| Тем временем миссис Бэнгем, многолетняя и неутомимая посредница между узниками и внешним миром, стала слабеть здоровьем, и ее чаще прежнего находили в бесчувственном состоянии на тротуаре, причем вокруг валялись высыпавшиеся из корзины покупки, а в кошельке недоставало девяти пенсов сдачи. Мало помалу ее обязанности перешли к сыну должника, который отлично справлялся со всеми поручениями, чувствуя себя и в тюрьме и на улице как дома. Шли годы, и тюремный сторож тоже начал сдавать. Водянка раздула его тело, ноги отказывались служить, и дышал он с трудом. Табурет, отполированный долгим употреблением, был уже, как он грустно признавался, «не по нем». Он теперь сидел в кресле с подушкой, и порой, когда вставал, чтобы отворить ворота, припадок удушья мешал ему повернуть ключ в замке. Не раз во время таких припадков должник приходил ему на помощь и поворачивал ключ вместо него. — Вы да я, больше таких старожилов и нет, — сказал как-то тюремный сторож; дело было зимним вечером, шел снег и в жарко натопленной караульне собралось большое общество. — Я сам попал сюда лет за семь до вас. Теперь мне недолго осталось. А когда я покину тюрьму окончательно и навсегда, вы можете получить звание Отца Маршалси. Он покинул нашу земную тюрьму день спустя. Его слова запомнились многими и стали передаваться из поколения в поколение (срок одного поколения в Маршалси примерно равен трем месяцам); так постепенно сложилась традиция, по которой седой должник в поношенном платье и с мягкими манерами стал почитаться Отцом Маршалси. И он гордился своим званием. Если бы отыскался вдруг другой, самозванный претендент на эту честь, старик заплакал бы от обиды при одной мысли, что его хотят лишить законных прав. Он даже не прочь был подчас преувеличить число лет, проведенных в тюрьме; и все уже знали, что с названной им цифры следует делать некоторую скидку. В быстрой смене тюремных поколений за ним утвердилась слава честолюбца. Все новички должны были ему представляться. За соблюдением заведенного порядка он следил с неукоснительной требовательностью. Находились шутники, выполнявшие эту церемонию с явно преувеличенной помпой. Но не так легко было придумать тут что-нибудь такое, что в глазах старика показалось бы чересчур торжественным для данного случая. Представляющиеся являлись в его убогое жилище (знакомство во дворе он отвергал, считая это чересчур неофициальным и пригодным разве что для рядовых обитателей тюрьмы), и он принимал их, исполненный скромного, но величавого достоинства. Добро пожаловать в Маршалси, говорил он. Да, он тот, кого называют Отцом Маршалси. Здешним — кхм — пансионерам угодно было наградить его таким званием; и если более чем двадцатилетнее пребывание здесь является заслугой, то эта честь им заслужена. На первый взгляд тут может показаться тесновато, но недостаток простора искупается приятным обществом — хотя и несколько смешанным, по необходимости, — а также превосходным воздухом. |
| Книготорговец, прихожанин единоверческой церкви, подал за это жалобу на них судебному следователю. Это дело также приобщено к новым,– и Федюшин признал безопаснейшим для себя бежать вместе с своим другом – Федором Мельниковым... Есть слух, что они бежали заграницу, при помощи измаильского раскольнического епископа Анастаса. В первые два дня по аресте Ефима Мельникова раскольники в Новозыбкове не знали еще, за что он арестован, и даже горько сожалели о нем, так как его приближенные и друзья пустили молву, что «отец Евфимий» страждет за своих детей, а дети преследуются за их смелую защиту «древлеправославия» на беседах с никонианскими миссионерами. В таком смысле были разосланы об аресте Мельникова одним из его друзей телеграммы в разные места к влиятельнейшим в австрийском расколе лицам, и разумеется в Москву. Эти главари австрийской секты воспрянули в гневе и негодовании: к 1-му декабря съехалось немалое их количество в Новозыбков для совещания, как помочь делу, как выручить Мельникова, страдающего якобы за древлеправославие, – приехали даже из Москвы двое