмечали высокие нравственные качества своих товарищей по тюрьме, попутчиков по этапу или соседей по лагерным нарам, сожалея лишь об условиях, которые не позволяли тем вырваться из преступной среды. Анонимный автор парижского «Возрождения» сообщал, что «у шпаны есть своего рода кодекс чести, и они, например, никогда не украдут ничего у своего товарища по бараку» 96 , литературовед А.Е. Горелов вспоминал спасшего его Петруся – «дважды убийцу и милейшего парня с чувством личной признательности» 97 , рабочий А.А. Зинковщук свидетельствовал о том, что «уголовники, как правило, не лишены были добрых чувств» 98 , а физик Л. С. Полак называл знакомого «пахана» – «человечнейшим человеком» 99 . Сразу несколько человек описали одно и то же глубоко символическое событие. Три молодых «шпаненка», которые в кладбищенском храме преподобного Онуфрия Великого после чтения 12 Страстных евангелий исполнили на Утрени Великой пятницы одно из центральных песнопений этого богослужения, начинающееся со слов: «Разбойника благоразумного во единем часе раеви сподобил еси, Господи...» 100 И все же, несмотря на уважительное отношение к отдельным личностям и веру в их возможное исправление, в целом образ уголовников в воспоминаниях соловчан носит скорее негативную окраску. Помимо прочего, связано это было с тем, что в глазах политических заключенных профессиональные преступники были олицетворением победившей в стране идеологии и порождаемой ею системы ценностей, которая в первые десятилетия советской власти заметно контрастировала с нормами и обычаями дореволюционного прошлого. Рассматривая наиболее употребительное значение слова «блат», как «протекция, пособничество, знакомство», профессор ихтиологии В.В. Чернавин подчеркивал, что «это и своеобразная система, определяющая все отношения в лагере», начало же этой системы «заложено в самом ГПУ, оно ею пронизано сверху донизу, и от него ею заражены и лагеря» 101 . Многие мемуаристы подчеркивали «кровное» родство «блатных» и представителей лагерной администрации. |
| Подробные сведения о богослужебных особенностях В. ч. в IV-VII вв. сохранились только для древней (до XI в.) иерусалимской традиции. Эта традиция оказала значительное влияние на формирование порядка богослужений в Страстную седмицу как на Востоке, так и на Западе (благодаря многочисленным паломникам, посещавшим Иерусалим, в первую очередь для участия в страстных службах); тем не менее необходимо учитывать, что она была лишь одной из мн. местных традиций. В. ч. в Иерусалиме в IV-X вв. «Паломничество» Эгерии Согласно этому памятнику, описания к-рого исследователи датируют обычно кон. IV в., утреня (или 1-й час) и 3-й и 6-й часы совершались в В. ч. так же, как и в Великие понедельник, вторник, среду , в свое обычное время. Служба же 9-го часа (видимо, в памятнике этим словом названа вечерня ) совершалась в Мартириуме (главном храме) и начиналась часом раньше (т. е. ок. 14.00 по совр. счету времени) из-за следующей за ней Божественной литургии. Отпуст литургии был ок. 16.00 (по совр. счету времени), после отпуста епископ и молящиеся шли в небольшую часовню позади Креста, где произносились один гимн и одна молитва и 2-й раз совершалась литургия (Эгерия подчеркивает, что В. ч. был единственным днем года, когда Евхаристия совершалась в часовне позади Креста), за к-рой, по словам Эгерии, «все причащались». После Причащения все шли в главный храм, там произносились заключительные молитвы и благословения и служба завершалась. После службы каждый, как пишет Эгерия, «спешил возвратиться в дом свой, чтобы поесть» перед тем, как на Елеонской горе должно было начаться посвященное Страстям Христовым бдение, продолжавшееся всю ночь под Великую пятницу (SC. 21. P. 226-229). Армянские и грузинские переводы иерусалимского Лекционария отражают более позднюю практику. В арм. переводе, соответствующем богослужебной практике Иерусалима V в., для вечернего собрания в Мартириуме (т. е. того, к-рое, согласно Эгерии, начиналось ок. 14.00; арм. рукописи Лекционария указывают начинать службу уже ок. 13.00) приведены следующие чтения: Быт 22. 