самых именитых и самых влиятельных членов московской австрийской общины,– один из них, разумеется, был тот самый фабрикант, о возмутительных действиях которого против православного священника на его фабрике недавно писалось в газетах 2 . К тому времени уже выяснилась действительная причина ареста, сделалось известно всем, что Мельников взят вовсе не за ревность о «древлеправославии», а за подделку векселя и за утайку настоящих лет младшему сыну с злостным намерением получить льготу для старшего в отбывании воинской повинности: узнав это, даже раскольники австрийского согласия, и без того не уважавшие Мельникова за его корыстолюбие, теперь совсем отвернулись от него и перестали жалеть о нем; только Гусев, да упомянутый московский фабрикант с несколькими подобными же ревнителями раскола, положили непременно хлопотать об освобождении Мельникова по крайней мере на поруки, считая необходимым добиться этого даже в интересах австрийского священства, так опозоренного в лице Мельникова. С этой целью они действительно послали депутацию, с Гусевым во главе, к заседавшим тогда в Новозыбкове членам Стародубского окружного суда, которые, как слышно, были и не прочь исполнить их просьбу об отдаче Мельникова на поруки, но не могли этого сделать за отсутствием судебного следователя, который находился тогда в Стародубе. Гусев с прочей депутацией отправился в Стародуб – просить г-на следователя; но тот, к великому их прискорбию, не внял никаким просьбам, не согласился отпустить Ефима Мельникова на поруки,– и доселе этот последний содержится в тюремном замке как арестант, подлежащий уголовному суду. |
| Синода, Всемилостивейше пожалован бархатной фиолетовой камилавкой. По указу Св. Синода от 31 декабря 1841 года определен членом консистории и в тоже время по распоряжению епархиального начальства переведен к Пермскому кафедральному собору на протоиерейское место; по указу же Св. Синода от 17 марта 1842 года, согласно желанию его, по домашним обстоятельствам уволен от звания члена Пермской духовной консистории и оставлен на прежнем месте. По указу Св. Синода от 31 декабря 1841 года от должности миссионерской по городу Екатеринбургу уволен, а определен миссионером по Пермскому и Осинскому уездам с производством жалованья по 600 рублей ассигнациями, – но указом Пермской духовной консистории от 8 октября 1842 года дано знать, что на место его определен протоиерей Михаил Протасов. Резолюцией преосвященного Мелхиседека епископа Екатеринбургского от 17 октября 1844 года возложена на него обязанность назидать пересыльных в Екатеринбургском тюремном замке в обязанностях веры и нравственности. 1844 года октября 23 дня, за труды в составлении плана на преподавание катехизических поучений в Екатеринбургском кафедральном соборе Екатеринбургскими священнослужителями градскими и уездными в 1845 г., от имени преосвященного Мелхиседека епископа Екатеринбургского изъявлена благодарность. 1845 года марта 22 дня Высочайше утвержден в звании члена Екатеринбургского тюремного комитета. Того же года в 21 апреля Всемилостивейше пожалован наперстным крестом , от Синода выдаваемым. Указом Св. Синода от 1 июля 1845 года определен миссионером по Екатеринбургскому уезду с производством жалованья по 175 р. и на разъезды по 100 руб. сер., в отправление каковой должности и вступил 8 августа по предложению преосвященного Мелхиседека с поручением действовать по должности миссионера в г. Екатеринбурге и от главного сибирского тракта к северу в Екатеринбургском уезде и в горных заводах казенных и частных Красноуфимского и Верхотурского уездов. Отец протоиерей Дьяков скончался в 1848 году. После иеромонаха Никона профессором философии был Михаил Васильевич Протасов. |
| Ввиду неявки подсудимого 3 мая того же года униат. Радомысльская митрополичья консистория издала декрет, которым признавала М. виновным в оскорблении униат. священноначалия, в подстрекательстве к мятежу местных жителей и в незаконном приведении к присяге тех, кто уже принимали присягу на верность униатской церкви. В июле 1766 г. М. был арестован, 30 авг. осужден прокурором Радомысльской униат. консистории Иосифом Скульским, в сент. того же года переведен в митрополичий замок в с. Грудек (ныне Городок Ровненской обл.), затем в василианский Дерманский мон-рь. Из Дермани М. бежал, по различным данным, либо при содействии российских властей, либо при поддержке местной правосл. паствы, приехавшей ему на выручку и подкупившей тюремную стражу. В нач. сент. того же года прибыл в переяславский Вознесенский муж. мон-рь Полтавской губ., где долгое время находился на лечении. К нач. 1767 г. в темнице при замке Радомысльской митрополичьей униат. консистории находились неск. арестованных монахов Мошногорского Вознесенского мон-ря Киевской губ., которых расстригали, избивали и заставляли принять унию. 12 янв. того же года М. направил на имя императрицы челобитную, в к-рой писал об аресте своем и мошногорских монахов и просил о «защите и удовлетворении». После вступления в Польшу рус. войск в мае 1767 г. случаи перехода униатов в Православие участились. В нач. 1768 г. М. прибыл в Варшаву на сейм, где передал королю ряд документов о преследовании православных, в частности «Манифест», написанный от имени братии Мотронинского, Мошногорского и Виноградского Ирдынского мон-рей, а также подведомственного ему духовенства Чигиринского, Черкасского, Корсунского, Богуславского, Звенигородского, Белоцерковского староств, Жаботинской, Мошенской, Смелянской и Лысянской волостей. В нач. мая того же года на территории Чигиринского староства вспыхнуло восстание гайдамаков под предводительством М. Железняка (Зализняка) и И. Гонты. В восстании приняли участие десятки тысяч жителей Подолья и Юж. Киевщины. |
| Приидите ко Христу. Он един может удовлетворить вашей жажде добра и правды: потому что Он есть «агнец Божий, вземляй грехи мира» ( Ин. 1:29 ); Он «кровию» Своею «очищает совесть нашу от мертвых дел» ( Евр. 9:14 ); Он «подает нам Божественныя силы, ...яже к животу и благочестию» ( 2Пет. 1:3 ); Он «победил мир» ( Ин. 16:33 ), и " дарует» и нам «победу» ( 1Кор. 15:57 ) над всякою неправдою мира. Приидите ко Христу. Он един может утолить вашу жажду истинной любви. Потому что «мы любим Его, яко Той первее возлюбил есть нас» ( 1Uoah. IV. 19 ). Потому что Он дарует Духа Святого, и «любы Божия изливается в сердца наша Духом Святым данным нам» ( Puм. V. 5 ), – любовь, которая объемлет и врагов, и потому не стесняется ничем, ей противным. Приидите ко Христу. Он утолит и вашу жажду блаженства, из неистощимой чаши блаженства вечного. Не смущайтесь тем, что и Сам Он некогда в предсмертных страданиях воззвал: «жажду» ( Ин.19:28 ); но тем паче утверждайтесь в уповании. Он для того принял участие в мучении вашей жажды, чтобы вы от Него приобщились сладости удовлетворения жажды духовной. Приступайте ко Христу в Церкви Его. Приближайтесь к Нему верою, молитвою, любовию. Пийте свет истины и жизнь благодати и правды из Его заповедей, из Его Евангелия, из Его таинств. Наконец, не поискать ли нам особого утоляющего слова для особого рода жаждущих, обитающих окрест сего храма? – Вероятно, все вы страдаете одною жаждою, – жаждою освобождения отсюда. Что же скажу вам? Нельзя вдруг удовлетворить вашей жажде тем образом, каким бы вы желали. Но подумайте, что бывали в темницах люди, которые не страдали, или очень легко страдали жаждою освобождения. Иосиф в темнице Египетской был, как хозяин: «вся бо Быша в руках Иосифовых» ( Быm. XXXIX. 23 ); Апостол Петр в темнице Иерусалимской, в навечерии суда смертного, почивал спокойно, как бы у себя в доме; Апостолы Павел и Сила в Филиппийской темнице благодушно «пояху Бога» ( Деян. 16:25 ), как бы в церкви. Почему так? Потому что они были невинны; потому что Христос был с ними, как именно написано о Иосифе: «бяше Господь с Иосифом, ...