1-18, Ис 61. 1-6, Деян 1. 15-26, после них пели Пс 54, произносили гомилию и был отпуст оглашенных. После ухода оглашенных пелся Пс 22, читались Апостол (1 Кор 11. 23-32) и Евангелие (Мф 26. 17-30 (или 20)) и совершалась Евхаристия как в главном храме, так и в часовне позади Креста. После литургии все шли в храм на Сионе, где снова пелся Пс 22 и читался тот же Апостол, но др. Евангелие (Мк 14. 1-26). По завершении службы на Сионе начиналось бдение Великой пятницы ( Renoux. Lectionnaire arménien. Vol. 2. P. 264-269). |
| Собственно текст Л. П. Д. согласно к-польской традиции сохранился в рукописях с кон. VIII в. и далее, а тексты палестинской Л. П. Д. ап. Иакова и сир. чинов Преждеосвященной литургии - в рукописях начиная с X в. Впрочем, сами эти тексты явно датируются более ранним временем, чем древнейшие содержащие их списки,- напр., груз. перевод Л. П. Д. ап. Иакова, по мнению С. Верхельста, был выполнен в VII или даже VI в. Действительно, из процитированных выше свидетельств хорошо видно, что уже к нач. VII в. Л. П. Д. практиковалась немалое время, поскольку она упоминается в качестве вполне обычного последования. С др. стороны, в достаточно подробных описаниях иерусалимского богослужения IV-V вв.- «Паломничестве» Эгерии и арм. версии древнего иерусалимского Лекционария - никаких упоминаний о Л. П. Д. в разделах о Великом посте и Страстной седмице не содержится, так что в Палестине она появилась не ранее сер. V в. (скорее, в VI в.). В груз. версию древнего иерусалимского Лекционария, отражающую практику VI-VII вв., Л. П. Д. уже включена. В свою очередь в сиро-яковитской традиции установление Л. П. Д. приписывается Севиру Антиохийскому, что не обязательно соответствует действительности, но все же является еще одним указанием на VI в. как на вероятное время появления Л. П. Д. на Востоке. На лат. Западе «месса Преждеосвященных» в конце службы чтений Великой пятницы впервые описывается в древней редакции Геласия Сакраментария , сохранившейся в рукописи Vat. Reg. Christin. lat. 316, ок. 750 г., но сформировавшейся примерно за полвека до того. Впрочем, нек-рые лат. монашеские уставы уже в VI в. предписывали братии ежедневно причащаться Преждеосвященными Дарами ( Alexopoulos . The Presanctified Liturgy. 2009. P. 124-126), но их указания, к-рые подробнее будут рассмотрены ниже, не получили продолжения в последующей традиции. В древнейших лат. источниках причащение Преждеосвященными Дарами предваряется простым «Отче наш» (с обычными вступлением и завершением) и совершается в молчании, т. е. к.-л. чина, подобного восточным, по сути, нет. |
| Некоторые особенности этого последования, в свою очередь, не представляют исключительного достояния данного памятника. «Нам известны, – говорит по этому поводу проф. А. А. Дмитриевский , – две Триоди XI в., в которых на часах этого дня положены те же самые чтения паремий, апостола и евангелия, так же читается по одному псалму в начале каждого часа и так же каждый час оканчивается только тропарем часа (Τριδ. рукоп. Ватикан. библ. 771, л. 178–184; Cod. Regin. рр. Pii II, 31, л. 19–31)» 343 . Таким образом, по этому чину, все часы как бы сливаются в одно последование 12-ти тропарей и различаются между собою только благодаря начальным псалмам и заключительным стихам. – Гораздо полнее выражено такое слияние в последованиях антифонного строя, с которыми знакомят нас некоторые славянские рукописи. 