возлия на него милость» ( Быт. 39:21 ). Если и сюда некоторых из вас невинных привела испытующая судьба Божия: смотрите на сии примеры; прибегайте ко Христу, и уповайте, что будет «Господь с вами», и, ранее или позже, «возлиет на вас милость». А если у вас лежит на совести тяжесть вины: то рассудите, было ли бы для вас благом скорое и легкое освобождение отсюда. Тяготеющая на совести вашей неправда, и более или менее томящая жажда правды, или тоска по утраченной честности и добродетели, пошла бы отсюда с вами; и кто знает, не стали ль бы вы утолять сию жажду огнем вместо воды, то есть, новыми неправдами вместо покаяния, и таким образом не обратилась ли бы наконец утолимая жажда ваша в ту огненную и неугасимую, в которой человек, не искавший пить от воды благодати во время земной жизни, за гробом искал для своего языка перста, омоченного в воде, но искал тщетно. |
| Наш ум требует познания истины. Это его глад и жажда, – такое же требование природы, как требование пищи и пития телом. Что ж? Удовлетворяет ли природа требованию разумной природы? Есть люди, которых неудобно и справшивать о сем: потому что у них действует чувство, память, воображение, чувственная мысль, чувственное желание: а собственно ум спит или дремлет, и они не сознают, или очень слабо сознают, чего он требует, и чего ему недостает. Спросим людей, которых ум кажется пробужденным, которые называются образованными, каких-нибудь афинян. За них отвечает нам, лично наблюдавший их, Апостол, что они «ни во чтоже ино упражняхуся, разве глаголати что, или слышати новое »( Дeяh. XVII. 21 ). Что это значит? – То, что для утоления жажды любознательности они не могли или не умели найти ничего более, как только капли новостей, которые всегда оставляли неутоленную жажду. Спросим более основательных искателей знания; спросим любомудрствующих. Один из достойнейших доверия между ними признался, что усилием любомудрствования он достиг одного только познания; – он узнал, что ничего не знает. То есть: он узнал, что имеет жажду, и не нашел, чем бы удовлетворить ей. Спросим еще более достоверного исследователя; послушаем, что говорит Премудрый Соломон. «Сердце мое вдах, еже ведети премудрость и разум; и сердце мое виде многая, премудрость и разум, притчи и хитрость: уразумех аз, яко и сие есть крушение духа. Яко во множестве мудрости множество досады; и приложивый разум приложит болезнь» ( Ekkл. I. 17–18 ). Иначе сказать: кто более домогается удовлетворить жажде знания; тот более страдает жаждою: потому что чем более человек познает, тем более усматривает, как мало познанное в сравнении с непознанным и недоступным познанию. Наша воля по своей природе жаждет добра и правды. Найдет ли человек полное удовлетворение сей жажде в самом себе? – Нет, отвечает премудрый и опытный Соломон: «несть человек праведен на земли, иже сотворит благое и не согрешит» ( Ekkл. VII. 21 ). Найдет ли окрест себя? – Нет, отвечает и на сие Соломон: «обратихся аз, и видех вся оклеветания, бывающая под солнцем, и се слезы оклеветанных, и несть им утешающаго» ( Ekkл. IV. 1 ). Сей Соломон, который некогда явился чудом правосудия, видит, что он не в силах совершенно удовлетворить жажде правосудия. |
| В десять часов утра 18 янв. 1989 г., прибыв в тюремный замок, я, при содействии прот. Тимошенко, получил от начальника тюрьмы позволение побеседовать с Ф. Ковалёвым. Начальник замка весьма любезно разрешил мне вести беседу в его кабинете, куда и явился Ковалёв. Я нашёл в нём большую перемену со времени последнего нашего свидания в окружном суде: он заметно пополнел, держится прямо, смотрит самоуверенно. Наша беседа началась расспросом о жизни в замке, о свидании с родными, о душевном настроении заключённого. Ковалёв охотно отвечал на все мои вопросы. Когда речь коснулась заживо погребённых, Ковалёв не то с грустью, не то размышляя о чём, сказал: «этой беде нужно было случиться; я имел откровение об этом». «Какое-такое откровение?» – спрашиваю. «Никому об этом я не говорил, а вам расскажу». Как оказывается, Ковалёв видел какую-то звезду, которая до зарытия изуверов стояла высоко и горела ярко, так ярко, что свет её падал в сени избы (из-за этого света у Ковалёва с его немым братом была даже ссора), а после зарытия постепенно опускалась и совсем