9. Антифонный строй Наши славянские рукописи, находясь в прямой и непосредственной зависимости от своих греческих первоисточников, с их разнообразными редакциями, большею частью, довольно верно отражают все особенности этих редакций. Но, кроме того, в них запечатлены и такие разновидности, греческие оригиналы которых еще не известны. Поэтому славянские памятники не только знакомят нас с историей славянского богослужения, но и существенно дополняют греческие первоисточники, восполняя их пробелы и устраняя некоторые неясности. Так, например, древнеславянские памятники хорошо знают «последование часом великаго пятка, с 3-ми антифоныи» на каждом часе, – последование, строго выдержанное от начала до конца и вполне выясняющее назначение особых псалмов и тропарей с припевами на царских часах. Становится очевидным, что здесь мы имеем дело с древнепесненным трехъантифонным строем часов. В Типографской Триоди 137/254 (XI–XIII в.), из которой заимствовано приведенное заглавие, самые антифоны часов великой пятницы не изложены, а указываются только евангельские чтения и тропари- " седальны» со стихами. «Час 1 с 3-ми антифоныи поеться. Еуаг(гелие) от Мф. ( Мрк. 15:1 ): В оно в(ремя) свет створиша архи(ерее). |
| Повечерие совершаем малое и на нем поем трипеснец Великой Пятницы господина Андрея Критского. Песнь 5. Ирмос: Мрак души моея разжени, светодавче Христе Боже,/началородную тьму изгнав бездны,/и даруй ми свет повелений Твоих, Слове,/да утренюя, славлю Тя. Песнь 5 Ирмос: Мрак души моей рассей,/Податель света, Христе Боже,/тьму бездны изначальную прогнав,/и даруй мне свет повелений Твоих, Слово,/чтобы я с рассвета славил Тебя. (2) Украсися вечеря, и уготовася Тебе пасха,/якоже рекл еси Христе,/но Иуда на предание Твое поучашеся,/сый с Тобою вне Твоея цены,/соглашашеся сребролюбием. Устроена была вечеря/и приготовлена Тебе пасха,/как приказал Ты, Христе;/но Иуда предать Тебя замышлял,/и, хотя пребывал с Тобою,/в отсутствии о Твоей цене/сговаривался по сребролюбию. Востает с вечери, и лентием препоясуется по чреслом Христос волею,/и преклоняет выю, Петру вопиющу:/никогдаже мои нозе умыеши Творче мой, но обаче омый. Встает с вечери/и полотенцем препоясывает чресла/Христос по Своей воле,/и преклоняет главу; Петр же взывал:/“Никогда Ты моих ног не омоешь, Творец мой;/но однако омой!” Прият хлеб в руце, на предание Иуда, льстивый ученик,/имже и предание содела Тебе,/простираше нозе, ихже сам еси омыл и лентием отерл. Принял хлеб в руки с мыслью предательской/ученик коварный, Иуда,/и ими предательство Тебя совершил;/протягивал он Тебе свои ноги,/которые Сам Ты омыл/и полотенцем отер. Лобзанием льстивным Иуда тогда уста распираше Тебе,/имиже тело Твое Слове недостойно омакаше,/вопия Тебе: радуйся Учителю,/лобзатель и предатель, раб и льстец. Целуя коварно, Иуда/устами к Тебе тогда прикасался,/которыми Тело Твое, Слово,/принимал недостойно,/и возглашал Тебе: “Радуйся, Учитель!”/он – друг и предатель, раб и льстец. Петр якоже зряше содеваемая тогда,/ужасом одержимь быв/рабыни обличися худым вопрошением:/ибо отвержеся Тебе Господа,/не токмо якоже рекл еси,/но и яко ведал еси, вся ведый. Когда увидел Петр тогда совершавшееся,/будучи охвачен страхом,/рабыни ничтожным вопросом был уличен;/и вот, отрекся он от Тебя, Господа,/как Ты не только Сам возвестил,/но как и знал от начала, Всеведущий. |
| На другой день — другое искушение. Прошли в храм и пожелали в нем остаться на ночь. Турецкая стража на ночь запирает его от 8 часов вечера до 3 или 4 утра. На меня и на моих спутников напал сон, и нам предложили уснуть на хорах, где были разостланы грязные ковры с грязными тюфяками и подушками. Не более двух-трех часов пролежали мы на них и набрались такого множества всевозможных насекомых-паразитов, что потом долго от них не могли отделаться. Но всем искушениям настал конец перед неописуемым величием и силой впечатления дня 16 апреля, Великой Субботы, во время так называемой Благодати схождения святого огня, благодатно сходящего свыше на Гроб Господень. Собственно говоря, по торжественной праздничности этот день в Иерусалиме и есть Пасха: к этому то именно дню и стекаются паломники со всего света: кто ревнитель благочестия, кто ради праздного любопытства или приключений и сильных ощущений, — словом, люди всякого сорта и всевозможных