исчезла. Этому «откровению» Ковалёв придаёт особое значение и говорит о нём с большим воодушевлением. «Теперь-то хорошо понимаю, что это значило – быть беде. Их (изуверов) лишил жизни, и сам не у дела». «А молишься ты за них?» – спросил я. «А разве их можно поминать? Виталия говорила, что за таких молиться нельзя». Ковалёв стал приводить примеры, что за самоубийц молиться нельзя. Разъяснив вопрос о молитве за самоубийц, я, подходя к цели своего свидания с заключённым, сказал, что в его положении хорошо бы поисповедоваться, скинуть тяжесть, лежащую на душе, облегчить себя… Ковалёв прервал меня словами: «Я и то каюсь «каждын» день пред Богом». «Ты бы покаялся по слову Божию и уставу церкви, пред священником». «Ныне нет священства. И мать Виталия учила, что каждый должен каяться, как царь Давид: помилуй мя, Боже»… «Твои сродники и предки каялись пред священниками, говели, приобщались. Даже чаша от Св. Даров осталась». «Это было прежде, а ныне священства нет. Мать Виталия»… При воспоминании о матери Виталии, Ковалёв обыкновенно силится припомнить то или другое место из какой-ниб. старопеч. книги, которыми та подтверждала свои положения, но, не обладая памятью, безнадёжно машет рукой и прибавляет: «как это они говорили?.. не припомню…» Если подсказать требуемую цитату, он сейчас говорит: «вот, именно, так, так»… |
| Облачения на нем не было, но месса, что он служил в этой деревушке, больше других за последние восемь лет напоминала ему, как все шло когда-то у него в приходе; он не боялся, что служба будет прервана, не спешил с причастием, не опасался налета полицейских. Из стоящей на замке церкви в конюшню мистера Лера принесли даже алтарный камень. Но, готовясь принять святые тайны в этой тишине, в покое, он еще сильнее чувствовал свою греховность. – Да не будет мне, недостойному, причастия тела твоего, Господь наш, Иисус Христос, в суд и осуждение. – Человек добродетельный почти перестает верить в ад, но он-то носит ад с собой, иногда даже видит его во сне. Domine, non sum dignus… domine, non sum dignus… [недостоин, господи… недостоин, господи… (лат.)] Зло, как малярия, бежало у него в крови. Он вспомнил один свой сон: большая, поросшая травой арена, по краям ее статуи святых. Но святые были живые, они вращали глазами туда-сюда в ожидании чего-то. Он тоже ждал, страшась и уповая. Бородатые Петры и Павлы, прижимая Библии к груди, следили за входом на арену, а он не видел, что у него за спиной: вдруг оттуда выскочит зверь. Потом послышались звуки маримбы, наигрывавшей все один и тот же мотив, в небе вспыхнул фейерверк, и на арену, танцуя, выбежал Христос; он прыгал взад и вперед, взад и вперед, становился в позы. С размалеванным и окровавленным лицом, гримасничая, как проститутка, Христос непристойно улыбался. Он очнулся от сна в глубочайшем отчаянии, будто обнаружив, что его последние деньги – фальшивые. – …и мы видели славу его, славу как единородного, от Отца, полную благодати и истины. – Месса подошла к концу. Через три дня, сказал он себе, я буду в Лас-Касасе. Я исповедуюсь, получу отпущение грехов… и мысль о девочке возле мусорной свалки мучительной любовью обожгла ему сердце. Поможет ли исповедь, если так любишь плод своего преступления? Люди опускались на колени, когда он шел к выходу из конюшни: вот кучкой стоят индейцы; вот женщины, детей которых он крестил; Педро; хозяин харчевни тоже стоит здесь, преклонив колена, закрыв глаза своими пухлыми руками, а с пальцев у него свисают четки. Вид у этого человека добропорядочный, может, он и на самом деле добропорядочный, может быть, подумал священник, я потерял способность разбираться в людях – может быть, та женщина в тюремной камере была лучше всех… Лошадь, привязанная к дереву, заржала, нарушая тишину раннего часа, и вся утренняя свежесть ворвалась в открытую дверь. |