национальностей. Уже со Страстной пятницы город кипел народом, улицы, и без того тесные, стали непроходимы, в воздухе шум и гомон стояли невообразимые… Храм еще с вечера на субботу был оцеплен турецкими войсками и постепенно наполнялся народом, заблаговременно покупавшим себе места ценою от 50 копеек на наши деньги до 10 рублей. Мы решили идти в храм в субботу в 9 часов утра. В нашей миссии нам было объявлено, что служба в Воскресенском храме перед «Благодатью» начнется около часу дня. Народ огромными толпами направлялся к храму. Лавки все были закрыты. Близ храма народу было — пушкой не прошибешь. Солдаты-турки отгоняли народ плетьми, но и это мало помогало — народная волна всё приливала и приливала. … Что будет дальше? Как нам пройти?.. Господи, благослови! — и мы нырнули в толпу, как в океан, который нас на гребне своей волны вынес в самый храм. На наше счастье, по милости Божией, еще оставались продажные места для присутствования в храме на Богослужении: Мы заняли места в первом ряду, близ Кувуклии, но турецкая стража схватила нас за шиворот и вытолкала в главный храм. В главном храме нас ожидала та же неприятность: там паломники спихнули нас с передовых позиций. Показное смирение уступило место грубому эгоизму, каждому было дело только до самого себя. Повсюду слышалась брань, все толкались. Но, к радости нашей, то не были наши русские паломники, а греки и другие иностранцы. Эти без всякого стеснения готовы дать по шее, лишь бы самим занять место поудобнее. |
| Бывало, что он так увлекался во время урока, что переставал следить за собственными движениями. Наверное, все помнят, что он проделывал со своими очками или шариковой ручкой в моменты наивысшего лекторского вдохновения! И эта почти детская публичная непосредственность, конечно же, вызывала весёлую реакцию у большинства студентов, но только после лекции. Во время самой лекции реагировать на подобные особенности преподавателя можно было только в случае полного равнодушия к звучащему материалу, но равнодушных на уроках у Игоря Цезаревича не было. Наконец, я хочу вспомнить его молящимся в академическом храме на ранней Литургии. Последние годы он был очень тучным и при этом умудрялся оставаться почти незаметным именно на богослужении. Кажется, он не столько прятался от всех физически, сколько духовно; скрывал от случайных глаз свои живые религиозные чувства. При этом, когда скрыться было невозможно, так как он исполнял какое-нибудь богослужебное послушание, – это было настоящее дерзновение! Помните окончание утрени Великой Пятницы: «Сынъ человчь, прорцы на кости И Миронович «прорекал», да так, что всем казалось, что он и есть Иезекииль, и что мёртвые, если бы они были сейчас в этом храме, непременно стали бы оживать! – Расскажите, пожалуйста, о таком поступке или словах Игоря Цезаревича, которые потрясли Вас более всего. – Меня восхищал его домашний письменный стол. На нём всегда была только одна раскрытая книга, – ни две, ни десять (как у многих из нас), лежащие тут и там, как символы большой и разноплановой научной работы, а только одна, и именно на столе! Его жилище было достаточно аскетичным, буквально ничего лишнего. И в этом целостном и сознательном бытовом минимализме эта единственная раскрытая на столе книга, тем не менее, поражала. Зная его блестящую эрудицию и обширный круг интересов, мы вдруг начинали понимать, что это не случайность, а сознательный выбор, интеллектуальная дисциплина, как часть от общей интерьерной и бытовой сдержанности. Зато мы могли не сомневаться, что вскоре эта единственная книга будет детально проработана и профессионально оценена. Ах, всем бы так, но увы... |