| Утром действительно управляющий поехал к отцу Илариону с добрым намерением, скоро и легко добрался до места его жительства; но, как человек грубый и самолюбивый, без церемоний вошел к нему в пещеру и начал говорить так: «Прости меня! Я виноват перед тобой!» - «Чем виноват?» - возразил отец Иларион. «Да я вчера целый день ездил и искал тебя с рабочими, хотел продрать и упечь тебя куда-нибудь подальше, а пещеру твою зарыть».- «Что же ты ничего не сделал?» - «Не нашел к тебе дороги!» - «Видишь, вот я здесь. Прости меня Бога ради! Если я подпал под такую твою немилость, значит, я пред тобой виноват, а не ты передо мной»,- добавил отец Иларион с обычной кротостью и поклонился Филатову в ноги. После такого разговора управляющий перевел речь свою на другой предмет. Его смущал виденный им страшный сон, и, желая объяснить его значение, он спросил угодника Божия: «Не разгадаешь ли ты мне сегодняшний сон? Мне виделось, будто бы перед окнами моего дома стоят три виселицы: железная, медная и деревянная. Что бы это значило?». Очищенный благодатью Божией, мысленный взор отца Илариона в высказанном ему сновидении прозревал суд Божий, имевший совершиться над семейством Филатова, и потому верный раб Божий, не обинуясь, отвечал: «Железная виселица - твоя, медная - сына твоего, а деревянная - твоей жены». Тем закончился разговор собеседников. Филатов удалился из пещеры угодника Божия, оставив его в покое. Может быть, кроме увещания приезжавшего гостя, на него еще подействовал в этом случае виденный им ужасный сон и еще более ужасное его объяснение, которое вскорости и не замедлило исполниться. Сын управителя за какое-то уголовное преступление приговорен был к ссылке на каторгу. Перед отправлением его в Сибирь отец ездил проститься с ним в город, где тот содержался в тюремном замке. На обратном пути лошади его чего-то испугались и убили его до смерти. А жена его, вероятно, вследствие жестокости мужа, наравне с последними крестьянками приставлена была ходить за скотом. Так окончилась собиравшаяся гроза над отцом Иларионом. |
| В одно время, позабыв о своих цветах, я написал одну вещицу, которая стоила мне некоторого числа лет тюрьмы: так получаются неожиданные результаты в делах! Как бы то ни было, но я находился в тюремном замке Святого Петра в Марселе. Там был также Гастон Кремье, осужденный на смерть. Я очень любил его, так как оба мы имели одни и те же мечты и попали в одну и ту же действительность. В тюрьме, во время прогулок, нам случалось толковать о Боге и бессмертии души, хотя от этого разговора и мало было проку. В один день когда некоторые товарищи с необыкновенным жаром высказывались в атеистическом и материалистическом смысле, я, по знаку Кремье, заметил им, что с нашей стороны было мало деликатно высказывать эти ощущения в присутствии осужденного на смерть человека, который верил в Бога и в бессмертие души. Тогда осужденный сказал мне с улыбкой: „Спасибо, мой друг! Когда меня расстреляют, я приду к Вам в доказательство с извещением в Вашу камеру“. Утром, 30 ноября, на рассвете, внезапно я был разбужен от стука в мой стол легкими сухими ударами. Я перевернулся, стук прекратился, и я снова заснул. Спустя несколько моментов, тот же самый стук возобновился —209— снова. Тогда я вскочил с кровати и сел, вполне проснувшись, к столу, стук продолжался. Так повторилось еще раз или два, всё в одной и той же обстановке. Каждое утро, вставши с постели, я привык отправляться, при участии добряка-караульного в камеру Гастона Кремье, где ожидала меня чашка кофе. В этот день, как и во все другие, я остался верен нашему дружескому rendez-vous. Но, увы! На дверях камеры были печати, и бросивши взгляд через потайное окошечко, я убедился, что пленника там не было. Едва я сделал это странное открытие, как добряк-караульный бросился в мои объятья со слезами и сказал: „они расстреляли его сегодня утром на рассвете; он умер мужественно“ 831 . И в этом рассказе нет никакого места для недоверия и отрицания. Рассказчик, сам тоже – арестованный, естественно, не мог знать, в какой день и час расстреляют его друга, товарища его по заключению; следовательно, его ожидания не могли вызвать обмана слуха и при том в тот именно момент, когда действительно и умирал под пулями его товарищ. |
|
|