| Страшно все это! Страшно за истину Христову, страшно за человеческий разум, страшно за все человечество! Правда, не произносится на Христа приговор смертный; но науки не произносят таких приговоров. Однако же отвержение всей основы, всей сущности, всей силы и значения того дела, в котором заключалась вся жизнь Иисуса Христа, для которого Он родился и вошел в мир, разве не может считаться равносильным осуждении Его самого на лишение жизни? Если вы, братия мои, не имеете полных сведений об этом суде, то, может быть, вам любопытно узнать, где именно находится такое ужасное судилище? Это далеко, там, в высших сферах европейской современной учености. Но оттуда и до нас доходят голоса и самые акты этого суда: разумею письменные противохристианские произведения этой учености, которых названий, равно имен писателей их я здесь не хочу упоминать. Можно ли же быть уверенным, что и у нас такие произведения ученого суда не возбуждают излишнего к себе внимания, даже более или менее сочувствия? А что, если в стране православия окажутся и последователи этого суда, просвещенные распинатели Христа? Но особенно страшен приговор о Христе этого ученого суда тем, что наиболее сильно действует на молодые умы; они увлекаются голосом науки, авторитетом учености, свободою мысли, и вслед за учеными судьями спешат сами поднимать голос против Христа. Это еще усиливает Его страдания, потому что и в будущем времени, для которого молодое поколение возрастает, не обещает ничего лучшего. Беседу нашу продолжим при следующем богослужении. Беседа 2. На вечерни Великой пятницы Тот ученый суд о Христа, о котором мы говорили в прошедшей беседе, не есть еще суд решительный. Его приговоры, чтобы получить практическую силу и полное действие, должны войти в дух и жизнь общества. Жизнь общественная дает научным идеями и суждениям такое или другое применение к действительности. Таким образом ученый приговор о Христе мог бы оставаться в книгах, в школах, на ученых кафедрах, без особого действия в жизни. Но неутомимый предатель Христа, тот же человеческий разум, действует и тут. Он успевает и в обществе поднять вопрос о Христе и дело Его переносит на суд общественный. |
| Это однозначно. Но службы Великой Пятницы исходят напрямую из Иерусалима. Вот так, как они совершались там. Хотя несколькими Константинопольскими элементами они обогащены со временем. Значит какие три службы? Три службы служатся в Великую пятницу. И в древнем Иерусалиме служилось три службы в этот день, и у нас тоже служатся три службы. Служба первая - это Ночное Бдение. Так она называлась в Иерусалиме потому, что её служили ночью. Причём не просто бдение. Бдение в виде шествия по городу. Было такое, и сейчас кстати тоже устраивают в Великую Пятницу ночное шествие по городу, все общины. Даже не то что по городу, а и по пригороду и по городу. У нас эта служба называется “Чтение 12 Евангелий”. Она напрямую происходит из этого шествия. Вторая служба в древнем Иерусалиме называлась “Служба Дневных Чтений”, это было в пятницу утром. Бдение естественно ночью, а утром была служба дневных чтений. У нас она называется “Царские Часы”. И третья служба Вечерня. Что из себя представляло древнее Иерусалимское ночное шествие? Община собиралась вечером в четверг в храме на Елеонской горе. Елеонская гора - это был такой ближайший пригород Иерусалима. И с этим пригородом было очень многое связано в жизни Господа и Апостолов. Вот это было начало, такая отправная точка шествия. На Елеонской горе, читалось первое Евангелие, которое сейчас тоже читается. Когда было прочтено первое Евангелие, шествие отправлялось, обходило какой-то маршрут по пригороду, затем через ворота входило в черту города и тут делало несколько остановок. Потому что шествие- оно не просто шествие. Что самое интересное в шествии? Самое интересное в шествии - это остановки. Что происходит на определённых пунктах, где община останавливается? На остановках происходит, чтение Евангелия и чтение молитв. На каждой остановке. Где были остановки? Была остановка на месте, где происходил суд над Иисусом у Каиафы. Следующая остановка была в претории, где был суд у Пилата. Ещё была там пара остановок. И заключительной такой точкой, целью шествия была Голгофа. |
|
|
